Текст книги "Корейский вариант: Корейский вариант. Время сурка. Сеятель"

Когда состав покинул город, все как будто сговорились, стали доставать снедь. Я тоже не стал отрываться от коллектива и достал, что есть. В принципе, у всех одно и то же, разве что у моих попутчиков, а они из Владивостока, была ещё варёная курица. Совместный завтрак, а время было десять утра, как-то нас сблизил, мы уже не были такими чужими, ну и дальше, общаясь, так и ехали. Насчёт гитары меня не трогали, видимо поверили, что я играть только учусь, что было правдой, знать пару аккордов – это не уметь играть. Исполнить простенькую мелодию вроде Высоцкого я смогу, а более серьёзное уже нет. Хотя и слух есть, и желание, а времени научиться не было. На пенсию вышел, уже и желания не имелось. А сейчас, действительно, чего не поучиться? Остальные тоже гитары в руках не держали, так что на мою чёрную лакированную красавицу особо внимания не обращали. Зато когда я рассказал анекдот на тему о поезде, смеялись от души:

– Ночью в купе, голос с соседней полки: «Мамаша, ну сколько же можно: “Миша, пись-пись, Миша, пись-пись!”» – «А, что я могу сделать, ребенок ну никак пописать не может сходить!» – «Зато я двадцать раз уже бегал!»

Смеялись все, этого анекдота тут ещё не знали. Почти сразу выяснилось, что я знаток множества свежих анекдотов, два часа непрерывного смеха, отчего к нам перебралось уйма пассажиров из соседних купе, привлечённых шумом, пока вытиравшая слёзы Елена Павловна не попросила прерваться, а то у неё уже скулы сводит и сил не хватает. Тогда я лёг на свою полку, взял гитару и сделал перебор, стал наигрывать вхождение песни «Разговор в поезде», да и саму исполнил. А когда я закончил, Пётр Ильич с укоризной произнёс:

– А говорил, не умеешь.

– Так пару аккордов всего.

– Интересная песня, необычная. Кто написал? Я её не слышала, – спросила женщина, что слушала меня, встав у открытых дверей. Она там не одна стояла.

– Не знаю, я просто слышал, и повторил.

– А ещё что знаешь? – спросила она же.

Подивившись такому интересу, было заметно, что она его проявляет чуть ли не больше остальных, которые тоже попросили спеть что-нибудь интересное, я согласился.

– Есть ещё одна, весёлая. Называется «Разговор в цирке».

Изменяя голос под мужчину и женщину, я так пародировал и весело играл, что хохотали и в купе, в нём человек восемь сидело, и остальные в коридоре. Последние даже зааплодировали, настолько им понравилась песенка. Ну, а я продолжил репертуар, попытался сыграть «Чёрного кота», на мой взгляд получилось откровенно плохо, но людям понравилось, и играл, играл те песни, которые мог исполнить, не опозорившись, как с «Чёрным котом», и что самому нравилось. Особенно «Лебединая верность» произвела впечатление. Я столько тоски и боли в голос напустил, что понял, переборщил, не только женщины и девчата из слушательниц сидели со слезами на глазах, но и мужчины. Дальше меня пригласили в соседнее купе, выступить там, и я ушёл, меня обещали колбасками накормить, купе чисто женское, и я не удержался. В купе набилось так же полно народу. Усевшись у окна, мне дали побольше места, я громко сказал:

– Анекдот! Значит, Министерство путей сообщения решило в купейных вагонах сделать разделение по половому признаку, мужчинам отдельное купе, женщинам своё отдельное. Один мужичина решил купить билет в женское купе, доволен, заходит, а там три мужика сидят, ухмыляются. Один говорит: «Что, тоже в женское купе билет купил?»

Женщины смеялись больше и дольше, игриво стреляя глазками на мужчин. Ну, а я стал петь песни про любовь, как и просили. Репертуар я помнил приличный, думаю, на весь срок хватит, а то, вон, вроде как пассажиры из соседних купе потянулись. Эй, а где мои колбаски?..

Ступив на восьмой день на перрон в Москве, я счастливо осмотрелся и, вдохнув воздух столицы, энергичным шагом направился в сторону выхода с вокзала. На маршруте «Казань—Москва» я не совершал такую ошибку, как играть на гитаре. Шесть дней играл, пальцы саднят, почти без кожи остались, стёр, это в последние дни и остановило энтузиастов. Однако что меня порадовало, такая обширная практика помогла мне привыкнуть к гитаре, научиться владеть голосом и выступать перед публикой, что тоже было непросто. И да, все эти дни я присматривался к пассажирам нашего вагона, был разный люд, военные, гражданские, особых подозрений ничто и никто не вызывал, так что думаю, если гостя с самолёта и ищут, то не меня.

Сейчас же, покинув территорию вокзала «Северный», а народу тут хватало, лавируя между прохожими, я направился к остановке, потому как искать извозчиков, а после войны легкового транспорта хватало, как и таксомоторов, включая трофейную технику, было бессмысленно. Те, кто успел раньше, всё разобрали. Я это понял, ещё выходя из вокзала, окидывая полную людей площадь и мельтешение уезжающих машин. В общем, будем думать, как добраться до гостиницы. А я решил поселиться в гостинице «Метрополь». Хотя бы попытаюсь. С отсутствием документов, думаю, это будет сложно, если учесть, что в ней жили также иностранцы. Скорее всего, попросят на выход, но вежливо, прислуга там была вышколена. Сам я в этой гостинице никогда не жил, хотя в Москве мне бывать приходилось не раз, в основном служебных хватало. С семьёй немало ездил, тогда бронировали номера в обычных гостиницах. Один раз в гостинице «Националь» жил, я уже тогда подполковником был, но это было именно один раз. А сейчас я твёрдо настроился на «Метрополь». Раз я в Москве и прибыл сюда не развлекаться, а по делу, то, думаю, проживание в её номерах скажется. Да и вообще хотелось. Когда ещё такой шанс будет? Хм, если только в остальных эпизодах.

Отойдя от вокзала подальше и покинув площадь, я встал у края проезжей части и поднял руку, пытаясь остановить машину. Остановку я решил игнорировать. Одно дело без багажа город изучать, на трамвае кататься, другое дело – на авто. Всё же последние дни выдались тяжёлыми. Восемь дней в тесном помещении в присутствии других людей, всё это в жару, пот и вонь, было трудно. В общем, я хотел побыстрее залезть в ванну, ну или душ, и смыть ту корку грязи, что ощущал на себе. Так что когда машина остановилась, я отрывисто сказал в открытое окно:

– Гостиница «Метрополь». Червонец.

– Садись, – кивнул водитель и, цыкнув зубом, стартовал с места, когда я сунул вещи на заднее сиденье и сел сам на переднее.

Машина мне эта была знакома, «Опель-капитан», двухдверный вариант, голубого цвета. Я и сам, было дело, катался на подобной машине. Водитель доставил меня к месту назначения быстро, так что заработал честно. Калымил тот, видимо, так на машине начальника, под козырёк наряд на сегодня подсунут был, я видел, что машина из гаража министерства лесного хозяйства. Забрав поклажу, я направился ко входу гостиницы, с интересом осматриваясь. Правда, сейчас меня занимало только одно – ванная.

Швейцара на входе не было, да и вообще я их ни разу не видел, хотя вроде даже в советское время такая профессия имелась. Поставив чемодан, я открыл тугую дверь и, придерживая её ногой, прошёл в фойе, направившись к стойке регистрации. Стоявшая там дама, лет тридцати пяти, очень красивая и строго одетая, в женский костюм, с интересом рассматривала меня. Я подошёл к стойке и сказал, поставив чемодан и саквояж у ног, гитара всё так же за спиной висела:

– Я бы хотел снять номер. Обязательно с ванной. Восемь дней в поезде… это всё же сказывается. Ванную хочу.

– Молодой человек, – едва заметно улыбнулась та, разглядывая меня. – Наша гостиница международного класса. Тут останавливаются знаменитости, иностранцы.

– То есть я не советский человек, я не достоин тут жить? Какая разница – гостиница как гостиница.

Подошедший мужчина, также в строгом костюме, кстати, сразу видно, пошив качественный, отличный портной работал, уточнил, о чём мы так спорим, пусть негромко, но вполне экспрессивно. Администратор и пояснила, в чём дело, на что тот спросил у меня:

– А откуда вы знаете о нашей гостинице?

– Я к дяде приехал, перед отправкой телеграмму дал. А он, оказывается, ещё две недели назад в санаторий МГБ уехал. Будет только через двенадцать дней. Я решил в гостинице переждать, тут поживу. Я у прохожего спросил, где ближайшая гостиница, он мне вашу показал. А что не так?

– Над вами немного пошутили, – пояснил мужчина, что с непроницаемым лицом слушал всё, что я говорю. – Всё же если бы вы и могли поселиться у нас, то забронировав номер за два месяца.

– Ни за что не поверю, что у вас резерва нет, – сощурив глаза, недобро посмотрел я на мужчину.

– И всё же. Прошу покинуть фойе нашей гостиницы.

– Хм-м… – протянул я, после чего уверенно сказал: – Всё же будет по-моему. Значит, так, вот у вас стоит телефон, звоните оперативному дежурному МГБ по Москве и дайте трубку мне.

– Молодой человек!.. – с напором начал говорить мужчина.

– У вас должны быть контакты, не могут не быть. Вы там вторую зарплату получаете. Давайте звоните, иначе я сообщу о вашем противодействии.

– Звони, – кивнул тот администратору.

Когда та быстро протараторила телефонистке, какой номер требуется, я взял протянутую трубку и услышал:

– Дежурный МГБ по Москве и Московской области, старший лейтенант Панкратов, слушаю.

– Добрый день. Меня Фёдором зовут. Я хочу поселиться в гостинице «Метрополь», но меня не селят, про какую-то бронь говорят. Попросите местных сотрудников поселить меня в резервный номер, что обычно держат для непредвиденных случаев. Я такой случай и есть. За это я помогу вам. Я был свидетелем посадки транспортного самолёта под Хабаровском с южнокорейскими опознавательными знаками. Могу рассказать, что видел. Сегодня прибыл на «Северный» вокзал из Казани. Туда из Хабаровска. Как видите, за такую информацию я прошу не так и много. Всего лишь номер в гостинице и ванную. И да, будете отправлять оперативника, пусть приходит через час, когда я из ванны вылезу.

– Ваше сообщение принято. Можно узнать ваши данные?

– Э-э-э… Запишите как Иосиф Виссарионович… э-э-э, Грозный, пятнадцать лет. Настоящие данные я всё равно сообщать по телефону не буду.

– Принято. Передайте трубку местным работникам.

– Держите, – протянул я трубку мужчине, который с интересом меня слушал.

О чём ему говорили, я не слышал, но тот положил трубку на аппарат и велел оформлять меня.

– Документов нет, – развёл я руками, когда их попросили. – Регистрируйте так, по псевдониму. Да, по поводу обеда. Заказ можно сделать, или тут дежурные блюда?

– Можно сделать заказ, – кивнула та, что-то быстро записывая.

– О-о-о… – в предвкушении потёр я руки. – Значит, так, начнём с классики. Борщ с пампушками, отдельно с дольками чеснока, зеленью и копчёным салом в комплекте. Потом на второе картофельное пюре с котлетой по-киевски и подливой. Двадцать шесть лет… нет, двадцать семь лет не ел эти блюда. Эх, заказал бы ещё, но это бы осилить. Ещё кисель хочу, кисель тоже давно не пил. Ностальгия. А теперь давайте ключ от номера. Быстро, быстро.

Меня провела в номер горничная по этажу и, пока расстилала бельё, я быстро разделся в ванной комнате, выкинув в зал с кроватью грязное бельё и одежду, всё это она отнесёт в прачечную. Кроме этого выложил свой костюм, попросив погладить его, а туфли начистить. И поскорее, чтобы через полчаса, когда я из ванной выйду, всё было готово. А сам, аж подвывая от удовольствия, залез в ванну да встал под душем. Да, вещи я с собой занёс. Ещё не хватало, чтобы кто-то кроме меня в них рылся. По поводу мочалки, мыла и шампуня, ванная комната всё это имела, и я, нисколько не смущаясь, воспользовался оснащением. Потом полотенцем вытерся до скрипа кожи и, надев трусы и майку, отнёс все вещи в комнату. Кстати, мой костюм, аккуратно и качественно выглаженный, уже висел тут, на плечиках в шкафу. Успела всё-таки, молодец. Достав костюм, надел штаны, носки, туфли, потом накинул рубаху и жилетку, вывесив демонстративно цепочку от часов на виду, а сами часы в кармашке, и их подвёл да завёл. Часы, как и цепочка, были серебряными. Поправив воротник, я осмотрел себя в зеркало и кивнул – смотрюсь на все сто, только причесаться нужно, волосы влажные во все стороны торчат. Сходив за расчёской и вернувшись к зеркалу, я расчесал волосы, уложив их в причёску, с уже длинной чёлкой. А смотрится такой стиль. Увидел у кого-то, решил повторить, и вижу, что к моему типу лица он очень идёт, красиво смотрится. Теперь только такую причёску буду в каждом эпизоде носить, привык уже к ней.

Достав из саквояжа кольт, я проверил его и снарядил. Именно в это время и раздался стук в дверь. В щёлку они, что ли, смотрели, чтобы так подгадать?

– Кто? – спросил я, подходя к двери и, не открывая, вслушиваясь в ответ.

По выходе из ванной я запер дверь на щеколду, так что попасть внутрь было сложно, если только дверь выбить. Ответили мне почти сразу, сообщив, что из управления МГБ по Москве, некто капитан Глушко. Откинув щеколду, я распахнул дверь, продолжая на одном пальце крутить тяжёлый пистолет, с интересом рассматривая сразу напрягшегося мужчину, ему лет тридцать пять было, ну, может, чуть старше. Тот пистолет сразу у меня заметил, не мог не заметить, да и взглядом меня окинул мгновенным, профессиональным, оценивающим. Помню, смершевцы так смотрели. Слева от капитана стояла горничная, это она мне в номере помогала освоиться и погладила одежду, а справа молодой паренёк. Я на него глянул и сразу решил – стажёр. Этот нервничал больше всех, хотя старался казаться взрослым, невозмутимым и бывалым.

Возникла несколько неловкая пауза, они не знали, как реагировать на меня такого красивого, а я вопросительно смотрел на них, поэтому и пришлось нарушить тишину:

– Ну, вы документы-то покажите хоть какие-нибудь?

– Да, извините, – капитан достал удостоверение, паренёк суетливо повторил его движения, и я, слегка наклонившись, подался вперёд и с прищуром изучил удостоверения.

Паренёк не стажёром был, курсантом, видимо практика у них, а капитан и верно оказался Глушко.

– Ну, проходите, чего вам в коридоре стоять.

Ничуть не смущаясь и не опасаясь, я повернулся к ним спиной и прошёл в комнату, бросив пистолет в открытый саквояж, после чего взял запасной магазин и стал снаряжать его патронами. Меня от этого стуком и отвлекли.

– Кхм, – прочистил горло капитан, курсант прикрыл дверь, оставив горничную в коридоре, и встал у двери, прислонившись к ней спиной и скрестив руки на груди. – Я так понимаю, спрашивать, кто прилетел на самолёте, уже не стоит?

– Вы правы, это был я, – кинув на него взгляд, полный веселья, улыбнулся я. – Вам, как вы понимаете, ничего говорить не буду, уровень у вас, скажем так, не тот, но как посредник вы мне подходите. Я сейчас в ресторан спущусь, кто давно на родине не был, тот поймёт, что такое ностальгия и русские блюда, отрывать от этого меня не советую. В общем, я есть хочу. Борща. Вы за это время свяжетесь со своим начальством и передадите мои условия для контакта. Говорить я буду только с Берией, так как знаю его как крайне приличного человека и в верности его товарищу Сталину нисколько не сомневаюсь. К тому же он не участвует в заговоре об убийстве Сталина, его тоже ликвидируют. Думаю, этого хватит, чтобы вам, пока я обедаю, выйти на связь с начальством и получить другие распоряжения. Да, телефоном пользоваться не советую, информация не та, чтобы пускать её через такую ненадёжную связь. Ваш помощник за время вашего отсутствия сможет меня со стороны поохранять, чтобы ничего не случилось, если это вас успокоит.

– Что было в самолёте?

– Мешки, на ощупь – с какими-то документами, два ящика и два трупа. Один в кресле штурмана, другой на полу кабины. Уходя, я прикрепил листок на дверь с предупреждением, – вежливо ответил я на вопрос капитана. – Да, сразу уведомлю вас, что если американцы узнают о том, что самолёт у вас, могут и до сброса ядерного заряда довести ситуацию. Было уже такое. Я не знаю, что за груз в самолёте, но он был им особо важен, поэтому и прошу принять меры безопасности. Никто не должен знать, что это за самолёт сел под Хабаровском и откуда прилетел.

– Хм, учтём. Документов при вас, как я понимаю, нет?

– Поддельные японские, в Японии купил. Пользовался. Пригодились.

– Мне нужно их осмотреть и досмотреть ваши вещи.

– Да, пожалуйста.

Отложив всё оружие в сторону – два ножа, пистолет, револьвер, пачки патронов и одну гранату, на которую была намотана леска для растяжки, – позволил капитану осмотреть мой багаж, что тот сделал очень тщательно и профессионально, покосившись на оружие. Трость я ему не демонстрировал, лишь опирался на неё двумя руками. Также он осмотрел шкаф, обстановку в номере и в ванной комнате. После этого что-то прошептал помощнику и лично сопроводил меня вниз в зал ресторана и ушёл, а курсант остался, сел в стороне, наблюдая оттуда за мной. Да, перед уходом из номера я демонстративно убрал в карман пиджака револьвер и, постукивая наконечником трости о пол, проследовал к лестнице. Меня на втором этаже поселили.

Официантка, узнав, из какого я номера, уточнила по меню, уже всё было готово, так что принесла первым борщ со всем, что я заказывал, и нарезанное копчёное сало было, так что я стал есть. Не жадно, захлёбываясь слюной, как хотелось бы, а аккуратно, культурно, в ресторане я был не один, слышались речи на разных языках, включая американский. Именно американский, с таким акцентом только они говорят. Везде они, сволочи, и тут аппетит мне испортить гады хотят. Однако я не стал обращать внимания на это и весь ушёл в приём пищи. После борща и картошечка с котлеткой подоспела, с пылу да жару. Ум отъешь. Вроде уже и наелся, но и их съел все, а потом киселём запил. Хорошо-то как, только тяжело.

Сейчас платить ничего не нужно было, это всё внесут на счёт номера, который я сразу оплатил за два дня, и направился к выходу. Паренёк, под присмотром которого я всё это время был, проследовал за мной в отдалении. Только остался тот в коридоре. В номере всё было так же, как я оставлял, хотя у меня и мелькнула мысль демонстративно установить растяжку. Не хотелось, чтобы ещё кто-то рылся в моих вещах, капитан это одно, тут я разрешил, а чужаки – мне этого не нужно. Поэтому ничего делать я не стал, а сейчас, вернувшись в номер, увидел на столе приёмник, подключённый к радийной розетке. Слушая какую-то передачу, кажется, про сельское хозяйство, почистил зубы после еды и лёг на кровать. Теперь оставалось только ждать.

В том, что меня сразу отведут к Лаврентию Палычу, я сильно сомневался, но поговорить с его доверенным человеком, думаю, станет возможным, с тем, кому тот доверяет. Потом уже, думаю, будет понятно, что делать дальше. По крайней мере, страха или неуверенности у меня не было. Не получится – будет новый эпизод. Да и страх – это то чувство, которое у меня практически атрофировалось. Правда, вспышка страха, или скорее ужаса, всё же была, когда огонь ревущей стеной охватывал палату за палатой и добрался до нас. Пожалуй, это был единичный случай, когда я не справился с собой, а так опытами на американской базе я был закалён до атрофии этого чувства. На одной злости выживал, ненависти той же. Так что меня испугом или пытками не проймёшь, я всегда смогу начать сначала. Только вот сомневаюсь, что в следующих эпизодах Союз будет на первых ролях, как сейчас.

Пришли за мной довольно быстро. Группа офицеров, двое в гражданке, трое в форме. Велели сдать всё оружие, я выполнил их просьбу. Они же вещи и несли, я только гитару, после этого меня отвезли в то самое здание на Лубянке, где дежурный, что принял мои вещи по описи, включая гитару, осмотрел меня, а меня уже похлопали и обыскали, попросил посмотреть трость, которую я продолжал крутить пальцами. Да, часы у меня забрали, мало ли внутри взрывчатка.

– Не стоит утруждать себя подозрениями, они небеспочвенны, – улыбнулся я майору, что всем тут командовал, и показал клинок внутри трости, протянув её одному из офицеров. – Прошу быть с ней предельно аккуратными, я надеюсь получить её обратно. Меня этим клинком уже убивали. Память.

Тут я немного слукавил, убили меня другой тростью, но и эта мне была дорога. Закончив со мной, вещи убрали в одно из помещений, вроде склада для хранения, и в сопровождении двух бойцов, по походке и повадкам опытные силовики, провели в один из кабинетов на втором этаже. Ну, как я и думал, в кабинете Берией и не пахло, а сидел полковник за столом. Привычно сидел, как хозяин, кабинет был явно его рабочим. И был тот не один. Двое мужчин, тоже в форме, и предположу, что они и ведут то дело по прилёту самолёта и поиску меня. Больно уж их взгляды, что скрестились на мне, были… непонятными. Не смог вот так с ходу расшифровать. Ладно, будем и дальше импровизировать. Мне нужно пообщаться с реальными правителями страны, точнее с правителем и его ближним помощником. Я в курсе, что сейчас МГБ руководит Абакумов, личность во многом противоречивая и откровенно враждебная тому же Берии. Отголоски всего этого даже до меня донеслись. К сожалению, быстро выйти на руководство без помощи Абакумова вряд ли получится, а тот довольно своеволен. В общем, я рисковал.

– Проходите, присаживайтесь, – указал полковник на свободный стул.

Когда я устроился, сначала проверив стул – к полу не прибит, на вид крепкий – и пододвинув к столу, посмотрел на обоих оперативников, что сидели напротив, и на полковника, сидевшего у меня по правое плечо. Стол был Т-образный.

– Меня зовут полковник Комаров Владимир Иванович. Меня назначили старшим по расследованию вашего появления в Москве, а также по попытке проникновения в столицу нашего государства.

– Комаров… Комаров… Комаров?.. – повторяя, я поднял глаза к потолку и стал вспоминать, где мне встречалась эта фамилия. – Вспомнил, Комаров, обвинялся в фабрикации дел… Расстрелян. Дело плохо, как я смотрю, мясников сразу прислали.

– Что ты там бормочешь? – нахмурился тот.

– Он пробормотал, что вас расстреляли за фабрикацию дел, – с готовностью сообщил один из следователей.

– Шутник, – ещё больше нахмурился тот. – Кто такой? Цель прибытия в нашу страну? Задание?

– Для начала, – спокойно сказал я, – своё имя сообщать я вам не буду. Если сюда войдут товарищ Сталин или товарищ Берия и разрешат мне рассказать что-либо, я их послушаюсь, в ином случае нет. Ваш Абакумов мне тоже не авторитет, тем более ему и так недолго осталось. Тот ещё палач. Поэтому я сразу говорю, общаться, нормально поговорить, я готов с выше озвученными товарищами. С вами это делать не буду, и сомневаюсь, что вам удастся меня уговорить. Пытки тоже не помогут, уже пытались. По поводу цели прибытия. Личная встреча с руководством Советского Союза. По поводу задания… даже и не знаю, что сказать. Я сам от себя прибыл, и если задание и получал, то от самого себя, и оно тоже вас не касается. Суть моего задания услышат только ранее озвученные личности. Вроде ответил на ваши вопросы?

– Да он издевается?! – зло сказал полковник.

– Какие вопросы, такие и ответы, – пожал я плечами. – Вас же направили ко мне узнать, что я говорил о покушении на товарища Сталина, ну и по поводу самолёта с грузом. По самолёту скажу так, груз мне неизвестен, но американцам он очень нужен, так что самолёт для меня был всего лишь средством передвижения. По поводу же покушения, то оно будет, пусть и замаскированное под инсульт, препараты американские дипломаты уже заказали у себя в стране для передачи его своим ближним агентам, пока ещё подбирающимся поближе к товарищу Сталину. Некоторые уже приблизились. Это всё, что я скажу. Остальное не для ваших ушей. Дальше или Берии, или Сталину. Потому что из всех я тут доверяю только им одним.

– А нам, значит, нет? – спросил полковник.

– Нет. И да, моя информация имеет государственное значение высшего порядка. Боюсь, если я открою рот или даже вы что-то узнаете под пытками, вы будете просто ликвидированы как опасные свидетели. Не ваш уровень, прошу понять и простить.

Один из неизвестных следователей, который так и молчал за всё время нашего разговора, задумчиво почесал бровь и предъявил удостоверение. Очень серьёзное удостоверение, которое я видел впервые жизни. Ни много ни мало, а личного порученца товарища Сталина. Фактически в кабинете присутствовали его глаза и уши. Понятно, информация о самолёте достигла таких высот, что не могли они не отправить своего человека, чтобы из первых рук узнать, что вообще происходит.

– Хм, красивое удостоверение. В первый раз такое вижу, – доброжелательно сказал я. – Мы можем остаться одни и проследить, чтобы кабинет не прослушивался?

– Это возможно, – кивнул тот и приказал: – Оставьте нас.

Полковник и второй следователь, или ещё кто, теперь уже и не знаю, молча встали и покинули кабинет, аккуратно прикрыв дверь.

– Я вас внимательно слушаю.

– Извините, но даже для вас эта информация излишня. Кто может дать разрешение на её оглашение, вы уже в курсе. Могу лишь сделать ясный намёк, если вы готовы его выслушать.

– Продолжайте.

– Что вы знаете о религии индусов?

Мой вопрос застал его врасплох, на миг выбив из колеи. Слишком явное удивление мелькнуло на лице, но оправился он быстро.

– Я далёк от этого.

– Религий в Индии хватает, но есть одна, которая мне в последнее время понятна. По их мнению, после смерти человека душа вселяется в тело собаки, кота или осла. Кем был человек в прошлом, тем станет и в будущем. Был человек свиньёй, станет свиньёй и в другой жизни. Это называется реинкарнация. Надеюсь, я понятно пояснил?

– Более чем. Я внимательно слушаю.

– Хорошо. Сам я об этой религии слышал в песне, и как-то значения не придавал до недавнего момента. Начнём по порядку. Себя в пример ставить я не буду, возьму любого жителя нашей необъятной страны. Например, фронтовика Ваню Иванова. Он попал на фронт в конце сорок третьего, а воевал справно, о чём имеет подтверждение в виде наград. Потом военная служба, где исправно тянул лямку до восемьдесят второго года, и вышел на пенсию в звании подполковника. Страшное грянуло в девяносто первом, Союз распался на его глазах. В то время Ваня жил в Клайпеде, Литве, и вдруг новое правительство независимого государства, что смотрело в рот американцам, повинным в развале любимой страны, объявило его оккупантом и врагом государства. А всего лишь бывший фронтовик, что воевал против нацистов и фашистов, не сдержался, когда выползшие на улицы столицы бывшие нацисты в форме СС маршировали по улицам Вильнюса, а школьники-мальчишки, бывшие комсомольцы, приветствовали их, вскидывая руки в нацистском приветствии. Он бросился с кулаками на этих недобитков. В результате арест – за то, что побил героев Литвы, суд и приговор десять лет, которые ему прибавляли за побеги и остальное. Да и враг личный объявился. Под конец этого ветерана передали американцам, которые на территории Литвы развернули свою тайную базу. Они ставили там опыты на русских людях, вырабатывая вирусы гриппа именно по геному русского человека, чтобы, запустив их, потихоньку уничтожать население бывших советских республик. На базе ставились опыты не только на пожилых, средний возраст был, беременные женщины, дети. Четыре года – четыре года ада в застенках базы, и этот Ваня умирает на столе при очередном опыте. С такой ненавистью в душе, что, видимо, произошёл сбой, и его душа вселилась в тело пятнадцатилетнего мальчишки-корейца, с полностью сохранёнными воспоминаниями. И теперь этот Ваня, подумав, что делать, решил, что нужно посоветоваться. Бывший подполковник, командир истребительного полка, двенадцать лично сбитых во время Отечественной войны и одиннадцать во время Вьетнамской войны, где он был советником. Воевал на МиГ-17. Ваня знает всё о новейших реактивных истребителях, штурмовиках и бомбардировщиках вплоть до восемьдесят второго года. И вспомните, что история, пока она ещё не пошла по иному пути, ему тоже известна.

– А Ваня – это, значит, ты? – хмуро спросил порученец, который только зло играл скулами, слушая мой рассказ.

– Я. Не дай бог кому-нибудь прожить то же, что и я. Я Сталина очень уважаю, но одного я ему никогда не прощу: то, что проявил мягкотелость простив предателей и тех, кто служил немцам и бандеровцам. Отсидев в тюрьмах, они вернулись в родные края в конце пятидесятых, и там продолжился террор, всё кровью залили. Горели дома, вешали учительниц, снимали кожу с участковых, и всё, что было как в войну. Всё это будет, будет и развал Союза, и, как это ни печально, мину под всё это заложила именно мягкотелость Сталина. Если будет возможностью с ним об этом поговорить, сделаю, но если интересует моё мнение, так я бы создал отдельную комиссию по ликвидации нацистских недобитков, виновных в разных преступлениях на территории нашей страны. Пусть они даже за рубежом, отправлять ликвидатора и убивать, убивать тварей, чтобы дрожали по углам, мочились в постели в страхе, пока их не настигнет кара! А всех тех, что по тюрьмам сидят, их просто закопать. Живьём! И не обращать внимания на мнение других государств, это наше личное дело. Не прощать никогда!

– Я понял тебя. Доказательства?

– Правильный вопрос. Я не так и много событий по сорок девятому году помню, что должны произойти, поэтому записывай. Конец июля будет ознаменован тем, что американцы выведут последние войска из Южной Кореи. В газете, помнится, это читал, да ещё замполит политинформацию устроил. Но про последнюю не помню, я там спал. Ещё там была большая статья о забастовках рабочих в Великобритании и Австралии. Но если нужно проверить меня быстро и качественно, можно просто позвать тех, с кем я служил или воевал. Уж они подтвердят мою личность. После разговора и воспоминаний.

– Фамилии? – карандаш снова замер над блокнотом, где тот делал пометки или записи согласно нашей беседе.

– Весь ИАП. Сто семьдесят девятый гвардейский истребительный авиационный Краснознамённый ордена Богдана Хмельницкого. Командир Ольховский. В этом полку воевал Кожедуб, только в другой эскадрилье.

– Хорошо, – записывая, кивнул тот. – Мне нужно будет отлучиться.

– Это я хорошо понимаю. Меня сюда с вещами привезли, но я бы предпочёл проживать или на служебной квартире, естественно под охраной, или в гостинице. Тот одиночный номер в «Метрополе» мне понравился.

– Об этом не может быть и речи. Конечно, все ваши слова требуют проверки, но пока вас отправят в служебную гостиницу, там вы будете проживать под охраной.

– У меня будет несколько просьб.

– Хм, вот как? – тот посмотрел на меня несколько неоднозначно, видимо мои слова ему не понравились. Я как бы условия ставлю, не по-советски это как-то.

– Не думаю, что они вас напрягут. Если вы представили ту жизнь, что прожил я, то поймёте, она мне не совсем понравилась, та, что после пенсии, и я бы хотел прожить несколько по-другому. Например, я всегда мечтал научиться играть на гитаре, но так и не сподобился. Слегка бренчу, но не более. А я хочу научиться играть хорошо, даже отлично. Так же с пианино. Я готов сотрудничать с Советским Союзом, для меня это естественно, как и дышать, но я также понимаю, что знания, что я несу государству, имеют огромное значение и потенциал. Поэтому и прошу немногого. Ещё мне также хотелось бы научиться фехтовать на шпагах. У меня трость с клинком внутри имеется, а умения нет. Ну и, пожалуй, я бы хотел поучиться навигации, по морским картам, и ходить под парусом. На больших судах, вроде баркасов или шхуны, но не крупных, многомачтовых. Одной, максимум двух мачт хватит. Не лодок. Очень желаю научиться, но тут настаивать не буду. Получится найти старого капитана или шкипера, чтобы он меня учил, просто отлично, нет – не страшно, научусь сам. У меня после реинкарнации память идеальной стала, легко учиться. Ещё я занимаюсь корейской борьбой, не мастер, но немного осталось. Зал бы для тренировок и партнёров для них же. Можно самбистов. Мне понравилось держать себя в форме.