Текст книги "Сталин и Военно-Морской Флот в годы Великой Отечественной Войны"

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «В 1937–1939 годах на мои плечи легла ответственность за подготовку к войне. Наркомат обороны, как пишет Г.К. Жуков, был занят по горло своими сухопутными делами, и даже начальник Генштаба не мог выделить времени, «чтобы познакомиться с флотом». Я был предоставлен в решении оперативных вопросов самому себе. К Сталину попасть было не всегда просто. Никто другой ответ давать не хотел. Но уже летом 1939 года стало очевидно, что «война на носу», и, коль скоро ты Нарком, принимай все меры, чтобы она не застала флоты врасплох».

Известно, что с одобрения Сталина в 1939–1941 годах командование ВМФ начало подготовку к освоению новых оперативно важных районов Мирового океана. В частности, 16 апреля 1940 года нарком ВМФ обратился к Сталину с просьбой разрешить подводным лодкам Тихоокеанского флота осуществлять дальние походы в Тихий океан, Желтое и Восточно-Китайское моря. Такое разрешение было дано, но последующие события заставили от этих планов надолго отказаться.

Глава третья
На флотах боевая тревога

Весной 1941 года стало окончательно ясно, что избежать участия СССР в мировой войне уже не удастся.

И.Г. Кузнецов

Из воспоминаний Наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова: «…Если не ошибаюсь, в феврале 1941 года я доложил правительству, что немцы все больше задерживают поставки для крейсера «Лютцов». И.В. Сталин внимательно выслушал меня и предложил впредь подробно сообщать, как пойдет дело дальше. Попутно, обращаясь ко всем присутствующим, он заметил, что в Германии ограничивают наших представителей в передвижении. Примерно в ту же пору у меня состоялся разговор с А.А. Ждановым. Андрей Александрович часто приезжал в наркомат: он был членом Главного военного совета ВМФ. Как-то после заседания он задержался в моем кабинете. Мы толковали на разные темы. Потом я спросил, не считает ли он действия Германии вблизи наших границ подготовкой к войне. Андрей Александрович высказал мнение, что Германия не в состоянии воевать на два фронта. Он расценивал нарушения нашего воздушного пространства и стягивание немецких сил к границе скорее, как меры предосторожности со стороны Гитлера или как средство психологического нажима на нас, не больше.

Секретарь ЦК ВКП б А.А. Жданов курировавший от ЦК партии Наркомат ВМФ в предвоенные годы

Я усомнился:

– Если речь идет только о мерах предосторожности, для чего Гитлеру накапливать силы в Финляндии и Румынии? Зачем немецкие самолеты-разведчики летают над Ханко и Полярным? Ведь оттуда им никто не угрожает. За несколько месяцев до этого разговора я слышал от Жданова довольно решительное утверждение: обе стороны на Западе завязли в войне, и потому мы можем спокойно заниматься своими делами. Теперь он не повторял этих слов, но по-прежнему не считал вероятным скорое столкновение с Германией. Андрей Александрович ссылался и на опыт первой мировой войны, показавший, что борьба на два фронта для Германии непосильна, н даже на известное предостережение «железного канцлера» Бисмарка на сей счет. Возможно, где-то в душе у Жданова, как н у меня, таились сомнения, а может, он был в курсе каких-то неведомых мне расчетов Сталина н, конечно, наверняка знал об огромной работе по укреплению западных границ, которая тогда велась ускоренными темпами. Эта работа имела смысл прежде всего на случай войны с Германией. Значит, вероятность такой войны учитывалась».

А обстановка все ухудшалась. В мае участились нарушения воздушного пространства. Приблизительно 19 марта 1941 года Н.Г. Кузнецов был вызван к Сталину и в присутствии Л.П. Берия получил выговор за самоуправство и приказание отменить свое распоряжение от 3 марта об открытии огня по немецким самолетам-нарушителям. Во исполнение приказа Сталина, Н.Г. Кузнецов приказал начальнику Главного Морского штаба дать директиву на флоты: «Огонь не открывать, а высылать свои самолеты-истребители для посадки иностранных самолетов на аэродромы». Начала поступать информация о передвижениях немецких войск у границ СССР. Немецкие корабли стали все чаще и чаще наведываться в восточную часть Балтийского моря, при этом они заходили в финские порты и надолго задерживались там без видимой необходимости.

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова «Накануне»: «Балтийский театр беспокоил нас больше всего: флот, недавно получивший новые базы, переживал период становления. Надо было укрепить эти базы с моря, усилить их тылы. Опять возник вопрос о Либаве. Как я уже писал раньше, скученность кораблей в этой базе нас беспокоила и раньше. Но теперь, в обстановке надвигающейся военной грозы, требовалось предпринимать решительные меры. Необходимо было перевести часть кораблей оттуда, но мы знали, что И.В. Сталин смотрел на дело иначе. Решили обсудить вопрос официально на Главном Военном Совете ВМФ в присутствии А.А. Жданова.

Андрей Александрович приехал за полчаса до заседания. Войдя в мой кабинет, прежде всего, спросил:

– Почему и кого вы собираетесь перебазировать из Либавы? Я развернул уже приготовленную подробную карту базирования кораблей.

– Тут их как селедок в бочке. Между тем близ Риги – прекрасное место для базирования. Оттуда корабли могут выйти в любом направлении.

– Послушаем, что скажут другие, – ответил Жданов.

На совете разногласий не было. Все дружно высказались за перебазирование отряда легких сил и бригады подводных лодок в Рижский залив. Так и решили. – Нужно доложить товарищу Сталину, – заметил А.А. Жданов, прощаясь.

А.А. Жданов, бесспорно, помогал флоту, но в то же время в решении некоторых вопросов ограничивал наши права.

– Я ведь не обычный член Главного Совета, – заметил он однажды, когда я не известил его об одном из своих решений.

Этим он хотел подчеркнуть и свои контрольные функции в нашем наркомате. Выполняя эти функции, Жданов не всегда брался отстаивать нашу позицию, если она расходилась с мнением верхов. Так, он не поддержал меня, когда я возражал против посылки подводных лодок в глубь финских шхер к порту Або, не высказался в защиту точки зрения моряков, когда Сталин предложил базировать линкор в Либаве.

На этот раз я, кажется, убедил Андрея Александровича в том, что корабли целесообразно перебазировать в Усть-Двинск. Жданов предложил мне написать об этом Сталину, но не захотел говорить с ним сам. А дело-то было спешное.

Я сразу же направил письмо, но ответа не получил. Так случалось нередко. Поэтому, направляясь в Кремль, я постоянно держал при себе папку с копиями наших писем. В кабинете И.В. Сталина, улучив момент, раскрывал ее: «Вот такой-то важный документ залежался. Как быть?» Часто тут же на копии накладывались резолюции. На этот раз я напомнил о своем письме и решении Главного военного совета ВМФ о перебазировании кораблей. Сталин, правда, резолюции писать не стал, но устно дал свое согласие.

Вернувшись к себе в наркомат, я первым делом позвонил командующему Балтфлотом:

– Действуйте, разрешение получено…

Беспокоились мы и о Таллине – главной базе Балтийского флота. Расположенный в Финском заливе, Таллинский порт был плохо защищен от нападения с севера. К тому времени рейд еще не успели оборудовать хорошими бонами и сетями, а на нем ведь стояли два линкора. Посоветовавшись с начальником Главного морского штаба и командующим флотом, решили перебазировать линкоры в Кронштадт. Всего за несколько дней до войны из Таллина ушел «Марат», а второй линкор, «Октябрьская революция», перебазировался только в июле, когда уже шла война, с большим риском.

Лаврентий Павлович Берия

Июнь с первых же дней был необычайно тревожным, буквально не проходило суток, чтобы В.Ф. Трибуц не сообщал мне с Балтики о каких-либо зловещих новостях. Чаще всего они касались передвижения около наших границ немецких кораблей, сосредоточения их в финских портах и нарушений нашего воздушного пространства.

На Черном море было относительно спокойнее: дальше от Германии. Но и там нарастала угроза. Об этом свидетельствует, например, приказ комфлота контр-адмирала Ф.С. Октябрьского, отданный в развитие директивы Главного Морского штаба:

«В связи с появлением у наших баз и побережья подводных лодок соседей и неизвестных самолетов, нарушающих наши границы, а также учитывая всевозрастающую напряженность международной обстановки, когда не исключена возможность всяких провокаций, приказываю:

1. При нахождении в море всем кораблям особо бдительно и надежно нести службу наблюдения, всегда иметь в немедленной готовности к отражению огня положенное оружие.

2. О всякой обнаруженной подводной лодке, надводном корабле и самолете немедленно доносить с грифом «Фактически».

Слова о возрастающей напряженности в международной обстановке появились в приказе, разумеется, не случайно. На флотах с тревогой следили за развитием событий и просили разрешения принимать практические меры для обеспечения безопасности.

– Как быть, если во время учений около наших кораблей будет обнаружена неизвестная лодка или на опасное расстояние приблизится немецкий самолет? Такие вопросы комфлоты задавали мне неоднократно.

– Применяйте оружие, – отвечал им и при этом только требовал, чтобы они по ошибке не открыли огонь по своим.

В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине М.А. Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В. Сталин. Мне доложили: да, получил.

Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако это не мешало проводить проверки готовности флотов работниками Главного Морского штаба. Я еще раз обсудил с адмиралом И.С. Исаковым положение на флотах и решил принять дополнительные меры предосторожности».

* * *

Чтобы ответить на вопрос, насколько тесно общался с наркомом ВМФ Н.Г. Кузнецовым Сталин в последние предвоенные месяцы, еще раз обратимся к труду московского историка В.Н. Киселева «Встречи Сталина. В кабинете Верховного». Еще раз напомним читателю, что В.Н. Киселев проанализировал все посещения государственными деятелей Сталина, что позволило ему сделать немало любопытных выводов о роли и месте того или иного военноначальника и государственного деятеля. Итак, в выполненной В.Н. Киселевым гистограмме распределения времени посещения кабинета Сталина в мае 1941 года, он проанализировал первые пятьдесят человек, согласно рейтинга по частоте и продолжительности посещения. Согласно данной гистограмме Н.Г. Кузнецов занял 23 место с общим временем пребывания 250 минут, т. е. чуть больше четырех часов. Больше Кузнецова к в кабинете Сталина за это время находились руководители государства (Молотов, Маленков, Берия, Каганович, вознесенский и т. д., а также руководители наркомата обороны Жуков, Тимошенко Ворошилов, Ватутин, Кулик. Приводит В.Н. Киселев и более расширенную версию топа посетителей кабинета Сталина с 1 января по 30 июня 1941 года (т. е. с недельным захватом Великой Отечественной войны). В данном отрезке времени Н.Г. Кузнецов, по количеству своих посещений (23) и количеству проведенного у Сталина времени (1850 минут), занимает 19 место (средняя продолжительность его пребывания у Сталина составила 80 минут). Гистограммы и таблицы В.Н. Киселева наглядно демонстрируют вполне взвешенный подход Сталина к оценке значения наркомата ВМФ в системе обороны СССР. Еще достаточно малочисленный ВМФ в преддверии масштабной сухопутной войны и предстоящих грандиозных столкновениях на суще играл вспомогательную и второстепенную роль.

Учитывая серьезность угрозы фашистского нападения, командование ВМФ, по распоряжению И.В. Сталина взяло курс на резкое повышение боевой готовности, быстрейший ввод в строй ремонтировавшихся и достраиваемых кораблей. Был проведен и целый ряд других мер. Однако выработать у своих адмиралов «океанское мышление» Сталину все же не удалось. Прошлое продолжало висеть тяжелыми веригами на ногах Н.Г. Кузнецова и его ближайшего окружения.

Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков в своей книге «Морская мощь государства так писал о теоретический взглядах руководства наркомата ВМФ в предвоенное время: «… В разработке вопросов военно-морского искусства преобладало влияние сторонников оборонительных взглядов на роль и использование флота в будущей войне. Следствием этого явилось сохранение традиций в свое время правильной «теории малой войны» в новых условиях, когда наш флот уже стал способен вести боевые действия п за пределами своих прибрежных вод. В этом проявилось отрицательное влияние этой теории па дальнейшее развитие советской военно-морской мысли. По существу, в военно-морском искусстве преобладала точка зрения на использование сил флота в оборонительных целях, а сам флот рассматривался в качестве оборонительного фактора, хотя его задачи в оперативном и тактических планах решались наступательными методами. Подобные взгляды, конечно, отражались на направленности подготовки руководящих кадров флота. Ни на одном из наших флотов даже не поднимался вопрос о ведении боевых действий в океане, хотя в их составе имелись подводные лодки с довольно значительной дальностью плавания, а страной, был взят курс на создание большого океанского флота. Вот почему использование даже таких сил дальнего действия флотов, как подводные лодки, в том числе крейсерские, ограничивалось узкими рамками преимущественно тактического применения, главным образом, в ближних районах. Это подтверждается также распределением подводных лодок между театрами. На Баренцевом море, где условия выхода в океан были наиболее благоприятными, к началу войны находилось меньше подводных лодок, чем на Балтийском или Черном море.

Положительным для советского военно-морского искусства было то, что значительное развитие получили вопросы взаимодействия армии и флота при ведении боевых действий в приморских районах. В процессе боевой подготовки корабли флотов тренировались в оказании огневой поддержки приморскому флангу армии, в высадке десантов (преимущественно тактических) и в прикрытии войск от воздействия с моря. Впервые в истории военно-морского искусства в 30-х годах у нас была разработана теория морской десантной операции, которая проверялась в процессе боевой подготовки. Однако ни созданию десантных кораблей, ни формированию специальных десантных войск достаточного внимания не уделялось. Все наши флоты подошли к войне, не имея ни одного десантного корабля специальной постройки. Не было в составе флотов и нужного числа артиллерийских надводных кораблей, необходимых для поддержки высадки десантов. Все это ограничивало возможности флота в решении задач по содействию сухопутным войскам и затрудняло его действия по высадке морских десантов, потребность в которых, как показала жизнь, возникла с первых же дней Великой Отечественной войны».

В январе 1941 года на Балтийском флоте было проведено одностороннее учение по отражению внезапного нападения противника на наши военно-морские базы с моря, воздуха и суши. В этом же месяце с руководящим составом флота была проведена штабная игра на тему «Нарушение коммуникаций противника». В марте было проведено общефлотское учение на тему «Активная оборона устья Финского залива во взаимодействии всех сил флота».

В феврале 1941 года по распоряжению Сталина была издана директива Главного Морского штаба, согласованная с наркоматом обороны СССР, в которой флотам была поставлена задача на разработку планов прикрытия, включавших совместные действия сил и средств флота и армии на случай внезапного нападения противника. В документе четко указывалось, что противником следует считать коалицию государств во главе с Германией (Румыния, Финляндия, Венгрия, Швеция и Италия). На востоке предполагалось вооруженное выступление Японии.

Весной 1941 года штаб Черноморского флота разослал в соединения временное наставление по огневому взаимодействию кораблей с сухопутными войсками, но применить его на практике пришлось уже в боевых условиях. В марте штабы Черноморского флота и Одесского военного округа провели в районе Севастополя совместное двустороннее учение по отражению крупного воздушного десанта, высаженного в тылу главной военно-морской базы для ее захвата с суши. В марте Главный Морской штаб разрешил открывать огонь по самолетам-нарушителям без предупреждения, но в апреле, по указанию наркомата обороны, это было отменено. Флот получил указание огня не открывать, а высылать свои истребители для принуждения самолетов-нарушителей к посадке на свои аэродромы.

На нюансах поведения Н.Г. Кузнецова 21–22 июня 1941 года, которые имеют прямое отношение к Сталину, следует остановиться подробнее. В своих мемуарах Н.Г. Кузнецов рассказывает, что перед самой войной, получив информацию от военно-морского атташе в Берлине капитана 1 ранга М.А. Воронцова о том, что в ближайшее время Германия нападет на СССР, он немедленно доложил об этом Сталину, а сам вызвал Воронцова в Москву для более подробной информации. Таким образом, в своих мемуарах Кузнецов заявил о себе, как об одном из немногих, кто проинформировал Сталина о неизбежности скорого начала войны.

Однако в мемуарах сразу двух известных военных деятелей – маршала Г.К. Жукова и генерала армии И.А. Серова утверждается обратно. Оба пишут, что Кузнецов в своей докладной записке Сталину обзывал своего военно-морского атташе паникером, а его сообщение лживым. В своих воспоминаниях Кузнецов, естественно, об этом умалчивает.

Из воспоминаний бывшего председателя КГБ СССР и начальника ГРУ Министерство обороны СССР И. А. Серова «Записки из чемодана»: «В 1959 году, когда я работал заместителем начальника Генерального штаба МО, мне М.В. Захаров (маршал Советского Союза – В.Ш.) сказал, что Кузнецов Ф.Ф. (генерал-полковник, в 1953–1957 гг. – начальник Главного управления кадров Министерства обороны СССР – В.Ш.) ему рассказал, что, якобы, есть в архиве донесение бывшего начальника ГРУ генерал-лейтенанта Голикова в марте 1941 г. о войне. Попросил найти его. Когда мне принесли это донесение, и я его прочитал, то стало ясно, почему Сталин не поверил донесению резидента НКГБ из Берлина, которое посылал Меркулов. В донесении Сталину указывается: «По донесению наших военных атташе (идет перечисление 5 или 6 стран) стало известно от немецких военных атташе, что немцы готовят нападение на Советский Союз ориентировочно между 15 мая и 15 июня сего года», и указывались наиболее вероятные направления ударов, в том числе и на Москву. В числе перечисленных сообщений военных атташе было такое же сообщение военного атташе и из Берлина от 14 марта 1941 года. Вместо того чтобы Голикову ради объективности направить эти донесения Сталину и не делать своих глупых выводов, Голиков пишет: «1. Считаю, что наиболее возможным сроком начала военных действий против СССР будет момент победы немцев над Англией или заключения с ней мира. 2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской или даже может быть от германской разведки. Подпись: 20 марта 1941 г., генерал-лейтенант Голиков». Несколько раньше «постарался» и нарком военно-морского флота Кузнецов Н.Г. Он доносил 6 марта в ЦК Сталину, что «Военно-морской атташе в Берлине донес, что со слов германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию». И в конце Кузнецов пишет: «Полагаю, что эти сведения являются ложными и специально направлены с тем, чтобы проверить, как будет на это реагировать СССР». Вот эти два безответственных угодника настолько убедили Сталина в том, что в ближайшие месяцы немцы не нападут, что он не поверил разумному и правдивому донесению резидента НКГБ, о чем сообщал Меркулов. Голиков и Кузнецов своими безответственными выводами поставили нашу Родину в тяжелейшее положение…» Комментировать, вышеизложенное в данном случае смысла нет. Пусть читающий сам решает кому верить.

В начале мая 1941 года Главный Морской штаб конкретизировал задачи флотов и флотилий в соответствии с уточненными планами прикрытия государственной границы, была усилена дозорная служба и разведка. 7 мая 1941 года Н.Г. Кузнецов, по указанию Сталина, установил постоянные дозоры в устье Финского залива.

В феврале – мае 1941 года комиссиями наркомата ВМФ и Главного Морского штаба на всех флотах был проведен ряд проверок с целью повышения боевой готовности. Так, в феврале была проверена готовность флотов к минным постановкам, в апреле – готовность боевого ядра, в мае – готовность сил ПВО. На Балтике из Либавы, в связи с ее близким расположением к границе, с разрешения Сталина, был срочно переведен в Усть-Двинск дивизион подводных лодок и минный заградитель, в Рижский залив из Либавы перешли и корабли отряда легких сил, а из Таллина в Кронштадт был переведен линейный корабль «Марат».

Со второй половины мая на Балтийском, Северном и Черноморском флотах было введено постоянное несение дозоров подводными лодками и надводными кораблями, были усилены и ближние дозоры на подходах к своим военно-морским базам.

Для ускорения ввода в строй строившихся береговых батарей, с разрешения Сталина, было приказано ставить их не на бетонные основания, как раньше, а на деревянные, кроме этого строившиеся аэродромы ВВС флотов включались в число действующих еще до полного завершения работ, а авиацию на них начали размещать еще в ходе строительства. 13 июня Н.Г. Кузнецов доложил И.В. Сталину факты, о которых ранее докладывал в Генеральный штаб и наркомат обороны, о выводе всех немецких кораблей из советских портов и просил разрешить вывести все советские корабли из немецких портов, чем вызвал его крайнее неудовольствие. По этому случаю секретарь И.В. Сталина А.Н. Поскребышев зафиксировал в телефонограмме: «Сегодня Сталина И.В. в Кремле посетил адмирал Н.Г. Кузнецов. В докладе он упомянул, предоставив даже статистические данные, о выводе всех немецких кораблей из советских портов и просил разрешения вывести все советские корабли из немецких. «Хозяин» выпроводил его вон. Неужели адмирал не читал сегодняшнее сообщение ТАСС, опровергающее провокационные слухи о нападении Германии на Советский Союз? Всюду провокации… Все наши враги и ложные друзья пытаются стравить нас с Гитлером в своих интересах…»

Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова «Накануне»: «Я видел И.В. Сталина 13 или 14 июня. То была наша последняя встреча перед войной. Доложил ему свежие разведывательные данные, полученные с флотов, сказал о большом учении на Черном море, о том, что немцы фактически прекратили поставки для крейсера «Лютцов». Никаких вопросов о готовности флотов с его стороны не последовало. Очень хотелось доложить еще о том, что немецкие транспорты покидают наши порты, выяснить, не следует ли ограничить движение советских торговых судов в водах Германии, но мне показалось, что мое дальнейшее присутствие явно нежелательно. Для меня бесспорно одно: И.В. Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной. Договор 1939 года он рассматривал лишь как отсрочку, но отсрочка оказалась значительно короче, чем он ожидал». 14 июня Главный Морской штаб приказал Военному совету Балтийского флота усилить надводные дозоры.

С 17 июня Северный флот расширил зону воздушной разведки в Баренцевом море, усилил корабельные дозоры у Кольского залива. Было установлено дежурство кораблей в главной военно-морской базе, самолетов на аэродромах, береговых и зенитных батарей.

В июне на Черном море были проведены масштабные общефлотские учения. Контролировавший ход учений начальник Главного Морского штаба адмирал И.С. Исаков, переговорив с Москвой, не стал проводить их разбор, а срочно убыл в столицу, сказав провожавшим его: «Обстановка серьезная, товарищи. Можно ожидать чего угодно».

19 июня нарком Н.Г. Кузнецов, с ведома Сталина, перевел Балтийский и Северный флоты в оперативную готовность № 2. Черноморский флот, проводивший в это время учение, уже находился в этой степени готовности. Была активизирована воздушная разведка, средства ПВО флота приведены в готовность к отражению воздушного нападения, подводные и надводные корабли рассредоточены по разным бухтам и заливам, проведено затемнение кораблей и выключение некоторых маяков, штабы и учреждения флота перешли на защищенные командные пункты, вводилось дежурство руководящего состава. На флоты поступила команда готовить к выходу в море подводные лодки с задачей отражения возможного нападения кораблей противника на наши базы.

20 июня Н.Г. Кузнецов, без разрешения Сталина, отдал смелое приказание: при приближении на опасное расстояние к нашим кораблям вражеских подводных лодок и самолетов применять против них оружие. 21 июня около 18 часов нарком приказал командующим флотами и флотилиями принять дополнительные меры по повышению боевой готовности вверенных им частей и соединений. В Таллинне, Лиепае, Севастополе, Одессе, Полярном, Измаиле и Пинске, на Ханко и Рыбачьем командирам баз, кораблей и частей предписывалось находиться на командных пунктах или в своих гарнизонах. В тот же день командование Северного флота получило директиву наркомата ВМФ о выделении для обороны горла Белого моря двух подводных лодок, двух эскадренных миноносцев и эскадрильи морских бомбардировщиков.

Не сидел в это время сложа руки и руководящий состав всех флотов и флотилий, на которых интенсивно велась боевая подготовка, проводились учебные тревоги и тренировки по отражению воздушных налетов вражеских самолетов. Учились штабы, экипажи кораблей, части береговой обороны, противовоздушной обороны и летный состав.

Вызванный к наркому обороны около 23 часов 21 июня 1941 года и получивший от него предупреждение о возможном нападении Германии, Н.Г. Кузнецов в своих мемуарах вспоминал очень интересные факты этого посещения: «Когда я возвращался в наркомат, меня не покидали тяжелые мысли: когда наркому обороны стало известно о возможном нападении гитлеровцев? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причем полуофициально и с большим опозданием? Было ясно одно: с тех пор как нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота (когда Кузнецов прибыл к Тимошенко, Жуков под его диктовку писал радиограммы в войска – В.Ш.), которые я увидел на столе. Уже позднее я узнал, что руководители наркомата обороны – нарком и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю. Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева – в то время он командовал Московским военным округом, – что 21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО. Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в этот вечер к И.В. Сталину были вызваны московские руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам В.П. Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев» – предупредил он».

Получив от наркома обороны информацию о возможном нападении Германии и разрешение флоту на применение в этом случае оружия, Н.Г. Кузнецов отдал приказ, немедленно привести флоты и флотилии в оперативную готовность № 1. Телеграмма с узла связи Главного морского штаба о приведении Северного, Балтийского и Черноморского флотов, Дунайской и Пинской военных флотилий ушла по назначению в 23 часа 50 минут 21 июня 1941 года.

Из посмертных воспоминаний Н.Г. Кузнецова «Крутые повороты»: «Зная обстановку на границе, я в канун войны, в субботу 21 июня, не выходил из кабинета, ожидая указаний от правительства или из наркомата обороны, но они не поступали. Однако это не снимало с меня ответственности за судьбу флотов. Вечером 21 июня, около 18 часов, я переговорил по телефону ВЧ с комфлотами. Отдавать приказания об отражении нападения я еще не мог, но убедиться, что они все на месте, что флоты находятся в повышенной боевой готовности, я имел возможность, считал это своим долгом и делал это. Последний разговор был с военно-морским атташе в Германии М.А.

Воронцовым. Вывод напрашивался один: нужно ожидать нападения, а вызова в Кремль или в НКО пока нет. Он последовал около 23 часов от наркома обороны. «Возможно нападение немцев», – передал С.К. Тимошенко. А сколько осталось времени до этого нападения, никто не мог сказать. Бывший заместитель начальника Главного морского штаба контр-адмирал В.А. Алафузов по моему приказу тут же бежит в наркомат и посылает срочную телеграмму, но уже без всяких условностей, о боевой готовности № 1, к чему мы готовились несколько лет. Но мне и этого казалось мало. Особенно для Балтики. Ведь она граничит с Германией. Придя в кабинет, звоню в Таллин. Комфлот В.Ф. Трибуц на проводе: «Телеграмма послана, не ждите ее, приводите флот в готовность № 1». Это было в 23 ч 30 мин, а в 23 ч 32 мин, как записано в журнале боевых действий флота, «объявлена фактическая боевая готовность № 1». Таким образом, допущенные промахи политического руководства по части повышения готовности всех Вооруженных Сил не повлияли отрицательно на флот, а были в значительной степени исправлены. Флоты не потеряли ни одного корабля в первый день войны, хотя враг стремился нанести нам удары по базам в Севастополе, Кронштадте, Полярном, Измаиле и др.»

Время мирного созидания и мирного строительства флота закончилось. До самой страшной и кровопролитной войны в истории нашей страны оставались считанные часы. Эта война началась не так как планировалось, и шла совсем не так, как хотелось. В этой войне не было места для Большого флота и поэтому его отсутствие решающего влияния на ход событий не имело. Но военно-морской флот не остался без дела. С первого до последнего дня ВМФ СССР вел активные боевые действия, а моряки отважно сражались не только на море, но и на суше.