Текст книги "Тайны черноморских линкоров"

Рунов Владимир Викторович
Тайны черноморских линкоров

© В.В. Рунов

* * *

Посвящается Сергею Владимировичу Облогину

От автора

Под обложкой этой книги собраны разносмысловые жанры, от исторической публицистики и портретных очерков до киносценариев, написанных давно, но, к сожалению, так и не поставленных, хотя и получивших одобрение видных кинодеятелей. Причина банальная и, увы, привычная – отсутствие денег…

Надеюсь, что они когда-нибудь найдутся, тем более, что нынче некоторые регионы нашей страны (Якутия, Бурятия, Татарстан, Башкирия), именно своими ресурсами снимают замечательное кино, с высокими оценками фестивальных жюри. В частности, так было на Анапском «Киношоке», где региональный художественный кинопродукт, целиком и полностью созданный «своими силами», начиная от сценария и кончая актерами, получил высшие оценки высокого жюри, сплошь состоящего из столичных мастеров.

Я считаю, что это отчетливая реакция на многолапый и, увы, долгоиграющий накат жестокостей, который мутной лавой накрывает современный телеэфир, а через него и общественное сознание, особенно молодежи. Драки, убийства, неприязнь и цинизм сплетаются в такую упругую «удавку», которой можно задушить все сущее и праведное. Что, собственно, и происходит, особенно, когда злодеи и праведники говорят на одном языке, языке махровой уголовщины.

К сожалению, общество привыкает к жестокостям, принимая их как некий, почти необходимый элемент современной жизни, особенно когда эффектная перестрелка проистекает по городским улицам или загородным усадьбам. Вот почему люди (включая и автора этой книги), понимающие пагубность этакого «жанра», берутся сами осваивать кинотворчество, с учетом лучших традиций отечественного фильмопроизводства.

А уж ориентироваться есть на что! Не случайно во всякие «знаковые дни» мы вновь и вновь обращаемся к великому советскому многонациональному кино, где добро и зло находятся в таком творческом соответствии, что по-прежнему наполняет душу народа и сознание уверенностью и покоем, важнейшими условиями для массового внутреннего комфорта.

Нынешнее художественное фильмопроизводство, на мой взгляд, уже давно перестало быть искусством, тем паче то, которое решало важнейшие государственные задачи общенародных умонастроений, ориентированных на лучшее и важное, что сплачивает многих и разных вокруг вечных ценностей.

Сегодня экран (особенно телеэкран) ни в какой степени не отражает скрепы человеческого мироустройства, где главенствует духовность, воплощенная в доброту, порядочность, стремление к личному совершенству, семейным ценностям и любви, прежде всего, к Отечеству.

В реальной жизни у нас значительно больше патриотизма, чем на экране, перегруженном всеми видами скверны, часто и густо замешенной и стабильно повторяющейся в бытовой действительности, где преступность приобретает изощренные, максимально циничные формы, часто придуманные современными кинодеятелями. Точно так, как голливудские «творцы» сначала на экране воспроизводили гибель Башен Всемирного торгового центра, задолго до того, как их взорвали по-настоящему.

Все это нестерпимо больно и для общества, и для искусства, перед которым рентабельность по типу: «Утром деньги, вечером стулья» никогда не являлась основным условием.

Именно по этой причине мы не можем нынче даже приблизиться к таким шедеврам, как «Тихий Дон» (режиссер Сергей Герасимов), «Война и мир» (Сергей Бондарчук), «Бег» (Александр Алов и Владимир Наумов), «Проверка на дорогах» (Алексей Герман), «Освобождение» (Юрий Озеров), «Место встречи изменить нельзя» (Станислав Говорухин), «Покровские ворота» (Михаил Козаков), «Остановился поезд» (Вадим Абдрашитов), «О бедном гусаре замолвите слово» (Эльдар Рязанов), «Табор уходит в небо» (Эмиль Лотяну) и прочее, многоликое, разножанровое, но одинаково замечательное, по сию пору, любимое народом отечественное киноискусство.

«Мартышку» я написал 15 лет назад, но к публике мой герой пришел только в 2018 году в образе спектакля Краснодарского театра драмы. За много лет это, в сущности, первая работа на кубанской сцене по пьесе местного автора и, что не менее важно, о судьбоносных событиях, которые происходили на многострадальной кубанской земле.

Премьерные спектакли состоялись с обнадеживающим успехом, вызывая у зрителей неподдельный интерес, что лично у меня создает надежду, что недалече время, когда «Мартышка» встанет в один ряд с работами кинематографистов Бурятии, Якутии, Татарстана и других российских регионов, решительно преграждающих путь криминального вала, заполнившего отечественный экран, казалось бы, без остатка…

Владимир Рунов

Глава I

Тайны черноморских линкоров

14 июня 1905 года новейший корабль Черноморского флота, имевший на борту команду в 731 человека, взбунтовался, перестрелял офицеров и под красным флагом двинулся к Одессе, где происходили «беспорядки», иными словами, всеобщая стачка. Власти всполошились, и было отчего. Броненосец не наган за пазухой и не бутылочная бомба в кармане. «Потемкин» был лучшим артиллерийским кораблем российского императорского флота. Залпа двух его башен с четырьмя 305-миллиметровыми орудиями было достаточно, чтобы превратить центр Одессы в пылающий вулкан.

История взбунтовавшегося броненосца взбудоражила тогда всю Россию. Мало того, она подтолкнула творческую интеллигенцию следующих поколений к созданию художественных произведений, из которых два самых заметных – «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева и фильм Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин»» – по уровню своей славы во много раз превзошли известность самого «возмутителя спокойствия».

Официальным поводом для восстания была недоброкачественная пища в матросских бачках, причиной же – всеобщие беспорядки, охватившие страну в 1905 году, названном впоследствии годом первой русской революции. Восстание, несомненно, готовилось, и его жестокость заставила власти понять, что лучшие в мире корабельные орудия, попавшие в руки политических противников, принесут много больше крови и горя, чем бомбы террористов вместе взятые.

Два крейсерских отряда попытались окружить мятежный корабль возле острова Тендра, но он гордо и бесстрашно прошел сквозь корабельный строй. Мало того, увел за собой другой броненосец, «Георгий Победоносец», команда которого тоже подняла красный флаг, правда, ненадолго.

Через сутки «Георгий Победоносец», преданный кондукторами (сверхсрочниками) сдался, а «Потемкин» с заряженными орудиями пустился в десятидневное неприкаянное скитание по Черному морю, завершившееся в Констанце, где экипаж сдался на милость румын. История эта описана множество раз, давая романистам потрясающие по силе сюжеты с лихо закрученной интригой, но в жизни все было проще и жестче.

Бунтовщиков преследовали по всему миру, и очень мало их дотянуло до революции 1917 года. А вот корабль не только дожил, но в годы первой мировой войны успешно воевал на Черном море, подтверждая репутацию сильнейшего артиллерийского линкора (в этот класс он был переведен в 1907 году). Германский крейсер «Гебен», проникший с помощью хитрованистых турок в Черное море, получил из орудий знаменитого корабля три снаряда – два в борт, третий в надстройку, и еле «унес ноги». Другой немецкий крейсер «Бреслау» обходил бывшего «Потемкина» седьмой дорогой, старательно избегая попасться в перекрестке его прицелов.

Почему бывшего? Николай II, взбешенный поступком экипажа суперсовременного корабля, введенного в строй за год до тех событий, команду которого формировали по специальному списку, вначале вообще хотел пустить его в переплавку, но, учитывая жестокие потери в Цусимском сражении, приказал переименовать «Потемкина» в «Святого Пантелеймона», чтобы и духа бунтарского не осталось. Надо сказать, что это было не последнее его имя. «Непобежденная территория революции», как его назвал когда-то В.И. Ленин, в апреле 1917 года вновь становится «Потемкиным», но через месяц, когда красные банты украсили половину России, получил имя более восторженное – «Борец за свободу». Но «Борцу» тому оставалось плавать чуть меньше двух лет…

Кубанский историк флота Александр Ильич Алешин, к которому я обратился за консультацией по поводу последних дней «Потемкина», к моему удивлению, пожал плечами.

– А что здесь загадочного? – сказал я. – В «Большой Советской энциклопедии» однозначно утверждается, что в апреле 1919 года он был подорван интервентами в Севастополе.

– А вот в «Советской исторической энциклопедии», – Александр Ильич раскрыл том, – написано следующее: «…В связи с угрозой захвата кораблей германскими империалистами броненосец был затоплен в числе других судов Черноморского флота у Новороссийска по приказу Советского правительства…»

– Так где же все-таки, – спрашиваю, – в Севастополе или Новороссийске?

– Скорее всего, где-то в третьем месте, – ответил Алешин. – Я думаю, «Потемкин» затоплен близ Керченского залива, рядом с броненосцем «Ростислав», чтобы перегородить доступ в Азовское море. Во всяком случае, во многих источниках говорится, что в начале тридцатых годов «Потемкин» подняли, но разрушения были обширны, после чего приняли решение – корабль разобрать на металл, но сохранить орудия, замечательные корабельные пушки, способные еще нести службу…

В 1925 году страна с шумом отметила двадцатилетие первой русской революции. Главным фактом этого события стал выход на экраны фильма Сергея Эйзенштейна. Накануне Нового года в Москве, в Большом театре, состоялось торжественное заседание с участием правительства, завершившееся премьерой кинокартины «Броненосец «Потемкин»». Я думаю, немного в мире есть художественных произведений, столь потрясших зрителей вот так сразу, с первого опубликования.

Это было вполне в духе времени: с классической сцены в жизнь властно входило новое искусство и сразу с оглушающим успехом. Критики восторженно писали: «В стены Большого театра – признанной цитадели традиционного академического искусства – ворвался кинематограф».

Для «Потемкина» наступили времена всеобщего восторга и подогретого им энтузиазма, а затем и эпоха безусловного идеологического и пропагандистского поклонения. Эйзенштейн сразу и безоговорочно стал киноклассиком на все времена. Не беда, что великий режиссер всегда вольно обращался с фактами. Например, в фильме «Октябрь» он придумал штурм Зимнего дворца. Через ворота арки Зимнего дворца, которые редко когда закрывались, перелезали вооруженные матросы. Однако именно эта сцена вошла потом как документ во все последующие кинопроизведения об Октябрьской революции.

В «Потемкине» роль мятежного броненосца исполнял старый корабль «Двенадцать апостолов», который еще в 1907 году вывели из состава флота, и он ржавел в глубине Севастопольской гавани. Во время восстания эскадренный броненосец «Двенадцать апостолов» был в правительственном конвое и готов был открыть огонь из башенных орудий по мятежнику. Да и сцена на одесской лестнице была придумана, но столь гениально, что некий солдат, принимавший участие в подавлении одесского восстания, впоследствии эмигрировавший в США, через много-много лет, увидев в Нью-Йорке фильм Эйзенштейна, был до такой степени потрясен расстрелом на ступенях, что пришел в полицию и заявил, что готов нести кару за совершенное злодеяние.

Настоящий же «Потемкин» ко времени съемок уже был расплавлен в мартеновских печах Мариуполя. И было что плавить – толщина его брони доходила до трети метра! По военно-морским оценкам это был замечательный корабль, до последней заклепки отечественного производства, а знаменитые пушки были изготовлены на Путиловском заводе. «Потемкин» прожил для линейного корабля очень короткую жизнь, всего 15 лет, а вот его артиллерийские башни существовали еще долго.

Их поднял ЭПРОН, водолазно-судоподъемная организация, очень много сделавшая, чтобы пополнить ряды молодого советского флота за счет восстановленных кораблей царского времени. Особое внимание уделено вооружению, которое отличали мощь и надежность. Несмотря на несколько лет, проведенных в морской воде, пушки «Потемкина» быстро привели в рабочее состояние и установили в качестве береговой батареи на острове Березань, прикрывавшем гирло Днепра. Она просуществовала до начала Великой Отечественной войны, не сделав, однако, ни единого боевого выстрела.

Немцы не вводили свои корабли в Черное море, а их союзники – румыны, зная огневую мощь «Потемкина», никогда на расстояние залпа к Березани не приближались. Орудия были подорваны нашими же саперами при эвакуации с острова и закончили свое существование в пятидесятые годы в тех же мариупольских домнах, где когда-то был расплавлен знаменитый корабль, проживший под тремя именами, но навсегда оставшийся в отечественной истории как броненосец «Потемкин».

Вот уж жаль! Сохрани мы эти пушки в музее – осталась бы навечно вещественная память о корабле, всколыхнувшем весь мир, ставшем предвестником тектонических потрясений, обрушившихся на Россию в грозном двадцатом веке, который поэт совершенно справедливо назвал «волкодавом», что бросается на плечи мировому человечеству.

Немцы, оккупировавшие Украину, потребовали от России спустить андреевские флаги и передать корабли им. В знак протеста часть флота ушла из Севастополя в Новороссийск, но и там желанной уверенности не получила.

Два самых крупных корабля – «Императрица Екатерина Великая» и «Император Александр III», под воздействием февральской революции переименованные в «Свободную Россию» и «Волю», темными громадами замерли на рейде Цемесской бухты в окружении миноносцев, среди которых находился и будущий «могильщик» эскадры – миноносец «Керчь». Его командир, лейтенант Кукель, единственный, кто решился на святотатство – расстрел собственных кораблей. Оказывается, Кукель уже давно находился под влиянием большевиков, но об этом тогда еще никто не знал. Думали, просто отчаянный офицер, «слуга царю, отец солдатам». Как часто бывает – ошибались…

Лето восемнадцатого наступило с испепеляющим зноем. На раскаленных палубах беспрерывно гудели митинги. «Даешь!» – надрывались молодые луженые глотки. По новороссийским улицам, хлопая пыльными клешами, слонялись увешанные оружием матросские толпы. Одна из анархистствующих групп добралась до Екатеринодара. Прослышав про жирного кубанского «каплуна», тут же начали грабить магазины на Красной, пугая местных шашлычников устрашающих размеров «маузерами», оглушая ресторации похабными куплетами «Цыпленка» и «Фонтанки». Милиция, поднятая по тревоге, выкатила станковые пулеметы, сдирая с пьяных тельняшек бутылочные бомбы и патронные ленты неправдоподобной длины.

В те же дни в Екатеринодар прибыли из Москвы крупный большевистский чиновник, член коллегии наркомата по морским делам Раскольников и нарком труда Шляпников. Задержались коротко, поскольку следовали в Новороссийск с тайным предписанием Ленина: «Флот затопить!».

Федор Раскольников к той поре был уже почти легендарным человеком. Кадровый мичман с Балтики, активный участник штурма Зимнего дворца, после новороссийского корабельного «расстрела» командовал на Волге канонерской лодкой «Ваня-коммунист», продолжая пользоваться особым благорасположением Ленина.

В тридцатые годы он загадочно погибнет в Париже, куда сбежит от репрессий, и будет слать Сталину письма, называя его тираном и сатрапом. Все это будет много позже, а пока Раскольников ставит Кукелю задачу зарядить по боевому расчету торпедные аппараты. Узнав об этом, командующий эскадрой, капитан I ранга Тихменев, дает команду срочно поднять якоря и возвращаться в Севастополь. Сам же уходит туда на линкоре «Александр III». Вместе с флагманом Цемесскую бухту покидает половина миноносного отряда. Наконец руки у Раскольникова и Кукеля развязаны…

Было это вечером 17 июня, а утром следующего дня первый торпедный залп получает в правый борт «Императрица Екатерина». Толпы народа с берега видят, как исполинский корабль вздрогнул и медленно, с дифферентом на корму, начал погружаться в пучину. Многие не скрывают слез, рыдают в голос.

Посреди блещущей утренними бликами морской глади тихо тонет лучший линкор российского флота. Построенный на Николаевских верфях, он прослужил Отечеству лишь четыре года, восхищая любого величием корабельной архитектуры, вооружением (44 орудия), броневой защитой, мощью и скоростью. Имея угольные котлы, линкор развивал ход до 21 узла. И это при водоизмещении в 23 тысячи тонн и глубине осадки до 9 метров. Полуторатысячный экипаж «Екатерины» стоял на коленях вдоль обрывистого каменистого берега. Матросы, уткнувшись в бескозырки, плакали все как один, даже самые «отвязанные» – анархисты.

Очередной залп «Керчи» и взрыв котлов «Екатерины» слились в один протяжный прощальный стон. Море вздыбилось, навсегда поглотив надстройку исполина. Мечущийся по бухте эсминец Кукеля методично расстреливал остальных и, наконец просемафорив о выполнении приказа, поднял на рее флаги расцвечивания: «Погибаю, но не сдаюсь!». Затем ушел в сторону Туапсе, на рейде которого открыл кингстоны и похоронил в море сам себя.

Линкор пролежал на дне Цемесской бухты до середины тридцатых годов. Эпроновские водолазы обследовали разрушенный корабль и пришли к выводу, что использовать можно только пушки, те самые знаменитые 305-миллиметровые орудия Обуховского завода, каждое весом в 48 тонн. На «Екатерине» их было двенадцать.

Пушки подняли, привели в боеспособное состояние и отправили баржами в Севастополь, где вдоль берега устанавливали крепостные батареи. Советские заводы наладили к ним выпуск мощных фугасных снарядов, и к началу Великой Отечественной войны четыре трехорудийные батареи с покойной «Екатерины» встали на боевое дежурство, прикрывая дугу главной корабельной гавани, имея обширный сектор обстрела.

Силу «Екатерины» немцы испытали в полной мере. Когда гитлеровские танки подошли к Каче, ахнула залпом самая ближняя, тридцатая батарея, причем так, что взрывной волной отрывало танковые башки и крутило на высоте с полкилометра. Одна из батарей, расстреляв все снаряды, загнала в стволы пучки зарядного пороха весом до центнера. Под ревущее пламя трехорудийного залпа попал изготовившийся к атаке эсэсовский батальон и весь сгорел заживо.

Пушки «Екатерины» разделили судьбу орудий «Потемкина». Перед оставлением Севастополя они были подорваны, и немцам, еще в восемнадцатом году зарившимся на наше корабельное оружие, достались лишь горы рваного, оплавленного железа. Однако они его вывезли и после тщательных химических анализов погрузили в крупповские мартены, не переставая удивляться прочностному качеству стали и самого изделия, сохранившего через многие годы грозные боевые свойства. По этому поводу в одном из технических журналов рейха появилась даже статья, где автор объяснял высокие достоинства русских орудий тем, что оружейными мастерами в Санкт-Петербурге служили многие обрусевшие немцы, их, дескать, и была заслуга. Врал фашист из зависти и льстивой преданности поганому фюреру.

Новороссийская трагедия флота запечатлена сегодня в исполинском памятнике на Сухумском шоссе. Коленопреклоненный матрос скорбно смотрит в море, туда, где гибли русские корабли. Безусловно, революционное искусство не могло обойти вниманием это событие, тем более что Федор Раскольников, главный исполнитель воли вождя, был близок к артистическому миру. Его женой была Лариса Рейснер, «Мисс революция», как бы сказали сегодня, дама привлекательная во всех отношениях. Это она вдохновила еще одного человека из близкого окружения Раскольникова, известного в советское время и прочно забытого сегодня писателя Всеволода Вишневского. Он написал пьесу «Оптимистическая трагедия», поставленную, наверное, во всех театрах страны, где главная героиня, женщина-комиссар матросского отряда, была списана с Ларисы Рейснер.

В гражданскую войну коренастый и косолапый Сева Вишневский был рядовым матросом на том самом «Ване-коммунисте», которым командовал высокий и стройный красавец Федор Раскольников. Через Рейснер Вишневский впоследствии подружился с Мейерхольдом, Эйзенштейном, Таировым, громко бравируя военно-морской биографией. Это его, Вишневского, играл в столетний юбилей Ленина в спектакле «У времени в плену» молодой Андрюша Миронов, впоследствии не любивший даже вспоминать об этом эпизоде своей творческой жизни.

Отважный Вишневский, еще в первую мировую войну получивший за храбрость Георгиевские кресты, в период сталинского произвола решительно «открестился» от своих театральных друзей, от Раскольникова прежде всего. На писательских собраниях он гневно клеймил «врагов народа», а заодно и своих личных, которых у него почему-то всегда было много. От этого, наверное, рано и помер, в 1951 году, в возрасте пятидесяти лет, пережив, однако, всех революционных друзей, взошедших на сталинскую Голгофу.

А вот Александр Иванович Тихменев, уведший «Александра III» из Новороссийска в Севастополь и тем самым спасший его от верной гибели, прожил долго – восемьдесят лет. Он был самый настоящий русский моряк, рыцарь долга и чести без страха и упрека. На заре века с отличием окончил Морской корпус, потом Морскую академию. Судьба его изрядно помотала по бурному морю жизни. Не подчинившись приказу большевиков, он благополучно вернулся во главе отряда в Крым, противостоял там немцам в захвате российских судов. Был среди тех, кто возглавлял эвакуацию основных сил флота в Бизерту (Тунис). Уходил туда на том же «Александре III», оставаясь в изгнании неизменным начальником штаба эскадры. До конца дней (а умер он 25 апреля 1959 года) жил в Северной Африке, где и похоронен на кладбище моряков-черноморцев, существовавших на чужбине долгие годы только памятью о Родине.

Тихменев в последние годы много писал, особенно в «Морской сборник», рассказывал о родном корабле, судьба которого была не менее трагична, чем судьбы всех линкоров Черноморского флота. После Новороссийска «Александр III» побывал в английских руках, однако, учитывая, что гражданская война в России стала принимать всеобъемлющий характер, Антанта приняла решение отдать корабль Добровольческой армии, но возвратила его в плачевном состоянии.

К лету 1920 года линкор удалось привести в порядок и даже восстановить одну из артиллерийских башен, под которой треснули поворотные шары. Решили проблему и с топливом, которого в Севастополе катастрофически не хватало. С помощью тех же англичан уголь удалось купить за границей, и к концу лета бывший «Александр III», он же бывший «Воля», в окружении тральщиков, миноносцев и одной подводной лодки, вышел в поход к Очаковской косе.

«Почему бывший?» – спросите вы, и будете правы. Напомню, что осенью 1918 года в Екатеринодаре, в доме сбежавшего от ужасов местной жизни чешского пивовара Ирзы, скончался от тифа Верховный главнокомандующий Добровольческой армией Михаил Васильевич Алексеев, живший там с первых дней белой оккупации, как тогда говорили, «южной столицы».

Ему устроили пышные похороны. Везли на лафете по Красной, погребли под церковное песнопение и медный гром войсковых оркестров в усыпальнице Екатерининского собора. Но покоился там герой белого движения недолго. При уходе белых под угрозой надругательства (как было с останками генерала Корнилова), гроб был тайно извлечен, переправлен в Крым, оттуда попал в Белград, где и по сей день находится могила Алексеева.

Несмотря на то, что именно он убедил Николая II отречься от престола (якобы для благополучия империи, еще раз подтвердив горькую истину, что путь в ад выстлан благими намерениями), армия и флот относились к нему неплохо, как к военноначальнику с длинной боевой биографией, начатой еще в русско-турецкую войну. В результате черноморский флагман удостоили нового, уже третьего названия «Генерал Алексеев».

К началу августа 1920 года корабль был в боеспособном состоянии, поэтому и пошел к Очакову, где разведкой были обнаружены артиллерийские батареи красных. Решено было уничтожить их огнем главного калибра, но малоопытные комендоры, к тому же не имея точного целеуказания, выпустили два десятка огромных снарядов в белый свет, как в копеечку. Противник же был более искусен. Привязав к автомобилю аэростат и передвигаясь с ним дальними проселками, красные отчетливо наблюдали корабли противника и прицельным огнем отгоняли их обратно в море.

Попытка противодействия «добровольцев» в виде гидросамолета вызвала язвительную ругань моряков, наблюдавших, как громоздкий биплан с отчаянными брызгами, треском и бензиновой вонью носился по воде, но оторваться так и не смог.

К вечеру стрельба с обеих сторон прекратилась и эскадра во главе с новоименованным «Алексеевым» вернулась на базу. Линкор бросил якорь в Северной бухте и стал на длительную стоянку. Угля снова не хватило, его берегли на эвакуацию, которая маячила явственно. Отсюда корабль и ушел в свой последний поход, навсегда покинув родное Черное море.

Одна из самых драматических страниц биографии «Алексеева» связана с эвакуацией из Крыма. Корабль подтянули буксирами к пристани и стали загружать гражданским имуществом, проще говоря, всевозможным барахлом, начиная от адмиральских ковров и кончая буфетными комодами флотского офицерского собрания. На броневую палубу, обычно отдраенную до зеркального блеска, тянули за рога и уши визжащий от страха живой провиант – свиней, овец и даже коров. Мешки, тюки, чемоданы, ящики, узлы громоздились поверх артиллерийских башен, унижая гордую корабельную архитектонику жалким видом всеобщего бегства. Пользуясь суматохой, часть мобилизованного экипажа сбежала, на все топки осталось лишь восемь кочегаров.

Приняв на борт свыше двух тысяч беженцев, «Алексеев» глубокой ночью, без огней, поднял якоря и взял курс на Константинополь. У машин, сбросив папахи и черкески, в поту и черной угольной гари трудились казаки. Гардемарины и кадеты-подростки несли матросскую службу, офицерские жены стояли у раскаленных плит камбуза. Линкор еле полз, ход не превышал пяти узлов. Только через полтора месяца караван пришел в Бизерту, где и закончил свой последний, долгий и трудный путь в изгнание.

Вокруг все чужое – земля, люди, язык, а впереди только надежда, что пройдет время и эскадра вернется к родным берегам. Надежде осуществиться так и не пришлось. Он простоял на замшелых якорях несколько лет, ржавея, ветшая, разрывая сердца былым величием российского флота.

В самом начале Первой мировой войны в строй вошла так называемая «императорская» серия линейных кораблей: «Императрица Мария», «Императрица Екатерина» и «Император Александр III».

Два первых красавца-близнеца, проплавав 4 года, уже лежали на морском дне, один в Севастополе, другой в Новороссийске, третий под именем «Алексеев» доживал век в чужих водах. Французы, приняв русских беженцев, в уплату за пребывание эскадры и людей в Бизерте, объявили корабли своей собственностью. Когда установили дипломатические отношения с Советской Россией, вдруг возникло желание вернуть суда на Черное море. В Тунис приехали советские представители, известный кораблестроитель, академик и адмирал Крылов и бывший царский контр-адмирал, ныне совслужащий Беренс. Родной брат Беренса, тоже контр-адмирал, только белый, как раз и командовал бизертской эскадрой.

Вот что делает с нами, русскими, жестокое гражданское противостояние. Братья прошли мимо, сцепив зубы и даже не взглянув друг на друга.

Но компания не состоялась. Хитрые французы неожиданно выдвинули требование: «Корабли вернем, если Советская Россия заплатит царские долги»… После этакого поворота переговоры сразу прекратились, делегация уехала ни с чем.

Однако, постепенно Бизертский рейд пустел, боевые корабли стали продавать на слом. Долго оставался один «Алексеев». Его «сломали» последним, в 1934 году, однако орудия и прицельное оборудование сняли, объявив собственностью Франции. Но история корабля на этом не закончилась. Она, как и у всех черноморских линкоров, продолжилась в его пушках.

В ноябре 1939 года началась советско-финская война. Карл Маннергейм, бывший царский генерал, а на том этапе уже Главнокомандующий финской армией, знал о силе корабельных орудий «Алексеева», выпросил их у Франции, ведь пригодных к ним снарядов после ухода Балтфлота из Гельсингфорса в 1918 году у Финляндии оставалось достаточно. Французы, чтобы лишний раз нагадить России, согласились. И началась «одиссея» переброски орудий со складов в Тунисе в финский порт Або.

Пароход «Жюльетт» с первыми четырьмя пушками шел до Балтики полгода. Началась уже вторая мировая война, пароход прятался от подлодок, ремонтировался после столкновения с английским сухогрузом, хотел выгрузить пушки в Норвегии, но там не оказалось кранов, чтобы поднять 50-тонные стволы. Потом, прикрыв их зерном, добрался, наконец, до финского берега, где сдал груз местному командованию.

Второй пароход «Карл Эрик» успел проскочить Балтийское море до начала Скандинавской операции немцев, но пришел в тот же Або через несколько дней после заключения перемирия с СССР, когда надобность в таком вооружении отпала. Маннергейм лично приезжал в порт посмотреть за разгрузкой, разводя руками: «Что теперь делать с этими махинами?» Когда началась Великая Отечественная война, немцы разыскали на одном из финских складов жирно смазанные бережливыми финнами исполинские стволы. Начиналась осада Ленинграда, и у гитлеровцев возникла идея создать крупнокалиберные батареи на железнодорожном ходу, благо снарядов избыток. Финны не возражали, и работа закипела.

У немцев вообще была идея-фикс – подавить Ленинград не столько авиацией, сколько обстрелом из крепостных орудий. Они даже притащили из-под Севастополя поврежденную гигантскую пушку «Дора» и пытались установить на позицию. Однако из этого, как и из затеи с «алексеевскими» орудиями, ничего не получилось.

Советская бомбардировочная авиация держала в напряжении немецкие войска, да и Маннергейм, герой русско-японской войны, не очень-то разделял стремление своих союзников к обстрелу Санкт-Петербурга (он всегда его так называл), особенно из сверхтяжелых орудий, города, где он провел молодость, где окончил Николаевское кавалерийское училище, где служил в гвардейском полку, а потом им командовал, принимая участие в парадах на Марсовом поле.

– Русские никогда не простят, если с финской территории будет разрушен Санкт-Петербург, – сказал он как-то своему близкому окружению. – Тем более из русских орудий. Нам с ними все равно придется соседствовать.

– Вы в этом уверены? – спросило окружение.

– Без всяких условий! – твердо ответил семидесятипятилетний финский маршал, похожий на старого и мудрого филина. – Вы разве не видите, какие серьезные выводы они сделали после войны с нами?