Текст книги "Особняк на Соборной"

Тьфу, на вас!

Время настолько плотно закрыло эту фигуру, что сегодня вряд ли кто знает, кем был Коновалец. А между тем это один из стойких, убежденных и очень опасных врагов России. Еще в Первую мировую войну Коновалец воевал офицером австро-венгерской армии на Юго-Западном фронте, командуя подразделением, в так называемом, корпусе «Сечевых стрельцов», отличавшихся особой жестокостью. Ненависть свою Коновалец упрочил сидя в лагере военнопленных под Царицыном. Во время революции был выпущен, но уехав в Киев, тут же возглавил вооруженную борьбу против Красной Армии. За Коновальцем числилось немало карательных «доблестей» – в январе 1918 года он лично руководил казнью рабочих киевского завода «Арсенал», осмелившихся поддержать большевиков, за что был заочно приговорен красноармейским трибуналом к смертной казни.

Но Коновалец никакого внимания не обратил на этот приговор. «Тьфу, на вас!» – сказал он. А зря!..

…Сталин неслышно прошелся по кабинету, долго набивал трубку и только тогда спросил:

– Ну, и кто?

Ежов доложил, что акцию по уничтожению Коновальца проведет Судоплатов Павел, агент пользующийся у Коновальца большим доверием.

– Сколько ему лет? – поинтересовался Сталин.

– Кажется, около тридцати… – неуверенно ответил нарком.

– Что значит – «кажется»? – нахмурился Сталин. – Что вам еще кажется?

– Товарищ Сталин! – стал объяснять враз побледневший Ежов. – Судоплатов опытный нелегал, смелый и преданный сотрудник. Он давно введен в круг близких людей Коновальца. По его рекомендации окончил партийную школу в Лейпциге.

– Что за школа? – спросил Сталин, пристально рассматривая Ежова.

– Создана по указанию Гитлера. Коновалец дважды встречался с фюрером и тот ему предложил направить несколько людей на учебу. Готовит будущих бургомистров, функционеров для украинских земель…

– Во как! Ну хорошо… – Сталин еще раз прошелся из угла в угол. – Доставьте мне «объективку» на этого Судоплатова…

Утром следующего дня Поскребышев позвонил Ежову и передал приказание вечером быть в Кремле вместе с Судоплатовым. Это было из ряда вон! Чтобы рядовой оперативник вызвал личный интерес вождя? Такого еще не было!..

Сталину Судоплатов понравился. Открытое привлекательное лицо, высокий чистый лоб, густые темные волосы, гладко зачесанные назад, хорошая застенчивая улыбка. Волнение сильное (еще бы, попасть вдруг на такой уровень!), но неподдельное, искреннее. Справившись с ним, отвечал на вопросы толково и кратко, стойко выдерживая пронизывающий взгляд вождя.

– Ваше мнение о намерениях Коновальца? – спросил Сталин в конце двадцатиминутного разговора.

– Он активно готовится к войне с Советским Союзом и собирается это делать вместе с немцами, – ответил Судоплатов.

– Ваши предложения?

Ежов молчал. Судоплатов хотел пожать плечами, но вовремя опомнился – Сталин не любил неопределенностей.

– Ну ладно! Я вижу, вы не готовы сейчас ответить на этот вопрос, – миролюбиво сказал вождь.

Судоплатов с облегчением кивнул.

– Через неделю встретимся еще раз… – заключил беседу Иосиф Виссарионович…

Коновалец тоже испытывал к Судоплатову симпатию. Ему нравилось то, что и Сталину, – открытое, спокойное лицо, в минуты смущения подверженное нежному юношескому румянцу, ясные глаза под густыми бровями и широкая искренняя улыбка, которая делала парня по-крестьянски добродушным. Годы вооруженной борьбы, жесткий и коварный характер ожесточили лидера ОУНа. Он и с соратниками расправлялся безжалостно только заподозрив тень предательства, но к этому высокому, крепкому хлопцу испытывал какое-то необъяснимое и мало знакомое ему чувство отеческого доверия.

На этом и играл Судоплатов, представленный лидеру ОУНа как племянник Лебедя, близкого Коновальцу человека. Во время гражданской войны Лебедь был у Коновальца правой рукой и командовал лучшей дивизией. В 1920 году ЧК захватило Лебедя нелегально проникшего в Киев для организации подпольной сети. Перед ним был поставлен выбор – или работать на советскую разведку, или быть расстрелянным. Лебедь выбрал первое и подписал предложенные бумаги, попади которые оуновцам, ему кроме лютой смерти ожидать ничего не пришлось бы.

Лебедь и вводил Судоплатова в круг близких людей Коновальца, выехав с этой целью в Хельсинки. Риск был огромный, но Лебедь, просчитав все варианты, решил, что шансов остаться в живых у него больше, если он будет вести игру, предложенную чекистами. Рекомендация Лебедя и сыграла решающую роль – после ряда проверок Коновалец воспринял Павла Судоплатова как человека надежного и ради национальной идеи готового на все. Окончательно тот сразил его в Париже, когда Коновалец пришел навестить могилу Петлюры (кстати, тоже жившего когда-то в Екатеринодаре)…

«Мы прошли через кладбище и остановились над скромным надгробием на могиле Петлюры. Коновалец перекрестился, я последовал его примеру. Некоторое время мы стояли молча, затем я вытащил из кармана носовой платок и завернул в него горсть земли с могилы.

– Что ты делаешь?! – воскликнул Коновалец.

– Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, – ответил я. – Мы в его память посадим дерево и будем за ним ухаживать.

Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за прекрасную идею. В результате его дружба и доверие ко мне еще больше укрепились», – так через много лет вспоминал Павел Владимирович Судоплатов, генерал-лейтенант внешней разведки, кавалер высших советских орденов, в том числе двух Суворова, отсидевший потом пятнадцать лет во Владимирском централе и, тем не менее, получивший от судьбы самую высокую награду – девяносто лет жизни при ясной голове и светлой памяти. Он умер в 1997 году, пережив практически всех своих сослуживцев, а Берию так вообще на 45 лет. Но давайте вернемся в ноябрь 1937 года, в Кремль, в кабинет Сталина. Подводя итог второй встречи, на которой кроме Судоплатова присутствовали Ежов и председатель украинского ЦИКа Григорий Иванович Петровский, очень старый большевик с профессорской внешностью и предупредительными манерами, Сталин задал общий вопрос:

– Какие будут соображения по докладу товарища Судоплатова? Вы, товарищ Петровский?..

Тот встал, деликатно поправил мизинцем очки и торжественно объявил, что Коновалец еще в годы гражданской войны приговорен к смерти как палач украинского народа лично паливший из пулемета по рабочим киевского «Арсенала». Он гневно засверкал стеклами, судя по всему, собираясь и далее развивать тему в том же духе, но Сталин властно поднял руку.

Он недолюбливал Петровского, считая, что за безделье и демагогию его давно надо отправить куда-нибудь подальше с глаз. Так, собственно, вскоре и произошло – Петровского назначили на мелкую должность заместителя директора Музея революции СССР. По этому поводу Берия однажды пошутил: «На один экспонат в нашем музее прибавилось. Ха-ха-ха!».

Но, как и что считать? Погрузившись в тишину музейного захолустья Петровский притаился и избежал многих неприятностей, дотянув до восьмидесяти лет, пережив и Сталина, и Берию, и еще многих других своих партийных сверстников. Он один из немногих старейших членов партии (с 1897 года), которого не посадили и не расстреляли. А поскольку естественная смерть от старости в январе 1958 года совпала с разоблачительным ажиотажем культа личности Сталина, то кончину Петровского Хрущев превратил в национальное траурное торжество и поместил урну с прахом давно забытого Григория Ивановича в Кремлевскую стену рядом с самыми почитаемыми покойниками страны. Интересно, что бы по этому поводу сказал Лаврентий Павлович, прах которого пять лет ранее небрежно развеяли над иловыми полями очистных сооружений не то Звенигородского, не то Серпуховского района…

Сталин не случайно пригласил на эту встречу Петровского. Опытный заговорщик, он хотел «повязать его кровью» Коновальца, рассуждая так: если когда-нибудь что-нибудь по этому поводу и всплывет, пусть все знают, что к смерти украинца Коновальца прямое и непосредственное отношение имел украинец Петровский… Между первой и второй встречей Судоплатов побывал в Киеве, где по указанию Сталина, переданному через Ежова, обсудил проблему ликвидации Коновальца с генеральным секретарем ЦК компартии Украины Станиславом Косиором и председателем ЦИКУ Петровским. Беседа шла в кабинете Косиора и тот, как фактический руководитель республики, вел себя по-хозяйски уверенно, старательно осыпая Коновальца проклятиями. Петровский только согласно поддакивал, кивая седенькой, аккуратно подстриженной бородкой. Косиор обещал всяческую помощь, лишь бы сжить со света этого негодяя и классового врага Коновальца. Но вопреки предположению Судоплатова, Косиора в Кремль на совещание по Коновальцу не пригласили…

Их было два брата – Иосиф и Станислав Косиоры. Оба видные революционеры, оба заметные участники октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. После победы оба сразу и резко пошли в гору, но к описываемому периоду младший – Иосиф – уполномоченный Совета народных комиссаров (СНК) по Дальневосточному краю, уже был расстрелян. Старшего эта участь постигнет через полтора года. Но когда определялась судьба Коновальца, Сталин, поразмыслив, решил, что еврея Косиора незачем впутывать в такое дело – вдруг сорвется, террориста возьмут, вздернут на дыбу, а там, не дай Бог, узнают немцы и раздуют кадило об очередном еврейском заговоре против Украины. Пусть украинцы Судоплатов и Петровский сами разберутся с Коновальцем.

«Они ведь все время что-то делят между собой, эти хохлы!» – усмехнулся про себя вождь, тепло прощаясь с участниками совещания…

Но то, что практическими организаторами и разработчиками технологии теракта против лидера украинского национализма были евреи Слуцкий и Шпигельглас, его совсем не смущало. Сталин иногда наедине с собой даже позволял удивляться их дьявольской изобретательности. Но это были люди из «сумеречной темноты», из «оркестровой ямы». Аккомпанируя, они вели общую музыкальную тему, не сбиваясь ни в темпе, ни в мелодии. Более того, приняв за основу заданный вождем сюжет, Слуцкий и Шпигельглас немедля начали «дробить» его на акты, сцены, мизансцены, подбирая исполнителей на роли действующих лиц. Их рабочий «сценарий» был закручен лихо, но трезво и взвешенно, где Судоплатову отводилась главная роль. Его образ спокойного, рассудительного молодого крестьянина, немного тугодума, но искреннего и несколько прямолинейного человека не должен был нарушить, ни один торопливый штрих.

Таким его знал и принимал Коновалец, в таком облике он вызывал доверие, таким он должен был быть до конца. Естественно, до конца Коновальца. В том, что он близок, Слуцкий и Шпигельглас не сомневались и твердо заверили в этом руководство ЦК ВКП (б)…

Скорее всего, остановив свой выбор на Судоплатове, Сталин первый понял преимущество именно такого варианта. Предположим, если дело не выгорело или выгорело частично, – Судоплатов убил Коновальца, но сам попался, то и тогда можно все списать на внутренние разборки, которые постоянно шли в среде оуновцев…

Шоколадные конфеты

Его «дядя», «сечевой» полковник Лебедь, находился в Советском Союзе и «работал» под неусыпным контролем НКВД. Так что всегда сможет подтвердить подлинность своего племянника, который якобы мстит… ну, скажем… за расстрелянную коновальцевскими головорезами любимую тетю из Жмеринки или какой-нибудь занюханной Щепетовки. Только-только узнал – вот и взыграла молодая кровь! Вариантов на этот счет было много и сам Судоплатов сознавал, что в случае провала «братья по партии» открестятся от него в пять минут…

Поднятую руку Сталин мягко опустил на плечо чекиста, с удовольствием ощутив налитое силой твердое молодое тело. Опытный лицедей, он демонстрировал сейчас редкий уровень симпатии к этому человеку, которого, в общем-то, отправлял на верную гибель. Но спроси он тогда у Судоплатова, готов ли тот к самопожертвованию, тут же бы получил искренний ответ: «Да, готов!» И Сталин это чувствовал.

Прохаживаясь по кабинету, он вдруг остановил свой взгляд на Петровском:

– Наше решение, товарищ Петровский, не акт мести, хотя Коновалец является агентом германского фашизма, злейшим врагом советской власти и украинского народа. Наша главная цель – обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих гнусных бандитов уничтожать друг друга, – он повернул голову снова в сторону Судоплатова и неожиданно спросил: – А каковы вкусы, привычки у этого Коновальца? Может быть, есть слабости?

Судоплатов подумал и ответил:

– Он очень любит шоколадные конфеты, особенно в красивых упаковках.

– Это вы считаете слабостью? – Сталин удивленно поднял брови.

– Ему нравится, когда ему их дарят, – ответил чекист.

Сталин задумался и разгладив мундштуком усы, медленно, как бы про себя, промолвил:

– А что, это мысль! Обдумайте ее, товарищ Ежов. – Он положил докуренную, но еще горячую трубку и протянул руку для прощания.

Первому Судоплатову. Задержав ладонь чекиста, вождь, пронизывающе глядя в глаза, спросил:

– Как вы понимаете политическое значение порученного задания?

– Я отдам жизнь, если потребуется! – твердо ответил молодой оперативник, вытягиваясь по стойке «смирно».

– Партия вам верит, товарищ Судоплатов! Надо избавить человечество от этой гнусной гадины. Желаю успеха! – и он снова дружески коснулся плеча своего собеседника…

Разработка и осуществление операции заняли полгода. Прокрутив немало вариантов, Слуцкий и Шпигельглас в конце концов остановились на взрывном устройстве, замаскированном под коробку шоколадных конфет.

Самоуверенный Коновалец, считавший всех русских дураками (а для него русскими были все, кто жил на территории Советского Союза, кроме «ридной батьковщины»), думаю, изменил бы свое мнение, узнав сколь масштабная предполагалась против него операция. Но узнать этого ему было не дано… Мину делал Тимашков, этакий невзрачный русский «левша», умеющий все – от паяния чайников до изготовления галет, взрывающихся во рту – надкусил и полбашки как не бывало. Впоследствии он стал знаменитым (естественно, в своих кругах) по конструированию разного рода подобных «сюрпризов». Одним из них во время гитлеровской оккупации партизаны уничтожили гауляйтера Белоруссии Вильгельма Кубе – сунули ему в постель маленькую такую штучку, а потом немцы соскребали своего наместника с потолка…

Наконец, наступило время реализации задуманного. В начале мая 1937 года Тимашков и Судоплатов были включены в состав команды грузового парохода «Шилка», который уходил из Мурманска в Антверпен и Роттердам. Судоплатов числился радистом. Перед самым отходом судна ему кто-то сунул газету «Правда». На последней странице было напечатано короткое сообщение о скоропостижной смерти «на сороковом году жизни Абрама Ароновича Слуцкого, видного работника народного комиссариата внутренних дел». Судоплатов не верил своим глазам. Только позавчера вечером они дружески общались, и Слуцкий обещал лично встретить его после выполнения задачи.

– Крути дырку для ордена, – сказал он Павлу многозначительно. И вот…

Встреча с Коновальцем была назначена в Роттердаме в полдень 23 мая. При заходе в порт в рубку Судоплатова пришел Тимашков. Он развернул пакет и положил на столик небольшую, твердого картона коробку, расписанную в традиционном украинском стиле – рушники и подсолнухи.

– Смотри внимательно! – сказал Тимашков, поставив коробку на ребро. – В таком положении механизм находится в состоянии покоя. Но если ты положишь коробку плашмя, то через несколько минут… сам понимаешь, произойдет нечто. Понял меня?

Судоплатов опасливо потянулся к коробке. Тимашков засмеялся.

– Не бойся! Пока это просто подарочная коробка хороших конфет производства Харьковской кондитерской фабрики… Можешь даже открыть. Вся хитрость скрыта вот здесь, – он провел ладонью по гладкому дну – Когда механизм сработает, отсюда вылетит нечто, после чего нашему клиенту останется только удивляться… достижениям советской кондитерской промышленности… Правда, на том свете. – Тимашков поднял глаза к потолку, а затем сказал:

– Теперь давай попробуем проиграть ситуацию… Я – Судоплатов, ты – Коновалец… Я подаю коробку… Следи внимательно как это делаю… Достаю из бокового кармана и кладу перед тобой… У меня, то есть у тебя, в запасе пятнадцать минут… Через четверть часа механизм сработает. За это время тебе надо быть по возможности дальше. Запомни Паша, перед твоим уходом я заведу устройство на боевой… На ребре оно не сработает никогда, но плашмя – через пятнадцать минут… Запомни – через четверть часа!..

Хранивший молчание до восьмидесяти восьми лет жизни, Павел Анатольевич Судоплатов только в 1995 году рассказал, как было дело.

«…Прежде чем сойти на берег в Роттердаме, я сказал капитану (он получил инструкции выполнять все мои распоряжения), что если не вернусь на судно к четырем часам дня, ему надлежит отплыть без меня… Погода была теплой и солнечной. Время – без десяти двенадцать. Прогуливаясь по переулку возле ресторана «Атлант», я увидел сидящего у окна Коновальца, ожидавшего моего прихода. На сей раз он был один. Я вошел в ресторан, подсел к нему и после непродолжительного разговора мы условились снова встретиться в центре Роттердама в семнадцать часов. Я вручил ему подарок, коробку шоколадных конфет и сказал, что мне сейчас надо возвращаться на судно. Уходя, я положил коробку на столик рядом с ним. Мы пожали друг другу руки и я вышел, сдерживая инстинктивное желание тут же броситься бежать.

Помню, как, выйдя из ресторана, свернул направо в боковую улочку, по обе стороны которой располагались многочисленные магазины. В первом, торговавшем мужской одеждой, купил шляпу и светлый плащ. Выходя из магазина, услышал звук, напоминавший громкий хлопок лопнувшей шины. Люди, находящиеся вокруг меня, побежали в сторону ресторана. Я поспешил на вокзал, сел в первый же поезд, отправляющийся в Париж. Утром, в метро, меня должен был встретить человек, лично мне знакомый, но пока я не знал, кто. Ночь провел, гуляя по бульварам, чтобы убить время, пошел в кино. Рано утром зашел в парикмахерскую, побрился, помыл голову, затем поспешил к условному месту встречи, чтобы быть там к десяти утра. Когда я вышел на платформу метро, то сразу увидел сотрудника нашей резидентуры Ивана Агаянца, числившегося третьим секретарем советского посольства…»

Иван Иванович Агаянец, один из немногих советских разведчиков, а может, даже единственный, кто впоследствии был удостоен упокоения на советском национальном погосте – Новодевичьем кладбище. Он внезапно скончался в 1968 году в звании генерал-лейтенанта и в должности начальника Первого главка КГБ СССР (внешняя разведка). Как раз в это время Павел Анатольевич Судоплатов, лишенный всех званий и наград, вышел убогим инвалидом из Владимирского централа, отсидев пятнадцать лет, «от звонка до звонка», от 21 августа 1953 года до 21 августа 1968 года. Но это так, к слову о превратностях судьбы тех, кого влечет романтика самого древнего ремесла – рыцарей плаща и кинжала…

О задании, которое выполнял Судоплатов, Агаянц не имел ни малейшего представления. На такси он привез Павла в Булонский лес, заказал завтрак в маленьком уютном кафе. Пока официант ходил к стойке, Судоплатов передал Агаянцу под столом «вальтер», которым его снабдил Шпигельглас перед отъездом в Мурманск со словами:

– В случае провала операции и угрозы захвата противником тебе надлежит действовать как настоящему мужчине…

Фактически это был приказ умереть, но Судоплатову повезло. Он остался жить и после этого будет жить еще очень долго – целых пятьдесят лет, пережив всех: и правых, и виноватых, всех сидевших и не сидевших, а уж Шпигельгласа со Слуцким в первую очередь.

А пока два здоровых проголодавшихся мужчины с удовольствием поглощают завтрак, разглядывая сквозь стекла кафе красивых дам, гарцующих на лошадях по аллеям Булонского леса. День был превосходный. Весна уже перешла в раннее лето и Париж наполнялся богатыми туристами. Судоплатов попросил у гарсона бумагу и на уголке стола написал записку: «Подарок вручен. Шина автомобиля, на котором я путешествовал, лопнула, пока я ходил по магазинам».

– Передай нашим! – попросил он Агаянца. Тот, не читая, положил записку в бумажник. Уже в Барселоне, куда Судоплатова переправили через две недели, он прочел в местных газетах о том, что лидер украинского национального движения Коновалец, совершавший путешествие по подложному финскому паспорту, погиб при странных обстоятельствах. В небольшом ресторане в центре Роттердама узконаправленным взрывом ему срезало голову, но вокруг никто не пострадал. Лишь одну даму пришлось госпитализировать по причине нервного шока – все произошло на ее глазах. В публикациях высказывались три версии убийства, либо это действуют большевики, либо поляки отомстили за смерть генерала Перацкого, но скорее всего, это дело рук соперничающей за власть украинской национальной группировки. Как и предполагал Сталин после смерти Коновальца в стане ОУН началась истерическая грызня, которая перешла в серию зверских убийств. Вчерашние соратники обильно мочившие усы в горилке и плакавшие под протяжные хуторские песни, стреляли друг в друга, как в лучших гангстерских боевиках. Камень, пущенный с горы, вызвал обвал, который, в сущности и похоронил ОУН надолго…

А через полтора месяца Судоплатов, красивый, чуть похудевший, в добротной заграничной одежде, пахнущий французскими духами, сошел в Москве с «Красной стрелы» на перроне Ленинградского вокзала. Первым его обнял Пассов, начальник иностранного отдела Первого управления НКВД, назначенный вместо умершего Слуцкого.

На следующий день Пассов отвел Судоплатова к Берии, новому руководителю Главного управления госбезопасности НКВД, где несколько часов в деталях, красках и подробностях рассказывал, как шла операция по Коновальцу…

– Я уверен, ты очень понравился Лаврентию Павловичу! – возбужденно говорил Пассов, когда они вернулись от Берии к себе в отдел_:

Залман Исаевич Пассов был совсем молод для генеральской должности – ему исполнилось всего тридцать три года. Замечательно многообещающий возраст!

Пассов возбужденно ходил по кабинету, поскрипывая блестящими сапогами с крохотными, так называемыми, бальными шпорами. Потирая руки он раскрывал перед Судоплатовым новые перспективы.

– Несколько дней отдыха – и за работу! Очень много работы. Вам предстоит руководство разведывательно-диверсионными операциями в Испании. Повторяю – там масса дел!

Это был конец июля. В Москве стояла испепеляющая жара. Вдруг в окно несколько раз кто-то дробно стукнул – это на седьмом-то этаже. Пассов осторожно приоткрыл белую занавеску. За окном примостился голубь. Он выразительно крутил маленькой сизой головкой и боязливо снова стукнул по стеклу.

– Пить хочет! – догадался Судоплатов.

– Пить? – недоуменно протянул Пассов. – Как же ему дать напиться?

Окна на Лубянке открывать запрещалось категорически, только форточки. Пассов взял графин, подставил стул, взобрался на него и стал тихонько лить воду за окно. Капли враз заискрились и голубь радостно подставился под прохладную струю.

– Да, жара! – сказал Пассов, разглядывая, как голубь пытается сглотнуть капли воды, стекающие по внешнему отливу окна. Он вернул графин на приставной столик, аккуратно закрыл его стеклянной пробкой и вытирая руки белоснежным платком, сказал радостно улыбаясь:

– Ах, лето красное, любил бы я тебя, коль не жара, да комары и мухи… Ждешь этой осенней прохлады, как манну небесную! – он снова весело, совсем по-юношески рассмеялся.

Все складывалось на редкость удачно. И Сталин, судя по всему, был доволен, и новый начальник Лаврентий Павлович Берия проявил большое внимание к сотрудникам отдела, пообещав поддержку и помощь.

«Какой все-таки опытный и проницательный человек!» – уважительно подумал Пассов о Берии…

Через три месяца, как раз в разгар прохладной московской осени его и расстреляют, присовокупив к ежовскому списку, погрузив и само имя Залмана Пассова в гулкое историческое забвение.

Сидя в одиночке Владимирской тюрьмы, Павел Судоплатов как-то попытался вспомнить лицо Пассова, а вспоминалось нечто неопределенно-бликующее: ярко начищенные сапоги с бусинками шпор, орден на груди, набриолиненный пробор, струя воды, стекающая по пыльному стеклу да белозубая улыбка. Он вообще-то смешливый был человек, этот Пассов!..

– «Трудные» дороги журналиста снова привели его в … Париж! – стрекочут за твоей спиной ехидные заушники, вечные рабы зависти, особенно когда вместо откормочного комплекса где-нибудь под Усть-Лабой или Тимашевкой, окутанной запахом коровьей мочи и сахарного жома, ты едешь, страшно даже подумать, – за границу!