Текст книги "Мумиё"

7

В несколько прыжков Маша очутилась рядом и бросилась ему на шею. Подошли остальные.

– Бог троиться любит, – сказал молодой лесник. По-видимому, он считал себя знатоком русских пословиц. – Документы есть?

Кирилл достал паспорт.

– Мумиё собираешь? – поинтересовался лесник.

Кирилл немного подумал. Ответил хладнокровно и твердо:

– Да. Это ведь не запрещено.

Зиё возмущенно и зло что-то проговорил по-таджикски.

– Будет запрещено, – заверил другой лесник, постарше.– Сейчас должен закон такой выйти.

– Статья за это будет, – добавил усатый, возвращая документ.

– Я же тебя, братан, предупреждал, – ввернул Зиё.

– Слушай, не собирай у нас мумиё, – серьезно и убедительно, но вполне доброжелательно посоветовал пожилой лесник. – Хорошо?

Кирилл снова подумал.

– Хорошо… А в чем дело? Куда вы его ведете?

– Зэка поймали. В милицию его сдадим.

Стаса повели дальше. Когда он проходил мимо Кирилла, они молча поглядели в глаза друг другу.

Маша и Кирилл остались одни. Девушка вдруг припала к его плечу и разрыдалась. Он похлопывал ее слегка по спине, повторял:

– Перестань, перестань…

И думал о чем-то своем.

Постепенно она начала успокаиваться.

– Зачем ты приехала? – спросил он ее строго.

Всхлипнув последний раз, она отстранилась от него.

– Тебя искала! Я еще в пятницу приехала. У дяди Димы… – Голос ее дрогнул. Она едва опять не расплакалась.– У дяди Димы ночевала. А ты где был? Это что? – Маша показала глазами на неумело сделанную повязку.

– Так. Ушибся. Вон там оступился. – Он указал на полосу гранита. – Вниз поехал. Меня развернуло и головой – о камни. (Маша ахнула.) Сознание потерял. Хорошо, Мавлюда и Махбуба на меня наткнулись.

– Что за Мавлюда и Махбуба? – удивилась девушка.

– Они тут как раз хайрог собирали. Вот он. – Кирилл показал на росшие прямо из земли широкие листья, похожие на листья ландыша. Говорил он торопливо, то и дело поглядывая с нетерпением на двуглавую гору и как будто прислушиваясь. – Из хайрога суп варят. А они – дочки чабана, Хайдара. Он в том отщелке живет. Я у них несколько дней провалялся. Сильное сотрясение мозга, я думаю. Но череп, кажется, цел.

– Значит, это я тебя, Кирюша, вчера в бинокль видела, – сообразила Маша. – Я подумала: таджик в чалме. А сейчас как себя чувствуешь?

– Нормально.

– А бутылка зачем?

– Вместо фляги. Там вода.

– Ты наверх шел? Зачем, Кирюша?

– Так… Дело есть… А как вы со Стасом встретились?

Он в упор взглянул на нее своими холодными глазами. Маша села на камень и, волнуясь, сбиваясь, все рассказала. Кирилл помрачнел, тоже сел, опустил голову. Беспокойство сменилось в нем угрюмой апатией.

– Да, Стас, Стас… – задумчиво произнес он. – Предки таджиков верили, что в мире идет борьба между Ормуздом, богом добра, и Ариманом, богом зла. Всегда. Везде. В человеческом сердце – тоже. И если у человека нет… моральных ориентиров, в нем легко может победить зло. – Он помолчал, нахмурился, сказал недовольно: – Не надо было тебе сюда приезжать. Разве можно одной по горам ходить, а тем более в пещеры лазить.

Девушка тщетно пыталась уловить в его тоне теплые нотки. Кирилл встал, посмотрел на солнце.

– Нельзя нам здесь оставаться. А то еще и к нам привяжутся. На грузотакси мы еще успеем. – О своем деле он больше не упоминал. – Но сначала туда зайдем, поблагодарить надо. Кусок мумиё придется им подарить.

Они пошли к рюкзакам.

– Да ты шатаешься, Кирюша! Как ты до поворота дойдешь?

– Дойду, – отмахнулся он.

Подошли к белому камню. Маша достала из своего рюкзака бинт, стала менять повязку.

– И зачем столько намотали? Действительно чалма!

Они надели рюкзаки и двинулись по склону вправо. Внизу стала видна дорога. Кирилл остановился.

– Грузовик там стоял, уже нет. Видно, на нем Стаса увезли.

Они перевалили в соседнее ущелье. Спустились к низкому домику, сложенному из камней и глины. Псы на этот раз не лаяли, даже сдержанно вильнули Кириллу хвостами. Их встретили две девушки в коротких платьях, шароварах и галошах на босу ногу. Младшая, лет шестнадцати, была очень миловидна, но ее портили слишком длинный нос и чересчур крупный подбородок. Зато старшая была настоящей красавицей. Они с интересом смотрели на Машу своими огромными черными горячими глазами. Из дома вышла немолодая женщина. Сказала:

– Войдите. Сейчас чой-пой делаем.

Внутри на глиняном полу были постелены вдоль стен одеяла. Они и огромный, обитый разноцветной жестью, сундук составляли всю мебель. Узкий проем в стене вел во вторую комнату. На одном из одеял сидел, подогнув под себя ноги, белобородый старик с ясными серыми глазами. Самого Хайдара не было: он пас коз. Кирилл и Маша опустились на одеяла. Девушки расстелили на полу скатерть – досторхон, – положили на нее лепешки, изюм, конфеты, присели поодаль. Женщина налила в пиалы, до половины, зеленый чай.

– Кирилл не хотел лежать, – низким голосом бойко заговорила Махбуба, младшая сестра. – Хотел гора ходить.

Старшая, Мавлюда, не отрывала своих выразительных глаз от Кирилла. Лишь иногда она взглядывала на Машу с ревнивым любопытством.

– Важный дело там… – хотела продолжить Махбуба, но заметила, что старик собирается что-то сказать, и замолчала.

Он весело посмотрел на Машу.

– Меня больница не везите, сказал. Про меня не скажите, сказал.– Старик повернулся к Кириллу, пошутил: – Ты наверно человека убивал?

Тот вымученно улыбнулся. Чай был выпит. Кирилл и Маша с трудом уговорили старика взять мумие. Стали прощаться. Мавлюда погрустнела.

– Рахмат. Спасибо. Ташаккур, – повторял Кирилл.

Он и Маша спустились вниз, пошли по дороге. Она тоже заметно приуныла. Время от времени Маша бросала на него подозрительные взгляды. Он угрюмо молчал.

– Почему она на тебя так смотрела? – неожиданно спросила девушка.

Кирилл удивленно поднял брови.

– Кто? Как смотрела?

– Мавлюда. Глаз не отрывала. Что у тебя с ней было?

Он скривил губы.

– Ну что еще за глупости! Ничего не было… – Он опять невесело улыбнулся. – У меня как-никак невеста есть… И здесь в этом смысле строго… Хорошо бы я тогда Хайдара отблагодарил! За добро надо платить добром. Меня родители так воспитали.

– А к кому ты в воскресенье так спешил? Чуть не бежал.

– В воскресенье?.. В пещеру. Я же с самого начала был против, чтобы того, сутулого, в пещере держать. Все время со Стасом ругался. Трудно мне было с ним спорить: его же пещера. Получалось…

– Мы же эту пещеру первые нашли.

– А Стас в неё первый спустился. Значит – его. Хотел я ту пещеру обследовать, очень хотел. Но ты же с меня слово взяла туда не спускаться… Получалось, что он доброе дело сделал, мумиём со мной поделился, таким невероятным количеством, а я вместо благодарности против него иду. Он убеждал меня: никто не должен о пещере знать. А самого совесть мучила: он же говорил, что не пьет, когда мумиё собирает, а тут попросил водку принести… Я не выдержал, плюнул на всё, домой поехал. И вот еду в грузотакси и думаю: что же я делаю? Я ведь человека на смерть обрекаю. Так ясно представил, что если сейчас ничего не предприму – до конца жизни винить себя буду. Слез, пошел назад. Решил: освобожу того в любом случае. Лишь бы успеть, думаю. Стас же его крики с трудом переносил, все грозился в пещеру спуститься и шею тому свернуть. Он-то рассчитывал, что криков слышно не будет, что сутулый без воды тихо сам помрет. А тот отверстие расковырял и в него кричал.. Оно прямо в отвесной скале, никак не закроешь… Я так спешил, что на том камне поскользнулся… У Хайдара все сомневался: говорить ему или нет? Сказать – значит Стаса предать. Решил: сам пойду. Но не получалось, на ногах еле стоял. Голова кружилась. Только сегодня нормально себя почувствовал. Бутылку взял, думал, что тот, если Стас его еще не прикончил, от жажды умирает…

Маша искоса поглядела на него долгим глубоким взглядом. Несколько метров они прошли молча.

– А я на экзаменах провалилась, – со вздохом сказала она. – И знаешь, кто мне двойку поставил? Папа твой! – Немного помолчав, она добавила с затаенной обидой: – По-моему, Иннокентий Илларионович с меня даже строже спрашивал, чем с других.

– Строже? Не может такого быть. Беспристрастно – да. Отец и мне поблажек не давал, все пять курсов. Готовиться тебе надо было, а ты в горы напросилась. Я же говорил…

Он опять погрузился в свои мысли. Они прошли мимо сложенных рядами у самой дороги мешков с эфедрой. Мешки лежали и на осыпи. Маша вздохнула снова.

– Кирюша, никому ничего не скажем. Ладно?

– Само собой.

– Никогда я больше сюда не приеду. И тебя не пущу.

– Я и сам не поеду. – Он усмехнулся. – Я же им обещал, что мумиё здесь собирать не буду. А слово надо держать. Меня….

– Тебя родители так воспитали? – Она нежно посмотрела на него. – Вот за это я тебя и люблю!