Текст книги "История Москвы в пословицах и поговорках"

Предание о великом князе Даниле Ивановиче и пречудном звере

В рукописном сборнике XVII века оно называется «О создании царствующего града Москвы». Но переписчик после названия поставил не точку, а запятую, продолжив его любопытным примечанием: «Кое правее (то есть правдивее. – В. М.) всех сказаний известно, чти сие».

Такие приписки в древних книгах заключают в себе большой смысл. Обычно переписчик выступал не простым копиистом, выбирая то произведение, которое считал ценным и нужным, вникая в текст по-редакторски, то есть глубже, чем читатель. Он становился знатоком произведения и того, чему оно посвящено. А если списков было несколько, то был и текстологом.

Поэтому примечание, что «Сказание о царствующем граде Москве» «правее всех сказаний», и настоятельная рекомендация «чти сие» намекают на то, что автор не может написать прямо всего, что хотел бы. Он обращается к читателю с призывом догадаться о том, что в нем недоговорено.

Сказание «О создании царствующего града Москвы» с первых же строк ставит в тупик хоть сколько-нибудь знакомого с историей читателя. Вначале указывается хронология события и представляется его персонаж – великий князь Данило Иванович: «В лето 6714 (1206. – В. М.) князь великий Данило Иванович после Рюрика короля римского 14 лето пришед из Великого Новгорода в Суздаль, и в Суздале родился ему сын князь Георгий, и нарече и созда во имя его град Юрьев-Польской. И в том граде церковь велелепную созда во имя святаго Георгия Страстотерпца каменную…»

Первая дата – 1206 год – тут же дублируется другой, описательной, – 14 лето «после Рюрика». Но это не дополнение, а противоречие. 14 лето «после Рюрика» – 893 год, между датами – более трех веков. Третью дату позволяет назвать факт, хорошо известный в истории: город Юрьев-Польский основал в 1152 году князь Юрий Долгорукий, а не «великий князь Данила Иванович». И вообще не было на Руси великого князя Данилы Ивановича.

Грубейший анахронизм в датировке, путаница в изложении хорошо известных исторических фактов и включение в повествование сказочного сюжета свидетельствуют о древности сказания, о том, что оно прошло через многие поколения и на этом пути что-то утратило и чем-то пополнилось.

Итак, прислушаемся к совету московского книжника XVII века «чти сие» и прочтем сказание со вниманием. Сказание для лучшего понимания приводится в близком к оригиналу пересказе, с переводом устарелых непонятных слов, но с сохранением тех древних слов и выражений, которые для своего понимания не представляют большой трудности для современного читателя.

Основав город Юрьев-Польский, поехал князь великий Данило Иванович изыскивати места, где бы ему создати град престольный к великому княжению своему. И взял с собою некоего гречанина именем Василия, мудра и знающа зело и ведающа, чему и впредь быти.

И въехал он с ним во остров, то есть в бор, темен и непроходим зело. В нем же было болото велико и топко. И посреди того болота и острова узрел князь великий Данило Иванович зверя превелика и пречудна: троеглава и красна (красивого) зело.

Спросил князь Василия гречанина:

– Что означает видение сего пречудного зверя?

Василий гречанин ответил ему:

– Великий княже, на сем месте созиждется град превелик и распространится царьствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди. Об этом говорит вид зверя сего троеглавого, различные же цвета окраса шерсти его значат, что от всех стран учнут в нем люди жити.

Данило Иванович, ехав далее, наехал посреди болота на небольшой лесок, в нем же стояла хижина малая, и жил в ней пустынник Букал.

После этого князь великий Данило Иванович с гречанином Василием выехал на гору, а на горе той стоит хижина мала и живет в ней человек, имя ему Подон, исполнен духа святого.

Великому князю понравилось место, и он захотел здесь создать свой престольный град.

– Княже, не подобает тебе здесь селиться, – сказал ему Подон, – здесь будет храм Божий и пребудут архиереи, Бога служители.

(На этом месте в XIII веке был построен Крутицкий монастырь, ставший резиденцией епископов.)

Тогда князь великий Данило Иванович заложил свой стольный град на том месте, где была хижина Букалова, и нарек ему имя – Москва.

Таково сказание о начале Москвы, которое «правее всех сказаний», но при этом сказание-загадка, требующее от читателя не только прочитать его, но еще и разгадать.

Ну что ж, будем думать и рассуждать.

Начнем с выбора времени описанных событий. Первая дата – начало XIII века – явно не может быть датой основания Москвы, потому что Москва как город и крепость уже существовала, о чем имеются летописные свидетельства. Остается вторая дата – конец IX века, когда, как считают современные ученые-археологи, славяне-вятичи начинают осваивать среднее течение Москвы-реки.

И вот тут-то мы подходим к тому, о чем не мог сказать переписчик XVII века, возможно, священнослужитель (хотя, как полагает И. Е. Забелин, мог он быть и «досужим мирянином»). Но, как честный историк, он должен был хотя бы намекнуть, что речь в сказаниях идет о дохристианских, языческих временах. В конце XVII века Русская Церковь вела борьбу против проявлений языческих верований, и напоминать о них не рекомендовалось.

Князь Данило Иванович не мог ставить церковь, он не был христианином, но поклонялся славянским богам. Видение зверя, предрекающего будущее, – эпизод именно языческого сказания. Узнаваема и фигура зверя «превелика и пречудна, троеглава и красна зело». Это одно из главных славянских божеств Велес – «скотий бог», бог достатка, богатства, творчества, в том числе поэтического дара: в «Слове о полку Игореве» легендарный поэт-певец Боян назван Велесовым внуком. Древние божества могли принимать различные образы, мы об этом хорошо знаем из античной мифологии. Трехглавый зверь – один из обликов Велеса, который в народной памяти сохранялся до самого недавнего времени.

После крещения Руси ряд функций языческих божеств был перенесен на христианских святых. Функции Велеса как покровителя скотины перешли к святым Власию и Василию Великому, что объясняется в основном созвучием имен. Старинное празднество в честь Велеса оставило свой след в обрядах и обычаях праздника Богоявления (7 января по ст. стилю). В этот день совершалось «освящение скота», окропление его святой водой, кормление хлебом, зерном, лепешками, оставшимися от рождественского стола. К этому празднику на Руси повсеместно пекли специальное обрядовое печенье в форме птиц-уточек, коровок, овец, лошадок и другой домашней живности, которое не только ели сами, но и кормили им скотину.

Когда-то все виды этого печенья имели общее название – «козули». Настоящая «козуля» представляла собой фантастическое животное с тремя-четырьмя головами на длинных шеях, похожими на козьи, и туловищем не с гладкой поверхностью, а с защипанными гребешками теста, изображающими лохматость шкуры. Поистине: зверь пречуден, троеглав и красен зело. Изначально это, конечно, было изображение Велеса.

Теперь проследим маршрут князя Данилы Ивановича к месту основания Москвы. Сказание описывает подробно только его заключительную часть. Назван один конкретный географический ориентир, существующий и в настоящее время, – Крутицкое подворье «на горах Подонских», то есть на месте хижины Подона, на левом берегу Москвы-реки.

Значит, путь князя пролегал по этому берегу. Начало описываемого пути – лес «темен и непроходим зело». В нем мы узнаем могучий лес, оставивший память в названиях Боровицкого холма, площади, станции метро.

Затем князь выезжает на «болото велико и топко». Это знаменитые Кулишки – большое болото, начинавшееся у подножия Боровицкого холма на нынешней Варварской площади (где стоит церковь Всех Святых на Кулишках) и далее широко раскинувшееся от левого берега Москвы-реки до нынешней улицы Солянки.

Князь Данило Иванович «узрел… зверя превелика и пречюдна», видимо, на Кулишках.

Затем князь наехал «на остров мал» и хижину, в которой жил «пустынник Букал». Кулишки – низина и болото – простирались до Яузы, этот рельеф местности сохранился доныне. Имени Букал нет ни в христианских святцах, ни в гражданском перечне имен, ни в древнем славянском именослове. Значит, это – не имя, а говорящее прозвище обитателя хижины. Его следует расшифровать.

Для этого обратимся к истории заселения устья Яузы, где и кончается болото Кулишки. Здесь с древнейших времен и до конца XVIII века находились известные всей Москве водяные мельницы.

Одной из главных частей мельницы, с которой связано множество преданий, поверий и легенд, было букалище – омут под мельничным колесом – место обитания водяного, чертей. В рукописи XVII века сказано, что это «лукавых жилище»: «И кто бо не весть бесов, в омутах и в букалищах живущих?» К тому же в народе крепко держалось убеждение, что мельник, живя в дружбе с обитателями омута, сам не чужд их делам.

Таким образом, скорее всего, князь Данило Иванович наехал на хижину мельника. Это место при первом обозрении ему не показалось подходящим для создания града, и он поехал дальше.

А дальше прямо от Яузы начинается подъем на высокий холм или гору. Хотя, по старинной поговорке, всем известно, что Москва «стоит на семи холмах», так их обычно величают в торжественных случаях, а чаще называют горами и горками: Воробьевы горы, Ивановская горка и так далее. Холм в устье Яузы называется Красным (тут Краснохолмская набережная Москвы-реки, есть и улица Краснохолмская). Красный холм очень большой, кое-где его прорезают овраги, поэтому отдельные его части имеют, кроме общего, еще и свои названия. Автор сказания был москвичом, и Красный холм он называет горами.

Князь Данило Иванович, поднявшись на вершину холма, проехал довольно значительное расстояние до того места, где стояла хижина мужа «исполнена духа свята» по имени Подон. В сказании это «горы Подонские». Князь, выслушав предсказание мужа свята, что здешнее место предназначено для архиерейского подворья, а не столичного града, повернул назад, к мельнице Букала. Здесь и заложил город в устье Яузы, то есть в том самом месте, на которое указывает Каменевич-Рвовский в своей легенде об основании Москвы Мосохом.

Возможность основания древнего города в устье Яузы не отрицают крупнейшие историки. И. Е. Забелин в своем капитальном труде «История города Москвы» пишет: «Должно предполагать, что когда еще не было города – первое здешнее поселение гнездилось возле устья Яузы».

«Этот район нашего города, – пишет академик М. Н. Тихомиров, – принадлежит к числу очень древних. Поэтому существование на устье Яузы какого-то городка в отдаленном прошлом, вероятно, предшествовавшего не только городку Юрия Долгорукого, но и „красным селам“ боярина Кучки, весьма вероятно. При устье Яузы кончался путь от бассейна Клязьмы к Москве-реке. Здесь стояли речные суда, вследствие чего полузатопляемый лужок, примыкавший с востока к Китай-городу (где позже находился Воспитательный дом), даже в XV веке назывался Пристанищем, а гора на правом берегу Яузы, у церкви Николы-Воробино, еще долго называлась Гостиной горой».

Широкомасштабные археологические раскопки, проводившиеся в 1940–1950-е годы в устье Яузы, обнаружили в основном предметы XVI–XVII веков, найдены лишь единичные предметы более раннего времени. Но необнаружение древнейшего городища может говорить не столько о том, что его не было вовсе, сколько о том, что оно было здесь в такие далекие времена, что лопата археолога не достигла тех слоев. Руководитель раскопок известный археолог М. Г. Рабинович осторожно пишет о Яузском городище: «Наличие следов домонгольского культурного слоя говорит о существовании в устье Яузы какого-то поселения еще до монгольского нашествия. Поселение это было, по крайней мере, современным Москве Юрия Долгорукого».

О личности основателя Москвы в устье Яузы определенно можно сказать, что он был князем, вождем, предводителем какого-то племени славян-вятичей и что он привел свое племя на Москву-реку. Дополнительным штрихом служит направление его движения по берегу Москвы-реки с запада на восток: вятичи шли именно с этой стороны. Древность легенды допускает, что имя вятичского князя при устной передаче от поколения к поколению подверглось искажению, забвению и в конце концов было заменено на известное москвичам имя первого князя Московского княжества – Даниила Александровича, сына Александра Невского, когда уже и его княжение стало восприниматься далекой легендой.

Вполне вероятно, что и указанная в сказании дата основания Москвы – 893 год – не совсем точна, вятичи появились на Оке на несколько веков раньше, ученые называют VI–VII века.

Название реки – имя города

В сказании XVII века «О зачале царствующего великого града Москвы» написано: князь великий Юрий Владимирович повелел «соделати мал древян град и прозва (его) званием Москва-град по имени реки текущия под ним».

Эти строки можно считать первой москвоведческой работой по топонимике Москвы (то есть разделу москвоведения, изучающему названия). В них была найдена форма топонимической справки, которая принята и в настоящее время, как, например, в классическом справочнике П. В. Сытина «Откуда произошли названия улиц Москвы». Вот два объяснения из этой книги:

«Коптево Старое, улица, Коптевский проезд. – Названы в XIX веке по поселку Коптево».

«Аптекарский переулок. Назван по аптекарю Ягану Готфриду, которому Петр I в 1702 г. дал здесь двор под устройство аптеки».

В обоих случаях сохранена формула: по тому-то. Но в первой справке П. В. Сытин ограничивается ссылкой на ближайшую причину названия, как это делает и летописец XVII века, а во второй дает развернутое объяснение, поясняющее топоним. Значение слова «Коптево» в справке отсутствует, потому что автор не знал его, как не знаем его и мы сейчас. Можно предположить, что и автор сказания «О зачале царствующего великого града Москвы» тоже не знал, почему так названа река. Или, наоборот, это было всем так хорошо известно, что не нуждалось в объяснении. Однако более вероятно первое, потому что в те же времена появляется легенда о происхождении названия «Москва» от сложения имен «князя Мосоха и жены его Квы».

Историки первой половины XVIII века сделали попытки научно объяснить значение слова «Москва» путем филологического анализа. В. Н. Татищев, полагая, что название сохранилось от племен, населявших эти места до славян, считает его сарматским: «Имя Москва есть сарматское, значит крутящаяся, или искривленная, от того, что течением весьма излучины делает, да и внутрь Москвы их не скудно». Академик Петербургской академии наук Г.-З. Байер («не зная русского языка», замечает И. Е. Забелин) утверждал, что название Москва значит мужской монастырь и происходит от слова «music», то есть «мужик».

Во второй половине XVIII века известный поэт и драматург А. П. Сумароков предложил свое объяснение: Москва и другие речки и ручьи, на которых стоял город, имели мостки; «от сих мостков главная река получила наименование, а от реки – и город». Это мнение разделял И. Е. Забелин.

В XIX–XX веках было выдвинуто более двух десятков гипотез происхождения слова «Москва». Они разделяются на две группы. Исследователи, привлекающие для объяснения языки дославянского населения (угро-финских племен), предлагают различные варианты перевода: темная вода, медвежья мать, река с притоком, коровья река, щавелевая река, быстрая и другие. Но наиболее достоверной считается вторая версия, по которой в основе названия лежит славянский корень «моек», выражающий понятие «влага, сырость», в настоящее время он сохраняет свое значение в выражении «промозглая погода», то есть сырая. А слово «москва» на диалекте племени вятичей, как полагают исследователи, значит «река» (у другого славянского племени – кривичей река, как считают, называлась «вълга» (в современном русском языке имеется корень «влага»), поэтому своей реке они дали имя Волга).

Несмотря на обилие гипотез, среди них нет такой, которая убедила бы всех, поэтому время от времени появляются новые. В разных языках обнаруживаются слова, напоминающие по звучанию слово «москва», – и сочиняются легенды.

Московский писатель Дмитрий Еремин в 1955 году написал исторический роман «Кремлевский холм» об основании Москвы, Юрии Долгоруком и боярине Кучке. В этом романе есть эпизод: старик поет былину про то, откуда Москва-река стала так называться. Рассказывается в былине, как стал богатырь Илья Муромец стар, почувствовал приближение смерти и поехал из Киева в родные места помирать. Но не доехал до Мурома, скончался по пути, на берегу большой реки. Похоронили его на этом месте, насыпали холм, поставили на нем часовенку, и тут из-под холма услышали люди голос богатыря:

 
Будто вздох дошел: «Надо мощь ковать!»
И второй дошел – только: «Мощь кова…»
В третий раз дошел – только: «Мос… кова».
Так и стала зваться река: Москва.
 

Конечно, будут еще появляться новые гипотезы, родятся новые легенды. И сколько ни повторяй распространенную и ныне поговорку: «И кто про то знал, что Москве царством быти, и кто ведал, что Москве государством слыти?» – все равно останется желание и стремление прочесть первую страницу истории Москвы и проникнуть в ее первые тайны.

Москва первопрестольная

Столичные города, имеющие за собой века и тысячелетия исторического пути, нередко входят в историю под названием, составленным из собственного названия города и постоянного, индивидуального определения-эпитета. Таково название столицы Древнего Египта – Стовратные Фивы. Таково название Древнего Рима – Вечный город. Рим получил постоянный эпитет «Вечный город» две тысячи лет назад и сохраняет его доныне.

Такие эпитеты имеют символическое значение. Они определяют глубинные духовные и исторические основы города, они прорицают его судьбу. Эти эпитеты утверждаются народным мнением многих поколений. Народное самосознание и народная память чувствуют и угадывают в них непреходящую историческую истину, поэтому и сохраняются они века и века.

Москва тоже имеет постоянные эпитеты. Владимир Иванович Даль называет их «почтенными прозвищами» Москвы. Они известны давно и широко, вошли в народные песни и пословицы, в стихи поэтов и сочинения прозаиков, о них пишут ученые, им посвящаются конференции (последнее говорит о глубине и обширности заключенного в них содержания и смысла).

Вот эти «почетные прозвища» Москвы:

 
Москва первопрестольная,
Москва белокаменная,
Москва златоглавая,
Москва – Третий Рим.
 

Своеобразие и уникальность Москвы, дающие ей право на место в ряду мировых великих исторических городов, образуют именно те ее качества, которые стоят за этими эпитетами. Взятые вместе, они создают целостный образ Москвы, характеризуя ее непреходящие духовные, градостроительные основы, место и историческую роль в отечественной и мировой цивилизации.

Первый по хронологии судьбоносный эпитет – Москва первопрестольная – столица России обрела в XIV веке, когда она еще не была столицей, но в нем уже прозвучало предчувствие ее будущего.

Произошло это в княжение московского князя Ивана Данииловича, прозванного Калитой. Иван Калита из первых московских князей (до него правили его отец Даниил Александрович и старший брат Юрий Даниилович) особо отмечен народной памятью и в народной памяти до настоящего времени выступает символом древней истории Москвы. В. Я. Брюсов, говоря о многовековой истории Москвы, в стихотворении «Парки в Москве» пишет, что она начинается «от Ивана Калиты»:

 
Нити длинные, свивавшиеся
От Ивана Калиты,
В тьме столетий затерявшиеся,
Были в узел завиты.
 

Современные архитекторы и строители, оправдывая снос старинных московских зданий, обычно выдвигают такой аргумент: «Если не ломать, так и жили бы в избах, как при Иване Калите!»

Ивану Данииловичу было около тридцати лет (точная дата его рождения неизвестна), когда в 1325 году, после смерти брата Юрия, он занял престол московского князя.

Время, в которое он стал князем, было сложное и трудное для Руси. Уже век она находилась под татаро-монгольским игом, и ханы – правители Золотой Орды неусыпно следили, чтобы разоренная, примученная Русь не могла подняться и оказать сопротивление захватчикам. Только с разрешения хана русский князь мог стать правителем своего княжества – на это хан давал специальный разрешительный документ – ярлык. Также ханским ярлыком назначался старший над русскими князьями – великий князь. Главным среди северо-восточных княжеств Руси по традиции считалось Владимирское, поэтому великий князь, где бы он ни жил, именовался Владимирским, хотя к тому времени Владимирское княжество уже утратило свое прежнее политическое и экономическое значение.

Татары, чтобы предотвратить сопротивление, ужесточали давление на русских князей, но и сами князья в борьбе за ярлыки выслуживались перед ханом, строили козни друг другу и воевали между собой. Ивану Данииловичу под рукою старшего брата уже приходилось исполнять разные поручения по управлению княжеством, вести переговоры, руководить в бою московской ратью. Юрий имел два ярлыка: на Московское княжество и на великое Владимирское княжение. Похоронив старшего брата, Иван Даниилович поехал в Орду в надежде получить оба ярлыка. Но хан выдал ему ярлык только на Москву, на великое княжение Владимирское ярлык получил тверской князь Александр Михайлович.

Решение хана не обескуражило Ивана Данииловича. Он взялся за обустройство Московского княжества, имея в виду с течением времени добиться и великого княжения. Князь Иван Даниилович вошел в историю под именем Ивана Калиты. Н. М. Карамзин нашел документальное подтверждение тому, что прозвище это князь получил еще при жизни. Историк обнаружил харатейный (написанный на харатье – выделанной телячьей коже) «требник» (сборник молитв, употребляемых при богослужении) с надписью, датированной 27 августа 1329 года, что эта книга переведена с греческого языка на русский «по повелению же Великого Князя Иоанна Данииловича, по реклу (то есть прозвищу. – В. М.) Калиты».

Калитой в Древней Руси назывался кошель для денег, носимый на поясе. Предания, записанные в XVI веке, объясняют, что Ивана потому называли Калитой, что он «бе бо милостив зело и ношаше при поясе калиту всегда насыпану сребряниц и, куда шествуя, даяше нищим сколько вымется». Но думается, что прозвище было дано ему современниками не только за нищелюбие, но и за политику, которой придерживался князь, считавший, что лучше откупаться от врагов и неприятностей, чем воевать.

Это была действительно целенаправленная и осознанная политика, потому что Иван Даниилович был храбрым и умным воином и, если уж брал в руки оружие, ни разу не терпел поражения.

Высокую и благодарную оценку княжение Ивана Калиты получило уже у его современников. Став московским князем, Иван Калита первым делом позаботился о личной безопасности москвичей. Это было очень мудрое и дальновидное решение. Размышляя о взаимоотношении народа и власти, Н. М. Карамзин пишет, что первое и главное условие их договора, при котором народ соглашается признать права власти над собой, – обеспечение властью безопасности народа и его имущества от врагов. Для этого вече приглашало князей в Новгород и Псков, при исполнении такого условия народ поддерживал князя, а при неисполнении – в вольном Новгороде изгонял, а в других княжествах в трудную минуту междоусобной войны не вставал на его защиту, а предоставлял его собственной судьбе. Карамзин пишет, что «личная безопасность есть первое для человека благо», «без нее жизнь наша, среди всех иных способов счастия и наслаждения, есть вечное мучительное беспокойство».

Две опасности в то время угнетали москвичей, держа их в постоянном страхе: татары и разбойники, разбойники и татары.

Как и всякое русское селение, Москва страдала от татарских сборщиков дани – баскаков. Они приезжали каждый год с большим отрядом воинов. Баскаки собирали дань для хана, а воины просто грабили жителей. Поэтому ежегодный сбор дани был почти то же, что военный набег.

Когда власть состоит из грабителей – а такими и были хан, его мурзы и баскаки, – то в стране, над которой они властвуют, раздолье ворам и разбойникам. Московское княжество кишело ими, они держали людей в постоянном страхе. Так и жили москвичи – не хозяева ни своей жизни, ни имущества: что татарин не найдет, то вор отыщет, что баскак не заберет, то разбойник отнимет.

Работа, дающая достаток, теряла смысл, люди нищали, поля пустели, купцы не решались ездить по опасным дорогам. Видя все это, Иван Калита выговорил у хана право самому собирать дань в своем княжестве, обещав платить больше, чем привозят баскаки. Хан охотно согласился. Но даже такая увеличенная дань была легче для москвичей, потому что избавляла их от ежегодного грабежа.

Суровыми мерами извел Иван Калита под корень и воров, и разбойников, ибо если правитель хочет изничтожить преступность в своей стране, то это в его силах. О княжении Калиты летописец записал: «Бысть оттоле тишина велика на 40 лет, и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и упочинуша христиане от великия истомы и многыя тягости и от насилия татарского». А далее – отметил и искоренение внутренних преступников: «Исправлена Русская земля от татей и разбойников».

С того времени Московское княжество начало быстро богатеть: крестьяне спокойно работали на полях, в Москву отовсюду потянулись ремесленники, одна за другой возникали вокруг города слободы, купцы без опаски везли по лесным дорогам товары…

Защитив москвичей от грабительства татар и разбойников, Иван Калита приобрел доверие, любовь и поддержку народа. О московской тишине пошла слава по всей Руси.

Добрым помощником, советчиком и единомышленником Ивана Калиты стал глава Русской церкви митрополит Владимирский и всея Руси Петр.

Петр был уроженец южной Руси – Волыни, он происходил из боярской семьи, в ранней юности постригся в монахи, стал известен праведной жизнью, основал монастырь. Он был замечательным проповедником и иконописцем («иконник чюден»). Русская церковь тогда входила в Константинопольскую патриархию, и константинопольский патриарх Афанасий рукоположил Петра в 1305 году в митрополиты всея Руси.

Глава Русской православной церкви обосновался в тогдашнем главном городе Северо-Восточной Руси – Владимире. Но тверской князь, являвшийся великим князем владимирским, хотел сместить Петра и сделать митрополитом своего ставленника. Он послал в Константинополь донос на Петра, что-де тот берет взятки за назначение на священнические места и совершает другие неблаговидные дела. На собравшемся в Переславле-Залесском соборе русских епископов и князей митрополит выслушал обвинения и сказал: «Мене ради есть волнение сие великое, изжените (изгоните) меня». Но среди участников собора у него нашлись и защитники, один из них – Иван Калита, который в то время еще не был московским князем. Наветы на митрополита Петра признали ложными, он был оправдан.

С того времени установились близкие отношения между митрополитом Петром и Иваном Калитой. Поскольку Московское княжество образовалось позже других, в нем не было своего епископа, им занимался непосредственно митрополит. Петр подолгу жил в Москве, а когда Иван Калита и вовсе поселился в ней, перенеся туда митрополию, Москва фактически стала общерусской церковной столицей.

Митрополит Петр настоятельно советовал Ивану Калите возвести каменную (до этого в Москве были только деревянные) церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, небесной покровительницы Руси.

«Аще мене, сыну, послушаеши и храм Пресвятой Богородицы воздвижеши, – говорил митрополит Петр, – и сам прославишься паче иных князей, и сынове, и внуки твои в роды и роды. И град прославлен будет во всех градах русских, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плеща враг его (то есть Москва победит своих врагов. – В. М.), и прославится Бог в нем; аще же и мои кости в нем положены будут».

Это пророчество митрополита о будущем величии Москвы произвело огромное впечатление на Ивана Калиту. Как сообщает летопись, 4 августа 1326 года «заложена бысть первая церковь камена на Москве на площади, во имя святыя Богородица, честнаго ея Успениа, преосвященным Петром митрополитом и благоверным князем Иваном Даниловичем». Петр не дожил до окончания строительства. Он умер в декабре 1326 года и был похоронен в строящейся еще церкви.

Во время погребения Петра произошли чудеса исцеления людей у его гроба. Год спустя он был причислен к лику святых. Таким образом, митрополит Петр стал первым московским епископом и первым московским святым.

Мощи святителя Петра поныне покоятся в Успенском соборе Кремля. Великие московские князья и цари молились и испрашивали благословение на важные дела перед гробницей святителя.

Храм, заложенный митрополитом Петром и князем Иваном Калитой, был достроен в августе 1327 года и освящен в канун Успеньева дня. Успенский собор в Московском Кремле возводился как митрополичий храм, то есть главный храм Руси, первый среди всех остальных, и престол в его алтаре был главным, первым престолом Русской православной церкви. Таким образом, Москва стала духовным, религиозным центром Руси и получила первый судьбоносный эпитет, первое почетное прозвище – первопрестольная.

В 1328 году Иван Калита получил от хана ярлык на великое княжение, но этого было еще недостаточно. Чтобы быть великим князем не по названию, а в действительности, нужно обладать реальной силой, властью и авторитетом. Иван Калита был именно таким великим князем. «Калита заложил основы могущества Москвы, – пишет академик М. Н. Тихомиров. – Он первый начал объединять вокруг нее русские земли. После долгого промежутка времени он был первым авторитетным князем, влияние которого распространилось на всю Северо-Восточную Русь».

Иван Калита отказался от решения политических проблем междоусобными войнами, предпочитая заключение договоров, он заботился о гражданском устройстве общества. При нем в Москве был составлен сборник законов, основанный на прежних русских юридических законах – «Кормчей книге» и «Мериле праведном». Таким образом он стремился прекратить произвол в обществе, обуздать право силы и богатства, подчинить всех закону, что способствовало гражданскому миру и порядку и приводило в Москву людей.

Иван Калита обладал удивительной способностью разыскивать, угадывать и привлекать к себе на службу по-настоящему талантливых людей. Из длинного списка боярских родов, поселившихся в Москве в его княжение, назовем несколько, давших и в последующие века замечательных деятелей: Андрей Кобыла – предок Захарьиных-Юрьевых, Романовых, Шереметевых; Дмитрий Зерно – родоначальник Сабуровых, Годуновых; Ратшичи – предки Пушкиных (у А. С. Пушкина: «Мой предок Ратша мышцей бранной Святому Невскому служил»); Александр Кутуз – родоначальник Кутузовых.