Текст книги "Корейский вариант: Корейский вариант. Время сурка. Сеятель"

Утром меня никто не будил, проснулся я сам, от лёгкого тёплого ветерка, что ворвался в комнату через открытое окно, надув занавески. Потянувшись, я сел на кровати и, сбегав в кабинет задумчивости, стал заниматься зарядкой. После неё, сделав несложный комплекс разминочных движений, я оделся и направился узнать у администратора гостиницы, где можно поесть, вчера я об том как-то не спросил, поздно было, думал только как бы побыстрее в койку залечь, спать хотел.

Та пояснила, что тут же за углом работает столовая, вполне неплохие блюда за доступные цены. Тут же девушка, что стояла за стойкой, поинтересовалась наличием валюты, сразу пояснив, где находится государственный банк, где это всё можно обменять по курсу. Совет был дельный, северокорейских вонов у меня было немного, то есть совсем мало. Те, что я не стал обменивать из добычи, взятой с казино, а сохранил. Из этой суммы на неделю номер оплатил, и на еду должно хватить, так что, прихватив портмоне и документы, я сходил сперва поесть – пища привычная, рис и рыба; мясо есть, но оно дорогое и нужно ждать, пока приготовят, так что поел с рыбой. Перед уходом я на обед заказал мясную похлёбку, обговорив время прихода и оставив полную сумму за блюдо. Сходив в банк, я направился на местный рынок, там приобрёл хороший вещмешок, осмотрев его на дыры и, прогулявшись до берега, насыпал в него песок. А я в Аргентине привык бегать с тяжестью. Особо не перебарщивал, чтобы организму не навредить, но с семью килограммами бегаю свободно. Вот и сейчас, насыпав песка, сходил в порт, где у складов с помощью весов оставил точную развесовку. Точнее, я немного не досыпал, пришлось пополнить. И вот так с вещмешком на правом плече я и вернулся в гостиницу.

Оставив его в номере, я решил направиться к зданию штаба ВВС Северной Кореи, надо оставить свои данные на случай, если понадоблюсь, ну, и где проживаю. На выходе из гостиницы я чуть не столкнулся со смутно знакомым мужчиной. Ну точно, я его в порту видел мельком, когда вещмешок взвешивал. И вон того, что на мотоцикле-одиночке сидит и с двумя девицами треплется, тоже уже видел. За мной что, следят? Хм, вполне может быть, если я показался подозрительным, а я мог показаться. Ну-ка, что я за этот день делал не так? Что вообще делал? Был в столовой и банке, где они находятся, я не знал, спрашивал у администратора и прохожих. Потом пошёл на рынок и в порт. Просто пошёл, как будто знаю, где, что находится. Ой, плохо. Хорошо ещё напрямую не рванул к штабу, это был бы провал, как сказал Мюллер. Ладно, будем изображать незнающего иностранца, то есть приставать к прохожим с вопросами.

Примерно так я и поступил, спрашивал, где располагается командование военными силами, и меня посылали в разные места. Нет, не то, что вы думаете, просто не все знали, кто где находится, даже в комендатуру отправили пару раз, мол, там объяснят. Я ещё и одет был в стиле Аргентины – белоснежный костюм с широкополой шляпой, – поэтому поглядывали на меня с подозрением. Среди ответов было два правильных, так что я смело отправился к штабу, раз адрес правильно указали, лишь пару раз уточнил, правильно ли я иду, у полицейских. Точнее милиционеров, так они тут назывались, народная милиция. Смеривая меня подозрительными взглядами, те всё же указывали, где находится нужная мне служба. Добравшись до неё, я не смог пройти внутрь, часовой не давал. Но он вызвал дежурного офицера, который, узнав причину моего прихода, удивлённо поднял брови и попросил подождать. А через пять минут меня уже сопроводили в кабинет неизвестного майора. Тот так и не представился.

Изучая мои пилотские корочки, больше внешне, испанского он не знал, так же задумчиво поглядывал на меня.

– Значит, хотите получить работу в качестве инструктора?

– Я надеюсь на это, целый год готовился, и поверьте, вряд ли среди ваших лётчиков кто-то способен переиграть меня в тренировочном воздушном бою.

Это была откровенная провокация, майор, похоже, это понял и снова задумчиво посмотрел на меня, но на мои слова не отреагировал. Жаль, у меня была надежда на эту проверку, тогда же получилось с советским советником. Ох, как мы гоняли друг друга, любо-дорого вспомнить. В это время, отвлекая меня от воспоминаний, майор снял трубку и позвонил какому-то начальству, по крайней мере его пару раз полковником назвал – значит, точно начальство. Чуть позже, пока майор узнавал, на чём я учился летать, а я говорил о тех машинах, что были в школе, в кабинет прошёл офицер в звании полковника. Я думал, будет присутствовать кто из советских советников, ну китайских, но с полковником был офицер, скорее всего из разведотдела, который заинтересованно поглядывал на меня.

Опрос с трёх сторон шёл почти час, грамотные вопросы задавали, но похоже, отвечал я правильно. Хотя тут попробуй пойми, у всех лица без особых эмоций, мало что выражали, по глазам только интерес и можно заметить.

– Знаете, есть у меня для вас работа, – сказал вдруг полковник, когда опрос был окончен и на некоторое время кабинет погрузился в тишину. – Про должность инструктора сразу забудьте, а вот пилотом на санитарный транспортник вполне можете рассчитывать. У нас как раз формируется санэскадрилья. Знаете такую модель, как По-2?

– Это же вроде советский многоцелевой самолёт-биплан?

– Точно. Четыре машины мы получили от союзников в санитарной комплектации. Они не новые, хорошо полетали, даже наверняка участвовали в войне с немцами, но прошли капитальный ремонт. Вас устраивает это предложение?

– Истребителя на тихоход? – усмехнулся я и, покрутив шеей, вздохнул. – Да, я согласен. Надежда получить штурвал истребителя всё же остаётся.

– А вы, я смотрю, оптимист.

– Как же без этого? Жизнь скучной покажется.

– Тогда вам нужно пройти переаттестацию, ваши документы, конечно, действительны, мы их признаём, но нужно получить удостоверение пилота нашего типа.

– Что для этого требуется?

– Тренировочный полёт и теория.

– Хм, хорошо. Я готов.

– Не сегодня. Думаю, завтра вам пришлём вестового с приглашением, а пока мы вас не задерживаем.

– Извините, товарищ полковник. Разрешите поговорить с товарищем капитаном?

– Я смотрю, вы знаете, как обращаться к старшим офицерам? Это хорошо. Чем вам интересен данный офицер?

– Я так понимаю, он из отдела разведки? Повадки выдают. Имеющий глаза да увидит. Год назад, когда я был на территории Южной Кореи, то стал случайным свидетелем и видел одно странное событие, думаю, ему будет интересно.

– Нам тоже можете рассказать.

Капитан кивнул, давая согласие, вот я и описал, как видел якобы китайский «дуглас» и как тянулся пилот перед тем полковником.

– Странные они очень были, – добавил я в конце. – Как будто фальшивые, мне так показалось.

Номер самолёта я сообщил, дату взлёта и откуда тоже, капитан записал мои показания, после чего меня отпустили, и я направился обратно в гостиницу. Посмотрев на часы, те самые с водителя грузовика, трофей – глянешь, вспомнишь, и на душе тепло, – я направился в столовую, пора пообедать, тем более у меня там заказ на мясную похлебку. По времени я немного опаздываю, но думаю, ничего страшного. А если поторопиться, то успею.

* * *

Уровень местного маразма по собственной безопасности крепчает. Проведя языком по зубам, я нащупал дырку от выбитого зуба и осмотрелся, наблюдая сверху за перемещением войск северян, при этом не отвлекаясь от управления самолётом. В багажный отсек моего санитарного биплана смогли втиснуть аж троих раненых, два лежачих и сидячий с перебитыми руками. Его на место врача посадили. С учётом их субтильности, это стало возможно, но не значит, что им комфортно, всё равно было тесно, однако то, что оба раненых были офицерами, сказывалось. Возил я в основном именно офицеров, забирая буквально с места боя, совершал посадки на удобных площадках у палаток медсанрот или медсанбатов. Это уже третий рейс за второй день, что я работаю в отдельной транспортно-санитарной эскадрилье, где действует десять самолётов, и только четыре из них По-2, остальное сборная солянка из разных раритетов, в основном японского происхождения, но есть пара машин и китайского. Доставка всех раненых подряд не может нами производиться, поэтому возим или особо тяжёлых, где требуются опытные хирурги, или офицеров. В данный момент оба были офицерами, и оба тяжелоранеными. Третий лётчиком оказался сбитым. Сейчас долечу до госпиталя, благо там накатали грейдерами удобное взлётное поле, мягко сесть, и, пока выруливаю, подбежавшие санитары с носилками и медсестра заберут их. О том, что в этот раз у меня три «пассажира», медики уже должны быть предупреждены. Не в первый раз везу такое количество.

А вообще, конечно, нехорошо получилось с этим арестом, что произошёл одиннадцать дней назад, сразу после посещения здания штаба ВВС Северной Кореи. Только посетил столовую, вышел, как меня ударили под дых, едва успел сгруппироваться, потом позволил себя скрутить и уже через час, морщась от света в лицо – где они только такие лампы берут? – отвечал на вопросы. Ну, по посещению штаба понятно, там вопросы по нему не особо мало задавали, видимо, те офицеры уже отчитались о теме разговора, вот и начали пытать: зачем я навожу подозрения на союзников якобы виденным самолётом с опознавательными знаками китайцев, зачем мне этот подозрительный вещмешок, ну и всё остальное. Ничего не пропустили. Даже мою уверенность в направлении рынка и порта. Били, но так, без фанатизма, а до ложного расстрела вообще не дошло, видимо местные пока до такого маразма не доходили. Ну, или решили его ко мне не применять.

В общем, на третий день опросов и пыток, это я про избиения, тогда же и зуб потерял, всё же «сознался» в реальном посещении Кореи. Нет, не о войне, что должна была начаться на следующий день, такое знание мне бы не простили, слишком мало знают о времени наступления, до такой степени, что для южан и американцев это стало полной неожиданностью. Нет, я попытался увести тему допросов в сторону и всё же «сознался», что приехал сюда за женой, немало этим удивив следователей. То есть латиноамериканские женщины, конечно, очень страстные, как огонь, но так же быстро остывают, а мне нужен надёжный домашний очаг, и никого другого, кроме как корейской женщины, рядом с собой я не видел. Не думаю, что следователи этому поверили, но приняли, похмыкав моим «откровениям». Мол, так они своих женщин таким предателям, как я, и отдадут, чтобы их увезли.

Откровенно говоря, я уже начал думать, что мне так и придётся просидеть в этой камере, пока осенью Пхеньян не возьмут американцы и не освободят меня и остальных узников, в основном политических. Меня в камере для политических держали. Вот маразм был бы, но, к счастью, на второй день войны меня выпустили, даже извинились сквозь зубы. Ну, и вещи вернули, я проверил, действительно все, включая пистолет и трость. Только пистолет с подточенный бойком, я не поленился, проверил, выстрела не было, теперь это лишь пугач был. Ладно, хоть трость не тронули. После освобождения снова посетив штаб, я получил добро, прошёл за пять дней курсы и получил местные лётные корочки. Дальше оформился в этой наспех сформированной эскадрилье, и вот начал летать, чувствуя, что за мной организован особый присмотр. По крайней мере, к нашей эскадрилье прикрепили своего особиста. Ну кто на эскадрилью контрразведчика направляет? А нам дали. Он всегда присутствует при моём прилёте, даже раненых проверял, я замечал. Вот и сейчас, пока я подкатывал к месту, где ожидали санитары с носилками, а также медсестра, что должна принять раненых, чуть в стороне маячила знакомая фигура.

Я заглушил двигатель. На площадке стоял ещё один транспортник, из которого уже разгрузили раненых и сейчас механик проводил техобслуживание машины да кровь смывал из салона. Видимо, у какого-то раненого открылось кровотечение. В отличие от моего, этот самолёт мог брать четырёх раненых, ну или пятерых корейцев, или тех же китайцев, что также активно участвовали в этой войне на добровольной основе. Так вот, заглушив двигатель, я скинул ремни и стал вылезать из кабины. Парашюта не имелось, летал я на сверхмалых, поэтому смысла в нём не было, лишняя тяжесть. Несмотря на то что американцы врали по радио, что подлое нападение на неподготовленную южнокорейскую армию, имеющую всего десяток самолётов, да и то учебных, ничем не спровоцировано, я-то знал правду. Не знаю, точно не скажу, может, официально-то в Южной Корее действительно всего пару десятков учебных самолётов для связи, только я видел стоянки с японскими самолётами, что стоят в резерве полностью обслуженные, пусть и слегка законсервированные. Так что эти самолёты нет-нет да появлялись в небе, и бомбардировки наших войск случались. Правда, всё реже и реже, наши находили аэродромы и накрывали, так что у южнокорейцев авиация, даже резервная, почти вся выбита была. Если что и сохранилась, то только хорошо замаскированное. Авиации у них нет, как же. Как будто я не помню прошлый налёт на Пхеньян и аэродром. Если собрать все бомбардировщики, что те хранили в резерве, да истребители, как раз на тот налёт и хватало, так что врали американцы, как всегда. А сейчас, сволочи, активно свозили свои войска на контролируемые южанами территории. История тут шла схоже с моими воспоминаниями родного мира. Насколько я помню по рассказам, уже скоро они полностью возьмут воздух и море под контроль и погонят нас до самых китайских границ. Не больше месяца осталось.

У меня своего механика не было, общий разве что, когда свободен, поэтому я сам занялся обслуживанием самолёта. Раненых уже унесли, все они перенесли полёт благополучно, ну и когда подъехала машина с бочками, занялся заправкой. Я лишь следил, пока два чумазых бойца заливали топливо, используя длинные шланги и ручной насос. Особист, выяснив, что ему надо, уже ушёл, время обеденное, сейчас поесть схожу, и можно новый рейс совершить, успею. Может быть, да даже наверняка, не один. Эх, любимый мой «кукурузник», первый самолёт в позапрошлой жизни, на котором я впервые поднялся в небо в аэроклубе. Незабываемое воспоминание, и снова эта же машина, пусть и в редкой комплектации с высоким гаргротом. У двух других По-2 были ещё крыльевые санитарные кассеты для перевозки раненых, это помимо закрытой кабины, но в комплектацию моего самолёта они не входили, видимо не хватило, поэтому и возил я только в кабине. А так проводя обслуживание, я сходил в столовую госпиталя, а я со своей машиной был приписан именно к нему, и устроился за столиком, принявшись за первое – слабо посоленный фасолевый суп с редкими кусками рыбы. Наворачивая первое, я размышлял. Как-то у меня с этой войной всё не заладилось. В первом эпизоде только-только начал нормально воевать, пусть и на «ильюшине», мало того что из полка выгнали, прицепившись к мелкой проблеме возраста, так ещё в игры спецслужб влез. Сейчас вообще на «небесный тихоход» посадили. И смотрят подозрительно. Если так посмотреть, то чтобы стать уважаемым человеком, лётчиком, я должен был быть на сто процентов северокорейцем. То есть я должен был из Южной Кореи, если так прикинуть, бежать не в Аргентину, а незаметно перейти границу, лучше морем, и, обустроившись тут, стать своим, поступив в лётную школу. Вот тогда, получается, ко мне вопросов не будет совсем. Ну, кроме уникальности моего обучения пилотированию. Как ни маскируйся, но такое скрыть не то чтобы невозможно, но очень трудно. Разве что прикрыться моей гениальностью и даром к этому делу.

Я в последние дни даже задумываться стал, а с чего это я с этой войной зациклился? Мол, участвую, и всё тут, остальное хоть трава не расти. Даже сам удивлялся себе. Не будет Корейской войны, будет Ливан, Гватемала, Куба, да тот же Вьетнам. Нет такой войны в мире, где бы косвенно не поучаствовали США. Практически везде они и были виновником. Не сидится им на заднице ровно, за что я их также не люблю. А на самом деле, что мне даст эта война? То, что я смогу безнаказанно истреблять солдат американских дивизий, атакуя их с воздуха? Это, конечно, плюс, но для чего мне участвовать в этой войне? Американцев хватает и так. Да вон, отправиться в Империю зла, их гнездо, там всё что угодно можно устроить, и особо совесть меня мучить не будет, так нет, я зациклился именно на этой войне. Я уже не один день анализирую этот момент, и чем дальше, тем больше понимаю, что эта война нужна не столько мне, сколько Муну. Пусть его личность стёрта, но инстинкты остались, а они шепчут, тихо, исподволь – давай повоюем, это же наша родина, давай поучаствуем. Не знаю, может, и не от Муна идёт эта реакция, меня же кто-то отправляет в это тело и в это время раз за разом, может, он и дал мне эту установку? Я слышал ещё в своё время о кодировании людей, в виде байки, но что, если и мне такое кодирование провели? Что я знаю о таких технологиях? Тут, вон, ещё серьёзнее, перенос сознания из тела в тело, да ещё во времени. Вон, я год в Аргентине прожил, работал, учился, тренировался, а как вспомнил, что срок подходит, то даже сомнений не было, быстро собрался, уволился и отбыл. Вот и получается, что отказаться я не могу, да и не хочу. А ведь это не народная война с немцами, где всё население Союза встало как один против захватчика. Вот там не было сомнений, а тут что я делаю? Мне вообще кажется, что желание отказаться от этой войны у меня вообще вычеркнули из чувств и эмоций. При этом крепла уверенность, что, отвоевав на этой войне, я смогу жить как захочу, делая, что пожелаю. И вот теперь меня гложет любопытство, кто этот неведомый игрок, что двигает меня как пешку? И будет ли у меня ещё шанс в случае гибели? А это не исключено, война идёт.

Хмыкнув, я приступил ко второму, рису с той же рыбой, лётчикам выдавали чуть большую порцию, чем всем остальным, так что в столовой я наедался. На самом деле не стоит воспринимать эти мои слова серьёзно, так, просто пища к размышлению, но всё равно все эти ощущения, что гложут меня, были несколько странными. Видимо, тут и мой характер, и характер Муна так переплелись, что и создали этот коктейль. Но я действительно хотел поучаствовать в этой войне именно против американцев, не южан, несмотря на все препоны спецслужб северян. Не смогли они выбить у меня это желание. Ладно хоть сознание осталось моё, как, впрочем, и твёрдое решение участвовать в Корейской войне. Тут в зал столовой с шумом вошли двое пилотов, они на транспортнике летали, за раз брали до шести раненых лежачих и столько же сидячих, пилот и штурман, видимо, только что прилетели, я слышал шум моторов минут десять назад. Здороваться те со мной не стали, утром на планёрке виделись, только приветливо кивнули, после чего устроились за столиком и стали требовательно смотреть в сторону разносчицы, видимо проголодались. А вот мне доесть второе не дали, что уж про чай вспоминать. Забежал санитар и велел срочно идти в радиоузел, вот я и побежал туда, похоже, что-то срочное. На радиоузле, а это была радийная машина, особист сидел, он и курировал отправку всех машин, что были закреплены за госпиталем по тем или иным координатам. Вот и сейчас, видимо, кто-то срочно вызвал санитарный самолёт.

– Быстро, молодец, – рассеянно сказал тот, когда я подошёл к нему. – Значит, доставай карту… Теперь смотри, вот тут наши танкисты прорвали оборону и ушли в рейд по территории противника, захватили мост через реку, заперев в кольце несколько частей южан. Попытки отбить мост уже предпринимались, и их пресекли с большими потерями для противника. Там сейчас несколько раненых, в основном ожоговые ранения, а у нас ожоговое отделение есть, тяжёлый транспортник послать я не смогу, но ты доберёшься.

– Глубоко в тылу противника? – задумался я, нахмурившись. – Да меня же сшибут ещё на подлёте, тут ночью нужно вывозить, а не днём.

– Не доживут раненые до вечера, сейчас их нужно.

– Хорошо. Какие сигналы опознания?

– Две красные ракеты. И да, туда будет ещё один самолёт отправлен того же типа, что и у тебя, только от другого госпиталя. Там тоже есть ожоговое отделение. Кроме ваших самолётов там никто не приземлится и не взлетит.

– Понял… Вопрос есть. Если они в тылу и отрезаны от снабжения, не стоит ли мою машину использовать для доставки припасов, остро необходимых им?

– Хороший вопрос, я уточню у командования начёт него.

– Ну, я полетел?

– Удачи, – кивнул тот.

Добежав до самолёта, я забрался в кабину и с помощью дежурного механика запустил мотор. Тот уже был развёрнут, так что, выкатившись на взлётную полосу и после недолгого разгона, поднимая за спиной клубы пыли, я поднялся в небо и, слегка довернув, полетел к танкистам, что ожидали помощи. Выше ста метров я не поднимался. Внизу виднелись войска, а дальше передовая. Не долетая, я поднялся на километровую высоту и перелетел линию фронта. Судя по стуку, редкому, по самолёту всё же стреляли, но в меня не попали. Дальше я снизился и так на бреющем оказался на месте. Почти сразу я обнаружил четыре дымившихся на дороге «тридцатьчетвёрки». У одной башни не было, снесло детонацией боекомплекта. Одно радовало, не зря погибли танкисты, у противника позиции замаскированной противотанковой батареи были перемешаны с землёй, да дымили два танка, вкопанных в землю по самую башню. Тут я и обнаружил часть танкистов, что с десантом захватили мост, он чуть дальше был, и тут же, когда взлетели в небо две красные ракеты, я обнаружил обломки разбитого самолёта. Такого же По-2, как и у меня. Тот второй, похоже, не долетел. Посадка прошла удачно, несмотря на отвратительное качество дороги, на которую пришлось заходить, и, развернувшись, я не стал глушить мотор, а пронаблюдал, как из подъехавшего грузовика, трофей, похоже, стали выгружать раненых. Пришлось помочь, открывая грузовой отсек и показывая, как укладывать. Вместились двое раненых, те только стонали в забытье, отчётливо запахло горелым мясом, соляркой и ещё чем-то. Танкисты были, остатки комбинезонов были прижжены к коже, это уже работа для хирургов. Ещё один раненый устроился сидя на месте врача.

Медик, что был с десантниками, сообщил, что трое не дождались моего прилёта, а этих у меня хоть есть шансы довезти. Кстати, лётчик-китаец второй машины был жив, его подбили где-то тут рядом, отчего тот, скажем так, рухнул на землю рядом с дорогой. Сам остался жив – помят, но не более. Он тоже подбежал, взвалив на плечо парашют, и попросил довезти его до наших. Места не было, но вдвоём мы еле-еле втиснулась в кабину. Парашют он на крыле закрепил, не хотел бросать подотчётное имущество. В общем, взлететь мы смогли, хотя и с трудом, неудобно управлять, да ещё этот парашют на аэродинамике сказывался, тянуло влево. Подняться я успел на полтора километра, когда мы благополучно пересекли линию фронта, после чего пошли вниз, до госпиталя было не так далеко, час лёта. Всё бы нормально было, но китаец пару раз пытался взять управление у меня, пришлось серьёзно намекнуть ударом локтя под дых, что этого делать не стоит. Больше не мешал управлению. Дальше, после благополучной посадки, китаец с парашютом куда-то делся, а я сразу доложился особисту, который подошёл с санитарами. Тот выслушал мой доклад, нахмурился, узнав о потере одного санитарного самолёта, и направился к привезённому мной лётчику. Раненых уже унесли, в операционные. Мне же не до этого было, осмотрел машину, найдя пулевые отверстия, видимо южане из винтовок по мне палили, терпимо, потом, пока проводил обслуживание, заправщики залили топливо, поэтому сообщил особисту о моём втором рейсе – успею, – тот дал добро, и я снова поднялся в небо.

Моего возвращения не ждали, их почему-то не предупредили, но обрадовались, когда я появился, облетев позиции стороной. Попадать под ту же зенитку, под которую попал китайский лётчик, мне не хотелось, а тот примерно показал, где та стояла. Он её даже рассмотрел, автоматическая спаренная, в кузове подбитого грузовика у уничтоженной с воздуха колонны. Точно подбитого, солидно его перекосило. Снова три раненых, двое обожжены, в сознании, стонали сквозь зубы, третий на место врача, и ещё одного паренька из десанта пытались всунуть ко мне в кабину, с простреленной ногой. Они смогли его посадить так, чтобы тот мне не мешал во время полёта. Видели, как я китайца вывозил, вот и решили таким образом ещё одного раненого отправить, уговорив меня. Парнишка постоянно стонал и скрипел зубами, во время полёта я не раз беспокоил его ногу, но долетели без проблем, тот даже в сознании был, хотя и сильно бледен. Даже слабо улыбнулся мне, когда мы совершили посадку. Санитары не ожидали появления четырёх раненых, так что десантника унесли вторым рейсом. После доклада особисту и заправки самолёта, уже стемнело, я снова вылетел, танкисты были предупреждены о моём ночном прилёте и обещали подсветить дорогу.

Следующие две недели я практически и не покидал кабину самолёта, спал урывками, накапливая усталость. Однако и мой «кукурузник» накопил усталости не меньше, потому как старший механик нашей эскадрильи, осмотрев его после очередного вылета, когда меня гоняли два «мустанга», изувечив плоскости, твёрдо сказал: на ремонт. И крылья от дыр заделывать, и двигатель перебрать, масло травить начало, заметно потеряв в мощности. В общем, так я и остался без машины, и пошёл отсыпаться в палатку рядом с госпиталем. Это для нас поставили, десятиместную, одно место за мной числится. Вот только поспать мне не дали.

Проснулся я от того, что меня тормошили. Спал я в одних трусах, накрывшись лёгкой простынёй, жарко всё же, поэтому, увидев над собой смущённую санитарку, протирая глаза сел, хрипло ото сна спросив:

– Что случилось?

– Зовут, – только и сказала та.

Уже близился полдень, судя по стоявшему солнцу, часы стояли, я их завести забыл. Но по солнцу проспал я часов пять, около шести. Поэтому, позевывая, оделся и направился к особисту, если кто что знает, так это он. Про то, что фронт вот-вот рухнет, я уже был в курсе, американцы рьяно взялись за дело, перебросив несколько своих и британских частей, и наши уже постепенно начали отходить. Господство в воздухе также переходило к противнику. Спасибо палубной авиации с авианосца.

Тот меня и звал, как я и думал. Сидел особист у радийной машины за столиком, под навесом, и курил, пуская дым. Когда я подошёл, тот не предложил сесть как обычно, а с ходу спросил:

– Ты американский истребитель «Мустанг» знаешь?

– Даже очень хорошо. В нашей лётной школе такой был.

– Это хорошо. У нас в эскадрилье переизбыток пилотов, но нет свободных машин, а тут запрос пришёл на пилотов, кто знает эти «мустанги». Несколько их захватила наша рейдовая группа, ворвавшись на аэродром противника. Отогнать или уничтожить их не успели. В наших руках пять истребителей оказалось, целых. В ремонтном ангаре их нашли. Два пилота нашлись, мне предложили поговорить с тобой на…

– Я согласен, – перебив того, сразу ответил я.

– Отлично. Сейчас радирую, что ты вылетаешь. А твою машину примет Чен – спасённый тобой пилот. Всё равно ему пока летать не на чем, механикам помогает с обслуживанием. Сейчас иди отдыхай, я вызову, когда за тобой прилетят.

Вернувшись в палатку, я не смог уснуть, полученное предложение взволновало меня. Ещё бы не взволновать, это то, к чему я стремился. Сразу унеслись все сомнения прочь. А сомнения были, как же без них. Например, напомню, я не понимал своего устремления воевать в этой войне. А не было у меня по факту никаких стремлений, зачем мне эта война? Идеи не было, мечты, кроме желания насолить американцам – ничего. Я же не Мун, который горел мщением за своих родных и с охоткой бы повоевал за северян. Мне родители Муна были безразличны, хотя я видел из памяти Муна, что они действительно были достойными людьми и любили своих детей. За таких мстить не зазорно, но они мне всё же были чужими людьми, как и воспоминания Муна о них. Поэтому сама война в Корее, корейцев с корейцами, не очень интересовала. И восстановить историческую справедливость и объединить обе области я считал правильной причиной, чтобы развязать эту войну. Однако сам я спокойно работал пилотом санитарного самолёта и вывез за это время порядка восьми десятков человек, шестерых, к сожалению, довезти живыми не удалость, четверо умерли от ран во время полёта, двое от пулевых ранений, полученных при пересечении линии фронта. Меня грела ненависть, не сжигала непримиримым огнём, а именно грела, когда мягко, когда жёстко, но не обжигая. Именно поэтому я летал и ждал, когда-нибудь придёт и моё время. Я же дал себе слово, что буду воевать в Корее с американцами от начала до конца. При желании и на остальных войнах, где те будут участвовать, естественно на другой стороне, а слово, тем более данное самому себе, нужно держать. Я уже пошёл на принцип, именно это и заставляет меня появляться здесь, в Корее, и воевать, и я не сверну с этого пути, слово надо держать. Это предложение, что озвучил особист, как раз было первой ласточкой на моём пути. Это хорошо, главное удержаться, а дальше война начнётся с таким ожесточением, что в её топку будут бросать всех, несмотря на звания, вероисповедание и гражданство. А уж когда Китай и СССР вступят в войну, война сметёт с территорий Кореи практически всё. Чудо, что население выживет. Частично, по крайней мере.

Как-то я умудрился заснуть. Разбудил меня рёв самолёта, поэтому, быстро собрав вещи, вещмешок и походную сумку, а меня хоть и поставили на довольствие, но единственное, что я получил, это лётный комбинезон в единственном экземпляре, ремень да обувь. Личное оружие не выдавали, мол, санитарам оно ни к чему, лётчикам так тем более. Может быть, только у экипажей других самолётов они были, а с меня хоть и взяли присягу, и я даже поступил на службу, а я не был вольнонаёмным, всё равно не выдали. Подозревали. Глупо, как мне кажется, сколько уже летаю, а как-то неприятно это недоверие. Так что все выданные вещи на мне, а личные я прихватил и, держа в руках направился к лётной полосе, где разворачивался связной трёхместный самолёт. Одно пассажирское место было занято, видимо ещё одним лётчиком, я забрался на свободное место в грузовой отсек, оно лежачим было. Попрощаться с особистом не забыл, как и с механиками, и уже через пару минут, без дозаправки, видимо не требовалось, наш самолёт поднялся в воздух, а через полтора часа мы совершили посадку на захваченном аэродроме. Первое, что я услышал, когда с вещами вылез из грузового отсека самолёта – пилот спешил, ему вернуться надо, и двигатель он не глушил – это далёкие и редкие выстрелы. Били винтовки, протарахтел автомат, и гулко ударила танковая пушка. Ничего себе, это нас что, на передовой высадили? Я даже и не узнал, где нахожусь, местность незнакомая.