Текст книги "Возвращение"

Возвращение

Глава 1

Холодно! Эта мысль не покидала меня последние полторы недели. Давненько я не чувствовал такого бодрящего мороза. Да и мой друг тоже начал понемногу уставать. Надо признать, что трудно, иногда неимоверно трудно жить человеку в подобных условиях. Но, с другой стороны, неоспорима и другая истина: как раз благодаря суровому климату северные народы всегда отличались своим несгибаемым характером. Мой друг был родом из этих мест, и трудности быта делали его только сильнее, словно закаляя внутренний стержень. Но, как я заметил, и ему сейчас было нелегко, хотя, казалось бы, поездки домой всегда идут любому человеку только на пользу. Когда-то он, в этом Богом забытом городе, бегал по морозу в школу, а сейчас каждый год возвращается сюда, чтобы ощутить себя беззаботным юношей, желающим изменить окружающий мир. Первый шаг в этом направлении он сделал, поехав в столицу после окончания школы, чтобы учиться в самом престижном университете Империи. Именно тогда мы, скажем так, и встретились. Хотя это было очень необычное знакомство… но не будем забегать вперёд. Скажу лишь одно: с тех пор мы неоднократно посещали его малую родину. И каждый приезд не обходился без нашего ритуала: долгого созерцания прекрасного озера, на берегу которого и располагался скромный родительский дом. Так было и на этот раз.

– Зачем мы приехали сюда в такую стужу? – спросил я. – Летом здесь такая палитра красок! А сейчас вокруг лишь белый унылый цвет.

– Потому что мне это нужно, – сухо ответил мой товарищ. – Ты же знаешь, что тут я набираюсь сил, мне ведь нужно время от времени подзаряжать свою внутреннюю «батарейку». Забота мамы, ворчание моего старика, сам по себе родительский дом – именно это даёт мне необходимую частоту энергии. Мне иногда кажется, случись что, здесь я могу одолеть целую армию!

Словно в доказательство своих слов, он поднял руки, напряг их – и лёд на озере ожил, начал трескаться, а в воздух, будто из фонтана, вылетел столб водяного пара вперемешку со снежными брызгами.

– Ты бы не тратил энергию своей «батареи» впустую, – улыбнувшись, проговорил я. – Да и внимания лишний раз не нужно привлекать. Хотя, конечно, тут сейчас проще мамонта встретить, чем человека. Летом в этих местах помноголюднее, но ты, помнится, и при посторонних тут волны поднимал.

– Летом я здесь могу и молниями управлять, ты же знаешь. Но сейчас мне важно побыть одному. Ну или практически одному, – взглянув на меня будто с укором, пробормотал мой друг.

Последние годы он всегда разговаривает со мной как-то нехотя, словно меня нет рядом. А ведь было время, когда он и шагу без моего совета ступить не мог. Разговаривал со мной сутками, прерываясь лишь на короткий сон. Как всё-таки годы меняют людей…

– Если хочешь, я могу замолчать. Будешь в одиночестве созерцать этот пейзаж, – глядя на него с укоризной, твёрдым голосом сказал я. – Только так мы и замёрзнуть можем. Солнце хоть и светит ярко, но его тепло явно до нас не доходит. Очень похоже на характер нашей власти.

– Ну и что? Можно подумать, ты замёрз, – уже более мягко ответил он. – Нам с тобой ни на Солнце, ни на правителя обижаться не приходится. То, что произошло между мной и властью, пошло на пользу обеим сторонам конфликта. А тепло звезды рано или поздно дойдёт и до этих мест, ведь зима не может длиться вечно.

– Мне кажется, что ты всё-таки замерзаешь. По крайней мере, лицо – точно. На себе уже начинаю ощущать! Я вообще считаю, что тебе пора завязывать с этими ненужными экспедициями за тайными знаниями. Ведь их результаты практически равны нулю.

– Возможно… Но без этого я просто сойду с ума. К тому же сейчас мы не в экспедиции, а просто заехали из Монголии на пару дней домой. Всё равно это по пути в столицу.

– Я говорю не о том, что ты по пути навестил родные места, я сейчас о более глобальном. Беги от экспедиций! Ну вот зачем мы поехали в Монголию? Может, я чего-то не знаю?

– Ты знаешь не меньше меня, но могу и повторить. Ничего нового мы не узнали, но в очередной раз убедились, что по-настоящему сильных «проводников» очень мало. И с каждым годом их становится всё меньше. Мы должны проверять все сообщения о странных людях, якобы наделённых сверхспособностями. Поэтому мы и собрали мужчин и женщин со всех концов Азии на священной земле Чингисхана. Только вот среди них я не приметил никого, кто обладал бы каким-либо даром. И в самом деле – зачем развивать в себе что-то, если цивилизация, навязывающая потребление, сама всё готова подарить человеку? Никакого стимула для роста. Знаешь, а я иногда даже радуюсь тому, что между нами и мощными заокеанскими соперниками сейчас разворачивается борьба. Лет через десять мы почувствуем новый виток прогресса, о котором не мечтали и в самых смелых фантазиях.

– Почувствуем, – иронично ответил я, – если удержимся от соблазна уничтожить друг друга. Но ты не ответил на мой вопрос: зачем тебе делать то, что не доставляет ни капли удовольствия? Единственный плюс от поездки в том, что родителей навестил да здоровье им поправил.

– Ну почему ты так категоричен? Там было много моих знакомых, которые действительно умеют разговаривать с духами предков. Я в очередной раз подтвердил свою гипотезу о том, что все ритуалы имеют общий корень. В Азии, обеих Америках и даже в Африке все шаманы действуют одинаково. Ритуальные принадлежности, порядок проведения обрядов, связь с духами – всё выглядит так, будто бы им это показали в одной школе, а потом отправили закреплять домашнее задание на практике. Каждого на свой континент. Вопрос лишь в том, откуда им достались эти знания. Кто-то научил? Или действовали интуитивно, методом проб и ошибок, сами до всего дошли?

– Помнится, – скептически прокомментировал я, – тебе это и раньше было известно. Даже монографию поданной теме написал. Только её, в лучших имперских традициях, тут же засекретили. Я не пытаюсь тебя отговаривать от научных трудов, я лишь хочу, чтобы ты наконец понял одну вещь: нельзя от себя убегать всю жизнь. Что бы ни происходило между тобой и теми, кто на верху пирамиды, обязательно нужно искать компромисс. Тем более что к твоей персоне всегда особое отношение: тебя ценят и берегут.

– Ну и зачем тогда спрашивал, раз и так всё понимаешь? – уходя в себя, проговорил мой друг.

– Затем, чтобы ты осознал одну мысль: пора что-то менять. Преподавать молодым оболтусам, конечно, хорошо. Многие из них после твоих лекций хотя бы думать о жизни начнут. Но разве этого мы хотели много лет назад? Ты рождён для чего-то великого. Про таких, как ты, в древности слагали легенды, а ты растрачиваешь свой бесценный потенциал на мелочи. У любого человека должно быть занятие по его уму и способностям. Пусть большая часть людей занимается мелкими, но очень нужными делами, без которых нельзя прожить, но ты должен тратить свою энергию не на то, чтобы ломать лёд и превращать воду в пар. Займись наконец чем-нибудь серьёзным.

– Чем? Я даже не понимаю, как это работает! И почему дано лишь немногим? Это, скорее, не дар, а проклятье! Я ни с одной женщиной не смог построить ничего долговечного, потому что видел всю их прошлую жизнь и намерения, посмотрев лишь секунду в глаза. На словах все люди такие праведники, а в душе у очень многих полная неразбериха и лицемерие.

– Смотри на это иначе. Всё, что ты приобрёл до сегодняшнего дня, – бесценный багаж знаний. Тебе его нужно будет применить в ближайшее время на практике, а на какой именно, скоро выясним. Поэтому тебя не должны обременять мелочи, свойственные нормальному человеку: быт, семья, дети. Это удел счастливых, но ничем не примечательных людей. А чем человек сложнее, тем жизнь у него ярче. Не факт, что она лучше, но в том, что событий и страстей в ней больше, можешь не сомневаться. Кто-то наверху ограждает тебя от мирской суеты, чтобы ты себя посвятил чему-то особенному. А ты раскатываешь по закоулкам Империи!

– Я тебя услышал, товарищ философ, – усмехнувшись, ответил друг. – На обратной дороге поразмышляем, как нам дальше быть.

– Давай лучше подумаем, на чём обратно в Петроград поедем. Выбор богатый: можно по железной дороге, но по ней мы только к новому тысяча девятьсот семьдесят первому году приедем, как раз отпраздновать успеем. Самолётом, конечно, быстрее, но может, всё-таки проверенным способом? Сейчас это выглядит архаично, зато какая эстетика!

– Поддерживаю! Только дирижабль! Старые добрые цеппелины недаром считаются самым безопасным видом транспорта. А главное – большая каюта и никакой суеты.

– Вот и славненько. Через сутки будем в столице. Там хотя бы теплее. Эти морозы мне так поднадоели…

– Почему ты всегда говоришь «столица», а не «дом»? – недовольно спросил мой товарищ.

– Потому что мы в принципе не имеем дома. Я подсчитал, что в нём мы проводим только тридцать восемь процентов нашей жизни, всё остальное – в экспедициях и разъездах. Так что, скорее, наш дом – это вся планета. Можешь считать себя гражданином мира.

– Быстро ты всё подсчитываешь. Ладно, ты прав, – наконец-то закончив свой ритуал морозной медитации и направившись в тёплый деревянный дом, произнёс мой друг, – через несколько часов улетаем, а надо ещё билеты купить. Благо сейчас дирижаблями мало кто пользуется, с местами проблем никогда нет. Того и гляди, так их скоро и вовсе отменят. Все перейдут на самолёты, и тогда таким ретроградам, как мы, придётся смириться с прогрессом.

Вернувшись в дом и отогревшись кружкой горячего чая, привезённого им же из Индии, он попросил родителей отвезти его за билетом. Ведь из этой глуши, где не наблюдалось даже столь привычного всем телефонного аппарата, иначе было просто не выбраться. Должно быть, уединение являлось их семейной чертой: помимо друг друга, им практически никто не был нужен. Поэтому и место для жилья они выбрали столь отдалённое.

Быстро собравшись, вся семья двинулась в путь. Через пятнадцать минут, пролетевших стремительно за ностальгическими воспоминаниями, мы были уже в центре маленького сибирского городка, на месте которого ещё сорок лет назад возвышались могучие сосны. Мой друг вышел из машины и направился в сторону кассы, а я остался в автомобиле.

– С каждым приездом он становится всё мрачнее, – начал отец, сидевший за рулём, – всё никак себя в жизни найти не может, хоть и достиг того, о чём другие и не мечтают. Он своё время опередил лет на сто, сейчас его просто никто не понимает. Даже не знаю, как ему помочь.

– Единственное, чем мы можем ему помочь, – это поддержка, – отвечала мама, для которой он до сих пор был маленьким сыном, нуждавшимся в заботе. – Он умный мальчик, сам себя найдёт, а Бог ему в этом поможет – такой талант дарован не каждому. У него есть Хранитель, а возможно, и не один. Судьба сама его приведёт к тому, чего он заслуживает, и уже совсем скоро ты в этом убедишься.

Слушая их диалог, я почувствовал себя очень неловко. Сказанное ими было слишком личным делом, и обсуждать такое они могли только вдвоём. Мгновение спустя я уже оказался позади друга, стоявшего в очереди за билетом.

– Что, не можешь без меня? – улыбнувшись, прошептал он. – Твой взгляд я сразу чувствую, даже если ты пытаешься остаться незамеченным.

– Да я-то как раз могу. Просто решил, что ты без меня не справишься, – с такой же хитрой улыбкой сказал я, выходя из-за его спины и становясь рядом. – Знаешь, скорее бы тот проект по запуску единой базы данных прошёл все испытания. На него сейчас возлагают большие надежды. Я слышал, что в скором будущем эта Сеть будет в каждой библиотеке и все наши знания разместятся в маленьких коробочках. Кстати говоря, билеты на любой вид транспорта, а также на любое театральное представление тоже можно будет купить через эту Сеть. Как ты думаешь: не врут? Если это действительно так, то нам нужно было изучать не психологию: пока мы будем гоняться за призраками, вся слава достанется этим ребятам.

– И заметь, заслуженно. Ты же помнишь, как наш большой заокеанский друг рассказывал, что у них собираются запускать такой же проект. Некоторые идеи приходят в гениальные головы одновременно по всей планете. И эти коробочки будут не только в библиотеках – в каждом доме. Да ты же это не хуже меня знаешь, просто решил разговор поддержать… – Он посмотрел на меня, и в его взгляде, как и много лет назад, проскочил какой-то огонёк, что было хорошим знаком. – Только мы не за призраками гоняемся: мы хотим разобраться в твоей природе.

Видимо, последняя фраза была сказана громче обычного, потому что стоящая перед нами девушка оглянулась и как-то странно посмотрела на него. Но мой товарищ не растерялся и добавил, что готовится к научному докладу и немного заговорился. После этого он остановил на мне добрый и в то же время укоризненный взгляд, и стало понятно, что наше общение на сегодня закончено. По крайней мере, до тех пор, пока мы вновь не окажемся вдвоём. Такая уж у нас давняя договорённость – вести разговоры только тогда, когда рядом никого нет.

Отстояв очередь, мы купили билеты и направились в сторону воздушной гавани. Родители друга снова улыбались, вспоминая, как они были счастливы, когда все жили под одной крышей. Через пять минут мы подъехали к зданию аэровокзала. Несколько гигантских дирижаблей терпеливо ожидали, когда наступит время их вылета, величественно застыв в небе и демонстрируя гениальность человеческой мысли. Но даже если все лучшие умы цивилизации соберутся вместе, они не смогут дать ответ на главный для нас обоих вопрос: кто я такой или что я такое? Почему лишь только он один может слышать и видеть меня? И что случится, когда его сердце остановится навсегда? Я тоже умру? Будет ли это смертью в обычном человеческом понимании? А то, что сейчас происходит, – жизнь ли это? Или я просто часть его гениального разума, непонятного для этого мира? Но тогда почему я могу думать сам, независимо от него? Столько вопросов… Может, и не нужно их задавать – ответы придут сами, – а следует просто отпустить ситуацию и плыть по течению?

Я твёрдо знаю лишь одно: без разгадки моей тайны тяжело нам обоим. Уже и не помню, когда это началось и как так вышло, что в голове одного из лучших умов современности появился я. Всё произошло очень резко. Наверное, люди, которые теряют свои воспоминания, ощущают себя примерно так же: открываешь глаза и не понимаешь, кто ты и где находишься. Со временем начинают всплывать какие-то призрачные эпизоды. Я осознаю не только всё, что было с моим другом, но ещё и вижу, словно в тумане, обрывки чего-то неясного, непонятного, возможно когда-то пережитого. Догадываюсь, что всё это было наяву и происходило со мной. Вопрос лишь в том, когда и где…

Пробежав полсотни метров до двери, за которой на смену суровому морозу приходит столь желанное тепло, мы вошли в здание. На входе, как и во всех государственных учреждениях, висел огромный портрет Императора. Мой друг тепло попрощался с родителями, показал контролёру билет, и мы направились на посадку.

– Знаешь, – сказал он, – столько лет прошло, а меня до сих пор не покидает чувство радости, когда мы проходим вдвоём по одному билету.

После этих слов он улыбнулся, и это была именно та, настоящая, искренняя, столь редкая в последнее время улыбка. Доброе предзнаменование! Должно быть, важное решение уже принято им, просто ещё не озвучено. Но я знал, каким оно будет. И оба знали, что это решение перевернёт его жизнь. И мою, кстати, тоже…

Глава 2

Как же тут жарко! Эта мысль проносится сквозь сон каждое утро. Моя комната находится на солнечной стороне, и каждый раз я проклинаю знойное австралийское лето. Везёт тем, кто живёт на побережье: им хотя бы океанский бриз помогает не сойти с ума от жары. Я ещё отчётливо помню то время, когда не было дефицита электричества и в каждом доме имелся кондиционер. Но с годами эти воспоминания всё больше становятся похожими на красивый сон. Как же бездарно мы это потеряли!.. И теперь такие люди, как я, не могут позволить себе ничего, кроме бесплатных подачек от местного муниципалитета в виде одного литра пресной воды на человека в сутки да пары просроченных консервных банок со старых военных складов. А ведь много лет назад, когда срок годности на этикетках ещё не намекал на опасность для здоровья, я и сам их ел с большим удовольствием. Это было перед Большой войной, во время очередных учений, где мне и сделали предложение попробовать себя в армейской службе. Я, конечно, отказался, ведь как бы легко мне ни давались физическая подготовка и стрельба из всех видов оружия, моя уверенность в успехе своих научных исследований находилась на самом пике. Тогда я был счастлив. Я думал, что тёмные времена Средневековья прошли и мы уже достаточно мудры, чтобы не ввергнуть планету в хаос. Политическая напряжённость должна была ослабнуть со дня на день. По крайней мере, нам так говорили.

Каждое утро в моей голове крутится одна и та же мысль: почему я ничего не сделал, чтобы предотвратить всё это? Ведь я мог, но просто не захотел, надеясь на порядочность тех, чьей работой и было сохранение всего того, что было достигнуто людьми. И я говорю даже не о материальных вещах. В конце концов, мы не первые, кто лишился всего. Я имею в виду то состояние души, в котором хочется творить, хочется двигаться вперёд. Но всё пошло по другому сценарию, а когда моя вера в людей умерла окончательно, было уже слишком поздно.

Эти рассуждения прогнали мой сон. Уже несколько недель я не могу выспаться. Днём этому мешает сорокаградусная жара, а ночью – мысли, которые не дают мне покоя уже много лет. Впрочем, они мучают не меня одного…

Он, как всегда, сидел в кресле напротив кровати. К слову, это была единственная мебель в наших скромных апартаментах. Не было даже стола. Вернее, я нашёл ему другое применение, отдав одному хорошему человеку, который поставил его в небольшом читальном зале своего музея.

В комнате я жил один, и мне многие завидовали. Но все понимали, что герою войны не по статусу делить ночлег с кем-то ещё.

– Как спалось? – спросил меня мой спутник, сидевший в кресле.

– Как всегда, плохо, – ответил я хриплым после сна голосом.

– Не надумал воспользоваться своими старыми связями? – Он задавал мне этот вопрос каждую неделю, и обычно я оставлял его без ответа.

– Давно надумал, – неожиданно для самого себя ответил я. – Просто никак не решался начать. Ты ведь знаешь, что наша затея, скорее всего, в итоге окажется провальной. Но, с другой стороны, мне уже давно нечего терять.

И действительно, что меня тут держит? Мои товарищи давно лежат в земле, родителей у меня не было, а опыт, которым я в своё время так охотно делился со всеми, тут никем не востребован… Хотя нет, здесь-то он как раз жизненно необходим. Но не опыт в области астрофизики, а познания в искусстве вызволения людей из плена, в который мы все попали благодаря своей узколобости. А освободиться из него можно только одним способом – умереть. Да, в этом я большой мастер…

Всё-таки странная это штука – генетика! Ведь я должен был стать гениальным учёным. Для этого мою ДНК собрали по частям, учили меня столько лет, потратили миллионы. И всё сработало! Но, помимо этого, я оказался способным ещё и к армейской службе. Как говорил мой инструктор: «У тебя превосходный инстинкт охотника, сынок».

Только это больше не ко мне. Главная прелесть войны в понимании, за что или против чего ты сражаешься. У тебя есть своеобразный договор со своей совестью. Вроде как мне приказали, вроде как я иначе поступить не могу, потому и сражаюсь насмерть. Всегда можно списать душевную боль на долг перед Родиной и присягу.

Но война закончилась, и меня снова пригласили убивать, только теперь договор для совести предложили неприемлемый. Большинству он подошёл бы безо всяких проблем, но только не мне. Быть начальником службы безопасности, чтобы охранять еду от тех, кого я ещё вчера защищал… Или пресекать любое неповиновение уставших от изнурительной работы людей… Нет уж, это точно не по мне! А ведь могут и приказать стрелять на поражение… После такого я не смог бы жить, вот поэтому и предпочёл поступившему предложению бесславную пенсию, отдельную комнату в муниципальном общежитии и двойной паёк от тех, кого мы считали народными избранниками. По окончании войны власти забыли о том, что я существую и могу представлять какую-то ценность. Мне повезло выжить в мясорубке, а впоследствии перенести все тяготы целенаправленного бездействия, приведшего к гуманитарной катастрофе.

Надо было что-то менять, и я это чувствовал. Нет, я это знал! Меня к этому кто-то вёл с самого рождения, но кто? Может быть, он? Мой друг смотрел на меня, прекрасно слыша то, о чём я думаю.

– Ты сам выбираешь свой путь, – сказал он. – Каждый человек сам себя ведёт по жизни, и я – всего лишь твой помощник. Человек осознанно делает свой выбор и этим отличается от животных. Легко сказать, что Творец создал нас такими несовершенными; что мы вынуждены повиноваться инстинктам и ради того, чтобы выжить, забываем о морали и совести. Оправдать свою слабость очень легко, но в действительности есть альтернатива. Этим выбором нас и проверяют: соблазнимся грехами или, проявив принципиальность и решительность, останемся порядочными людьми? Немногие готовы идти в этом до конца, но ты пошёл, и это обязательно зачтётся. Не могу привести научных доводов – они, скорее, по твоей части, – но в моём понимании жизни ты всё делал правильно.

– Люди зачастую выбирают не то, что им нужно, – вставая с мокрой от пота кровати, сказал я. – Мы тоже выбирали – и что в итоге произошло? Еда, вода, электричество – всё в дефиците. Работы нет; такие, как я, нужны лишь для тяжёлого труда или для частной армии. Даже понятия «государство» в том виде, в котором мы его когда-то знали, больше нет.

– Тем не менее твой выбор уже сделан. Ты мог бы жить в достатке, но предпочёл сохранить свою честь. Мог бы не рисковать собой, вытаскивая раненых с поля боя, но делал это, осознавая всю опасность. В конце концов, мог смириться с судьбой, как делают многие в наших местах, и через год умереть от обезвоживания. Но ведь нет – ты собрался осуществить то, к чему шёл всю свою жизнь.

– Я не к этому шёл. – Мой ответ был достаточно резким. – Меня в этот мир привёл генетический эксперимент, и, судя по всему, ты тоже его часть. Я должен был изучать Вселенную, конструировать космические корабли, разрабатывать новые теории. А что в итоге? Кто сделал свой выбор настолько неправильно, что перенаселение планеты приняло такие масштабы? Кто сказал, что мы должны делиться землёй? И почему за этот выбор теперь отвечают все?

– Кто знает, может, ты и на этот вопрос найдёшь ответ? – с ухмылкой ответил мой спутник. – Меня больше волнует другое: зачем мы с тобой через это прошли? У любого, а тем более такого хитрого, замысла всегда есть конечная цель. И тот, кто всё так сложно распланировал, должен был чётко её осознавать. То, что ты задумал, как раз и должно пролить на неё свет.

Ещё пару минут мы оба сидели в молчании. Далеко не в первый раз между нами завязывался подобный разговор, и, как всегда, он не мог привести к чему-то новому. Закончив нашу философскую беседу, я вытер пот сухим полотенцем, оделся и вышел из дома. На улице будто всё вымерло. Что, в общем-то, и не могло удивить, ведь даже для местного климата было слишком знойно. Уверенной походкой я направился в штаб Объединённого Содружества Наций. Именно здесь я мог бы начать работу сразу после окончания войны. Должность называлась так: «начальник службы безопасности и корпоративной этики Австралийского филиала Объединённого Содружества Наций». А проще говоря, трудиться предстояло в карательном отделе местной исполнительной власти, где об этике вообще никто не задумывался. Из силовиков могущественнее этих сотрудников – только Инквизиторы, но ими могут быть лишь рождённые на Большой земле. Слишком уж большая ответственность на них лежит, чтобы доверять её кому-то не из ближайшего круга. Так что по причине своего происхождения я бы никогда до такого не дорос. Хотя многие в колониях мечтают ими стать, вполне осознавая всю несбыточность подобных грёз. Ещё бы… Это же абсолютная власть! Инквизитор может за секунду предъявить обвинение, вынести приговор и тут же его исполнить.

Путь до Конторы был недолгим. Зайдя в проходную, я увидел двух новых часовых. Раньше они мне не встречались. Должно быть, прибыла новая смена охранников с других континентов, ведь местные, несмотря на острую нужду, редко соглашались на работу в этом ведомстве. А тех немногих, что всё же изъявляли такое желание, старались отправить куда-нибудь подальше, во избежание чрезмерной лояльности к своим землякам. Ничего не скажешь – очень грамотная кадровая политика. Вдали от своего народа намного проще поддаться низменным чувствам. Никто тебя не знает, все вокруг ведут отличный от твоего образ жизни. И то поведение, которое далеко не каждый может себе позволить в привычной среде, мгновенно становится нормой. В психологии своих сотрудников руководители разбирались очень хорошо.

– Куда прёшь, пролетарий?! – выкрикнул один из охранников и направился ко мне, сняв оружие с предохранителя.

– По уставу ты должен сначала выяснить, назначена ли мне встреча, потом предельно вежливо попросить предъявить карту гражданина, и только при её отсутствии тебе даётся право считать меня нарушителем паспортного режима, – очень спокойно и неторопливо ответил я.

– У нас тут, похоже, юрист нашёлся! – рассмеявшись, выкрикнул цербер. – А ты знаешь, что я могу тебя просто пристрелить и закопать в общей могиле с неопознанными покойниками? И твою карту гражданина, кстати, кину туда же!

– Остынь: по нему видно, что он равноправный, – неожиданно вступился за меня второй часовой. – Зубы все на месте, трезвый, чисто одет. Вы к кому?

– Очень приятно, что не у всех вас отсутствует воспитание, – с улыбкой поблагодарил я своего заступника.

За происходящей картиной наблюдал мой извечный спутник. При этом ничего не предпринимал, а только ждал, чем всё закончится. Потом, улыбнувшись, прошёл между моими потенциальными обидчиками и скрылся в здании.

Одиночество – моё нормальное состояние; оно преследует меня всю жизнь, и, если бы не мой необычный спутник, я давно бы сошёл с ума. Он постоянно меня куда-то направляет, даёт стимул и энергию. Даже то дело, за которым я пришёл в это место, как раз заслуга моего товарища. Уже не представляю, как бы я жил без него.

– Впустите этого человека, – донёсся командирский бас с верхнего этажа здания.

– Сэр, нам проверить его документы? – полюбопытствовал хам, выискивая повод, чтобы сцепиться со мной.

– Нет, лучше запомните его лицо. Если увидите этого парня на улице, обходите стороной, иначе есть риск досрочной демобилизации в пластиковом мешке.

Чувство юмора обладателя мощного голоса было поистине солдафонским. Все шутки – лишь о суровых мужчинах и о смерти. При этом все несмешные. Растерянные охранники расступились и дали мне возможность пройти. А несколько лет назад я бы не стал ждать приглашения – за такую дерзость я мог и кадык вырвать. Но в таком случае второй схватился бы за оружие, подумав, что я нарушитель, и мне пришлось бы убить и его. Хорошо, что я этого не сделал, ведь парень ещё не прогнил на этой работе окончательно. И поэтому мой спутник наградил меня одобряющей ухмылкой. Настолько хорошо меня знает, что с лёгкостью предугадал мою реакцию на происходящее. С годами я и правда становлюсь спокойнее. Или это просто старость, замаскированная под мудрость?

Зайдя внутрь, я подумал, что попал в рай. Лёгкая прохлада обволокла всё моё тело. У меня даже промелькнула мысль, что напрасно я отказался от всех этих благ, но, загнав соблазны поглубже, я стал подниматься по лестнице к человеку, чьё израненное тело когда-то вынес на себе из индонезийских джунглей.

Не успел я постучаться, как дверь распахнулась. Боевой товарищ, с которым мы пережили очень многое, расплылся в улыбке, и даже шрам в половину лица ничуть его не портил. Он крепко обнял меня, и я сразу же учуял запах алкоголя, что не могло меня не удивить: раньше он никогда не пил. Мы с ним были из числа тех немногих, кто полностью отрицал такой вариант расслабления. И это не раз спасало нас от смерти. Наверное, произошло что-то из ряда вон выходящее, раз этот волевой человек изменил своим принципам. После горячего приветствия он пригласил меня присесть. Мой спутник был уже в кабинете и стоял в углу, не привлекая к себе внимания.

– Рад тебя видеть, господин полковник, – сказал находившийся когда-то в моём подчинении капитан, а ныне командующий Внутриконтинентальными силами безопасности Австралийского континента. – Давно ты к нам не заходил! Неужели передумал насчёт работы?

– Ты ведь знаешь, что я никогда не передумаю, – улыбнувшись, ответил я. – Скажи мне лучше вот что: столько лет прошло, а ты почти не изменился, только вот раньше не пил, если мне память не изменяет. Что-то случилось?

Улыбка тотчас сошла с его лица. Подумав пару мгновений, он ответил:

– Понимаешь, подхожу к зеркалу – и себя не узнаю: вроде внешне всё то же самое, а внутри сидит уже другой человек. Знал бы ты, чем нам тут иногда заниматься приходится… Но не будем об этом. Тем более что в последнее время мы делаем всё реже и реже то, от чего меня коробит. Лучше ты расскажи, с чем пожаловал.

– Пришёл коррупцию в вашем ведомстве разводить, – иронично ответил я. – Мне нужна выездная виза.

– А ты, оказывается, коррупционер! – с ещё большей иронией заметил мой боевой товарищ. – Пиши заявление на моё имя – вот тебе бумага, форму ты знаешь, заполняй. Только бланки у нас старые, там ещё две тысячи восемьдесят седьмой год указан, зачеркни и исправь на две тысячи девяностый.

– Ты не понял, – сказал я, – мне нужна виза на Большую землю.

После этих слов улыбка с его лица ушла окончательно.

– Ты же знаешь, что это практически невозможно. Мне самому выезд туда редко одобряют. Все жёстко привязаны к своим поселениям. Я могу сделать тебе свободную визу для передвижения по всему континенту, но разрешение для выезда на Большую землю нужно согласовывать с главным Инквизитором. Других вариантов нет.

– Знаю, – настойчиво продолжил я, – вот и устрой мне с ним встречу.

– Легко сказать, – взволнованно возразил мой старый знакомый. – Я и сам неделями могу ждать, пока меня примут, а ты говоришь – устрой. Тем более что этот новый, которого два года назад прислали, уж очень странный. Казалось бы, за такое время все должны были с ним общий язык найти, а он, словно проверяя каждого, держит нас на расстоянии. С прежним всегда могли договориться. С ним всё было предсказуемо: проявляй лояльность к режиму, исполняй приказы, требуй того же от других. И тогда в случае чего и на твои прегрешения глаза закроют. А этот знает все тёмные и слабые стороны каждого из нас, а сам при этом кристально чист. И команда его такая же. Подобные люди в один момент могут накрыть всех сразу. Боюсь я его, потому что в новые правила игры нас не посвящают. И значит, мы рано или поздно окажемся вне системы. Так и сидим, как на бочке с порохом, почти два года. Чтобы с ума не сойти, расслабляюсь чуть ли не каждый день. – Он показал на пустую бутылку виски. – Спиваюсь потихоньку. Господин полковник, во что я превратился? На войне я ничего не боялся, а тут каждый день просыпаюсь с мыслью, что именно сегодня за мной придут.