Текст книги "Политическое развитие и проблемы регионального соперничества Ирана и Ирака (вторая половина ХХ в.)"

После свержения монархии в Ираке приход к власти всех без исключения политических сил сопровождался официальным признанием равноправного положения всех этнических групп, населяющих страну. Исторически наиболее сложной национальной проблемой оставался курдский вопрос. Еще первая временная республиканская конституция от 26 июля 1958 г. гласила: «Арабы и курды рассматриваются как партнеры, и их национальные права в рамках единого Ирака гарантируются конституцией» [4, с. 20]. Учитывая тот факт, что курдский вопрос являлся одним из основных дестабилизирующих факторов, каждый новый ре-жим шел на переговоры с Демократической партией Курдистана (ДПК), которые заканчивались подписанием совместного доку-мента, в той или иной степени обеспечивавшего лояльность со стороны курдских демократов за счет каких-то временных уступок их требованиям. В дальнейшем центральное правительство на словах и на деле отказывалось от принятых обязательств и вновь начинало военные действия на севере страны, вынуждая руководителей курдского движения возобновлять вооруженную борьбу за свои суверенные права. История Ирака последних десятилетий в итоге оказалась окрашенной в кровавые цвета перманентной гражданской войны, затихающей во время очередной смены власти и в периоды мирных арабо-курдских переговоров.

Эта «сюжетная линия» впервые прослеживается в период правления Абд аль-Керима Касема. Первое республиканское руководство не только не выполнило своего обещания предоставить курдам внутреннее самоуправление, «но и встало на путь насильственного подавления их борьбы за национальную автономию» [85, с. 8–9]. Баасисты выдвинули тогда идею «национального единства Ирака», исключавшую выдвижение каких-либо сепаратистских требований со стороны ДПК. Для оправдания действий по нейтрализации деятельности ДПК и ИКП Касем объявил свою власть внепартийной и внеклассовой и высказался за «временное прекращение в стране партийной деятельности», мотивируя это заботой о стабилизации внутриполитической обстановки [85, с. 97]. Результатом стал отход от принципов равноправного партнерства арабов и курдов и переход к политике непризнания курдов в качестве самостоятельного этнического образования. Ирак все чаще стал называться «республикой арабов», а курды – «северными арабами». За этим последовало официальное заявление о том, что «курды являются одним из национальных меньшинств, входящих в арабскую нацию» [85, с. 114]. Аналогичной политики иракское руководство придерживалось и в годы правления братьев Арефов.

Придя к власти, правительство аль-Бакра сразу же выразило готовность разрешить курдский вопрос мирным путем. В тексте временной конституции 1968 г. говорилось о намерении признать национальные права курдов (но не содержалось конкретных предложений по реализации этих планов) [85, с. 8–11]. Переговоры между правительственной делегацией и лидерами ДПК начались только в середине 1969 г., а 11 марта 1970 г. президент аль-Бакр объявил о достижении соглашения о мирном демократическом решении курдской проблемы.

Важным шагом на пути упрочения национального единства явилась Хартия национальных действий, проект которой был подготовлен и вынесен на всенародное обсуждение партией «Баас» 15 ноября 1971 г. Этот документ подтвердил намерение правительства осуществить широкий комплекс мероприятий во всех областях внутриполитической жизни, включая и курдскую проблему, с тем, чтобы подготовить условия для завершения в Ираке переходного периода установления демократического парламентского строя и принятия постоянной конституции. Реализация этих задач, указывалось в проекте, возможна лишь при мобилизации всех прогрессивных сил страны, поэтому партия «Баас» заявила о своей готовности создать самую широкую коалицию национальных и патриотических сил. Подписанная в пятилетнюю годовщину революции (17 июля 1973 г.) президентом аль-Бакром и первым секретарем ЦК ИКП Азизом Мухаммедом, Хартия содержала основные принципы, легшие в основу Патриотического национально-прогрессивного фронта Ирака (ПНПФ), с деятельностью которого «Баас» связывала надежда на создание «свободного, независимого и социалистического Ирака, верного панарабским идеалам» [26, с. 94].

Руководство ИКП тогда положительно оценивало деятельность партии «Баас» в качестве революционной демократической силы, ведущей борьбу за достижение всестороннего национального возрождения. Оно рассматривало союз с баасистами в качестве ключевого звена своей внутренней политики, рассчитывая на эволюцию национально-демократических преобразований в социалистическое строительство. Руководители «Баас» и ИКП призывали курдских демократов войти в состав ПНПФ, однако ДПК отклонила предложение о сотрудничестве под тем предлогом, что правительство не выполнило всех пунктов мартовского (1970) соглашения по курдскому вопросу. Переговоры с представителями ДПК о союзе в рамках ПНПФ окончательно зашли в тупик в марте 1974 г., когда был принят закон об осуществлении автономии курдского народа, не предусматривавший включение в состав Иракского Курдистана нефтеносных районов Киркука, Ханекина и Шангала (Синджара). Недовольство ДПК вызвало также неравноправное положение участников ПНПФ, закрепленное в структуре руководящих и исполнительных органов Фронта: из 16 членов его Высшего комитета 8 мест отводилось баасистам, 3 – представителям ИКП, 2 – независимым националистам и 3 – членам ДПК. В состав Секретариата входило 4 члена партии «Баас», 2 коммуниста, и 2 места предназначалось для ДПК [13, с. 37–38].

Со временем стремление партии «Баас» к союзу с левыми силами переросло в политику навязывания левым партиям своего видения проблемы единства, в намерение возродить концепцию «руководящей партии». «Иракский метод» построения социализма, по мнению баасистов, должен базироваться на общеарабских ценностях и специфических особенностях страны, при этом его главной отличительной чертой объявлялась руководящая роль партии «Баас». Как показало дальнейшее развитие событий, «Баас» не была заинтересована в равноправном союзе левых сил: укрепление ПНПФ было необходимо ей для того, чтобы преодолеть некоторые внутри– и внешнеполитические трудности, возникшие в 1970-е гг.

Свои отношения с великими державами партия «Баас» пыталась строить на основе концепции так называемых «центров поляризации», главные из которых – Соединенные Штаты и Советский Союз – пытаются втянуть остальной мир в орбиту своих геополитических интересов. Баасистское руководство стремилось, во-первых, избежать безоговорочного блокирования с той или иной стороной, а во-вторых, противодействовать расширению сфер влияния великих держав в странах «третьего мира». Отсюда – обострение отношений с Соединенными Штатами, вызванное поддержкой последними экспансионистских устремлений Израиля (дипломатические отношения между Багдадом и Тель-Авивом были прерваны сразу после начала Шестидневной войны 1967 г.), и антисоветская позиция Ирака в отношении эфиопо-сомалийского конфликта, а затем и ввода советских войск в Афганистан (1979 г.). Лидеры «Баас» считали необходимым создание нового «центра поляризации» в дополнение к двум существующим и рассматривали собственную борьбу за арабское единство в качестве необходимой гарантии превращения региона в мощный противовес великим державам [26, с. 116].

Четвертая арабо-израильская война (октябрь 1973 г.) и последовавшие за этим сепаратные египетско-израильские переговоры привели к расколу арабского мира, что значительно отдалило достижение главной внешнеполитической цели баасистского руководства на региональном уровне – создание панарабского государства. Несмотря на наличие в те годы известных возможностей политического урегулирования ближневосточного конфликта, правительство страны больше склонялось к военной альтернативе. «Подготовка к войне наряду с использованием некоторых политических акций» была объявлена Багдадом «узловым моментом политики конфронтации с сионистским врагом». Тогда как мирное разрешение проблемы, по мнению баасистского руководства, могло быть использовано империализмом с целью ослабления арабского единства и подрыва основы для совместных действий [26, с. 105–106]. В качестве «политического оружия» арабских стран в войне против Израиля иракское руководство призывало использовать нефть, которая в 1970-е гг. стала «решающим элементом глобальной политики». Хотя основные предложения Ирака – национализация нефтяных и прочих компаний, принадлежащих государствам, не отказавшимся, несмотря на призывы арабских стран, от экономической и военной помощи Израилю; образование единого военного руководства стран антиизраильской коалиции и т. п. – не получили одобрения среди правительств нефтедобывающих стран региона, борьба против Израиля как главного препятствия на пути создания общеарабского государства по-прежнему оставалась стержнем региональной внешнеполитической стратегии иракского руководства.

Достижение этой цели, однако, пришлось отложить до лучших времен, так как баасистам вновь пришлось столкнуться с курдской проблемой. В 1974 г., по прошествии четырехлетнего «переходного периода» иракские курды возобновили вооруженную борьбу, не удовлетворившись предоставленной им урезанной автономией. США и Израиль пошли на все, чтобы «как следует проучить Ирак» и сделать курдское движение орудием дестабилизации баасистского режима [39, с. 44–46].

В этих условиях с целью ослабления сил курдских повстанцев иракское правительство предложило шаху Ирана Мохаммеду Реза Пехлеви восстановить дипломатические отношения и начать мирные переговоры. Более подробно об этом мы будем говорить ниже, а здесь пока отметим, что результатом двусторонних контактов стало подписание 6 марта 1975 г. соглашения в г. Алжире, по которому Ирак согласился провести границу на всем протяжении Шатт-эль-Араб по тальвегу (линии, соединяющей точки наибольших глубин) и прекратить поддержку оппозиционных исламо-марксистских групп в Иране в обмен на отказ шаха от оказания помощи иракским курдам. Заручившись поддержкой Тегерана, руководство партии «Баас» стало осуществлять политику арабизации Курдистана путем насильственного выселения иракских курдов в южные районы страны и размещения на их месте арабов. Эти меры в итоге привели к временному затуханию курдского освободительного движения и распаду ДПК из-за противоречий среди ее руководства.

Использовав политическое сотрудничество с коммунистами для достижения военной победы над курдскими повстанцами, баасисты в середине 1970-х гг. начали наступление на позиции ИКП, открыто отстраняя ее членов от государственного управления. Была развернута широкая пропагандистская кампания, призванная убедить население в «народности» партии «Баас», а официальная печать стала причислять «всех честных трудолюбивых граждан» к «беспартийным баасистам». Иными словами, налицо было стремление превратить «Баас» в партию, объединяющую все население страны и построенную на национальной и патриотической основе.

Во второй половине 1970-х гг. нападки на ИКП и другие левые организации приобрели в правительственной печати систематический характер, а светлое будущее Иракской Республики стало связываться исключительно с ростом авторитета партии «Баас». Специфическая расстановка сил в ПНПФ и его организационные принципы не позволяли компартии отстаивать свое мнение по многим принципиальным вопросам, более того, вынуждали ИКП поддерживать те решения Фронта, с которыми она была несогласна. В частности, коммунисты в составе так называемых «красных бригад» участвовали в боевых действиях в Иракском Курдистане на стороне правительственных войск. Все более явные преследования коммунистов в Ираке и неприкрытые антисоветские заявления со стороны иракских руководителей поставили в двусмысленное положение ИКП как партнера «Баас» по ПНПФ. Иракская компартия с самого начала рассматривала сотрудничество с «Баас» как «стратегический союз революционных сил народа» [3, с. 92], однако это сотрудничество могло быть успешным, только если имело бы двусторонний характер. Поэтому, когда интересы растущей национальной и мелкой буржуазии стали оказывать все большее влияние на идеологию «Баас» и начались преследования коммунистов, перед ИКП встала сложная проблема выхода из состава Фронта. Дальнейшее развитие ситуации в стране показало, что иракские коммунисты совершили две тактические ошибки. В первые годы после создания ПНПФ, когда деятельность баасистов носила в целом революционно-демократический характер, коммунисты подчеркнуто ставили классовые интересы своей партии выше общенациональных интересов. Когда же стало очевидным преобладание консервативных тенденций в политике руководства «Баас», неоправданно долго продолжали с ней сотрудничать. Так или иначе, но в апреле 1979 г. ИКП официально заявила о своем выходе из состава Фронта, что фактически означало его распад. Впрочем, «Баас» в нем уже нисколько не нуждалась: вся власть в стране находилась в ее руках [3, с. 104].

Выход ИКП из состава ПНПФ предопределил начало неприкрытых репрессий против ее членов и политических союзников. К середине 1980 г. число арестованных, пропавших без вести, замученных и казненных достигло 15 тыс. человек. По обвинению в нарушении закона о печати было запрещено издание центрального органа ИКП газеты «Тарик аш-шааб» («Путь народа»). Коммунисты обвинялись в стремлении изолировать Ирак от «арабской борьбы», попытках разорвать исторические корни и связи с «арабской нацией», желании испортить отношения между арабами и курдами, а также в осуществлении подпольной деятельности.

В качестве обоснования перемены внутриполитического курса была выдвинута концепция, превозносившая роль национальной буржуазии и ограничивавшая сферы деятельности государственного сектора, который якобы вел к появлению «нового эксплуататорского класса» – коррумпированной административной бюрократии. Единственной движущей силой «национальной социалистической революции» была объявлена партия «Баас», способная защитить власть народа и интересы трудящихся масс.

Изменение в идеологии и политике «Баас» во многом было вызвано и сменой главных действующих лиц в ее руководстве. В июле 1979 г. Ахмад Хасан аль-Бакр был тихо отстранен от власти, и главенствующее положение в руководстве страной занял Саддам Хусейн. Он стал одновременно президентом страны, Генеральным секретарем регионального руководства ПАСВ, председателем СРК и премьер-министром. На пути к установлению личной диктатуры Саддам Хусейн отстранил или уничтожил многих видных деятелей «Баас», в том числе Хардана ат-Тикрити и Иззата Мустафу. Кульминацией фракционной борьбы, приведшей к окончательной победе нового главы государства, стала казнь 21 руководящего деятеля партии, включая бывшего члена СРК и заместителя премьер-министра Аднана Хусейна. Все они были обвинены в «бакризме».

§ 3. Иран в 1960-е – 1970-е гг.: от Белой революции до Исламской

Взяв в свои руки инициативу в осуществлении преобразований, Мохаммед Реза Пехлеви в начале 1960-х гг. предстал в роли просвещенного монарха-реформатора. Изменить положение в стране, считал он, может только один человек – всесильный глава государства, общенациональный надклассовый арбитр, хорошо осведомленный о чаяниях народа. В своей книге «Белая революция» монарх писал, что шах в Иране «связан и объединен со своим народом неразрывными узами, подобных которым не найти во всем мире», что он «руководит духом, мыслями и сердцем народа», и это позволяет ему «осуществлять широкие и коренные реформы, возможные в других странах лишь в условиях ликвидации свободы путем революционного принуждения» [65, с. 167]. Именно вера в миссию шаха как «отца иранской нации», заботящегося о нуждах своих соотечественников, дала возможность официальным пропагандистским кругам представить весь комплекс реформ, за осуществление которых взялся иранский монарх, как «революцию шаха и народа».

В июне 1962 г. правительство близкого к шаху А. Алама (лидера партии «Мардом»), сменившего на посту премьер-министра Али Амини, разработало шесть первых законопроектов о реформах. Они предусматривали: 1) проведение аграрной реформы; 2) национализацию лесов; 3) распродажу государственных предприятий частным компаниям и частным лицам; 4) изменение закона о выборах в меджлис; 5) участие рабочих в прибыли пред-приятия; 6) борьбу с неграмотностью в деревне.

26 января 1963 г. эти законопроекты были одобрены на референдуме, и в феврале того же года, выступая на экономической конференции в Тегеране, шах объявил о начале «бескровной белой революции». Позже было разработано еще около полутора десятков законопроектов, призванных реформировать почти все социально-экономические, политические и культурные сферы жизни иранского государства. В частности, планировались такие мероприятия, как национализация водных источников, административная реформа, расширение собственности в промышленности, борьба со спекуляцией и коррупцией, всеобщее социальное страхование, расширение системы бесплатного обучения, регистрация размеров имущества граждан и т. д.

Центральное место в Белой революции заняла аграрная реформа. Был принят соответствующий закон и дополнения к нему, которые устанавливали максимум земельной собственности в размере 500 га пахотной земли, при условии, что она будет обрабатываться «на капиталистической основе», т. е. с применением машин и наемного труда. Мелкие и средние землевладельцы были обязаны по своему выбору либо сдать землю в аренду крестьянам, либо продать ее в рассрочку на 10 лет, либо разделить землю с крестьянами пропорционально размерам доли, получаемой в среднем при разделе урожая. Вакфные земли должны были быть сданы в аренду крестьянам сроком на 99 лет. В январе 1969 г. был утвержден законопроект о продаже земель крестьянам-арендаторам, работавшим на ней, и к началу 1975 г. около 2,2 млн. сельских семей приобрели землю в рассрочку [65, с. 156.

У иранского правительства появилась возможность провести ряд мероприятий, направленных на интенсификацию сельско-хозяйственного производства. Этому во многом способствовало создание кооперативов: с 1963 по 1973 гг. в 30 тыс. деревнях было образовано 8400 кооперативных хозяйств. Процесс модернизации иранской деревни осуществлялся с помощью так называемого «корпуса тоуридж («корпуса внедрения»), впервые сформированного в январе 1966 г. Этот аналог советских «25-тысячников» периода коллективизации 1920–1930-х гг. набирался из числа военнообязанных иранцев, имевших необходимое специальное образование. Правительством поощрялось также создание сельскохозяйственных акционерных обществ и агропромышленных комплексов с привлечением иностранных капиталовложений [65, с. 174].

Аграрная реформа Белой революции преследовала цель ликвидировать феодальные и полуфеодальные отношения в иранской деревне, перевести сельское хозяйство на путь капиталистического развития, ослабить экономическое господство и политическое влияние крупных земельных собственников. Государство не только ускоряло превращение помещиков в капиталистических предпринимателей, но и обеспечивало по возможности менее болезненный характер этого процесса [42, с. 83]. В то же время реформа практически не улучшила положение мелких крестьян-арендаторов, вынужденных в течение 12–15 лет выплачивать крупные суммы арендной платы, и ничего не дала батракам и сельскохозяйственным рабочим: они не получили права покупать землю. Положение посредника между трудовым крестьянством и государством по-прежнему занимали мелкие земельные собственники, не обрабатывающие землю, лавочники, торговцы, ростовщики и т. П. [106, с. 147–172].

Реформы Белой революции в значительной мере затронули промышленную сферу общественного производства, начавшись с национализации всех нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов, находившихся в руках МНК. Индустриализация осуществлялась на основе пятилетних планов экономического развития Ирана. В них предусматривалось создание новых крупных, использующих передовую технологию предприятий путем концентрации капитала в первую очередь в государственном секторе. В результате принятых мер Иран сумел многократно увеличить потенциал обрабатывающей промышленности и традиционных отраслей экономики. С 1962/63 по 1972/73 гг. выпуск промышленной продукции в стоимостном выражении увеличился более чем в четыре раза – с 58,1 до 241 млрд. риалов [65, с. 222]. Иран стал обладателем относительно развитых отраслей промышленности: черной металлургии, машиностроения, нефтехимии, электроэнергетики, горнодобывающей и обрабатывающей; значительно возросли внутренний и внешний товарооборот, была расширена и усилена инфраструктура городов и т. д. Удельный вес промышленности в валовом внутреннем продукте увеличился с 27,7 % в 1959/60 гг. до 48,4 % в 1975/76 гг. [51, с. 6].

Основные принципы экономической политики Ирана в рамках Белой революции базировались на том, что Центральный банк страны и важнейшие промышленные отрасли – нефтедобыча, нефтехимическое и военное производство, металлургия – должны были находиться в руках государства. В марте 1970 г. была провозглашена «новая экономическая политика», призванная претворить эти планы в жизнь. В соответствие с новым курсом запрещалось создание новых государственных предприятий во второстепенных отраслях промышленного производства и предусматривалась постепенная передача акций смешанных предприятий частному сектору, к тому же и до ее провозглашения 4 272 крупных предприятия из 4 416 уже находилось в руках частных собственников [98, с. 102].

Реформы шаха в сфере экономики должны были соответствовать модернизации развивающегося общества с целью перевода его на современные индустриальные рельсы по западным образцам. Модернизация подобного рода, по мнению профессора Иерусалимского университета С. Н. Эйзенштадта, характеризуется «созданием и дальнейшим совершенствованием индустриальной системы, основанной на высоком уровне технологии, растущей специализации экономических статусов и сфер экономической активности (производство, потребление, распределение), ростом масштабов и усложнением деятельности основных рынков (товарного, труда, денежного)» [24, с. 3]. Осуществление столь широких преобразований невозможно без наличия достаточно мощного экономического потенциала, и в Иране он определялся, как и в прежние годы, количеством добываемой нефти. Ее общий объем с 1963 по 1977 гг. увеличился без малого в четыре раза, с 72,6 до 276 млн. т., что вывело Иран на четвертое место в мире по добыче этого сырья (после СССР, США и Саудовской Аравии) [65, с. 86; 106, с. 59]. Энергетический кризис начала 1970-х гг. привел к повышению цен на жидкое топливо и значительно увеличил поток «нефтедолларов» в иранскую казну. Так, если в 1973 г. доходы от продажи нефти составляли 5,1 млрд. долларов, то к 1977 г. они возросли до 23 млрд. долларов [106, с. 59].

В 1973 г. МНК и ИННК подписали соглашение о передаче Ирану всех нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов, находившихся в руках иностранных компаний – членов консорциума. В 1974 г. вступил в силу новый закон о нефти, в целом расширивший и закрепивший завоевания Ирана в этой области, а ИННК превратилась в одну из крупнейших нефтяных компаний мира (в середине 70-х гг. в ней было занято 56 тыс. рабочих и служащих) [106, с. 78]. По данным Центрального банка Ирана, валовой внутренний продукт (ВВП) страны вырос в текущих ценах с 3,8 млрд. долларов в 1959/60 г. до 57,5 млрд. долларов в 1976/77 г. В расчете на душу населения валовой национальный продукт (ВНП) вырос со 159 долларов в 1962/63 г. до 2,2 тыс. долларов в 1977/78 г. [51, с. 6; 65, с. 66; 115, c. 18]. Премьер-министр Ирана Амир Аббас Ховейда, на плечи которого легла главная тяжесть по осуществлению реформ, с гордостью говорил в начале 1970-х гг.: «У нашей нации есть свой собственный гений. Когда Иран станет полностью индустриальным, то мы сможем сказать, что мы – первая древняя нация в мире, готовая вступить в XXI век» [58, с. 212].

Процесс индустриализации не мыслился без привлечения иностранного капитала. Он не только участвовал в создании новых современных отраслей промышленного производства, которые сами иранцы не были в состоянии освоить, но и привносил новую технологию, упростил связи с внешним рынком, осуществлял поставки необходимого оборудования и товаров промежуточного пользования [98, с. 103]. В 1974 г. в стране имелось (помимо торговых) около 1 000 иностранных компаний и их филиалов, в том числе: 300 американских, 170 английских, 110 западногерманских, 89 швейцарских, 80 австрийских, 66 французских, 60 японских, 58 шведских, 24 индийских, 20 итальянских, 13 югославских. В 1973 г. в Иране было 10 банков, в которых присутствовал иностранный капитал [65, с. 97–98].

Реформы Белой революции вызвали появление новых черт в общественной жизни Ирана. Одной из наиболее заметных и важных было изменение правового положения женщин, ранее имевших ограниченные возможности участвовать в экономической и политической жизни иранского общества. Шахский указ о предоставлении женщинам избирательных прав наравне с мужчинами, утвержденный меджлисом в 1963 г., дал им возможность голосовать и баллотироваться в период электоральных кампаний. Принятием летом 1967 г. «Закона о защите семьи» и последующими добавлениями к нему было частично улучшено правовое положение женщин в семье. Реализовать намеченные в рамках Белой революции преобразования в полной мере так и не удалось. Особенно заметно это было в социально-политической и духовной сферах. Являясь, в сущности, современной модификацией антифеодальной «революции сверху» [42, с. 81], шахские реформы имели своим результатом «развитие отношений и ориентации, ведущих к стабильности, но не к стабильным изменениям, к порядку, но не к упорядоченному развитию, к мобильности, но не к демократии, к спокойствию, но не к законности» [143, с. 340]. Они положили начало периоду «репрессивной стабильности» [26].

Сама возможность проведения реформ Белой революции была предопределена целым рядом политических факторов. И первый из них состоял в исторической преемственности монархической формы правления. Поскольку Иран за всю свою историю никогда не подвергался закабалению европейскими державами де юре, то здесь не вставал вопрос о переходе власти от колониальной администрации к национальному руководству. Складывавшаяся веками тенденция к обожествлению шахской власти способствовала выработке у правивших династий, говоря научным языком, «экстремального авторитаризма и элитизма», который уживался с «классово-недифференцированным авторитарным сознанием большей части народных масс» [95, с. 847]. В пери-од правления Мохаммеда Реза Пехлеви, отмечал американский исследователь Марвин Зонис, «гражданская и военная бюрократия неуклонно расширяла свой повсеместный контроль над деятельностью населения, а шах в еще большей степени укреплял свою власть над бюрократией. Таким образом, и относительно, и абсолютно этот монарх являлся более могущественным, нежели его отец или любой другой иранский правитель» [143, с. 18]. Шах шел на усиление центральной власти, так как только сильное правительство, обладающее значительной военной силой, могло успешно отстаивать государственные интересы, оберегать их от посягательств улемов и крупных землевладельцев, не опираясь при этом на поддержку простого населения [119]. «Он стравливал бюрократов и военных, не допуская возникновения устойчивых коалиций или же естественных властных структур. Шах самостоятельно принимал все важнейшие решения – о должностных назначениях, военных поставках, плавных вливаниях государственных средств в экономику» [134, с. 270].

26 октября 1967 г. династический характер правления в Иране был оформлен законодательно: наследным шах-заде (принцем) был провозглашен старший сын правящей четы, семилетний Реза. Во время состоявшейся коронации Мохаммеда Реза Пехлеви и шахини Фарах Диба супруга монарха получила право на регентство и управление страной в случае смерти мужа до достижения наследником 20-летнего возраста (в 1980 г.). Таким образом, система государственной власти отошла от конституционно-монархической формы правления и стала являть собой авторитарное господство династии Пехлеви. «Белая революция, – писал очевидец событий голландец Роберт Грехем, – означала конец парламентской демократии и начало абсолютной монархии» [27, с. 71]. Шах все больше опирался на узкую группу последователей, заинтересованных в осуществлении модернизации. Привилегированное положение в обществе, основная масса которого оставалась приверженной традиционному образу жизни, заняла элита новейшего образца, ориентирующаяся на западные материальные и духовные ценности: приближенные двора, высокопоставленные правительственные чиновники, крупные промышленники и коммерсанты, армейские чины и офицеры службы безопасности, высший обеспеченный слой интеллигенции. Если раньше от 60 до 90 % всего меджлиса составляли крупные землевладельцы, то среди избранных в сентябре 1963 г. депутатов примерно 70 % были представителями национальной буржуазии [131, с. 297].

Процесс централизации государственной власти повлек за собой структурные перемены, охватившие государственные и социально-политические институты. Правящие круги стремились объединить усилия всех слоев общества в рамках общенациональной политической организации, деятельность которой регламентировалась бы сверху. Они хотели контролировать «низы» посредством единственной инстанции. Шах считал, что «распространение различных групп и партий, некоторые из которых неизбежно связаны с иностранными интересами, наносит ущерб стране» [28, с. 451]. Первый шаг к созданию однопартийной системы был предпринят в конце 1963 г., когда на свет появилась партия «Иран-е новин» («Новый Иран»), призванная сменить партии «Мардом» и «Меллийун». В нее вошли депутаты меджлиса, некоторые министры, государственные чиновники и т. д. В области внутренней политики программа новой партии провозглашала борьбу за экономическое развитие страны, свободу слова и печати, социальный прогресс и демократическое правление, повышение жизненного уровня населения и т. П. Генеральным секретарем партии был избран Хасан Али Мансур, назначенный в марте 1964 г. премьер-министром. После убийства Мансура членом организации «Федайан-е ислам» (январь 1965 г.)[8]8
  Это не было первым крупным политическим убийством, совершенным членами «Федайан-е ислам». В 1946 г. ими был убит известный общественный деятель Ахмед Кесрави, а 2 марта 1951 г. федай Халиль Тахмасеби убил премьер-министра страны генерала Хаджи Али Размару.


[Закрыть] лидером «Иран-е новин» стал Манучехр Халали, а с января 1975 г. – глава правительства Амир Аббас Ховейда. О политическом весе «Иран-е новин» говорил тот факт, что в меджлисе 23 созыва (1971 г.) она имела 229 мест из 268, а в сенате – 27 из 30 [48, с. 33].