Текст книги "Расплата"

К этому времени наши полевые войска отступили уже до Зеленых гор. Дальний был в руках неприятеля, который (по сведениям, получавшимся через китайцев) деятельно занялся очисткой Талиенванского залива от поставленных нами минных заграждений, исправлением дока, мастерских, набережных и проч. Я забыл упомянуть, что, вследствие общей уверенности в неприступности позиции на перешейке, в Дальнем до самого момента взятия этой позиции не было принято никаких мер к перевозу в Порт-Артур богатого имущества коммерческого порта и железнодорожного депо. Могучие динамо-машины, станки мастерских, запасы материалов – все это являлось прямо драгоценностью для осажденной крепости и запертой в ней эскадры. Даже после 14 мая с неделю чего-то ждали. Кажется, предполагалось укрепиться на высотах Нангалина и здесь надолго задержать неприятеля. Только когда эта идея была окончательно оставлена и войска начали отходить к Зеленым горам, в Дальнем получилось распоряжение спасать, что можно, а что нельзя – уничтожить… Кое-что удалось вывезти, остальное жгли, взрывали, топили, портили, да и то ввиду спешки не могли испортить основательно, так что японцы без большого труда вскоре же восстановили правильную деятельность порта[78]78
  Сообщали, что крейсер «Чийода», натолкнувшийся на мину в июле месяце, исправлял свои повреждения в доке Дальнего при посредстве его же мастерских. – Примеч. ред.


[Закрыть].

1 июня неприятель, ведя энергичную атаку на Зеленые горы с фронта, выслал берегом под прикрытием огня 13 своих миноносцев обходную колонну (близ бухты Сикау). Из Артура вышел «Новик» с отрядом наших миноносцев – роли переменились, и японцы отступили.

2 июня японцы появились на горизонте уже не одиночными судами, а отрядом: 2 броненосных крейсера, 2 легких и 12 миноносцев. Ждали прихода всей эскадры.

– Неудивительно! – ворчали некоторые, – японцы – не дети! Принимают свои меры… Еще бы, когда мы на весь свет публикуем о ходе работ на броненосцах, о том, что мы вовсе не заперты, что мы их вот-вот раскатаем… А сами сидим и нос высунуть не решаемся… Дождемся всей компании!..

Вечером 2 июня произошел загадочный случай, так и оставшийся неразъясненным. (Японцы умеют молчать о своих промахах.)

После жаркого дня (в тени +20 °R) я вместе со старшим артиллеристом стоял на верхнем переднем мостике «Дианы», наслаждаясь прохладой и в то же время зорко вглядываясь во тьму ночи, прорезанную медленно двигающимися вправо и влево лучами крепостных прожекторов («Диана» была сторожевым судном в проходе). На мостиках, на палубе, на трапах, у самой поверхности воды (ночью понизу, ближе к воде, часто виднее, чем сверху) расположились сигнальщики и особо выбранные из среды команды «глазастые», как их называли матросы. При облачном небе – ни звезд, ни луны – тишина полная. Даже зыби нет, не слышно ее шороха среди камней и на при брежных отмелях.

Вдруг – (померещилось или нет?) – далеко к югу как будто Что-то блеснуло… (Нет! не померещилось!) Вот донесся глухой раскат отдаленного взрыва… вот, в том же направлении, зажглись прожекторы и их беловатые лучи, протянувшись во тьму, словно щупальцы сказочного зверя, беспокойно зашевелились, ища чего-то… вот под ними замелькали характерные зеленовато-золотистые огоньки, и до нас долетел прерывистый рокот частой орудийной стрельбы.

Так продолжалось минут 10–15, затем снова наступили мрак и тишина.

Я взглянул на часы – было 10 ч 50 мин вечера.

Разумеется, с первого же момента все население «Дианы» было на своих местах, как по тревоге, и, затаив дыхание, следило за картиной неожиданно разыгравшегося ночного боя.

– Это не могут быть наши? – спросил артиллерист.

– Нет! – категорически ответил я.

Мы стояли сторожевым крейсером, и без нашего ведома никто не мог выйти в море, несомненно, что наших там не было.

– Ну, значит – свои своих…

Расстояние было на глаз миль 10, т. е. как раз любимое место прогулки японцев. Но что случилось? На этот вопрос могло быть два одинаково вероятных ответа: или кто-нибудь из японцев наткнулся на нашу мину, после чего произошла беспорядочная стрельба по воде, или японский миноносец по ошибке атаковал свой же корабль. И то, и другое было бы нам только приятно.

На следующий день, 3 июня, японцев вовсе не было видно, пользуясь этим обстоятельством, «Амур» ходил ставить мины по западную сторону Квантуна. Возвращаясь, задел за что-то и пропорол себе бок. Повреждение несерьезное, даже приятное, как утверждали некоторые, потому что «Амур» якобы получил пробоины, идя чистым местом на ровной десятисаженной глубине! Не вырос же там подводный камень? А если нет, – значит, кто-нибудь лежит, затонувши, и, конечно, никто другой, как японец[79]79
  Впоследствии оказалось, что слухи эти распространялись для успокоения умов. На самом деле, «Амур» пропорол себе бок о нами же затопленную «Шилку», при входе на рейд, по своей вине. – Примеч. авт.


[Закрыть]…

4 июня вернулся в Артур миноносец «Лейтенант Бураков», который посылали в Инкоу. Едва не попал в лапы японским крейсерам, уцелел благодаря ненастной погоде, а главное – благодаря своему ходу.

Какая горькая ирония! Лучшим, т. е. самым исправным и быстроходным нашим миноносцем, оказался «Лейтенант Бураков», забранный нами у китайцев при взятии Таку и построенный по их заказу в Германии более десяти лет тому назад!.. Из всей нашей минной флотилии он был единственный, годный для такого поручения, как прорыв блокады…

Тем временем наши полевые войска, задерживаясь на промежуточных позициях, медленно отступали к Артуру.

5 июня «Отважный», «Гремящий», «Новик» и четыре миноносца ходили в море к бухте Меланхэ, чтобы своим огнем воспрепятствовать наступлению левого фланга неприятеля.

«Друзья! К чему весь этот шум?» и «Хвалилась синица море зажечь»… Выход эскадры 10 июля. «Бог пронес!» Неожиданное отступление. Начало конца. Восстановление дежурства крейсеров на внешнем рейде. Поддержка сухопутных войск с моря

6 июня после полудня порт и бассейны закипели лихорадочной деятельностью. Боевые суда разворачивались носом к выходу; буксиры расчищали дорогу, разводя по углам транспорты; тут грузили уголь, там какие-то материалы или запасы; плавучие краны снимали временно поставленные бочки; портовые суда убирали боны второй и третьей линии…

Официально предстоящий выход эскадры хранился в секрете, но смысл всей этой суеты был до очевидности ясен всякому, даже не моряку… Я не мог не досадовать, скажу более, не мог не злиться! Мне так и хотелось крикнуть: «Друзья! К чему весь этот шум?». Ведь 7 июня полная вода наступала во втором часу дня, и весь аврал можно было бы с успехом закончить, начав его с рассветом… Неужели «они» не знали того, что было известно каждому на эскадре, в порту, в городе, в крепости?.. Не знали, что о каждом нашем движении, о каждом нашем шаге японцы получают самые точные сведения и притом без промедления?.. Неужели они не знали, что при нашем, чисто канцелярском, отношении к военной тайне – японцы всегда были ознакомлены с планами и намерениями нашего высшего начальства лучше, чем наши же офицеры, которые могли о них только догадываться?..

Между тем со времени «ночного боя по недоразумению», т. е. со 2 июня, японцы совершенно исчезли с горизонта.

Наш тралящий караван без всякой помехи прокладывал нам чистую дорогу на SSO и даже обставлял ее буйками. Прожекторы, как ни старались, не могли по ночам обнаружить ничего подозрительного.

На очищенных пространствах, при проверочном тралении, новых мин не находили. Набеги заградителей на внешний рейд словно бы временно прекратились. Казалось, можно было надеяться, что, выйдя внезапно, мы захватим неприятеля врасплох, – может быть, главные силы его были под Владивостоком, или, уверясь в нашем бездействии, пополняли запасы, чинились, даже просто отдыхали в портах Японии, а суда, оставленные для блокады, ушли в какую-нибудь бухту (временную базу) для погрузки угля?.. Кто знает?..

Во всяком случае, эти демонстративные сборы за сутки до выхода представлялись мне совершенно неуместными… Но дальше дело разыгралось еще хуже.

7 июня, с 5 ч утра, по сигналу начали разводить пары «Севастополь» и «Полтава», имевшие цилиндрические котлы (старой системы). В 7 ч 30 мин, тоже сигналом, приказано было начать разводку паров всем остальным. Затем опять сигнал: «Приготовиться к походу к 12 ч дня».

Вскоре после 8 ч утра получен был гектографированный приказ, в котором адмирал, сообщая радостную весть об окончательном исправлении поврежденных броненосцев и приведении всей эскадры в боевую готовность, призывая на помощь Господа Бога и силы небесные, объявлял о предстоящем выходе в море и начале активных действий[80]80
  Не правда ли, как это было похоже на торжественный приказ генерала Куропаткина о переходе в наступление? – Примеч. авт.


[Закрыть]. Около того же времени вышел в свет номер местной газеты «Новый Край», в котором этот приказ уже был отпечатан в качестве сенсационной новинки. (Очевидно, по дружбе редактору сообщили его копию еще с вечера.)

В 10 ч утра совершенно неожиданно флагмана и капитаны были приглашены на «Цесаревич», а в 10 ч 20 мин оттуда же был сделан сигнал: «Прекратить пары»…

– Что такое? Что случилось? – недоумевающе, почти растерянно спрашивали меня офицеры…

– Я-то почем знаю! Подождите командира: вернется – расскажет.

Между судами сновали паровые катера, отбирая только что выпущенный приказ, который велено было «не числить». Одновременно целая армия рассыльных металась по городу и порту, конфискуя злополучный номер «Нового Края»…

– Напрасно стараются, – иронизировал минер, злобно поджимая губы. – Японцы, наверное, раньше нас прочли, еще в корректуре!..

– Хвалилась синица море зажечь… – грустно молвил ревизор, всегда отличавшийся своими безотрадными взглядами на наше положение.

Настроение было самое отвратительное.

Вернулся командир. Оказывается, в последний момент передумали, спохватились, что день выбран неудачно, так как полная вода после полудня, и эскадра пока что выйдет в море, на ночь глядя, прямо под минные атаки. Решили обождать дня два-три, когда полная ночная вода придется на рассвете, тогда, благословясь, и тронуться спозаранку…

– Даже и так! Но раньше-то что же думали? Зачем было в колокола звонить? – не удержался я. – Внезапность выхода, какой это был бы огромный шанс в нашу пользу!..

– Знаете: задним умом!.. – пробовал пошутить командир.

Но шутка не вышла.

«Мы точно ждем от японцев уведомления, что наше намерение им известно. Точно дразним», – писал я в своем дневнике. «В 9 ч вечера (8 июня) привезли циркуляр: «быть готовыми к 2 ч 30 мин утра 9 июня», а в полночь сигнал: «Поход отлагается»…»

«9 июня в 2 ч ночи на рейде были японские миноносцы. Можно поздравить – дождались!.. Стреляли все, кому не лень, да что толку?.. Теперь опять будут искать минные банки…»

«Около 2 ч дня с Ляо-ти-шана донесли, что в море виден отряд крейсеров и миноносцев. Совсем плохо. Прошли тралами намеченную дорогу в море – чисто. Странно…»

«Для охраны рейда от новых покушений выслали на ночь «Всадник», «Гайдамак» и 8 миноносцев. Но почему не поставить дежурный крейсер? Почему?.. Около 10 ч вечера слышали пальбу на рейде. Оказывается, опять приходили японцы, но наши миноносцы вступили с ними в бой и прогнали. Потери и повреждения незначительны: только у «Боевого» изрядная пробоина. Выход окончательно назначен на завтра, с рассветом. Дай Бог, в добрый час, как говорил Макаров»…

10 июня, 4 ч утра, чуть посветлело, начали выходить. Приказано было, в ожидании пока вся эскадра не соберется на внешнем рейде и не выстроится тралящий караван, долженствовавший идти впереди нее, – становиться на якорь по диспозиции, а именно: пройдя линию затопленных судов, бонов и гальванических мин, круто сворачивать влево (к востоку) и располагаться в двух колоннах, по порядку номеров строя, вплотную к району крепостного минного заграждения. На это место, так близко, под самые пушки береговых батарей, японские заградители никогда еще не забирались; по крайней мере, здесь до сих пор не находили набросанных ими мин. Первой вышла «Диана», как стоявшая в самом горле пролива. Одновременно с ней «Новик». Затем следовали крейсера и броненосцы, начиная с ближайших к выходу.

Придя на свое место (крайнее к востоку), отдали якорь и, так как сбор всей эскадры должен был занять не менее 2–3 часов, дали команде завтракать, пить чай, вообще отдохнуть и проводить время по своему усмотрению, набираясь сил на предстоящий трудовой день. Далеко на горизонте, в направлении SSO то появлялись, то исчезали неприятельские миноносцы.

Мы, т. е. офицеры, тоже собирались спуститься в кают-компанию, когда с мостика раздался тревожный окрик: «Мина за кормой!».

Действительно, менее чем в 100 саженях позади «Дианы» чернела так хорошо знакомая, опоясанная цепочками крышка японской мины заграждения… Вызвали стрелков для ее расстрела.

– Хорошо, что мы не взяли несколько левее, когда подходили к месту! – говорил командир, привычным жестом пощипывая бородку. – Были бы с праздником!

– Спасибо, что всплыла, – в тон ему ответил я, – а то и при съемке, разворачиваясь, можно бы напороться!..

«Цесаревич», выходивший в это время из гавани, вдруг круто бросился в сторону и застопорил машины…

– У «Цесаревича» всплывшая мина под носом! – крикнул сигнальщик…

С «Пересвета», уже ставшего на якорь, донесся сухой прерывистый треск ружейной стрельбы. Очевидно, и он занимался тем же, чем мы[81]81
  Ружейная пуля или снаряд мелкой пушки, вследствие незначительности своей массы, не дают мине такого толчка, чтобы она взорвалась, а просто делают пробоину в ее корпусе. Через пробоину вливается вода, мина тонет, т. е. ложится на дно, где она безвредна. – Примеч. авт.


[Закрыть]…

Суда продолжали выходить на рейд, но с величайшей осторожность, строго следуя по пути, уже пройденному другими, и, по возможности, тотчас же становились на якорь. Взять несколько сажен вправо или влево – и можно было наткнуться на мину, еще не всплывшую, а верно стоящую на заданной глубине… О соблюдении диспозиции, конечно, не могло быть и речи!..

К 9 ч утра «всплывших» насчитывали до пяти…

– Наше счастье, что они их плохо ставили! – посмеивался командир. – Все всплывает!

– Пять всплыло, а сколько еще стоит? – заметил минер…

С «Цесаревича» сделали сигнал: «Спустить паровые катера, обследовать промежутки между судами».

Из гавани вышел тралящий караван и начал совершать рейсы мористее эскадры. Там не нашлось ничего. Зато между судами улов оказался богатым: к полудню взорвалось на тралах, всплыло и было утоплено расстрелом 10–11 мин…

Одна была взорвана у нас под кормой так близко (сажен 10–15), что при падении поднятого взрывом водяного столба все находившиеся на юте приняли холодный душ…

А в сторону моря – было чисто…

Эскадра словно нарочно расположилась на минной банке…

– Как это мы прошли по всей линии, ни одной не задевши?.. – недоумевали офицеры…

– Бог пронес!.. – говорили в команде…

Многие снимали фуражки и крестились…

В кают-компании за завтраком не слышалось шуток по поводу неудачи японской затеи: не было ни говора, ни оживления… Все как-то хмурились, словно не решались откровенно высказаться… Я думаю, всеми владела одна и та же мысль. Очевидно, мины набросаны либо вчера, либо сегодня ночью, так как раньше здесь было чисто; вполне возможно, что наши прозевали, но почему именно здесь, на том месте, где должна была стоять эскадра? Неужели наша наисекретнейшая диспозиция была известна японцам? Не хотелось верить… Однако – факт налицо…

– Дрянь дело!.. – неожиданно заявил мой сосед по столу, старший артиллерист, но вдруг замолчал…

И никто не спросил: «Почему дрянь?» – все тоже молчали…

Полдень. Тралящий караван все бродит и бродит, обследуя дорогу к морю. Далеко на горизонте маячат японские миноносцы. Время идет…

– Очевидно, ждем полной воды, чтобы войти в гавань! Не идти же в море «на ночь глядя!» – слышатся саркастические замечания.

На крейсере и офицеры, и команда ночью почти не спали, с 3 ч утра – все на ногах; однако никого не тянет воспользоваться отдыхом, заснуть… Все бродят, озлобленные, недовольные… «Конечно – назад! Опять на месяц запремся!» – раздается глухой ропот в случайно собирающихся кучках…

Вдруг, в 1 ч дня сигнал: «Записать порядок судов, идущих в море»…

Словно солнце проглянуло. Все ожили: все приободрились. Молодежь пришла в такой азарт, что даже потребовала шампанского, и один из самых юных представителей кают-компании, с бокалом в руке, декламировал: «Что ж мы? На зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?..»

В 11 ч 40 мин дня начали служить молебен, но дослушать его не пришлось, так как в 1 ч 50 мин по сигналу начали сниматься с якоря, и «Диана» раньше всех. До выхода в открытое море, вне пределов набросанных японцами минных банок, был указан такой порядок строя: тралящий караван, пара за парой; затем – 3 пары миноносцев 2-го отряда, тоже с тралами; «Диана», за ней – «Аскольд», потом броненосцы и в замке – «Баян» и «Паллада»; «Новику» и 1-му отряду миноносцев, идущему в составе эскадры, предоставлялось «держаться по способности». Двигались медленно, узлов 6, из-за тралов, которые при большой скорости всплывали.

Настроение личного состава было великолепное.

– Наконец-то решились! – Хоть пропадем, так недаром! – Только бы дорваться! – Держись теперь! – слышалось то тут, то там.

– Мы во всяком случае лопнем – торжественно заявлял минер и, в ответ на недоумение окружающих, пояснял, видимо, довольный своим mot[82]82
  Словом (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть] – «Диана» идет головным кораблем: она – ведет флот к бою, и ей же – первая мина, которую пропустит тралящий караван. Ergo[83]83
  Следовательно (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть] от мины, или от важности, но мы лопнем!

Кругом смеялись…

В 2 ч 35 мин японские миноносцы, набравшись смелости, начали обстреливать наш тралящий караван. На защиту его бросились «Новик» и 1-й отряд миноносцев, а также открыла огонь «Диана» из шестидюймовок, через головы своих. Перестрелка продолжалась около 15 минут, а затем японцы, видя безнадежность предприятия, поспешно бежали на SO.

В самый разгар схватки наш судовой священник, иеромонах Гавриил, несмотря на боевую тревогу, закончивший служение молебна и обходивший крейсер с крестом и святой водой, вышел на верхнюю палубу…

Какое глубокое, неизгладимое впечатление производила эта мерно и неторопливо движущаяся фигура, в зеленой с золотом ризе, стройное пение – «Спаси, Господи, люди Твоя…» – под аккомпанемент выстрелов… – взмахи кропила над судорожно вздрагивающими, откатывающимися и накатывающимися пушками, извергающими огонь и смерть… сотни обнаженных голов, склоняющихся, чтобы принять благословение, может быть, последнее… комендoры, на мгновение отрывающиеся от прицела, чтобы приложиться к кресту…

– Молодец, батя! – невольно вырвалось у командира…

Меняя курсы то вправо, то влево, сообразно изгибам пути, проложенного среди мин тралящим караваном (и обозначенного буями), мы шли в общем на SO.

В 3 ч дня, на смену бежавшим миноносцам, появились далеко впереди 3 «собачки», затем один из старых крейсеров (кажется, «Мацусима») и, наконец, 2 броненосных крейсера. Никаких попыток воспрепятствовать нашему торжественному шествию они не предпринимали, только поглядывали издали, чем вызывали немало насмешек со стороны наших остряков, утверждавших, что они непростительно зевают, что тут бы им и наброситься, пока мы «кота хороним»…

В 4 ч 30 мин дня, считая себя на чистой воде, эскадра остановилась, тралящий караван начал убирать свои тралы (длинная история), а затем пошел обратно в Порт-Артур, конвоируемый 2-м отрядом миноносцев. Эскадра, держась на месте, прикрывала их отступление, а в 5 ч начала перестраиваться в боевой порядок: одна кильватерная колонна, впереди которой – броненосцы (головной «Цесаревич»), а сзади – крейсера (головной «Аскольд»).

Взяли курс SO 20°, иначе говоря – к Шантунгу.

В 6 ч 40 мин вечера впереди и влево от курса, примерно на SO, увидели главные силы японского флота, шедшие нам напересечку. Они были почти в полном составе: четыре броненосца, в одном отряде с которыми шли «Кассуга» и «Ниссин», четыре броненосных крейсера, «Чин-Иен», предводительствующий тремя старыми крейсерами, «собачки», другой отряд легких крейсеров и миноносцы. Этих последних в ближайших отрядах мы могли насчитать 18, но за ними виднелись еще довольно многочисленные дымки…

– Все тут! – Даже «Чин-Иен» вытащили! – Еще бы! – С нашими секретными сборами! – За четыре дня хоть из-под Владивостока могли вызвать! – Будет игра! – перекидывались офицеры отрывочными замечаниями.

Но, повторяю опять, настроение было прекрасное: бодро и весело ждали решительного боя.

– Ночью, братец мой, дыхнуть не дадут! Живи при своей орудии, как знаешь! Запасай провиант с вечера! – шутили матросы, укладывая за пазуху сухари и разнося по орудиям чайники с чаем…

– Чтобы содовая и сельтерская были во всех плутонгах! Хлеб и закуски – тоже! – хлопотал содержатель кают-компании…

Крейсер 1-го ранга «Диана»

В 7 ч вечера пробили боевую тревогу.

Эскадры сближались…

Неожиданно «Цесаревич» круто повернул влево, почти на обратный курс… За ним – вся колонна… Главные силы японцев не погнались за нами, но продолжали идти прежним курсом. (Может быть, они не верили, подозревали какую-нибудь ловушку?)

В 7 ч 50 мин вечера в наступающих сумерках мы потеряли их из виду. Они ушли куда-то на запад.

Мы сначала тоже не верили, но чем дальше, тем очевиднее становилась истина: эскадра возвращалась в Порт-Артур, бежала, едва завидев неприятеля…

– Что такое? – Что случилось? – Да как же так?.. – слышались растерянные, недоумевающие голоса…

Однако гадать было некогда. Приходилось действовать. Главные силы неприятеля скрылись на западе, но зато его миноносцы (теперь мы насчитывали их до 30) рассыпались по горизонту, вне дальности наших выстрелов, и спешили справа и слева обойти нас, выйти на курс, конечно, для атаки…

В момент поворота эскадра находилась в 23 милях от Порт-Артура. Быстро темнело. Большая часть миноносцев обходила нас с востока, т. е. справа, а меньшая – слева. Не помню как (у меня не записано) – сигналом, телеграфом или как-нибудь иначе отдано было приказание, но только крейсера («Аскольд», «Баян», «Паллада» и «Диана»), увеличив скорость, вышли вправо от броненосцев, а «Новик» и миноносцы – влево от них. Наше назначение было очевидно: принять на себя минную атаку и уберечь от нее главные силы. Погода благоприятствовала – ясная, тихая ночь и луна в первой четверти. Не очень светло, но все же кое-что видно.

Вскоре же, как погасла заря, начались атаки. Трудно анализировать и записывать свои впечатления в такой обстановке, особенно когда переживаешь ее впервые (потом привыкаешь).

В моем дневнике кратко отмечено: «Полчаса бешеной канонады. Молодцы японцы, лезли очертя голову. Верно – попало. Ушли. У нас все целы. 9 ч 35 мин вечера – стали на якорь».

Главная опасность этого плавания была не со стороны неприятельских миноносцев – от них все же можно было отбиваться, – но ведь мы возвращались не только без тралов впереди, но даже не той дорогой, которой шли днем, и каждое мгновение могли наткнуться на минную банку!..

«Бог пронес» и на этот раз… Только «Севастополь» «ткнулся», да и то счастливо справился с пробоиной и мог продолжать плавание совместно с другими.

Стали на якорь на внешнем рейде Порт-Артура без сигнала, без диспозиции, как-то по вдохновению, но очень удачно.

Суда эскадры оказались расположившимися в две линии, полумесяцем, один конец которого приходился между Золотой и Крестовой горами, другой – под горой Белого волка.

Тотчас поставили сети и приготовились к отражению минных атак на якоре. Они не замедлили.

Странно, что японцы ни разу не попробовали произвести массовой атаки, но нападали отрядами в 4–5 миноносцев, та же ошибка, что и 26 января.

Между тем мощные крепостные прожекторы, расположенные на флангах нашей линии, образовывали своими лучами такую световую преграду, сквозь которую никто не мог прорваться незамеченным, и каждый отряд, пытавшийся это выполнить, еще с дальней дистанции (5–6 миль) попадал под сосредоточенный огонь всей эскадры. Конечно, теория, по которой отражение минной атаки всецело возлагалось на среднюю и мелкую артиллерию, была забыта, и башенные орудия броненосцев расточали свои драгоценные сегментные снаряды наравне с 6-дюймовками… Какова была сила этого огня? Что творилось в той зоне, по которой двигались японские миноносцы? Вряд ли могут рассказать даже те, которые на них были… Люди, находившиеся на берегу в полной личной безопасности, наблюдавшие это зрелище, не могли найти достаточно сильных слов, достаточно ярких образов, чтобы передать свое впечатление…

– Ну, как я Вам объясню? – почти сердился почтенный капитан крепостной артиллерии, с которым я встретился через 2–3 дня. – Просто – видно всю эскадру, так она освещается вспышками собственных выстрелов, а там, где миноносцы, там – от разрывов снарядов светлее, чем от прожекторов…

Очевидно, такой обстановки не выдерживали даже и японские нервы. В этом аду секунды казались минутами, утрачивалось всякое представление о времени и пространстве. По определению дальномеров береговых батарей ни один миноносец не подошел к эскадре ближе трех миль (с такой дистанции мины оказывались недействительными), а ведь несомненно они были уверены, что стреляют почти вплотную на верный минный выстрел, на расстояние нескольких кабельтовых[84]84
  На следующий день 5–6 мин Шкарцкопфа было подобрано на рейде. А сколько их затонуло или было унесено в море течением? – Примеч. авт.


[Закрыть]…

Особенно энергично провелись атаки после того, как в 2 ч 10 мин ночи зашла луна. В моем дневнике отмечено: «2 ч 30 мин – какая-то вакханалия огня! 3 ч 10 мин – отбиты, ушли».

Последняя попытка имела место в 3 ч 30 мин утра, а затем рассвет положил конец тревожной ночи.

Какие потери понесли японцы? Кто знает?.. Они умели хранить свои секреты…

Любопытное наблюдение (тоже подлинная выписка из дневника): «Во время минных атак, когда действовали одним бортом, у орудий другого борта прислуга спала и храпела». Что это было? Усталость или привычка?..

В горячке боевой обстановки некогда было много раздумывать над совершавшимися событиями: приходилось действовать с полным напряжением всех духовных и физических сил… Рассвет, исчезновение неприятеля – дали досуг, дали возможность оценить положение…

Если не у всех, то у многих сохранилась еще в сердце смутная надежда, что «это» не окончательно, что мы только на ночь укрылись под защиту крепостных прожекторов…

– Не без ума было сделано! – толковали оптимисты. – Благодаря световой преграде все атаки отбили благополучно. Не говоря о потерях в минной флотилии, которые, конечно, есть, – их миноносцы уголь сожгли, мины расстреляли. Теперь должны все это пополнить. Значит, одну или даже две ночи в море нам обеспечено относительное спокойствие.

– Хорошо, коли такой расчет был, – возражали скептики, – а если просто… – удрали?

Но их не слушали, на них даже набрасывались с упреками… Так страстно хотелось всем верить, что разорвана наконец «великая хартия отречения», что мы «ищем» решительного боя…

В 5 ч утра 11 июня сигнал с «Цесаревича» – «Войти в гавань» – разрушили последние иллюзии…

Словно тень смерти легла на крейсер… Офицеры, которые еще так недавно, несколько минут тому назад, несмотря на 30 часов, проведенных без сна и отдыха, выглядели оживленными, почти веселыми, шутками и дружеским словом подбадривали команду, – вдруг устали… Лица как-то сразу осунулись и потемнели…

На сторожевом месте, в проходе, на смену «Диане» приказано было стать «Палладе», мы же вошли в Западный бассейн и ошвартовались на бочках. Маневр был выполнен хорошо, но как-то автоматически, по привычке, без огонька, без стремления блеснуть перед соседями «морским шиком…»

Пришли – и стали… Не все ли равно, как?..

Аврал кончился в 11-м часу утра. За завтраком ели мало, говорили еще меньше и затем поспешно разошлись по каютам.

– Хотя бы заснуть! – думал я, бросаясь на койку…

Но сна не было… От переутомления или от чего другого?..

Несвязанные мысли… Нет! Не мысли, а какие-то обрывки мыслей теснились в голове… Отдельные слова, фразы, смутные образы… Удрали!.. Отступили без боя!.. Утром – Бог пронес; вечером – Бог пронес; ночью – Бог уберег… А сами-то что же?..

Мне казалось, что в этот день бесповоротно решилась судьба Артурской эскадры…

На берегу японцы продолжали свое наступление.

13 июня они продвинулись уже до Лунвантана. Атаку поддерживал отряд миноносцев, обстреливавший наши позиции с моря фланговым огнем. Чтобы прогнать его и самим взять во фланг сухопутные войска неприятеля, от нас выслали «Новик», «Отважный», «Бобр» и миноносцы. Японские миноносцы первоначально ретировались, но вскоре же на поддержку им появились три легких крейсера. В ответ с нашей стороны выпустили «Палладу» и «Диану». Неприятель не пожелал вступить в бой и поспешно удалился.

К вечеру возвратились в гавань.

Ночью была оживленная стрельба по японским миноносцам, прибегавшим на рейд с очевидной целью набросать мин, чтобы помешать выходу судов эскадры для поддержки сухопутных войск.

14 июля повторилось то же, что накануне. С рассветом «Гиляк», «Отважный», «Гремящий» и миноносцы вышли в море обстреливать позиции неприятеля, укрепившегося на высотах к востоку от Лунвантана. В качестве прикрытия, на случай появления японских крейсеров, послали «Диану» с приказанием держаться на внешнем рейде в полной готовности подать помощи канонеркам. На рейде нашли 15 плавающих деревянных салазок, на которых японские миноносцы сбрасывают мины заграждения.

Это были результаты их ночного посещения. Тралящий караван не выходил. Тралили своими средствами – паровыми катерами с «Дианы», – но удалось выловить только две мины.

С утра на горизонте появлялись какие-то силуэты, а в 9 ч можно было различить «Акаси», «Сума», «Акицусю» и флотилию миноносцев – штук 10. После 11 ч пошел проливной дождь. Горизонт сузился до 1–2 миль. Поставили сети и приготовились к отражению минной атаки, как ночью или в тумане. В 3 ч дня получено было приказание: в гавань не входить, ночевать на рейде, как при Макарове, на месте, устроенном для дежурного крейсера под прикрытием затопленных судов. Наконец-то решились! Два с половиной месяца пустовала эта позиция, обеспечивавшая от слишком дерзких покушений хотя бы часть рейда, непосредственно прилегающую к входу…

К вечеру дождь перестал, но небо было покрыто густыми тучами, и с заходом солнца наступила непроглядная тьма. Японцы, конечно, видели, что крейсер не вошел в гавань, и не замедлили попытать счастье.

В 9 ч вечера два японских миноносца, поставив на мачтах характерные четырехугольные паруса китайских джонок и тем обманув бдительность крепостных прожекторов, успешно подобрались к нам, идя вдоль берега, со стороны Ляо-ти-шана. Как только мы осветили их собственными прожекторами[85]85
  В луче собственного прожектора, с корабля можно обнаружить миноносец, в зависимости от погоды, только с расстояния от полутора до двух миль. – Примеч. авт.


[Закрыть], обман обнаружился. Встреченные огнем «Дианы», миноносцы сбросили свои фальшивые паруса и ринулись в атаку. Какой это был поразительно красивый момент, когда они, ярко освещенные лучами прожекторов, разворачивались бортом, чтобы выпустить мины! Особенно один, при близившийся на дистанцию меньше 15 кабельтовых… Я совершенно отчетливо видел, как два наших шестидюймовых снаряда попали в него: один – позади труб, другой – у ватерлинии под мостиком. Последний, видимо, нанес серьезные повреждения, – миноносец, на глаз заметно, получил дифферент на нос и замедлил ход…