Текст книги "Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»"

– Какова цель прилета?

– Посмотреть площадку.

– Смотрели ее не раз, а что толку? Кормите обещаниями, а столько раненых скопилось. Катаетесь зря, только место в самолете занимаете.

Понять Лугового и Лобова было можно. Прилет Фетисова – это значит недовезли 80 килограмм продуктов! К тому же до этого площадку уже осматривали специально прилетавшие летчики большегрузных самолетов.

Фетисов спокойно выслушал и объяснил, что капитан Помазков решил посадить «ТБ-ЗФРН». На этом корабле высотные моторы, и легче будет взлететь с горной площадки. «Я тоже буду в составе экипажа и должен сам убедиться в возможности благополучной посадки и взлета».

После осмотра площадки Фетисов заверил: «В случае нормальной погоды ждите нас 29-го в 21.30».

Как нарочно накануне полета плохо почувствовал себя Помазков, и прошел слух, что придется снова ограничиться сбросом грузов. Тогда Фетисов отозвал Малярова и шепнул ему: «Николай, если Гришу действительно отстранят от полетов, то все равно садись: я тебя точно выведу на посадочную площадку и уверен, что все будет хорошо». Малярова не надо было агитировать, он тоже был настроен на посадку.

Провожать экипаж приехал секретарь Крымского обкома партии Булатов. Последним подъехал Помазков. Выглядел он действительно нездоровым.

К первому приему тяжелого самолета в лесу готовились. Луговой даже продумал сценарий встречи: кто качает летчика (для изголодавшихся людей задача не из простых), кто дарит «маузер» с монограммой, кто цветы, благодарственное письмо командованию с просьбой наградить пилотов…

Когда стрелки часов показали 21.25, Луговой вслух произнес: «Через пять минут будут». Но его оптимизм окружавшие не разделяли. Вскоре послышался слабый гул, и в небе мигнули навигационные огни. Котельников со своей аэродромной командой зажег костры. Экипаж сбросил гондолы с грузом, и на земле возникло тоскливое предчувствие, что и сегодня посадки не будет. Маляров повел самолет на север, оставляя за собой линию горевших на площадке костров. За его спиной появился капитан Помазков и тронул Малярова за плечо. Тот уступил ему место. Сделав разворот, самолет пошел на новый заход, уже ориентируясь на огненную дорожку костров. Все, казалось, шло хорошо. «ТБ-3» уже катился под небольшой уклон, покачиваясь на неровностях, и перед самой остановкой вдруг содрогнулся и замер, накренившись на правое крыло. Выключены все моторы, и наступила тишина.

Заранее написанный сценарий полетел кувырком. Штурман взял с собой группу партизан, и они начали выгрузку продовольствия, а Помазков прилег рядом с Лобовым. Оба задымили, разговорились. Вскоре возник человек в комбинезоне – борттехник Сугробов и что-то шепнул Помазкову на ухо. Тот сразу же встал и направился к самолету.

– Камнем покрышку пробило! – указал он на дыру с кулак в покрышке, которая и сама была огромной – целых два метра. Помазков сунул руку в отверстие, и она ушла туда по локоть.

– Запасная покрышка в Адлере есть? – поинтересовался Помазков, но Сугробов отрицательно покачал головой.

– Машину здесь на пару суток оставить можно? – обратился он к Лобову

– Ни в коем случае! Уже завтра здесь будут каратели!

Оставалось два выхода: либо сжечь самолет, либо попытаться взлететь. Летчик повернулся к Сугробову: «Как думаешь, Егорыч, на ободе оторвемся?

– Посадки на одном колесе бывали, а вот про взлет слышать не приходилось…»

Помазков обернулся к Малярову: «Может, удастся при разбеге поставить машину на одно колесо элеронами?»

– А левое крыло подзагрузить! – добавил Фетисов.

– Сколько человек сможем загрузить в левом крыле?

– Человек двадцать.

Но тут взбунтовался Лобов: «Вы, товарищи летчики, можете, конечно, рисковать, но людей я дать не могу». Он швырнул окурок и зашагал взад-вперед.

– Товарищ полковник, – официально обратился Помазков. – Мы тоже люди и зря гробиться не хотим. В случае чего прервем полет.

Лобов сдался, но разрешил грузить только тех, кто сам даст согласие. Лететь согласилось 23 человека. Помазков с Маляровым заняли прежние места.

– Николай, – сказал Помазков. – Будем взлетать дуэтом: ты жми на педали и поднимай хвост, а я буду ставить самолет на левое колесо и играть газами.

Когда промелькнули последние костры и корабль погрузился во мрак ночи, единственным ориентиром оказалась висевшая над горой крупная звезда. Прерывать полет уже было поздно, и Помазков включил форсаж всем четырем моторам. Они неистово взревели, из патрубков посыпались искры, летчиков начало заметно вдавливать в сиденья, и тогда они взяли штурвалы на себя – корабль взмыл и на некоторое время вроде бы завис, покачиваясь с крыла на крыло. В это время Фетисов выпустил ракету, и летчики увидели за бортом черный провал – они летят!

Маляров почувствовал, как у него по спине побежала струйка холодного пота, а Помазков освободил руку от перчатки и перекрестился.

Еще более драматично этот взлет выглядел с земли. «Мы перестали дышать, – записал потом в дневнике Луговой, – а он катился, катился прямо на сопку и в ее тени вскоре стал не виден. Я в ожидании взрыва оцепенел. Вдруг небо раскололось словно от грома, смотрю, осыпанный искрами самолет пошел вверх. Когда он делал круг, от него отвалилась изжеванная покрышка» [3, c 330].

Успешная посадка и взлет крупного самолета открывал блестящие перспективы, теперь все дело было за наличием самолетов, и вот тут проявил себя бывший начальник разведки Зуйского отряда Харченко, который, эвакуировавшись в Сочи, лоббировал интересы партизан. Однажды на аэродроме Адлера он увидел самолет «Ли-2», который обслуживал Военный совет фронта. Харченко бросился по высокому начальстству и добился разрешения на несколько вылетов «Ли-2» к партизанам.

16 октября 1942 года командиры кораблей А. М. Быстрицкий, Ф. Ф. Ильченко, П. М. Русаков получили задание от начальника «Аэрофлота» генерал-полковника Астахова оказать помощь крымским партизанам.

Как их ждали в лесу! Каждую ночь до 200 человек бойцов выходили на охрану аэродрома. Голодные и раздетые, зимней одежды не было, лежали в охранении по 10–12 часов ежедневно. Без смены, без костров. Остальные охраняют дальние подступы к аэродрому. Каждую ночь партизаны выволакивали по 50–60 человек больных на площадку, а утром несли обратно. 2–3 человека умирали, и их оставляли возле аэродрома, который постепенно превращался в партизанское кладбище.

Из-за отсутствия радиосвязи с самолетами партизаны не могли заблаговременно предупреждать летчиков об опасности. Бывало так, что площадка была захвачена противником или они создали «ложный аэродром». Поэтому была придумана сложная система костров, а чтоб противник с соседних гор не заметил их и не сделал точно такие же на соседней поляне, то разжигали лишние костры. В конечном итоге случайно нашли оптимальное решение. Командовавший аэродромной командой Николай Котельников как-то взял с собой кисет с толовым порошком, чтобы можно было быстрее разжечь костры. Когда Котельников начал подсыпать порошок в костры, то пламя вдруг начало приобретать темно-красный бурачный цвет. Летчики начали издалека отличать стартовые костры от прочих, уверенно заходили на посадку и хвалили Котельникова за находчивость.

Работа аэродромных команд была связана со значительным риском, так как, разжигая ночью костер, они неизбежно привлекали к себе внимание и обозначали свое местонахождение. Однажды на аэродромную команду напали каратели и четырех человек сожгли на костре.

Авиационная группа «Аэрофлота» совешила 24 самолето-вылета (10 с посадкой). Было вывезено 217 человек. Петр Русаков – 27 человек; Алексей Быстрицкий – 20 чел., Федор Ильченко – 17 чел. Несколько рейсов выполнил присоединившийся к группе Герой Советского Союза Павел Кашуба. Свое высокое звание он получил за то, что вывез из окружения под Вязьмой раненого командующего фронтом генерала Еременко.

Казалось, что еще пара ночей, и дело будет сделано, но сначала вмешалась погода, потом 29, 30, 31 октября партизаны вели тяжелые бои и не могли обеспечить безопасность самолетов. Наконец закончился прочес, но поступила команда отправить «Ли-2» в Москву: им предстояло забрать из Ирана летный состав будущей французской эскадрильи «Нормандия».

Доставив французов в Москву, летчики надеялись вновь вернуться в Крым, но поступил приказ лететь в Англию для получения переданных СССР транспортных самолетов. Спустя годы это посещение Туманного Альбиона дорого обойдется Алексею Быстрицкому, но мы вернемся опять к крымским партизанам.

Для снабжения партизан теперь использовались 2-й транспортный полк 1-й авиационной транспортной дивизии (самолеты «Ли-2») и 9-й отдельный авиаполк (самолеты «По-2» и «Р-5»). С октября 1943 по февраль 1944 года за 140 самолетовылетов они доставили партизанам 252 т грузов [4, с. 224].

Полеты проходили в исключительно сложных условиях. В конце марта немецкие зенитчики сбили «Ли-2» Героя Советского Союза капитана Кашубы, летевшего на выброску фронтовой диверсионной группы в район станции Ислам-Терек (Кировское). Кашубе удалось посадить самолет и спасти диверсантов и экипаж. Помня, где базируются партизаны, он повел группу в Старокрымские леса. Уже там по рации запросил срочной помощи. Булатов приказал Ямпольскому немедленно отправить в район г. Лысой у Старого Крыма (где находилась группа Кашубы) разведчиков, хорошо знающих Старокрымские леса. 18 ноября на северных склонах г. Черной разбился флотский бомбардировщик «ДБ-3ф». В живых остался только штурман самолета.

То, что происходило на партизанском аэродроме, по своему накалу и драматизму не подлежит описанию. Можно говорить о том, что там проходила граница между жизнью и смертью. Успеют вывезти раненого или обессиленного партизана – будет жить! Не прилетит из-за погодных условий или иной причины самолет или не будет в нем места, и тогда через несколько дней человек неминуемо умрет.

Видел партизанский аэродром и человеческую подлость, когда вне всякой очереди, размахивая пистолетом или липовым мандатом, кто-либо из высокопоставленных партизан, отталкивая раненых, усаживался в летную кабину, но видел аэродром и образцы подлинного благородства и проявления самых высоких чувств.

«Прилетел ночью из Сочи на «уточке» комиссар эскадрильи Иван Сергеевич Шуин, увидел на аэродроме пацана с автоматом, сгреб его и запихнул под гаргрот довеском. Благодаря летчикам Степа (Парчинский) еще в войну окончил краткосрочные курсы бортрадистов, потом прилетал на транспортном самолете в Крым к партизанам. Он был самым юным членом боевого экипажа в «Аэрофлоте». Так «сын отряда» стал «сыном полка» [1, с. 227].

Это сообщение заинтересовало меня чрезвычайно, дело в том, что о совместных выходах на разведку со Степой Парчинским писал Алексей Ваднев. Из этих записей у меня сложилось впечатление, что Степа, несмотря на возраст, был опытным, отважным разведчиком.

Когда я стал работать директором школы, которая по случайному совпадению находится на улице Генова, то в мои руки попала часть архива Ивана Гавриловича Генова и в том числе две никогда не публиковавшиеся ранее фотографии, на которых в самом центре находился Степа Парчинский.

Так случилось, что в семидесятые годы я был невольным свидетелем тому, как Николай Дмитриевич Луговой писал книгу о детях-партизанах. Он зачитывал мне целые страницы рукописи и жаловался, что не может подобрать нужной тональности в общении с будущим читателем.

– Специально перечитываю Гайдара, – с горечью признался Николай Дмитриевич.

Его книга «Опаленное детство» есть в моей библиотеке, но о Степе Парчинском там нет ни слова.

Не знать о Парчинском Луговой не мог, но почему же он ни словом не обмолвился о нем в своей книге?

Отгадка пришла только после того, как в архиве я взял в руки учетную карточку партизана Парчинского Степана Леонгардовича, 1928 г.р. Все было, как обычно, и только в углу карандашом была сделана запись: «Находится в местах заключения».

«В самолет налезло человек сорок. Летчик Алиев, по национальности азербайджанец, высокий симпатичный человек, влез в самолет и стал проверять каждого раненого. Если ранение в руку, то брал за шиворот и выкидывал из самолета. Он быстро навел порядок и оставил только 14 тяжелораненых. Завели мотор, но самолет ни с места. Тогда Алиев попросил поднять хвост. Это помогло, самолет сорвался с места. У меня (Ваднева) было ощущение, что мы неминуемо врежемся в скалу. Сидевший рядом Оссовский спокойно сказал: «Значит, умрем в самолете» [5, с. 80].

Полеты в Крым да еще с ночной посадкой были чрезвычайно опасны.

Самолет «ТБ-3» нисходящими потоками «присосало» к склону горы Чучель. При столкновении погиб штурман. Оставшихся в живых членов экипажа пришлось эвакуировать другими самолетами.

Самолет Мордовцева попутным ветром выкатило за площадку. Самолет Калмыкова завис на дереве. Фадеев взлетел с перегрузом, и, как результат, не выдержала стойка. Самолет чудом добрался до аэродрома.

Однажды Фадеев приземлился на аэродроме на плато Орта-Сырт, имея приказ увезти с собой Г. Л. Северского, но оказалось, что он находится на другой поляне. Чтобы сэкономить время, Фадеев решил полететь туда, а не ждать. Над Голубиной балкой попал в облачность и врезался в дерево. Очнулся через пять часов – самолет без крыльев застрял между стволами.

Другой раз при посадке Фадеев повредил винт самолета. Долго потом его ремонтировал, починил и решил лететь домой, но не через море, так как самолет уж очень был ненадежен, а над сушей. С ним полетел помогавший ему в починке бывший борттехник ТБ-3 Михаил Мац, который по аналогичной причине застрял в отряде, и бывший председатель Симферопольскорго горисполкома Филиппов. Взлетели хорошо, в районе Старого Крыма попали под огонь зениток и были сбиты. Через шесть суток усталые, голодные вернулись в лагерь. В следующую же ночь за ним прилетел Калмыков и забрал Фадеева и Маца с собой.

Примечательно, что уже через неделю Фадеев, сбежав из госпиталя, сам прилетал в лес и вывез Филиппова.

24 июня 1943 года на Большой Баксанский аэродром прилетели два «Ли-2». На них в Крым прибыл отряд М.А. Македонского, предназначенный для действий в заповеднике. Обратным рейсом самолеты вывозили истощенных партизан І и ІІ секторов. В самолет загрузили сорок три партизана. После небольшого пробега один двигатель заклинило, и самолет загорелся. Пассажиры и экипаж едва успели выпрыгнуть из машины.

В ходе полетов в заповедник и во время возвращения шесть самолетов «У-2» были потеряны в результате аварий. Два «ТБ-3» и один «СБ» разбились во время сброски в лес продовольствия [6].

По-разному сложилась судьба «партизанских ангелов». Вот уж где невольно вспоминаешь известную русскую пословицу: «От тюрьмы и сумы не зарекайся».

10 июля 1943 года «За недисциплинированность и пьянство» Филипп Герасимов попал в штрафной взвод морской пехоты сроком на три месяца. По словам Герасимова, он был наказан за избиение подчиненного ему авиатехника, по вине которого он «чуть не угробился». В штрафной роте воевал на Малой Земле. Там совершенно неожидано встретились первые партизанские летчики: Филипп Герасимов и Федор Мордовец. Узнав о том, что они оба летали к партизанам, удивились такому совпадению, подружились. Через несколько дней Герасимов отправил раненого в бою друга на Большую землю. А там случилось так, что в госпитале Федор Мордовец попал в руки к вывезенной им из леса партизанскому врачу Полине Михайленко, которая сразу же окружила своего спасителя максимальной заботой.

13 октября того же года Филипп Герасимов тоже был восстановлен в офицерском звании и назначен рядовым летчиком в 25-й истребительный авиационный полк ВВС Черноморского флота. Друзья вместе проходили летную службу. Один по-прежнему истребителем, а Мордовец переучился на штурмовика. Они летали с одних аэродромов, пока Федор Мордовец не погиб в бою.

С окончанием войны неприятности Ф.Ф. Герасимова не закончились. 4 апреля 1946 года военным трибуналом ВВС Балтийского флота он был осужден по статье «оскорбление подчиненным начальника» на 5 лет лишения свободы. Был лишен воинского звания, а Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 ноября 1948 года был лишен звания Героя Советского Союза и всех наград. Наказание отбывал в Воркуте.

Побывал в штрафной роте и командир «ТБ-3» капитан Жмуров. Оказавшись дома в отпуске, он поддался на уговоры выступить перед рабочими завода. Его рассказ о крымских партизанах был расценен как пораженческий. Ф.А. Жмурова арестовали. Из Читы он угодил в штрафбат, откуда вернулся в часть в 1943 году в солдатской шинели с палочкой в руках, но с орденом Красной Звезды.

Ф. Ф. Ильченко после того, как отказал мотор, сел на вынужденную, машину разбил. За это он был осужден условно.

А. М. Быстрицкого арестовали уже после войны. Пребывание в Англии было достаточным основанием для обвинения его в том, что он был завербован английской разведкой. Из лагеря он вышел только после смерти И. В. Сталина.

Н.П. Маляров «за нетребовательность к подчиненным» получил десять лет с отбыванием срока в своей части…

Разбирая переписку крымских партизан по вопросам получения ими наград, я наткнулся на письмо:

«Председателю штаба партизанского движения т. Пономаренко.

Разрешите обратиться к вам по касающемуся нас вопросу. По приказу Маршала Буденного С. М. и командующего 5-й В.А. генерал-лейтенанта Горюнова с июня 1942 г. была создана группа по связи с крымскими партизанами на самолетах «С-2». В составе летчиков ст. л-т Фадеев Я.М., ст. л-т Калмыкова В.П., л-т Молчанов И.И., мл. л-т Свинова С.В.

Что мы сделали? Во-первых, наши полеты назывались полеты в глубокий тыл противника с посадкой у крымских партизан. Мы везли продукты, одежду, боеприпасы, а обратно раненых, как командиров, так и бойцов. Наши полеты длились по 8–9 часов ночью на 600 км по территории, занятой противником, так как летали к партизанам из Сочи. Вот наша конкретная работа.

Летчик Фадеев сделал 20 полетов с посадкой. Вывез 48 раненых.

Летчик Калмыков сделал 26 полетов с посадкой. Вывез 55 раненых.

Летчик Молчанов сделал 25 полетов с посадкой. Вывез 50 раненых.

Летчик Свинов сделал 7 полетов с посадкой. Вывез 20 раненых партизан.

Всего мы вывезли 173 раненых командиров и бойцов, в числе которых полковники Городовиков, Мокроусов, Попов, председатель Симферопольского горсовета Филиппов, майоры Фурих, Северский и ряд других. Также было сброшено партизанам продуктов и боеприпасов более 8 тонн.

Все мы, как летчики, так и техники, командованием партизан и командованием 8-го оап были представлены по заслугам к правительственным наградам. Каков же получился конец? Нас всех вышеуказанных одним приказом перебросили в марте 1943 г. на Центральный фронт. Наши наградные документы оказались похеренными. Это слова полковника Лобова, потом секретаря Булатова и майора Северского.

В результате чего наша работа оказалась не замеченной. Тов. Пономаренко! Что заставило нас написать вам это письмо? Вы прекрасно понимаете, как нам приходилось летать на одномоторных самолетах поперек Черного моря по 8–9 часов и все время над территорией противника.

Потом мы встретили летчиков, которые летают в Крым по нашей дорожке. Сделали по 2–3 полета и уже получили медали «За оборону Севастополя» и медаль партизана. А мы остались незамеченными и, как говорят, выброшены за борт.

Мы, конечно, не просим у вас милостыни, а нам просто показалось обидно, и мы написали это письмишко. За что просим вас извинить. Одновременно просим вас написать нам ответ – в чем мы не правы?

Адрес: полевая почта 74559 «Р» Фадееву, Калмыкову, Молчанову. 20.09.43» [7, с. 43].

Справедливость восторжествовала. Просматривая приказы о награждении крымских партизан медалью «Партизану Отечественной войны», в Приказе начальника Белорусского штаба партизанского движения № 435 от 25.07.46 среди имен бойцов и командиров прочитал знакомые фамилии: Я.М. Фадеев, В.П. Калмыков, И.И. Молчанов.

Использованная литература и источники

1. Емельяненко В.Б. Воздушный мост. М.: Советская Россия, 1998. – 352 с.

2. Сермуль А.А. 900 дней в горах Крыма. – Симферополь: СОНАТ, 2004. – 98 с.

3. Луговой Н.Д. Страда партизанская: 900 дней в тылу врага. Симферополь: Эльинью, 2004. – 732 с.

4. Басов А.В. Крым в Великой Отечественной войне. 1941–1945. – М.: Наука. 1987. – 334 с.

5. ГААРК. – Ф. 151. – Оп. 1. – Д. 47.

6. Мельничук Е.Б. Боевые действия разведчиков Черноморского флота на территории оккупированного Крыма в 1943–1944 гг.

7. ГААРК. – Ф. 151. – Оп. 1. – Д. 197.