Текст книги "Хвост огненной кометы"

Иди и смотри

Все полчаса полета вертолет трясло так, что мне казалось, он сейчас развалится. Машина явно была старой, с небрежно подкрашенными топливными баками и фюзеляжными рейками. Летели низко, но не как в январе по-пластунски, более уверенно, что ли, не крадучись.

Приземлились резко, без всяких заходов, разворотов. Коляныч рванул люк, и мы тут же выбрались наружу. Кругом простирались зеленые холмы, на которые словно выплеснули алую краску. Маки. Такого количества красных маков я еще ни разу в жизни не видел. Казалось, прилетели на курорт. Легкий ветерок, птички поют, хорошо! И никакой стрельбы.

К летчиком подошел невысокий старлей в домашних тапочках на босу ногу.

– Что это? – недовольно кивнул он в нашу сторону, будто спрашивал не о живых людях, а о ящиках с ржавыми гвоздями.

– Корреспонденты.

– Зачем?

– Сами разбирайтесь.

На Кипина напала жажда работы. Он не замечал недружелюбия старшего лейтенанта.

– Откуда лучше местность осмотреть? – засуетился Володька.-Виды прекрасные.

Наивный Володька явно не понимал куда попал.

– А-а, – лукаво протянул старлей.-Виды. Иди и смотри. Туда.-Он указал за кусты акаций.

Кипин по-деловому вскинул камеру, велел Мишке взять штатив и поспешил в указанном направлении.

Я протягивал офицеру документы, когда из-за кустов раздался утробный Володькин кашель, затем сдавленный стон.

– Что там? – забеспокоился я.

– Ничего особенного, – побагровел вдруг старлей.-Два члена отрезанных и их хозяева в полиэтиленовых мешках. А что вы здесь хотели найти? На прогулку приехали! – перешел он на крик.-Вам здесь не Ялта! Не парад Победы на Красной площади.

Ялта, Гавайи. Каждый выполняет в этом мире свою работу, но почему-то многие считают, что их труд самый тяжелый. Остальные дурака валяют. Старлей меня просто взбесил. Глядя ему прямо в глаза, пронзительно и глубоко, как гадюка перед выпадом, я прошептал:

– От-ста-вить.

– Что? – наклонил голову старший лейтенант.

– Отставить! – заорал я на всю округу командным голосом. Все же недаром в армии я был сержантом, а на военной кафедре журфака старостой курса. – Мы тоже здесь по государевым делам!

Офицер в тапочках как-то сразу сник, погас.

– Ну, пошли.

Опять испортилось настроение. Не из-за крика. Парад Победы. Ровно десять дней назад, сидя в редакционной студии, я вел прямую трансляцию юбилейного парада Победы. Вместе со своим другом Шурой Оносовским. До этого все парады озвучивали дикторы, но новому руководству канала захотелось чего-то особенного, живого. За две недели до священного действа нас с Оносовским освободили от основной работы и велели писать тексты. Ничего сложного в этом нет. Связаться с пресс-службой Московского военного округа, уточнить последовательность прохождения колонн, взять прошлогодний текст парада и на его основе сваять новый. Ну, еще добавить несколько лирических отступлений. Однако к 50-летию Победы открывали мемориальный комплекс на Поклонной горе и военную часть парада решили перенести туда. Перелопатили кучу архива, по десятку раз на день мотались на Поклонную, заранее записывая интервью с Зурабом Церетели, священниками храма св. Георгия Победоносца, строителями. Накануне парада тексты принесли главному редактору Олегу Точилину. Читали все начальники и никаких существенных замечаний они не сделали. Все хорошо. Правда, мы с Сашкой не показали им вставки, необходимые для латания дыр в эфире. Это когда во время прямой трансляции возникают непредсказуемые паузы. Вставки были обычные – «Поклонная гора – пологий холм на западе Москвы между реками Сетунь и Филька…», «На Поклонной ждал ключи от Москвы Наполеон, да так и не дождался…, «Большой вклад в строительство комплекса внес лично Юрий Лужков, приказавший выделить на его создание дополнительные средства…» Последняя вставка и выстрелила. Я прочитал ее на паузе, когда режиссеры в очередной раз начали «обсасывать» стелу с греческой богиней Никой. Если ехать из Москвы, кажется, что богиню Победы насадили на гигантский каменный шампур. Мне и в голову тогда не пришло, что Ельцин в очередной раз на ножах с Лужковым.

– Зачем ты прочитал про Юрия Михайловича? – спросил меня Точилин, пряча глаза, когда мы с Сашкой после эфира пришли на «разбор полета». – Евстафьев рвет и мечет. Требует от тебя объяснительную записку.

Ничего себе благодарность!

– Предупреждать же надо было, – возмутился я.

– Словом, или объяснительная, или заявление об уходе, – отрезал шеф..

Черт подери! Я уже, было, решил плюнуть на вечно неблагодарную редакцию, (меня давно звали на «Россию»), но народ уговорил не горячиться.

Похоже, в Кремле не предали значения моему вольнодумству и генеральный директор ОРТ Евстафьев успокоился. Но тут как гром среди ясного неба. В «Московском комсомольце» вышла подробная статья об этом скандале. Правда, без упоминания моей фамилии.

Минаев молча положил передо мной газету.

– Не знаешь, кто слил?

– Не знаю, – честно признался я.

Дело вроде бы затихло, но многие считали, что это я, таким образом, решил себя обезопасить. Хотя, скорее всего, публикацией в газете прикрывали свои тылы редакционные начальники и, по ходу дела, не преминули вставить Евстафьеву шпильку.

Илья Пророк

Под камуфляжной сеткой сидел подполковник и игрался штык-ножом.

– У вас есть разрешение на пребывание в районе боевых действий? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

Я сунул ему под нос аккредитацию.

Подполковник искоса взглянул на бумажку и ухмыльнулся.

– Внутренние войска для нас не указ.

Во время полета Коляныч сказал нам, что мы двигаемся в расположение 506-го мотострелкового полка из Тоцкого. Этим я и решил воспользоваться.

– Две недели назад мы были в командировке в вашем городе, – не моргнув глазом, врал я, хотя даже не представлял, где он находится.-Комитет солдатских матерей просил передать вашим бойцам привет.

Подполковник недоверчиво на меня взглянул, отодвинул в сторону нож и прищурился.

– Лучше бы они Ельцину привет передали. Сидим тут в окопах как вши амбарные.

Я молил Бога, чтобы командир не спросил меня о достопримечательностях его родного города. Не спросил. Разговорился.

– Три недели перед ущельем топчемся. Его Сержень-Юрт закрывает. Но в село заходить не смей. А «черти» нарыли траншей с лазами возле Стержня и шмаляют почем зря. В село за продуктами бегают и за патронами, отсыпаются там и снова в окопы. То одно перемирие, то другое. Замучили миротворцы. А наши ребята гибнут. Пятнадцать «двухсотых» за это время отправили. Сегодня утром двух разведчиков потеряли.

– Разве нельзя их артиллерией накрыть? – осторожно поинтересовался Мишка Сотников.

– Они там аки вши амбарные засели, – повторил, видимо, свое любимое выражение подполковник и, наконец, представился:

– Илья Комаров. Что еще мамаши, кроме привета просили передать?

Я изворачивался, как мог, и был сам себе противен. Но профессия спасла.

Комаров неожиданно потребовал все наши документы и отдал их лейтенанту.

– Свяжись по рации с Ханкалой, пусть проверят.

Пока ждали ответа, Мишка нашел в кустах кривой зазубренный тесак.

– Вот такими ятаганами они нас и режут, – кивнул подполковник.-Я удивляюсь, почему до сих пор не уничтожили Дудаева. Он же болтает по спутниковому телефону, сколько раз засекали его переговоры. Есть же ракеты, которые наводятся на телефонные сигналы. Или нет?

Даже и представить себе не мог Илья Комаров, что через год этот вопрос будет мучить очень многих, в том числе и меня.

Джохара Дудаева уничтожили поздно вечером 21-го апреля 96-го года, рядом с селом Гехи-Чу Урус-Мартановского района в тот момент, когда он разговаривал по спутниковому телефону с Константином Боровым. Некоторые информационные агентства сразу сделали предположение, что его убили с помощью самонаводящейся на сигнал телефона ракетой. Версия представлялось логичной, но несколько для меня сомнительной. Для порядка я обзвонил пресс-службы всех силовых ведомств, заранее зная, что ничего конкретного мне не скажут. «Информация уточняется». Тогда я начал набирать номера телефонов руководителей оборонных предприятий, на которых производятся авиаракеты. С кем удалось связаться, в один голос утверждали, что таких ракет они не делают. Странно.

А «ракетные» версии в СМИ росли словно грибы. Якобы 21-го апреля, около 20.00 в небе над Чечней работал самолет-разведчик А-50 ДРЛО. С высоты двадцати двух километров он засек сигнал дудаевского телефона. В воздух поднялась пара СУ-25 и сбросила на цель две управляемые бомбы. По другой версии по главарю бандформирований стреляли Су-24 самонаводящимися ракетами Х-25МП или Х29П. Но, во-первых, у самолета дальней разведки А-50 потолок всего двенадцать километров, а во-вторых, чего бы ему было носиться в тот вечер по темному чеченскому небу, словно падшему ангелу. Российский «Авакс» не штурмовик, за пару минут в воздух не поднимется. Значит, должна была иметься предварительная информация, о желании Дудаева поговорить с Костей. К тому же ракеты типа Х-25МП предназначены для уничтожения радиолокационных станций.

Через три дня командующий объединенной группировкой Вячеслав Тихомиров, сказал в интервью корреспонденту ИТАР-ТАСС, что федеральные войска никакого отношения к гибели Дудаева не имеют. «Это дело внутри этих бандформирований», – заявил генерал.

Позже, вдова первого президента Ичкерии Алла Дудаева в своей книге «Миллион первый» высказала предположение, что в ликвидации ее мужа принимал участие лично Билл Клинтон, который был заинтересован в продолжении чеченской войны. Якобы телефон, по которому Джохар Дудаев разговаривал с Боровым, собирали в Турции и установили датчик, фиксирующий местоположение владельца.

И только в середине мая один из сотрудников спецслужб шепнул мне на ухо: «В ближайшем дудаевском окружении окопался «засланный казачок». Его личный шофер. Он и подложил бомбу под днище автомобиля. Когда бомба сработает, «казачок» не знал. Потому и отправился к праотцам вместе с хозяином. Какие, к дьяволу ракеты?». Но без официального подтверждения эта информация тоже являлась лишь версией. Я ее высказал в одном из репортажей, однако до сих пор считается, что Джохара Дудаева ликвидировали ракетой. Может, так и было на самом деле.

Не знаю с кем связывался в Ханкале радист, но вернулся он с широкой улыбкой.

– Все в порядке. Полное добро.

– Полное, так полное, – вонзил нож в стол подполковник Комаров. С его лица исчезла отстраненность и появилась даже некоторая услужливость.-Что будем снимать?

– Все! – ковыряясь в камере, высказал пожелание Володька. Мне показалось, что под его глазами добавилось морщин.

– Поехали на передовую, – уточнил я.

Илья пожал плечами.

– Там сейчас ничего не происходит. Тихо. Вертушки начнут работать только вечером.

– И все же.

– Как прикажете.

Тихо в лесу…

«Оседлали» БТР, двинулись по маковым холмам. У природного источника сделали остановку. Вода была ледяной и чуть солоноватой. Красная маковая ковровая дорожка тянулась в сторону веденского ущелья, над которым висел клокастый туман.

– Здесь бы отелей понастроить, – попивая водичку, мечтательно сказал оператор. – И туристов сюда со всего света возить. Цветов-то, цветов! Будто капли.

– Крови, – добавил Илья.

Чуть позже я понял его аналогию.

– Вон хуторок, видите? – указал рукой подполковник, – левее Стержня.

В стороне от распластавшегося перед ущельем, безмятежного на вид Сержень-Юрта действительно стояли несколько беленьких домиков.

– Мы там пять русских рабов нашли. Грязные, нечесаные, на цепях.

– Пленные?

– Нет. По десять-пятнадцать лет у «чехов» парились.

– Как же это, при советской власти? – изумился Кипин.

– А у них здесь всегда своя власть была. Что хотели, то и творили. Теперь еще больше власти «чертям» подавай. Вот, предположим, миротворцы договорятся. И что дальше? Здесь было пять рабов, станет двадцать. Прежде чечены в Ингушетии коров воровали, хотя своих девать некуда, начнут людей красть. И помяните мое слово, Ичкерия сделается им тесной, на соседние республики с оружием пойдут.

Я часто потом вспоминал подполковника Комарова. Не даром Илья. Пророк, так пророк. Впрочем, многим здравомыслящим людям было уже тогда понятно, к чему приведут компромиссы с бандитами. Но чтобы в самую десятку!

Вскоре добрались до расположения мотострелкового полка. Нам предложили отведать «что Бог послал». Не отказались.

ВОЙНУ ЗАКАЗЫВАЛИ?

Пока, сидя на БТРе, жевали кашу с переваренными куриными костями, пытались наметить объекты съемок. Панорама на ущелье, Сержень-Юрт, замершие боевые машины пехоты, пара танков. И все. Это передавая?

– А где чеченцы-то окопались? – глотая рис, спросил я у Ильи.

– Там, за полем, в овражке. И дальше в лесочке. Отсюда не видно, покушаете, на командный пункт пойдем. Оттуда как на ладони.

Мы сразу же отложили алюминиевые тарелки.

Командным пунктом оказалась глубокая воронка, то ли природная, то ли от бомбы, не поймешь, под старым ветвистым деревом. К стволу, сидя на корточках, прижались несколько офицеров и глядели в сторону леса из биноклей. Один в наушниках и с микрофоном. Рядом стояла рация.

Не успели мы спрыгнуть в яму, как над полем затарахтело. Я поднял голову. Прямо над нами в воздухе, отстреливая тепловые ловушки, кружили пять или шесть «крокодилов» – ударных Ми-24. Вертушки шли друг за другом, совершая в небе боевой ритуальный танец. В стороне неприятельских укреплений заклубились легкие дымки, раздалась редкая трескотня.

Облетев по кругу поле, один из «ударников» почти завис над КП. Под его брюхом заблистали бледно-желтые огненные язычки. Тррр-тррр-тррр. Из крутящейся, скорострельной пушки горохом посыпались гильзы. У леса поднялись фонтанчики разрывов.

– Вы же говорили вертушки вечером придут? – старался я перекричать грохот вертолетной стрельбы.

Подполковник поморщился.

– Ну, раньше прилетели.

Подлетела следующая «двадцатьчетверка». Снова тррр-тррр и в сторону. Кипин глядел на завораживающее зрелище во все невооруженные глаза.

– Чего рот-то раззявил! – нетактично закричал я на него. – Снимай!

Володька попытался приладить на дне ямы штатив.

– Да ты что?! С рук давай.

Третья вертушка выпустила по боевикам целую «вязанку» неуправляемых ракет.

– Залпом бьют, – прижавшись глазом к окуляру, комментировал оператор.

Мишка воткнул в камеру выносной микрофон и поднял его как можно выше. Звук, конечно, запишется и на «пушку», но так он будет отчетливее. К тому же предусмотрительный видеоинженер решил, что, может быть, я захочу записать синхрон с офицерами прямо во время боя.

А вертолеты все нарезали и нарезали круги.

Когда, наконец, они скрылись за горизонтом, в сторону чеченцев клином поползли бронетранспортеры и боевые машины пехоты, на ходу стреляя из всех стволов. На броне сидели бойцы. «Коробочки» остановились метрах двухстах от чеченских окопов, солдаты попрыгали на землю и залегли позади машин. Боевики отчаянно огрызались.

– Ложись! – завопил кто-то над ухом.

Все офицеры кубарем скатились с насыпи и попадали на дно воронки. Слева от командного пункта, не далее чем метрах в тридцати, раскрывались белые бутончики. Знаем, проходили. Хлопки еле слышны, дымки ровные, на вид безобидные. Гранатомет «Пламя». Нет, в жизни война не такая эффектная, как в кино.

Кипин, не подозревая ничего дурного, продолжал «давить на клавишу». Я ухватил его за воротник куртки, и мы вместе покатились вниз. Громыхнуло уже рядом. Ну, военные, пронеслось в голове, сначала бы корреспондентов предупредили, а потом уже сами прыгали. Мишка же Сотников так и оставался на верху. Спокойно снимал поле боя на свой личный фотоаппарат. Когда все вновь приблизились к дереву, он по-наполеоновски указал вдаль и спокойно сказал:

– Кажется, по правому бэтэру пристрелялись.

В самом деле, рядом с крайним правым БТРом наблюдалось все больше и больше разрывов. По нему били и из пулеметов. Трассирующие пули, отскакивая от башни, огненными стрелами разлетались в разные стороны. Остальным машинам тоже доставалось, но меньше. Господи, подумал я, как же там бойцы-то? Прям амфитеатр римский. Сидим тут, наблюдаем, а они гибнут на наших глазах.

– Ну что, наснимались? – повернулся ко мне офицер в наушниках.-Пора отводить роту.

– Подождите немного, – взмолился наивный Володька, – мне бы еще пару крупнячков сделать.

– Да ты что, мать твою! – второй раз заорал я на опера. Наверное, меня слышали даже боевики в окопах.-Совсем офонарел?! Отводите войска!

Никогда бы не подумал, что придется командовать армией.

– Перепелки, слышите меня, перепелки? – включил рацию военный.-Все, назад.

Боевые машины медленно, словно нехотя, стали пятиться. Не двигался только крайний правый.

– Что там с десятым? Десятый, что случилось?

Действительно, что могло случиться под таким ураганным огнем? И где, черт возьми, артиллерия, пушек, что ли у российской армии нет?

Но «десятый» несколько раз дернулся и пополз назад. Пехота на броню больше не полезла. Солдаты отходили, укрываясь за машинами.

Боевики перестали палить только когда «перепелки» задвинулись за холмы. Стало тихо. Непривычно тихо.

– Извини, командир, – жалобно взглянул на меня Володька Кипин.-Я и в самом деле офонарел, первый раз на фронте.

– Забудь.

Взрослые дети

Я попросил у офицеров разрешения снять ребят, которые только что участвовали в бое. Военные охотно согласились. Однако меня не покидало подозрение, что эта «Куликовская битва» была устроена специально для нашей съемочной группы. Не дай Бог кто-нибудь еще погиб из-за нас. Я прямо спросил об этом у подполковника Комарова.

– Ну, как вам сказать, – замялся Илья.-Вообще все проходило по плану. Только вертушки, вот, нагрянули, как гром среди ясного неба.

– Значит, не прилети «двадцатьчетверки», бэтэры все равно бы пошли на штурм?

– Нет, конечно.

Последняя фраза меня несколько успокоила.

– Убитые есть?

– Даже легко раненных нет.

Бойцы курили возле машин. Я без труда отыскал глазами «десятку». Вся измятая, исцарапанная, с порванными в клочья защитными мешками и ящиками. Поставили камеру напротив нее, собрали в полукруг чумазых, усталых, но улыбающихся пацанов.

Мой язык прилип к небу. Чего спрашивать-то? Как там было? Я и сам все видел. Решил сначала разговорить одного из солдат, а там видно будет. Но ребята меня опередили, зашумели почти хором:

– Можно родным привет передать?

– Разумеется.

Каждый желающий высказался вволю. Конечно, в эфире прозвучит синхрон одного, максимум двух бойцов, но остальных хотя бы близкие увидят. Поэтому я велел Кипину долго не держать крупную картинку, работать на общаке.

– Экипаж «десятки» есть?

Несколько бойцов подняли руки.

– Что там произошло?

– Из гранатомета по лбу саданули, бесы. Рикошетом! Заглохли, потом завелись. Наша техника самая лучшая!

– Точно! – поддержали, смеясь, остальные.

– Раненные есть?

– Не-е-е-а.

Ребята спросили, когда их покажут по ящику, а затем задали самый нежелательный для меня вопрос. «Вы недавно были в Тоцком, вроде бы чего-то привезли от комитета солдатских матерей». Да, врать не хорошо, даже для блага дела. Я в очередной раз передал от мамочек сердечный привет, наилучшие пожелания и скорейшего возвращения домой.

– Лучше бы они пожрать прислали, – несколько разочаровались бойцы.-Или носков теплых.

– А когда война закончится, не знаете? – полюбопытствовал у меня веснушчатый паренек, смахивающий на Антошку из мультфильма.

Я не знал, что ответить. Подумав, начал рассказывать о мирных переговорах, о встречах Романова со старейшинами сел.

– Романов хороший мужик, – загудели мотострелки.-Он пару недель назад трех наших пацанов у «чехов» выменял.

– Выменял?

– Да. То ли на их мертвяков, то ли на два мешка сахара.

Об этой стороне деятельности Анатолия Александровича мне ничего не было известно.

– А, вообще, с «чехами» не за чем манную кашу по тарелке размазывать, – продолжали бойцы, – давить их надо. Сегодня не получилось, но если «гвоздодеры» помогут, мы их за раз в землю укатаем.

«Гвоздодерами», как выяснилось, назывались самоходные гаубичные установки.

На прощание ребята пожали нам руки.

– Вы уж там нас получше покажите.

Эх, самому бы смонтировать сюжет! Хорошо если на перегоне дежурит Серега Кувшинников, он тщательно подходит к делу. А то попадется какая-нибудь Света Сапрыкина, в глаза людям не взглянешь.

Ждали подполковника возле БТРа уже час. Как сквозь землю провалился. Нужно было как можно скорее в Ханкалу, на перегон. Чтобы не терять время, прямо на броне начал писать текст. Мишка Сотников швырял в дерево найденный чеченский «членорез», а Володька Кипин беспрестанно цокал у меня над ухом языком:

– Прямо дети, ц-ц-ц-ц, прямо дети. Разве можно таких детишек на войну посылать?

– Уйдите, Кипин, не мешайте, – отмахивался я от Володьки. При общении с друзьями и близкими я часто, даже не знаю почему, перехожу на «вы». Все к этому привыкли, даже жена.

Кипин отходил в сторону, но вскоре возвращался и снова цокал и цокал. Первый день на реальной войне до глубины души потряс его. С Мишки же, как с гуся вода.

Ко мне подошел конопатый Антошка, протянул пару конвертов.

– Будете на земле, бросьте, пожалуйста, в почтовый ящик.

Господи, милый ты мой, на земле! А здесь то что? Ад, точно ад. Сколько тоски в его словах. Как ему сейчас хочется оказаться на моем месте – уехать, куда глаза глядят, сделать, что пожелает, а, главное, перестать ощущать близкое дыхание смерти.

– Только не забудьте. Это моей Надьке. Я сразу по два письма ей пишу. В этот раз даже стихи сочинил. Ну, так, – застеснялся Антошка.-Хотите, прочту.-И не дожидаясь согласия продекламировал: «Красные маки во рву, утром безветренным рву. Синяя дымка в горах, алая кровь на руках…»

Я был поражен. Мне самому и в голову не пришло сравнить красные маковые бутоны с каплями крови. Вот о какой аналогии говорил мне Илья Комаров. Здесь многие отождествляют с кровью эти чеченские цветы.

– Обожди, диктофон включу.

– «Русских, чеченских ребят, что вечным сном уже спят. Маками смерть проросла, их ни за грош унесла. Смилуйтесь, Бог и Аллах, сколько терпеть этот страх! Вы же зовете к любви, а не к безбрежной крови».

Вот это да! И откуда у этого паренька такое глубокое, философское понимание происходящего? А, главное, никакой злобы по отношению к чеченцам. «Смилуйтесь, Бог и Аллах…». Сколько горя принесли нам немцы, а кто на них сегодня сердится? Нет, не в слабой памяти дело и в неуважении самих себя, а во внутреннем достоинстве и душевной широте великой русской нации. Я уверен, что большинство мальчишек, ходивших тогда на моих глазах в бой, мыслили также. А слова? Кому, как не мне, журналисту, знать, что порой они не стоят и выеденного яйца.

– Мишка, – позвал я Сотникова, не расстававшегося с кривым тесаком, – тащи камеру.

Ассистент выдрал их дерева глубоко засевший в стволе нож.

– Все, кина не будет, кассеты кончились.

– Что же ты, собака, мало взял?

– Три получасовки. Я же не знал, что господин Кипин будет, не переставая, «давить на клавишу».

– Моя вина, моя, – сокрушенно покачал головой Володька.

– Дайте аппарат, гляну, что можно стереть.

Но тут прибежал Илья и сказал, что за холмом ждет Ми-24, который добросит нас до Ханкалы.

– Как же мы в него влезем?

– Ничего, поместитесь.

Илья заторопился в штаб, а нам махнул рукой, мол, туда идите.

За полу жилетки меня ухватил поэт Антошка и сунул что-то в руку. Ага! Оборонительная граната РГД-5.

– На память, – смущенно опустил он глаза.

Я хотел сказать, что под моей кроватью такого добра хоть завались, но передумал. Обидится парень, он ведь от всей души. А что еще ему мне подарить, часы золотые?

– Спасибо. Вернешься из армии, обязательно поступай на журфак.

Уже возле вертолета я вспомнил, что даже не спросил конопатого солдатика, как его зовут. Взглянул на конверты. Обратный адрес – полевая почта такая то, С. Степанов. Удачи тебе, солдат С. Степанов.

С этой гранатой приключилась забавная (если смотреть на вещи проще) история.

Я обнаружил ее в сумке только на аэродроме в Моздоке. Как мне не хотелось сохранить эту «игрушку» на память о бое под Сержень-Юртом и конопатом поэте, я решил от нее избавиться. Вывинтил взрыватель и забросил в густые кусты. Следовало зашвырнуть туда же и «рубашку», да черт меня попутал, придумал утопить ее, от греха, в туалете. Сортир на аэродроме – обычный, деревянный, донельзя переполненный. И застряла «беззубая» бомба кверху задом, сами понимаете, в чем. Ладно, махнул рукой, сойдет. Не рванет ведь.

Пошел на взлетное поле, а через минуту из туалета крик. Выскакивает из него офицер, чуть ли не без штанов и вопит благим матом: «Саперов зовите, саперов!». Пока ждали нашу Тушку, я краем глаза поглядывал, как с отвращением возятся в отхожем месте саперы. Мне было стыдно. Лучше бы взял бомбу (без взрывателя, разумеется) с собой, все равно летим через Чкаловский, там журналистов не проверяют. А в редакции пополнилась бы боевая коллекция.

Но приземлились во Внуково. И шмонали пассажиров из Чечни по полной программе. У Кипина в портфеле нашли две стреляные гильзы и полчаса выясняли, что это такое, да откуда. Все оттуда же.

На перегон успели во время и, на мое счастье, материал принимал Серега Кувшинников.

– Ого! – обрадовался Кувшин.-Хорошая картинка. Можно капиталистам продавать.

– Я тебе продам. Ты, главное, бойцов приклей. Сделаешь как надо, получишь бутылку ракии.

– Ты же знаешь, Володь, за ракию я готов на все.

– Знаю.

Вечером, для ночных Новостей записали военного комиссара Чечни Сулейменова.

Из его слов выходило, что разрядить обстановку в республике поможет призыв чеченской молодежи на службу в российскую армию. В некоторых городах и селах уже начали работать военно-учетные столы. Мне трудно было представить, как дети боевиков станут стрелять в своих родственников. Чеченцы почти все родственники, только из разных тейпов.

Идея с военно-учетными столами заглохла после захвата Басаевым больницы в Буденновске. Из-за трусости и нерешительности российского правительства, вообще все заглохло. Как следствие – Первомайское, потом лето 96-го. Предлагал же Пуликовский за три дня освободить Грозный. Нет, подписали Хасавюртовское соглашение. А там и выборы. Кандидаты подобрались «достойные» – Зелимхан Яндарбиев, вице-премьер Мовлади Удугов, командующий Северо-западным направлением Ваха Арсанов и командующий Центральным фронтом Шамиль Басаев. В своем очередном комментарии я задался вопросом: «…Кстати, если победит на выборах этот мучитель беременных женщин, то трудно предположить, как с ним будут здороваться за руку нынешние обитатели Кремля, парламента и Дома правительства». В свое время, при встрече в кремлевском кабинете Борис Ельцин не подал руки Аслану Масхадову, давая понять, что он в доме хозяин. Но хозяином, к сожалению, был не он, а его «славное» окружение.

Басаев не простил мне «беременных женщин». Со всем присущим ему горским темпераментом он налетел на корпункт программы «Время» в Грозном и арестовал Пашу Перевезенцева. Его фамилия несколько созвучна с моей. Бедный Паша многого натерпелся, пока смог объяснить, что оскорбил полевого командира не он, а корреспондент, сидящий в Москве. Я очень переживал за Пашку, но моя ошибка была не в сути произнесенных в эфире слов, а в недооценке ситуации в Чечне. В то время там уже снова всем заправляли бандиты, и нельзя было подставлять своих коллег. Хотя, кто скажет, что я был не прав? Если ты мужчина и желаешь воевать, воюй в чистом поле. Лицом к лицу с врагом. Причем здесь женщины? Это не достойно для горца. Не достойно для настоящего мусульманина. Пашку, слава Богу, отпустили целым и невредимым. А террорист номер один объявил меня личным врагом. «Светлая» ему память.

За неделю мы побывали на многих фронтах южного направления. И везде снимали бои. Но тот, под Сержень-Юртом запомнился мне особенно.

Маки, по всюду маки, словно капли крови на зеленой траве. Пропади она пропадом эта война, за правое или неправое дело. Антошку убили, узнал я во время следующей чеченской командировки.

Через семь дней Кипин окончательно загрустил. Почти ни с кем не разговаривал, но работал также прилежно и добросовестно. Командировка у нас была выписана на две недели. Но в одно прекрасное утро (раньше намеченного срока) я умылся и тихо сказал вышедшему из палатки Володьке:

– Хватит, пора домой. Собирайтесь.

Два раза приказ повторять не пришлось. Уже через пятнадцать минут аппаратура была собрана и, не сказав ничего военным (подполковнику Валере я оставил записку), двинули на аэродром. Просто опять повезло. Нашлась вертушка, шедшая на Моздок.

Не побывав на войне, никогда не оценишь всю прелесть провинциальной мирной жизни. Корреспонденты селились, как правило, в одной из гостиниц города, где хозяйничала пожилая кабардинка. Все звали ее просто мама. Сняли четырехместный номер и мы. «Мама» накрыла нам шикарный стол, принесла водки.

Мало пьющий Кипин, опрокинул сразу два стакана, закусил бараниной.

– А я в первый день недоумевал, чего они все пьют? Спасибо тебе, командир, спасибо, – обнял меня Володька за плечи.

– За что?

– За все. Хорошо – то как!

После очередной «дозы» Кипин уснул и проспал почти сутки. Мы с Мишкой его не будили. Шатались по городским кафе, не навязчиво и не нагло приставали к местным девчонкам.

Когда Володька проснулся, угрюмо произнес:

– И за что воюют там наши дети?

– За Родину.

– Нет, – решительно сказал Кипин, будто отрезал, – там не Россия. Я всем сердцем это почувствовал. Дать им полную свободу, пусть живут.

– И шустер ты, барин, государевы земли разбазаривать, – воткнул в пол нож Мишка Сотников.

Глубоко вошедший в дерево чеченский тесак долго дрожал и издавал звук, от которого по всему телу бежали колючие мурашки.