Текст книги "Шестой прокуратор Иудеи"

От повторного осмотра меня отвлёк шум отодвигаемого камня. Легионеры решили под ним отыскать какие-нибудь следы и потому потащили валун далеко в сторону. Вход в пещеру немного увеличился. Солнце находилось почти в зените, но его лучи проникли в склеп. От них внутри пещеры как-то сразу просветлело. Неожиданно мой взгляд упал на какую-то маленькую выбоину в каменном полу. Чуть заметная ямка находилась как раз возле того места, где лежали траурные покрывала. Я бы и внимания на неё, эту колдобинку, не обратил бы, но вот именно там, в этом едва заметном углублении, случайно попавшемся мне на глаза, что-то очень ярко блеснуло. Я сделал шаг в сторону и блеск тут же пропал. «Может, показалось? Или капля воды?» – пришла мне в голову вполне естественная мысль, и, не придав ей особого значения, я поскорее выбрался из мрачного и очень холодного склепа наружу, где с радостью вдохнул полной грудью воздух, показавшийся мне необыкновенно свежим и оттого приятным.

Тем временем, поиски наверху были в полном разгаре. По поляне перед входом в пещеру, да и по всей территории сада, уже ходили легионеры и своими длинными пиками прокалывали мягкую садовую землю, пытаясь таким образом обнаружить пропавшее тело, если оно было похищено и затем закопано где-нибудь среди фруктовых деревьев. Кроме этого двое моих слуг водили на длинных поводках свирепых чёрных с коричневыми подпалинами собак. Поощряемые лакомствами, наши псы своими чутьистыми носами, обнюхивали всё вокруг: каждую кочку, подозрительный холмик, неприметную ямку, – ибо специально были натасканы на человеческий запах, дабы отыскивать раненых и убитых под камнями разрушенных во время штурма крепостных стен.

– Крис, – крикнул я одному из центурионов, – к пещере никого не подпускать, и продолжайте поиски! Мне пора возвращаться! Докладывайте через каждый час! Но, если возникнет острая необходимость, то немедленно!

Я уже садился на коня, когда меня вдруг словно ударило молнией: «Блеск? Что же всё-таки за блеск был в пещере? Вода…? Но, откуда? Дождя прошедшей ночью не было, а в самой пещере нет ни единой щёлочки. Тогда как же вода попала в склеп? Ну-ка, ну-ка, ну-ка! Надо ещё раз проверить!» Внезапно возникшая догадка заставила меня отложить свой отъезд и буквально погнала обратно в пещеру. Я, вновь согнувшись пополам, залез в гробницу, подошёл к покрывалу и приподнял его. Но в углублении, где некоторое время назад что-то блестело, сейчас ничего не было видно.

«Ошибся? Наверно, показалось? – вновь пришли сомнения, но вдруг меня в очередной раз осенило, – свет! Ведь я своей спиной закрыл свет!»

Мне даже не пришлось сделать и полшага в сторону, как в трещине тут же опять что-то ярко заблестело. Сердце моё вдруг бешено забилось, как в предчувствии чего-то опасного и необычного. Палец в щель не пролезал, тогда я вытащил из ножен кинжал, и острым его концом, осторожно подцепив нечто блестящее, вытащил его наружу. В этот же момент жуткое беспокойство охватило меня. Одного взгляда на предмет, который я достал из ямки в склепе, было достаточно, чтобы понять причину своего внезапного волнения. На моей ладони лежала женская заколка для волос.

«Ну и что здесь такого? Мало ли кто мог обронить здесь этот предмет женского туалета? Ведь среди людей, хоронивших умершего проповедника, как известно, находились и несколько женщин!» – пожалуй, с такими возражениями скептиков можно было бы согласиться, если бы не одно «но», которое опровергало все эти возражения и сомнения. Просто заколка, найденная мной в склепе, оказалось золотой.

«Ну и что из того? – вновь усмехнулся бы человек, относящийся моим подозрениям с недоверием, – разве мало в Иерусалиме проживает богатых и знатных иудеек, которые носят золотые украшения?»

И опять я смог бы согласиться с данным утверждением, даже не принимая во внимание того, что цена найденной золотой заколки с дорогим рубином равнялась целому состоянию. Даже, пожалуй, обязательно согласился бы, но только в любое другое время и исключительно в том случае, если бы вместо меня в склепе находился совершенно другой человек, например, первосвященник, а не римский прокуратор. Почему? Да по весьма банальной причине. Ведь найденную заколку я лично перед самым своим отъёздом в Палестину покупал у лучшего ювелира из Александрии, и принадлежала данная золотая вещь моей жене, Клавдии.

***

В центре Иерусалима на удивление было немноголюдно, хотя обычно в это время по всему городу сновали торговцы, менялы, просто зеваки и всякие прочие бездельники, создавая на улицах толчею и суматоху. Сегодня одна половина горожан собралась возле Храма, а другая – вблизи Масличной горы. Утренняя новость о пропаже тела казнённого накануне Назорея быстро разнеслась по городу, обрастая всякими слухами и домыслами. Повод для возникновения многочисленных разговоров и всевозможных сплетен было в избытке, поэтому будничная жизнь жителей Иерусалима временно переместилась за пределы города.

Погода днём в этом месяце стояла на удивление очень жаркая. Изнывая от утомлявшей духоты, я спешился у самых ворот бывшего царского дворца и, бросив повод встречавшему меня слуге, устремился бегом, через две ступени, вверх по парадной лестнице. Полуденный небывалый зной не чувствовался под сводами каменных стен. Во дворце царили приятная прохлада и полная тишина. Никого. Я быстро, почти бегом, пересёк центральный зал, миновал целую анфиладу комнат и по длинному коридору устремился к покоям своей жены.

У дверей её спальни мне на глаза попалась любимая рабыня Клавдии, темнокожая эфиопка Валерия. От моего проницательного взгляда не укрылось то, что у девушки был довольно испуганный и несколько растерянный вид. Увидев меня, стремительно идущего по коридору, Валерия вдруг засуетилась и попыталась незаметно проскользнуть в соседнюю комнату, делая вид, будто забыла в ней что-то важное. Но девушка была слишком молода и наивна, чтобы так легко провести своего хозяина, который прекрасно изучил её характер, когда она была совсем ещё маленькой девочкой.

– Валерия! – окликнул я темнокожую красавицу, – что случилось? Почему ты от меня убегаешь? Разве ты не желаешь пожелать своему покровителю здоровья? – напущено строго, но весело прозвучал мой вопрос. Я не хотел заранее пугать рабыню своими догадками, намёками и вопросами о том, как, где и с кем она провела эту ночь, а потому открыто улыбался ей, и ничто во мне не предвещало для девушки угрозы. Она остановилась, опустила голову в знак приветствия и только после этого посмотрела на меня своими большими, ясными глазами. Они были столь чисты и невинны, что мне даже захотелось раскаяться в своих подозрениях, но это было лишь мимолётное желание.

«А ведь всё знает! – уверенно, нисколько не сомневаясь в своей правоте, подумал я, – всё знает! Но не скажет, хоть убей! Хозяйку свою ни за что не продаст. Не ошибся я, когда взял её ребёнком в свой дом и воспитал не как рабыню, а как свободную римлянку».

Девушка стояла в молчаливом ожидании и, когда я подошёл к ней, улыбнулась мне в ответ, но сделав это чуть необычно, как-то немного виновато. Не умела красавица, не научилась ещё скрывать эмоции и волнение, переполнявшие её в тот миг, слишком молода была, а потому и не опытна, чтобы ввести меня в заблуждение.

– Я просто задумалась, игемон, и не заметила тебя. Прости! Я, конечно, желаю тебе здоровья! – тихо проговорила девушка, упустив глаза долу.

«Ну, хитрющая девица», – усмехнулся я про себя, но вслух этого говорить не стал. – Что госпожа твоя? Ещё не вставала? Как её здоровье? Обычно она просыпается с первыми лучами солнца, а нынче почему-то припозднилась! Да и ты, вон, смотрю, не выспалась! Глаза красные и припухшие чуть! Ты плакала, Валерия? Тебя кто-то обидел? Говори мне, кто виновник? Я быстро расправлюсь с ним!

– От тебя ничего невозможно скрыть, игемон! – немного настороженно, с опаской, ответила девушка. – Да, я поплакала чуть-чуть вместе с моей госпожой по поводу вчерашней казни. Жаль проповедника того, что из Капернаума, говорят, очень молодой был и красивый.

– Да, да, да! Понятно! Конечно! – сказал я, понимающе глядя прямо в глаза Валерии и покачивая головой, как бы сочувствуя девушке в её переживаниях. Она, видимо посчитав, что легко провела своего хозяина, и тот поверил данным объяснениям, улыбнулась и замерла в ожидании моих распоряжений. Но, у меня их для девушки не было.

«Ну, молодец! Упредила уже мой вопрос Клавдии. Если я, положим, сейчас спрошу у жены, отчего у неё припухшие глаза, ответ уже будет готов: мы плакали. Стало быть, они вместе переживали за проповедника, потому как, говорят, молодой был! Отлично! Значит, и в пещере они, бесспорно, находились вдвоём. Вот только без мужских рук им было не обойтись. Кого же они с собой пригласили? Ладно! Сейчас разберусь!» – подумал я и, погладив рабыню по щеке, вошёл в спальню жены.

Клавдия сидела на низком стуле перед зеркалом, и две рабыни расчёсывали её длинные волосы. На звук открываемой двери они одновременно все обернулись. Я остановился на пороге. И тут же следом за мной в спальню осторожно, стараясь даже не задеть мой плащ, проскользнула Валерия. Она принесла на маленьком подносе какие-то кремы и масла, поставила их перед Клавдией и еле заметным движением бровей подала ей какой-то условный сигнал. Я сделал вид, что не заметил хитростей эфиопки. По моему знаку служанки тут же, бесшумно и быстро, удалились из покоев, кроме Валерии, которая осталась.

– Доброе утро, дорогая! Вернее добрый день, или уже даже вечер! Вижу, ты себя неважно чувствуешь? Валерия сказала, что вы проплакали всю ночь? Мне очень жаль, но… – далее продолжать я не стал. Клавдия молчала. Её глаза и опухшие веки явно говорили о том, что жена моя была очень расстроена, и часть вины за это лежала на мне.

– Прости дорогая, но я ничем не мог помочь нищему бедняге из Капернаума. Первосвященник всё очень ловко подготовил, всех подговорил, подкупил. Я вчерашней ночью даже предлагал проповеднику бежать, хотел ему дать лошадей, денег, провожатых, но он отказался. Назорей сам выбрал смерть. Он желал её, словно спасение! Мы эту тему с тобой уже обсудили, и не стоит больше к ней возвращаться. Думал забыть всё, вернуться в резиденцию, в Кесарию, однако, сегодня утром мне сообщили, что его тело пропало. Представляешь, кто-то прошедшей ночью проник в склеп и выкрал труп… – я специально в этом месте сделал паузу, наблюдая за реакцией Клавдии. Она едва заметно вздрогнула и украдкой бросила взгляд в сторону Валерии. Краем глаза я успел заметить, что рабыня своими бровями повела чуть вверх. По всей видимости, этот знак означал, что всё нормально.

«Да чего я хитрю со своей женой, самым близким и родным человеком. Надо прямо, без всяких там намёков, задать вопрос: были вы или не были в склепе?» – пришла мне в голову вполне естественная мысль. Я подошёл к Клавдии, нежно поцеловал её в щёку и неожиданно для неё спросил:

– Дорогая, ты случаем не знаешь, кто похитил и спрятал тело умершего проповедника?

Клавдия, чуть опешив оттого, что услышала, ответила мне вопросом на вопрос:

– А почему я должна это знать?

Честно говоря, обе женщины держались хорошо, их самообладанию можно было позавидовать.

– Ну, это же ведь вы: ты, Валерия и Гамалиил, прошедшей ночью были в склепе? – наугад решил я назвать имя ещё одного сообщника, хранителя моей библиотеки, ибо прекрасно понимал, что одним женщинам без провожатого в такой ночной прогулке, весьма опасной и рискованной, обойтись было просто нельзя. Найти место захоронения без хорошего знания города, его улиц и переулков, не будучи жителем Иерусалима, я посчитал невозможным делом. Ну, а кого ещё, кроме как бывшего священника, с которым Клавдия любила поговорить на досуге, она могла попросить о помощи в сём неожиданном предприятии? И, оказалось, что в своих рассуждениях я попал в самую точку. – Вы, втроём, дорогая, похитили его тело и спрятали где-то, или вывезли за город. Отпираться бесполезно. Это не глупость, не вздор, не моя выдумка, не бред сумасшедшего. Ты в тот миг была весьма расстроена, волновалась, торопилась и посему потеряла в склепе небольшую такую штучку… – сказав эту свою последнюю фразу, я положил перед ней на стол найденную мной золотую заколку.

Клавдия побледнела. Валерия стояла вообще в полуобморочном состоянии и готова уже была рухнуть без чувств на пол. Они не знали, что говорить и как оправдаться, ибо улика, представленная мной, была неопровержимым доказательством их ночного посещения склепа, из которого после этого странного и необъяснимого визита бесследно пропало тело казнённого иудея, исчезло, словно испарилось. Я теперь не сомневался, нет, я был просто уверен, что труп будет найден в самое ближайшее время, и даже хотел уже вызвать начальника стражи, чтобы отдать ему необходимые распоряжения, но, увидев панику в глазах Клавдии, решил повременить.

– Успокойтесь! Лично для меня всё равно, кем, где и как будет похоронен Назорей. Но я должен знать, зачем вы это сделали? Какова цель вашего поступка? Меня интересует только цель, и желательно указать место, где сейчас находится его тело!

Клавдия встала из-за стола и, нервно теребя платок, который машинально взяла в руки, прошлась по спальне. Нужно сказать, я не торопил жену, а молча ждал ответа, предоставив ей время собраться с мыслями, дабы дать мне толковое объяснение, ведь поступок-то действительно был очень неординарным, особенно, если учесть тот факт, что одним из участников ночного похищения тела казнённого бродяги стала жена римского прокуратора.

«Вот теперь будет повод злым языка поговорить об этом! В особенности, если станет известно первосвященнику. Он обязательно не преминёт донести об этом случае легату Сирии, а то и самому кесарю в Рим отпишет!» – ядовитой змеёй вползла в мою голову противная мысль, ухудшив и без того плохое настроение.

– Когда мы вошли в склеп, то тела проповедника там не обнаружили! Гробница была пуста!!! – без всяких предисловий, оправданий и прочего ненужного многословия, сказала Клавдия, и это её признание для меня было полной неожиданностью. Но оттого, что она поведала, я пришёл в лёгкое недоумение и даже немного растерялся.

– Как пустая гробница? Как не было тела?! Куда же оно делось? Кто-то унёс до вас? И вообще, как вам удалось открыть склеп? Кто отодвинул камень, и сколько вас было человек? – градом посыпались мои вопросы. Нужно сказать, что я поверил словам Клавдии сразу и безоговорочно, и объяснить, почему это произошло, не смог бы даже самому себе: вот поверил и всё тут! Однако много оставалось не понятным, и в этом хотелось разобраться. Клавдия, проигнорировав все мои вопросы, начала свой рассказ.

– Нас действительно было трое: я, Валерия и Гамалиил. Уже наступила глубокая ночь, когда мы подошли к саду. Где точно находился склеп, мы не знали, но нам точно было известно, что первосвященник выставил сторожей. Мы стояли в нерешительности и думали, что предпринять, дабы пройти незамеченными, как вдруг внезапно и быстро опустился туман. Он был такой сильный и густой, что создалось впечатление, будто дождевые облака упали с неба на землю. Твои легионеры, которые прятались около сада, нас просто не заметили, а храмовая стража в это время спала… – здесь Клавдия неожиданно замолчала, взяла со столика кувшин, налила в кубок воды, но пить не стала.

Всё, что я сейчас услышал от жены, для меня явилось первой неожиданностью, так как её повествование противоречило показаниям легионеров, ведь они не указывали на внезапно опустившийся густой туман. Но я нисколько не подвергал сомнениям слова жены, но и не верить легионерам у меня не было никаких оснований. Это противоречие настораживало, наводило на всякие подозрения, но, однако, именно оно-то как раз и сыграло определённую роль в появлении на свет довольно оригинального плана, который я попытался этим же вечером претворить в жизнь, дабы установить истину произошедшего. Клавдия тем временем, немного помолчав, продолжала свой рассказ.

– У входа в пещеру мы встретили какого-то человека в ослепительных белых одеждах. Он сидел на круглом камне, похожим на колесо повозки. Когда мы подошли, то вход в пещеру был уже открыт. Мы почему-то не удивились этому, а зажгли масляный светильник и пробрались внутрь склепа. Я не могу объяснить этот свой поступок. Конечно, он выглядит довольно странным, но мне и Валерии просто очень хотелось поклониться удивительному проповеднику и по-человечески похоронить его. Ведь мы не знали, позаботиться ли кто-нибудь о нём после смерти? Когда мы оказались внутри, то на каменной скамье тела уже не было. Это нас ошеломило и даже напугало. Мы до сих пор не можем понять, куда оно делось. На скамье только лежали саван и плат. Мы с Валерией аккуратно свернули их и положили в угол, рядом с входом. Вот там, наверно, я и потеряла заколку. Когда же потеря обнаружилась, возвращаться уже было поздно и страшно. Это всё, что я могу рассказать.

– Хорошо! А тот незнакомец, что отодвинул камень, кто он? Когда вы вышли из пещеры, он вас ждал? И куда делся после? – вновь спросил я Клавдию.

– Незнакомца того у входа не было. Ведь он сразу, как только увидел нас, тут же пошёл прочь, слившись с туманом. Да, мы даже как-то о нём и не вспоминали.

– А как же вы закрыли вход в склеп?

– Мы его не закрывали. Ушли и всё!

– Какой дорогой ты возвращалась домой? Почему мы не встретились с тобой?

– Из сада я и Валерия пошли к Гамалиилу. Это он посоветовал нам, дабы разминуться с тобой. Ты мне не веришь? – тихо сказала Клавдия и взглянула на меня полными от слёз глазами.

– Верю, конечно, верю дорогая моя! И ты мне очень помогла своим рассказом, очень! – ответил я, поцеловал жену в губы и направился к выходу. После того, что я услышал от Клавдии, у меня даже как-то отлегло от сердца, а то всякие мысли приходили в голову, о которых сейчас и не хочется вспоминать.

– А чем же я тебе помогла? – удивлённо поинтересовалась Клавдия.

План, родившийся в моей голове именно благодаря рассказу жены, не требовал отлагательства, его нужно было воплотить в жизнь как можно скорее, а потому я быстро направился к выходу из спальни. Проходя мимо Валерии, которая стояла у дверей, я улыбнулся.

Она удивлённо взглянула на меня и ещё больше изумилась, когда услышала тихий шёпот:

– Ты молодец, девочка! Отныне можешь считать себя верным и лучшим другом моим и моей жены!

Уже выходя из спальни, на самом пороге я обернулся. Жена смотрела мне вслед, несколько обескураженная моим молчанием и быстрым уходом, ибо так и не услышала ответа на свой вопрос.

***

Вначале я был потрясён, услышав признание жены, но потом меня буквально осенила одна догадка. Я вдруг отчётливо понял, как можно было найти пропавшего проповедника по прозвищу Назорей, будь он живым или мёртвым, тем более моя интуиция подсказывала мне, что не всё так просто в этой странной истории и тело казнённого вовсе не исчезло бесследно.

Клавдия помогла мне своим рассказом, ибо я теперь совершенно точно знал, как можно найти Назорея, где бы тот ни находился: на небе ли, в преисподней ли, или, будучи живым, прятался у кого-нибудь подвале. К тому же, я вспомнил, как Гамалиил в наших частых беседах однажды подробно поведал, что всякого рода древние предсказания и старинные предречения иудеев свидетельствуют о том, что человек, взваливший на себя тяжёлый груз посланца Божьего, после смерти своей должен воскреснуть и вознестись на небо. Я не поверил этим пророчествам, посчитав за выдумки, но сейчас у меня появилась реальная возможность проверить их правдивость.

«Конечно, воскреснуть он не мог, ибо это полный абсурд! Ведь легионер своим копьём ударил Назорея прямо в самое сердце, да и Савл подтвердил смерть проповедника. Лично мне ещё никогда не приходилось видеть, встречать, разговаривать с человеком, вернувшимся из царства теней. Глупости! Но, тем не менее, проверить одну догадку всё-таки стоит», – размышлял я, и чем больше в моей голове возникало всяких сомнений, тем сильнее росло убеждение в том, что мне необходимо попытаться осуществить необычный свой план.

Я вышел в зал. Там меня уже поджидали Савл и два центуриона. Они, по-видимому, только вернулись из сада, где занимались поиском пропавшего тела. По их виду я понял, что докладывать им было абсолютно нечего. Но, увидев меня в хорошем расположении духа, они немного взбодрились и свободно вздохнули. Однако я даже не стал слушать подробно доклады своих центурионов, ограничившись двумя-тремя словами каждого из них, ибо очень торопился проверить собственные предположения, в реальность которых нормальному человеку было просто невозможно поверить, если он считал, что чудес на свете не бывает.

В моем плане, хотя он и выглядел абсурдным, логика, тем не менее, присутствовала. Я просто-напросто решил ожидать прихода того, в чьей смерти внезапно стал сомневаться. Правда, чтобы отбросить свои сомнения или, напротив, убедиться в их обоснованности, мне необходимо было совершить весьма хитрый манёвр, который я решил провести немедленно, причём быстро и вдруг, ибо от стремительности его проведения зависел успех общего моего замысла.

– Савл! Вы нащли учеников Назорея? Всех его ближайших сторонников, сколько их там? Двенадцать человек, кажется? Так вот, если их ещё не взяли, то в самое ближайшее время схватить обязательно! Всех в колодки, в железо и в подвалы Антония до моего особого распоряжения! Причём, создайте побольше шума! Пусть все горожане увидят и узнают, что мы схватили последователей проповедника и обращаемся с ними весьма жестоко! – отдал я приказ, входящий первым пунктом в придуманный мною план. Причём сделал это нарочито громким голосом, будто проповедник смог бы тогда услышать его.

– Они задержаны почти все, кроме одного, игемон! – ответил помощник.

– Понятно кого! Искариот скрылся?

– Да, игемон!

– Ну, и проворный же парень из города Кериота! – с некоторым восхищением воскликнул я, – но, этого и следовало ожидать. Наш соглядатай по кличке «Гончар» весьма умён и хитёр, чтобы попасться в расставленные нами сети, Савл, но он мне больше не нужен.

– Игемон? Что делать с последователями Назорея? Их поместить вместе или…

– По одному! Хлеб и воду не давать! Затем задержите немедленно всех, кто приходил за разрешением забрать тело казнённого проповедника. Там, по-моему, было три-четыре человека? Да? И не забудьте про Марию, которая называет себя матерью Назорея, и ещё одну Марию… Ну, ту, молодую и красивую галилеянку, что из Меджделя, которую я принимал ночью накануне суда. Она считает себя его невестой или женой? Прекрасно! Не столь это важно, кто она, но ее найти обязательно! Мария из Меджделя в моих замыслах занимает важное место. Кроме этого, установить имена всех присутствовавших на Лысой горе в день казни: зевак, любопытных, просто случайных прохожих. Взять всех! Даже тех, кто участвовал в похоронах. По-моему, их шесть или семь человек. За неделю до пасхи проповедник, как доносил «Гончар», останавливался у некоего Лазаря из Вифании. Так вот… того Лазаря также притащить в крепость и заодно всю его семью! Поиски не прекращать до особого моего распоряжения! Про слуг первосвященника, которые охраняли гроб, не забудьте. Да, и готовьтесь! Сегодня будет трудная и беспокойная ночь! – я немного волновался, так как от этих приказов, вернее от быстрого их выполнения сегодня, зависел успех придуманного мной плана.

– Некоторых людей, что ты указал, игемон, мы уже задержали. Думаю, к ночи схвачены будут и все остальные. В тюрьме сейчас находится около тридцати иудеев, заподозренных в причастности к похищению. Их только допрашивать? Или можно применить… – едва успел начать мой помощник, как я его тут же прервал, даже не дослушав.

– Нет, нет, ни в коем случае! Только задержать, даже допрашивать не надо! Разбираться с ними будем потом, чуть позже! Так надо, Савл! – почти шёпотом закончил я. Помощник удивлённо смотрел на меня. Но он был догадливым человеком, а потому и почувствовал, что у меня есть какой-то план действий, но спрашивать о нём Савл не стал.

Солнце неумолимо скатывалось к горизонту. Вечерело. День заканчивался, уступая место идущей ему на смену ночи. Я приказал прекратить поиски. Мои люди сильно вымотались, и нужно было дать им отдых. Тела Иисуса мы так и не нашли, но я особо не расстроился. Ведь к полуночи мой приказ был полностью выполнен. Легионеры доложили, что все, кто так или иначе был связан с проповедником из Каперанума, схвачены и брошены в подвалы Антония. Я потёр руки от удовольствия руки, ибо мой хитрый план вступал в свою решающую фазу, и мне теперь оставалось только терпеливо ждать. Все ближайшие ученики Иисуса, пришедшие вместе с ним в Иерусалим, его знакомые и друзья, дававшие ему приют, родные и близкие, снимавшие с креста и провожавшие в последний путь – все сейчас находились в крепости.

***

Шло время. Я отпустил всех своих людей, и сидел один в парадном зале дворца, ожидая его, человека, чьё прозвище было Назорей. Мне почему-то казалось, что он обязательно придёт. Мой план и мои рассуждения были довольно просты. Предпринимая свой хитрый манёвр, я взял за исходную точку предположение, что он мёртв и тело его похищено. Конечно, человеческий труп можно запрятать так, что отыскать его вообще будет невозможно. Это была реальность, которую не следовало сбрасывать со счётов. Но в таком случае мои ночные ожидания и бдения не принесут никакого результата, кроме одного неудобства – я не высплюсь. Однако это меня совершенно не беспокоило, ибо уже давно привык бодрствовать в течение нескольких суток к ряду.

Ну, а вот если предположить, что Назорей всё-таки жив, и Савл вместе с воином, который ударил проповедника в сердце копьём, всё-таки ошиблись? Такое ведь возможно? Тогда Назорей где-то прячется. Ведь не обо всех же друзьях, знакомых и родных у меня имеются сведения? Кого-то мои тайные соглядатаи могли и пропустить? Стало быть, проповедник вполне мог прятаться в городе?

Изучив довольно хорошо все доносы и проведя полночи за беседой с проповедником, мне стали понятны некоторые основные, жизненные принципы Галилеянина. Именно поэтому я был совершенно уверен в том, что он явится во дворец, обязательно придёт, дабы просить о милости к узникам, взятым мною в качестве заложников. И специально для этого я приказал устроить больше шума во время задержания его последователей, родных, близких и знакомых. Слухи о жестоком обращении с пленниками обязательно дойдут до его ушей. Вот, собственно говоря, в чём заключалась суть моего плана. Я наделся на его порядочность и честность, на его преданность дружбе и своим идеалам. Назорей не мог не прийти, ибо все его друзья и ученики находились в заточении, и жизнь их висела на волоске, тонком и единственном, и волоском тем был он сам, проповедник, вернее его личный визит ко мне. Ну, а коли, Назорей действительно умер, но смерть для него не помеха, как говорилось в древних иудейских предречениях, то тем паче он должен предъявить себя мне, дабы замолвить слово за своих товарищей по беде. Ведь в таком случае ему не следовало опасаться быть схваченным вновь и претерпеть казнь во второй раз, если он был способен попрать вечность и небытие. Вот и все мои рассуждения. Теперь мне оставалось только терпеливо ждать.

Итак, я был совершенно один. Такие встречи не терпят свидетелей. В зале царили тишина и спокойствие. Аромат цветущего миндаля, мандариновых деревьев и жасмина, смешиваясь с вечерней прохладой, врывался внутрь дворца, заставляя забывать о трудностях дня и тягостях жизни. Однако, не смотря на столь прекрасный вечер, настроение моё не было таким уж благодушным. Внутри меня боролись два весьма противоречивых чувства. С одной стороны я пребывал в полной уверенности, что план, задуманный мной, обязательно осуществится, но понять, а тем паче объяснить, на чём зиждилась эта моя убеждённость, было просто невозможно, а потому и грызли меня черви сомнения.

«А, может, я всё придумал? Начитался в доносах всяких небылиц о Назорее, о его сверхвозможностях и творимых им чудесах. Человек всегда склонен к выдумкам, а особенно после смерти таких людей, как проповедник из Капернаума. Ведь отрицать его ум, талант и способности было бы глупо, – размышлял я в одиночестве, – про него вообще скоро среди народа начнут ходить всякие легенды. Возможно, и я поддался соблазну многих его последователей и сторонников, потому и поверил словам Назорея о бессмертии человеческой души? Понапридумывал для себя разных глупостей, вроде того, что он обязательно должен прийти ко мне, дабы спасти свою подругу, учеников своих и друзей, которые были с ним. Но как он может явиться, коли мёртв? А если жив? А если… но это уже полный абсурд! Нет! Нет! Нет! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Ведь Савл меня заверил, что Назорей умер, а я верю своему помощнику, как самому себе. Ну, глупости, самые настоящие глупости. Он мёртв! Казнён! Его сердце проткнул легионер своим копьём! Ладно, хватит выдумывать! Веду себя, как неразумный малолетний ребёнок. Не пристало мне, римскому наместнику, верить чудесам, которые всякий сброд и нищая голытьба разносит по Иудее, рассказывая про своего кумира разные небылицы».

Вот в таких сомнениях и внутренней борьбе пребывал я в ожидании неизвестно чего, но совершенно ясно – кого. Противоречия захлёстывали мой разум, но оба моих довода казались столь равнозначными, что никакому из них нельзя было отдать предпочтение, дабы твёрдо сказать самому себе: «Не жди! Никто не придёт, ибо все твои предположения абсурдны! Или, напротив, обязательно жди, так как проповедник придёт!»

Однако я чувствовал, ощущал сердцем своим, что он явится. Интуиция мне моя подсказывала, что жив Назорей! Здоров и невредим! Но тут же сердце моё начинало тихо вещать, что умер проповедник, а тело его просто кто-то похитил, преследуя при этом какие-то свои тайные цели. Я ещё долго мог так сидеть и размышлять, перейдя, в конце концов, на философствования о вечном вопросе бытия – смысле человеческой жизни. Но мне удалось стряхнуть с себя груз идеалистических раздумий, по существу отвлекающих от серьёзных дел, которые меня ожидали впереди.

Ожидание неизвестно чего или кого сильно утомило меня. Я встал из кресла, присел несколько раз, сделал руками пару резких движений, разминая затёкшие мышцы. Работа на сегодняшнюю ночь предстояла очень серьёзная и, главное, ожидалось её очень много.

– Вот мы сейчас и выясним, что за цели преследовали похитители? Пора заняться делом и учинить спрос всем, кто так или иначе был связан с Назореем! А заодно и проверить правильность слов проповедника насчёт бессмертия души, но использовать для этого придётся жизнь и здоровье его учеников и близких! Эй, стража! – что было сил, я затряс серебряным колокольчиком и, не дожидаясь прихода охранника, нарочито громко прокричал, – приготовьте всё необходимое для допроса и освободите камеру пыток!