Текст книги "Хороший братец – мертвый братец"

Одним словом, не светило Вовану избавиться от почти бесполезного помощника. Матвей же не замечал, как мало-помалу превратился в посредника между Вованом и бесами, хотя ограбленные или обложенные данью винили в своих бедах именно его. Но он не тужил. Был доволен, что все сложилось таким макаром, – сам ленился мироедствовать.

Дошла наконец очередь до дома ближнего. Сам Матвей нимало не помышлял о смене жилья. Смутила его людская молва.

Ветхий дед Велехов брел, как обычно, по улице Советской и, увидев во дворе Матвея, который беседовал о чем-то с кабаном, возлежащим в луже, остановился у ограды и позвал:

– Корнеич, подь сюда на минутку.

Матвей махнул ему рукой – подожди, мол, а закончив разговор, подошел.

– Ты, говорят, переезжать задумал? – не то спросил, не то сообщил дед.

– Кто говорит?

– Все говорят. Спорят лишь о том, чей дом отнимешь. Одни уверяют, Родиона Личутина хочешь выселить, другие успоряют, что братьев Василевских, а Васька Дуров, тот вообще умом обносился, вещает, мол, сельсовет захватишь.

Матвей удивился:

– С чего взяли? Ни сном ни духом…

Ему хорошо жилось в большом, хотя и запущенном родительском доме, но, по правде, было безразлично, где жить, – он мало что замечал вокруг себя.

– Ну как же, – сказал дед. – Уважаемому человеку зазорно жить в таких-то чертогах.

Наружный вид Матвеева чертога впрямь очень непригляден, а что внутри творится – о том лучше не поминать.

– Мне и здесь хорошо, – сказал Матвей.

– Людям лучше знать, где хорошо, а где скверно. Авторитет поддерживать надо.

Вот оно, волшебное слово! Авторитет. Ради него Матвей согласился взвалить на себя непосильный труд. Других увещеваний ему не требовалось.

– Хотя, – произнес он важно, – я давно маракую, не взять ли чего получше.

Дед оживился.

– Что выбрал?

– Думаю.

Дед омрачился и побрел дальше, разочарованный. Добыть достоверную информацию не удалось, а выдумывать и домысливать, как делают многие его коллеги из более солидных СМИ, он брезговал. Недоволен был и Матвей. Разбередил душу старый черт, думай теперь, какие выбрать хоромы. Выбирать Матвей не умел и не любил. Пошел за советом к Вовану, который охотно включался только в те затеи, которые приносили выгоду ему лично. Это Матвей давно подметил.

– Самому-то чего хочется? – спросил Вован.

– Мне бира бар.

– Тогда бери хату Гаврилова, лесничего.

– Есть ведь побольше, получше, – засомневался Матвей.

– Ты подумай, зачем тебе новый дом нужен. Для представительства – не самый лучший, а самый красивый. У Гаврилова он как игрушка. Дворец. В самый раз для особого человека.

– А Гаврилова куда?

– Не моя забота.

Честно говоря, Матвей тоже не особо парился о судьбе бывшего владельца его нового дома. Магардон позаботится.

На следующий день Гаврилова вызвали в Район и объявили, что он с должности лесничего Березовского участка переводится в районное лесничество и обязан в самый краткий срок приступить к работе. Гаврилов, не веря своему счастью, мгновенно собрался и вместе с семьей отбыл в Район. Дворец он оставил Матвею. Сам ли догадался или кто надоумил, что требовать денег за дом не следует, – никакая сумма не возместит бед, которые могут обрушиться на семью, если прогневить нового владельца. Кроме того, всем было ясно, что неожиданный карьерный взлет не обошелся без помощи бесов.

Обладай Гаврилов даром предвидения, мог бы предсказать, что счастливая волна, выкинувшая его из Березовки, не улеглась, а покатилась дальше, перенесла его из Района в Брянское областное лесничество, где он впоследствии был награжден нагрудным знаком «Почетный работник охраны природы». Однако последующие предсказания погрузили бы его в депрессию, ибо узнал бы, что будет сопровождать на охоте больших бонз из Центра, гостей губернатора, который устроит для них лесное сафари, хотя до начала охотничьего сезона весьма далеко, и один из сановных охотников по случайности всадит пулю в почетного лесничего, приняв его за медведя, отчего Гаврилов скончается на месте.

Трагедия произойдет в не столь отдаленном будущем, а в текущее время Матвей переселился в дом лесничего, напоминающий изукрашенный ларец, и первым делом приказал устроить посреди двора просторную грязевую лужу, немало обесценив окружающую красоту. Это была не ложка, а целая бадья дегтя…

Кто-то наверняка сочтет странным и даже невероятным, что Магардон и Велиазар, которые отдыхали в Борисе Николаевиче от служебных обязанностей и радовались внезапной свободе, стали вдруг ни с того ни с сего исполнять просьбы и поручения Матвея.

Объяснение очень простое, если обратиться к понятию «потребности». Подобно тому, как у людей имеются потребности, есть они и у бесов, причем в основном совпадают с людскими. Чтобы не путаться в различных определениях, обратимся к так называемой пирамиде Маслоу, в основании которой лежат физиологические потребности. Над ними возвышается потребность в безопасности, затем идет потребность причастности к некоей социальной группе. Выше – потребность в уважении и признании. И наконец, венчает пирамиду потребность в самореализации. Именно эту последнюю невозможно было удовлетворить, предаваясь гедонизму в кабаньих недрах.

Елизарка, тот находил выход тяге к творчеству в хулиганских выходках, но Магардон изнывал от скуки. Оно и понятно. Отдохнул, отъелся, а дальше что? Посидели бы вы сами в кабане. Надоест до чертиков. И главное, перестаешь расти, совершенствовать мастерство. Оба беса с радостью взялись за дело.

Матвей, простая душа, этих тонкостей не понимал. Пересказал Магардону просьбу Вована и забыл о ней. Он был уверен, что бесы стараются исключительно ради него и не станут размениваться на посторонних. Потому был немало изумлен, когда к нему примчался Вован с бутылкой.

– Матюха, брат, я тебе по гроб. Ну спасибо, братело! Слов нет.

Матвей приосанился.

– Не части. Что там у тебя?

– Все, как я просил!

Вован наконец успокоился настолько, что смог членораздельно объяснить причину своей эйфории. Дело в том, что минувшей ночью над Березовкой разразилась страшная гроза. Точь-в-точь как в песне: ревела буря, гром гремел, во мраке молнии летали. Очень не повезло тем, кто в это время оказался в чистом поле. В полной безопасности чувствовали себя только счастливые Наф-Нафы, укрывшиеся в кирпичных домах и прочных бревенчатых избах. В их числе был Афанасий Карпович Скороедов, местный магнат, владелец лесопилки, проживавший в кирпичном замке с водопроводом, туалетом, телевизионной антенной и громоотводом. Надо же было такому случиться, что именно в эту ночь за тысячи километров от Березовки в городе Глазго погода была прекрасной, нимало не препятствующей проведению футбольного матча на кубок Англии между командами «Манчестер Юнайтед» и «Фулхэм», который Афанасий Карпович не смог бы пропустить, бушуй за окном не банальная гроза, а Армагеддон (если предположить, что матч состоится, несмотря на решающую битву между силами добра и зла). Жена умоляла:

– Афанасьюшка, выключи ты телевизор. Вишь, что на дворе творится.

Афанасий Карпович мог бы ответить грубо, чтоб не отвлекала, не паскудила бабьей глупостью серьезное мужское занятие, однако жену он любил, даже будучи магнатом, а потому ответил ласково:

– Настасьюшка, ты меня бабьими глупостями не отвлекай. На всякую грозу громоотвод имеется.

Как раз в этот момент пыхнула молния, а чуть-чуть погодя бухнул гром. По экрану телевизора пошла рябь.

– Вот видишь, – мягко упрекнул жену Афанасий Карпович. – Накликала.

Он встал с кресла, подошел к телевизору и стал крутить ручки настройки, чтобы исправить изображение. Вновь вспыхнула молния, Афанасий Карпович содрогнулся и замертво упал на ковер. Это был тот случай, когда не поможет ни один ветеринар в мире.

Мораль: никакой громоотвод не защитит, если на крыше торчит телевизионная антенна.

– Получилось! – вопил Вован в восторге. – Матюха, красава, мы теперь всех за жабры возьмем, в кулаке держать будем.

При этом он показал Матвею свой, надо сказать, немалый кулак. На что тот ответил холодно:

– Ты-то при чем? Бабки с Прохорова взял? С Афанасия получил? Ну и будет с тебя. К моим бесам не примазывайся. Получишь новый заказ, приходи. На халяву ничего не обломится.

Вован растерялся:

– Мотя, как же так?! Мы ведь друзья.

– Потому и советую, а не учу. Или хочешь урок получить?

– Не хочу, – быстро ответил Вован. – Ну, бывай тогда, я пойду.

– Иди, – распорядился Матвей отрешенно, раздумывая, случайность ли произошла или Магардон постарался. Спрашивать у беса он благоразумно не осмелился.

Странное, однако, сложилось к нему отношение у обитателей Березовки. Богатые и сильные боялись его, а сирые и убогие стали вдруг видеть в нем благородного разбойника, защитника слабых.

Приходила, скажем, бабка Марья, просила:

– Матвей Корнеич, окороти соседей. Песик ихний, Валерка, хорошая собачка, но лает, скотина, всю ночь напролет. Ни на минутку не смолкает, а я всю ночь глаз не смыкаю. Ты помоги, чтоб мне хоть немного выспаться.

Матвей кивает важно:

– Разберусь.

Назавтра старушка прибегает к нему радостная.

– Здорово, баб Маш, – приветствует ее Матвей. – Как спалось? Собачка не донимала?

– Ась? – кричит старушка. – Бормочешь, ни слова не разобрать. Пришла спасибо сказать. Не знаю как, а заставил ты проклятого пса замолчать. За всю ночь ни разу не гавкнул. Я вот яичек принесла поблагодарить.

– Лишнее это, – скромничает Матвей. – Всегда рад услужить.

– Громче говори! – сердится старушка. – Я чего-то слышать стала плоховато…

На самом деле бабка Марья глуха теперь как пень.

Помог Матвей и Никите Кожемякову. Тот жаловался на соседа: пока Никита ездил на заработки и жену с собой прихватил, сосед передвинул забор меж их участками, прихватив метр с гаком чужой земли.

– Вернет на место как миленький, – пообещал Матвей.

И вернул. Сосед трудился всю ночь, и на следующее утро забор располагался на законном месте. Днем к Кожемякову явился участковый.

– Поступил сигнал, что вы на своем участке незаконно культивируете наркосодержащие растения.

– Клевета! – запротестовал Никита. – Капусту и огурцы никто не запрещал.

– Капусту сажать можно, – согласился участковый. – Однако тут у вас не капуста, а конопля, – он указал на тянущуюся вдоль восстановленного забора широкую полосу густых веселых кустиков.

Никита еще не вникал, что за трава, а если бы пригляделся, вряд ли отличил бы запретную коноплю от обычной.

– Это Васька, сосед, посадил! – закричал он в отчаянии. – Он же и стукнул, зараза.

– Странно у вас получается, – сказал участковый. – Выходит, сосед трудился на вашей земле, а вы о том понятия не имели.

– Забор! – закричал Никита. – Он забор перенес.

– Понятно, – сказал участковый. – Не только на продажу выращиваете в крупном размере, но и сами употребляете. Будем составлять протокол…

В понятые позвали соседа, злодея Ваську, что было для Никиты нестерпимо обидно.

С вовсе абсурдной просьбой пришла Светлана Никаноровна Лепехина, престарелая интеллигентная дама, в далеком прошлом работавшая лаборанткой на Станции, да так и осевшая в Березовке.

– Видите ли, Матвей Корнеевич, я в немалом затруднении, – начала она слегка жеманно, – мой банник, кажется, сошел с ума.

– Банщик, что ли? – прервал Матвей, вообразив себе невесть что.

– Ах, Матвей Корнеевич, мне не до шуток, – кротко укорила его дама. – Не знаю, чем я его обидела, но он не пускает меня в баню. Пинает, щиплет, говорит непристойности. Мне и раньше-то приходилось нелегко. Вообразите сами, каково это – мыться в костюме Евы под взглядом безобразного старичка. Конечно, он себе никаких вольностей не позволял, только зыркал то из-под печки, то с верхнего полка. Что мне было делать? Без бани-то у нас, сами знаете, никак. Не на кухне же в лохани, как курица, плескаться.

Матвей немного ошалел:

– Бабушка рассказывала, я думал, это просто сказки. Нам в школе объясняли, что нет никаких леших, домовых, банников. Лично я в жизни ни одного не встретил.

– Я слышала, говорят… – дама осеклась.

Вежливая. Ей бы прямо выложить, что не Матвею с его бесами строить из себя ученого фольклориста. Он и сам понял, что ляпнул глупость.

– От меня что хотите? – спросил грубо.

– Вы бы как-нибудь его приструнили.

– Попробую, – сказал Матвей, – но не ручаюсь.

Сказал неопределенно только затем, чтобы загладить оплошность. Бесы щелкали доморощенную нечисть как семечки. Щелкнули и банника, но радости престарелой даме его исчезновение не принесло. Откуда-то выскочило банное потомство: с десяток банчат, которые по младости и безбашенности вели себя гораздо паскуднее, чем папаша. Хоть дверь в баню заколачивай, чтоб не вырвались на волю. Так надо же, чтоб в это время приехали к бабушке взрослые внуки и внучка погостить на свежем воздухе.

– Бабушка, мы баньку истопим, с дороги попаримся.

Престарелая дама всполошилась.

– В баню не ходите. Там такое творится – жуть.

Внуки и внучка, само собой, бросились в баню, а банчата, само собой, сразу же попрятались: кто под полок, кто в печь, а кто шайкой накрылся.

– Бабушка, никого там нет.

Она и расскажи им всю эпопею. Внуки и внучка переглянулись – как же оставить бедную бабушку в таком состоянии одну, без присмотра. По пути домой завезли престарелую даму в Район, в психиатрическое отделение на вечное поселение.

Дошло до того, что стали приходить к Матвею за правосудием. Первыми явились два Ивана – Никифоров и Иванов, – у которых взаимная ненависть приняла форму имущественных претензий. Один твердил: возмести погубленный огород; другой отвечал: ты сначала козу возмести.

– Так доктор объяснил: сама задохнулась.

– Мало ли что доктор говорит. Ты ей репу бросил – плати.

Матвей, как всякий в Березовке, знал эту историю во всех подробностях. Расспрашивать обе стороны и долго думать не было нужды. Тем более что имелся прецедент. Вспомнил он Соломоново решение и постановил:

– Стало быть, так. Ты, Иванов, перепашешь огород Никифорова.

– Не позволю! – вскричал Иван Никифоров.

– Не спеши, – осадил его Матвей. – Зато ты забьешь поросенка Иванова. Козы-то у него нет.

– Не дам поросенка! – закричал Иванов. – Это что за суд такой?!

– Справедливый, – отрезал Матвей. – Как в Библии. С вас обоих судебные издержки. – Задумался, ничего не придумал и добавил: – Сколько и чего, потом сообщу.

После суда авторитет его сильно подскочил, но больше никто не рискнул соваться к нему за справедливостью.

Вован, несмотря на издевательскую отповедь, вновь прискакал к Матвею в крайнем возбуждении.

– Матюха, опять получилось!

– Угробил, что ль, кого? – холодно спросил Матвей.

– Сам угробился! – возопил Вован. – Чистенько так, ни один следователь не придерется. Никто не виноват. Случайность. Как он сам заказывал.

– Не шуми, – осадил его Матвей. – Давай по порядку.

Вот что рассказал Вован. У Прохорова – того, что заказывал Афанасия Карповича, – была, как выяснилось, тайная страсть, которую он тщательно скрывал. Только жена знала, что на досуге он предавался зазорному для мужчины занятию – вышиванию гладью. Конечно, этого недостаточно, чтоб причислить его к ЛГБТ-сообществу[1]1
  Деятельность международного общественного движения ЛГБТ признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации. – Прим. ред.


[Закрыть], но все-таки… Впрочем, имел шестерых детей, стало быть, к женскому полу отвращения не испытывал и доказывал это всякий раз, когда подворачивался случай на стороне.

Подвела Прохорова неосторожность. Увлекшись сложным узором, он сильно уколол иголкой палец, выругался и сразу же забыл. Даже кровь не выступила. Однако на следующий день палец болел нестерпимо, температура зашкаливала, головная боль не отпускала, а члены начала сводить судорога.

– Что за чертовщина, – сказал он жене. – Нельзя же заболеть оттого, что укололся иголкой.

Жена Прохорова, женщина нервная и образованная, в который раз повторила:

– Проша, надо к врачу.

– Вздор, – ответил Прохоров. – Само пройдет…

Не прошло.

– Ты не представляешь, как это опасно, – жена работала в библиотеке и знала много того, о чем Прохоров слыхом не слыхивал. – Отец поэта Маяковского тоже укололся – вот как ты.

– Тоже вышивал? – с интересом спросил Прохоров.

– Не знаю, чем он занимался, – сказала жена. – Известно только, что от этого укола заразился и умер.

– Поэты – люди хлипкие, не то что мы, мужики от земли, – парировал Прохоров. – Нас иголкой не возьмешь. У меня, по всем признакам, ковид.

Жена еще пуще перепугалась.

– Проша, тем более надо в больницу.

– Чтобы там насмерть залечили?

Вызывать скорую из Района было бесполезно, медицинский пункт в Березовке давно упразднили в ходе оптимизации здравоохранения, так что жена вызвонила ветеринара Федора Михайловича из Дубняков. Ветеринар примчался на своей «Ниве», осмотрел больного и заключил:

– Помочь не могу. Вернее всего, столбняк, а у меня нет нужных лекарств. Везите в Район, а возможно, даже в Саратов.

– Никуда не поеду, – заявил Прохоров.

– Тебя не спрашивают, – отрезала жена.

Она пошла провожать Федора Михайловича, во дворе он ей сказал, что положение очень тяжелое и надо готовиться к худшему. При столбняке чем короче инкубационный период, тем меньше шансов на выздоровление. Восемьдесят-девяносто процентов заболевших не выживают.

Жена призвала Ваську Фролова с «жигулями». Прохорова уложили на заднее сиденье и повезли навстречу судьбе. Васька довез его живым, но через день пришлось искать машину, чтоб отвезти домой тело Прохорова. Он вошел в те самые девяносто процентов.

– И заметь, – ликовал Вован, – опять случайность! Не убили, а сам умер!

– Успел он хоть за Афанасия заплатить? – мрачно осведомился Матвей.

– Оба успели. Слышь, Матвей, у меня бабок с собой нет, потом твою долю отдам.

– Оставь себе.

Матвею такая мелочь была без нужды, он строил планы помасштабнее. Сам еще не знал, насколько собирается расширить свои владения. Ему не было жаль ни Афанасия, ни Прохорова. Не потому, что ненавидел сельских магнатов, которых в старину назвали бы «мироедами» или «живоглотами». Просто они для него как бы не существовали. Читаем мы, к примеру, сообщение о том, что в Африке свергли и умертвили очередного диктатора, и ничто в душе не шевельнется – слишком далеко от нас и слишком нам чуждо, как если б трагедия случилась на другой планете. Вот и для Матвея оба погибших жили в другом мире, никак не соприкасавшемся с обыденностью, в которой он обретался.

Бог знает, что на поверку думали о нем односельчане, – меж собой они этого не обсуждали, полагая, что бесы услышат несмотря на любые предосторожности. Один только ветхий дед Велехов осмелился его упрекнуть:

– Распустил ты, парень, своих бесов.

Матвей обиделся:

– Нотаций мне не читай, а лучше объясни, как это у них выходит. Из кабана не отлучаются, а вишь, что по всей Березовке творят.

Хотел смутить деда – пусть попотеет старый хрен, решая загадку, но тот ответил с лету, ни на миг не задумавшись:

– Ты, парень, скажи, как это начальник из кабинета не выходит, а канава роется, дорога прокладывается и всякое другое…

– За дурака меня держишь? Начальник приказ отдаст, рабочие исполняют.

– Вот и бесы приказывают.

– Кому?

– Как это кому? – возмутился дед. – Тебя чему в школе учили? Бесятам нашим деревенским. Бесы-то из Района прибыли, для здешней мелочи вроде как начальство.

Матвей никогда о бесятах слыхом не слыхивал. Впрочем, он на уроках пропускал мимо ушей все, что говорили учителя.

– Вон, гляди, – дед указал на пустой пакетик от чипсов, который ветер гнал вдоль улицы. – Кто, по-твоему, бумажку погоняет?

– Ветер.

– А ветру кто указывает, в какую сторону дуть, какой сор с земли поднять?

– А-а-а-а, – догадался Матвей. – Так то не бесята, а игоши. Этих я знаю, бабушка рассказывала.

– То-то, – сказал дед. – Если им волю дать, они озоруют. Чисто как дети. А ныне твои бесы их в оборот взяли. Чтоб делами занимались, а не хулиганили.

– Спасибо, дедушка, – сказал Матвей. – Вразумил. Только я одного не пойму: что это за дела такие, чтобы людям пакостить?

Он не вполне освоился с новым своим положением повелителя демонов и искренне не мог уразуметь, почему его самые простые и естественные пожелания всякий раз оборачивались бедствиями для кого-нибудь из односельчан.

Позабыв о стоящем рядом старике, Матвей задумчиво наблюдал, как нарядный пакетик то орлом взмывает в воздух, то падает и ползет по дороге, словно бессильный старец, едва передвигающий ноги. И вдруг будто очнулся, словно его разбудил порыв легкого ветерка. Откуда он взял игошей? Бабушка ни разу о них даже не заикалась. Какие бесы? Нет на свете ни демонов, ни богов.

Кто-то потряс его за плечо. Дед Велехов.

– Уснул, что ли?

– Проснулся, – сердито буркнул Матвей. – На фига разбудил, старый пень?

Деда обидное слово не задело. Проговорил благодушно:

– Ну спи, спи! – и побрел вслед за упаковкой от чипсов.

Матвей продолжал то ли жить, то ли грезить. Теперь, когда его дом стал полной чашей, начал он подумывать, не завести ли в хозяйстве женщину, о чем прежде даже не мечтал. Да вот беда – не нашлось в Березовке ни одной бабы, которая ему подходила бы. Говоря точнее, все они были заняты. Пока он предавался радостям и огорчениям винопития, прочие мужики расхватали женщин, способных вести хозяйство и рожать. Девки Матвея не интересовали из-за излишней молодежной задорности и несерьезного телосложения.

– Ты чего смурной? – спросил Магардон.

Матвей поведал бесу о своей проблеме. Тот отнесся к ней иронически:

– Бес, что ль, в штанах заиграл?

– Не так чтобы очень, – признался Матвей. – Но сам знаешь, в деревне у бобыля ни на грош авторитета. Оно, конечно, боятся меня, не спорю, а я хочу, чтоб уважали.

– Вот это по-нашему, – похвалил Магардон. – А то гундел: подай вола, подай осла… Нет чтоб сразу жену ближнего потребовать. Однако сообразил наконец. Растешь, растешь. Не так безнадежен, как я вначале подумал. Конечно, для того, чтоб убивать, еще не созрел, но вижу, потенциал имеется.

– Так некого вроде мочить, – усомнился Матвей. – Козел смылся, а кроме него, никто на ум нейдет.

– Присмотрись, подумай. Впрочем, дело неспешное. Подождет. Нам ведь не к лицу лишать жизни сгоряча, в спешке, по пьяни или еще как. Нет, настоящее убийство должно быть намеренным, обдуманным, замысленным…

Однако Матвею было не до философских рассуждений.

– Так как насчет бабы?

– Выбирай, какую желаешь?

– Мужа куда денем?

– Не твоя забота, – отрезал Магардон.

Стал Матвей присматриваться к населяющим Березовку женам. Он еще не возвысился настолько, чтобы подступить к фотомодели, да их и не было в Березовке. Трофейной женой для него могла стать любая женщина мясной породы.

Выбор оказался делом нелегким. Раз уж выпала счастливая возможность, Матвей боялся продешевить. Опыта обращения с женским полом у него не было никакого. С виду все они вроде одинаковы, а что внутри, распознать невозможно. Не угадаешь, приведешь в дом, всю плешь проест, да так, что жизнь немила покажется. После долгих колебаний он остановил выбор на Ларисе Чечайкиной, которая, как он решил, отвечает если не всем, то большинству требований. Не уродина, конечно, и на конкурс красоты ее не пошлешь, но для Матвея важна была не миловидность, а телеса и нрав. С телесами у Ларисы все было в порядке, с избытком, а нрава она была кроткого и даже не жаловалась соседкам, когда муж распускал руки. Бивал он ее часто.

Работала Лариса, если кто забыл, в винном отделе супермаркета «Респект», в прошлом «Чурочка». Полюбилась она Матвею из-за того, что связывалась в его воображении в единый образ с полкой, уставленной бутылками со спиртным за ее спиной. Сверкающее стекло, яркие этикетки и разноцветные жидкости весьма приукрашивали облик Ларисы, в общем-то столь же бесцветный, как излюбленный Матвеев напиток. К цветным ликерам он был равнодушен и ценил их только за то, что своей пестротой они выгодно подчеркивали скромную элегантность беленькой. Разумеется, Матвей не мог выразить свои эстетические предпочтения в подобных терминах, он лишь ощущал их всей душой. Наверное, они отразились и на выборе будущей жены.

Узнав, кто его избранница, Борис Николаевич иронически хрюкнул. Так Магардон выразил неодобрение. Перейдя на человеческую речь, он молвил кратко:

– Принято. Будет сделано.

На следующее же утро Семену – мужу Ларисы – пришла по почте повестка, приказывающая явиться в районный военкомат для несения воинской службы в рамках частичной мобилизации. Матвей подивился скорости, с какой исполнялось его желание, – обычно письма из районного сортировочного пункта шли до Березовки целую вечность. Вместе с Семеном повестку получили еще несколько мужиков.

Два призывника сбежали в соседнюю Сосновку, рассчитывая, что там их не найдут. Колченогий Иван, не особо надеясь на призывную медкомиссию, поехал в районную больницу за справкой об увечье. Семен и Дмитрий Коршунов без лишних слов отправились на рейсовом автобусе в Район, чтобы выполнить воинский долг. По дороге автобус столкнулся с КамАЗом, неизвестно как оказавшимся на шоссе и следовавшим невесть куда. По странному стечению обстоятельств в аварии погиб один только Семен, все прочие пассажиры не пострадали, если не считать синяков и пары незначительных переломов.

Семена похоронили торжественно, правда с гражданскими, а не с воинскими почестями; а Лариса стала вдовой. Жаль мужика! Не стал бы спешить Магардон, отправил бы Семена на фронт, неизвестно, как судьба повернулась бы. Глядишь, остался бы жив. Матвей, пока муж воевал, взял бы в дом солдатку и, если б ужился с ней, тогда и настало бы время решать дальнейшую участь солдата. Теперь обратного хода нет. Если не подойдет баба Матвею и он выставит ее за порог через пару недель, тут-то обнаружится, что понапрасну мужа погубили. Впрочем, не этого ли нечистый добивался?

Матвея подобные мелочи мало волновали. Не откладывая в долгий ящик, сообщил бесу, что завтра идет свататься.

– Погоди, – сказал Магардон. – Дай бабе погоревать, поплакать, осознать свое положение, а потом уж предлагай руку и сердце.

Матвей выждал неделю и явился с предложением. К его изумлению, Лариса отказала. Он – к бесу, жаловаться и требовать:

– Сделай так, чтобы полюбила и согласилась.

– Ну это уж ты сам, – сказал Магардон.

Матвей стал ухаживать. Прикатил бочку квашеной капусты, притащил мешок картошки и стал думать, чем бы еще выразить свои чувства.

– Чего ты жратву таскаешь? – упрекнул бес. – Подари ей что-нибудь возвышенное.

– Телевизионную антенну, – подсказал Елизарка глумливо.

Матвей принял совет всерьез – привез из Района телевизионную антенну и установил на крыше Ларисиного дома. Правда, оказалось, что телевизора у нее нет. Тогда Матвей вновь смотался в Район и притаранил огромную плазменную панель. Кто знает, любила ли Лариса мужа и горевала ли искренне или притворно, однако технологическое чудо, громадный дорогой ящик для идиотов, показался ей залогом будущего семейного счастья. Она приняла предложение. Односельчане не осудили вдову, а пожалели.

– Не за Мотьку, за беса замуж идет, – сказал Николай Панкин.

– За двух, – поправил его Иван Никифоров.

– Хряка не забудьте, – злорадно захохотал Володька Криворучко.

Тонька Лушникова дала ему неслабого тумака.

– Не охальничай. Ишь, язык распустил!

– Да я не о том, о чем ты подумала. Дескать, с кабаном хлопот не оберешься…

Однако похабная усмешка выдавала, что именно о том.

Матвей тем временем призадумался: так ли ему нужна баба в доме? Какая ни кроткая, пусть даже плешь проедать не осмелится, а все будет путаться под ногами. Одна морока. К тому же в последнее время его авторитет, похоже, не вырос, а, напротив, пошел вниз. Никто прямо, в лицо, его не осудил за поспешное сватовство к вдове воина, погибшего по пути на войну, но общее порицание ощущалось как внезапные осенние заморозки.

Дед Велехов так транслировал ему народное недовольство:

– Женитьба, вестимо, дело хорошее, а с другой стороны – как посмотреть.

– Ты о чем?! – рявкнул Матвей.

– Да все о том же… Дело, говорю, нужное, полезное, – мямлил дед, оглядывая двор, нет ли рядом кабана.

Матвей намек понял и заколебался. Он-то рассчитывал на совсем иную реакцию народных масс. Бесы в это время отдыхали в хлеву. Матвей отправился к ним за советом. Но и здесь его ждал укор.

– Поздно обратку давать, – отрезал Магардон.

– Это почему же? – возмутился Матвей. – Хочу – женюсь, не хочу – не женюсь.

Совсем мужик зарвался. После того как все его желания мгновенно исполнялись, он почувствовал себя хозяином, чтоб не сказать господином.

Магардон быстро его образумил:

– Читать умеешь? Не пожелай жены ближнего – что, по-твоему, значит?

– Ну, мол, не засматривайся на чужую бабу.

– Глазами по сторонам шарить – то не грех и даже не полгреха, – сказал Магардон. – Это простая распущенность. Мы о ней не договаривались.

– Что-то не помню я никакого договора, – возразил Матвей. – По рукам не били, бумаг не подписывали.

– Негласный был уговор, идиот! – прорычал Магардон. – Доверительный. Думаешь, мы тебя за красивые глаза ублажаем? В зеркало посмотри. Мнишь, с такой-то рожей можешь над нами властвовать?

Матвей, самоуважение которого за последнее время сильно возросло, оскорбления не стерпел.

– Думаешь, на вас управы нет? Обоих могу в любой момент уничтожить.

– Уничтожь, – хладнокровно предложил Магардон. – Кем тогда без нас станешь? Или лучше сказать, во что превратишься. Из навоза вышел, в навоз вернешься.

Матвей сгоряча открыл было рот, чтоб обматерить беса, но тут же опомнился и захлопнул. Не хотелось назад в навоз.

– Взялся заповеди нарушать, так нарушай, – наставительно проговорил Магардон. – Сорвал яблоко, так съешь. Нечего из-за безделицы Бога гневить.

– Так Бога же нет, – сказал Матвей.

– Есть, нет – не твоего ума дело. Твоя забота – грешить, заповеди нарушать. С остальным мы сами разберемся.

Вздохнув, Матвей принялся завершать начатое. Свадьбу он замыслил грандиозную.

Лариса пожелала венчаться в церкви и осталась очень недовольной отказом отца Василия, который сказал сурово:

– Святое таинство поганить не позволю. Пусть жених сначала от бесов избавится.

«Легко ему говорить, сам-то не помог, когда я просил», – подумал Матвей. Пришлось довольствоваться регистрацией в сельской администрации. Сатана, расфуфыренная по случаю бракосочетания важной особы, произнесла трогательную речь. Так что вышло почетнее, чем в храме, – там Матвею не воспели бы хвалу. Жаль только, что в помещении администрации мало места, основная масса народа ждала торжественного выхода новобрачных снаружи и вслед за ними толпой повалила на банкет.

Столы были поставлены напротив нового Матвеева дома, на улице (не во дворе же около лужи пировать). Праздничное угощение готовили повара, нанятые в Райцентре, в ресторане «Колизей», который по этому случаю был закрыт на два оплаченных дня.