Текст книги "Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда"

В свое министерство Сухозанет вернулся в самом мрачном настроении. Генералу для особых поручений Милютину, спросившему его об итогах встречи с новым министром иностранных дел, он ответил раздраженно:

– Если раньше на Мойке сидел русофоб, то нынче англоман! Одно другого не лучше.

Под русофобом министр имел в виду недавнего канцлера Нессельроде, под англоманом – Горчакова.

Увы, Александр Михайлович Горчаков при всей своей политической смелости был по характеру человеком очень осторожным. Крымская война оставила в его душе неизгладимый след и теперь до конца своих дней он будет бояться происков Англии, стремясь любыми способами избегать конфронтации с Туманным Альбионом. Иногда это будет приносить пользу делу, но в большинстве случаев, наоборот…

* * *

В июле 1856 года к идее наступательной политики на азиатском направлении решительно присоединился и наместник Кавказа князь Барятинский, который направил в Петербург секретное письмо. Поводом к письму стал наглый захват английскими войсками важнейшего персидского порта Бушира. Наместник Кавказа не без оснований опасался, что, опираясь на этот пункт, Англия подчинит в дальнейшем персидские прикаспийские провинции. Барятинский сетовал:

– Подняв флаг на Каспийском море, Англия поставит нас в крайне критическое положение и в Дагестане, и в Закавказье, и в степях Закаспийских!

В письме он писал о необходимости срочно усилить военную флотилию на Каспийском море, укрепить Бакинский и Петровский порты и содействовать развитию на Каспии торгового мореплавания, о том, что следует занять какой-либо пункт на восточном берегу Каспия, чтобы открыть путь к Аральскому морю и создать в будущем судоходство по реке Сырдарье.

Кроме этого, наместник представил Александру II проект постройки железной дороги от берегов Каспия по плато Устюрт до Аральского моря. Замысел был дерзок. Ведь всего за пять лет до того было завершено строительство первой в России железной дороги между Москвой и Петербургом! Создание железной дороги между Каспием и Аралом, по мнению Барятинского, могло не только заменить караванные пути, но и решительно повернуть Большую Игру в нашу пользу!

Александр II, прочитав письмо кавказского наместника, сказал:

– Предложения о прокладке железной дороги через Устюрт весьма важно и полезно!

После чего распорядился изучить проект специалистам. Однако и главноуправляющий путей сообщения Чевкин, и оренбургский генерал-губернатор Перовский, и профессор-востоковед Гельмерсен нашли планы Барятинского необоснованными как с технической, так и с политической и экономической точек зрения. Однако Александр II решил все же вынести обсуждение проекта железной дороги на более широкую аудиторию. 27 января 1857 года состоялось заседание Особого комитета, созванного специально для рассмотрения предложений Барятинского. В нем приняли участие министры Горчаков и Сухозанет, управляющий Морским министерством, главный железнодорожник Чевкин и глава Азиатского департамента Ковалевский.

С самого начала совещания тон задал Горчаков:

– Господа! Я протестую против каких-либо активных действий на восточном побережье Каспийского моря. Министерство иностранных дел не желает международных осложнений, и я, имея в виду последние донесения нашего посла в Лондоне, утверждаю, что любой шаг на Востоке, сколько-нибудь задевающий интересы Англии или даже могущий подать предлог к придиркам со стороны британского кабинета, вызовет серьезный политический кризис.

Горчакова неожиданно поддержал его всегдашний оппонент Перовский:

– Я, в свою очередь, хочу сослаться на нынешние волнения среди казахских племен Устюрта. В таких условиях строить там дорогу просто безумие! Князь Барятинский просто не видит всего из-за Кавказских гор!

– Князь, конечно же, желает добра, но лучше пока все же отложить снаряжение сей экспедиции до более благоприятных обстоятельств! – согласился и военный министр.

В результате Особый комитет высказался в пользу создания в перспективе прямого сообщения от восточного побережья Каспийского моря к Аралу и далее к берегам Амударьи и Сырдарьи, но при этом отметил, что в настоящее время это сделать невозможно и ненужно. И хотя в реальности тогда так ничего и не было решено, но сама идея о будущей русской железной дороге в Средней Азии все же отложилась в головах государственных мужей.

Надо сказать, что английская разведка в Петербурге работала хорошо и вскоре на столе у посла Кимберли уже лежал экстракт с совещания Особого комитета. Сказать, что, прочитав его, посол был в ужасе – значит не сказать ничего. Еще бы, русские были готовы одним махом перекрыть половину Средней Азии железной дорогой! Что означало полный крах там всей британской политики. В Лондоне, прочитав отчет посла, тоже перепугались.

– У русских нет ни опыта, ни средств для столь грандиозного проекта! Слава богу, что они отменили этот проект! – радовались оптимисты.

– Вы просто плохо знаете русских. Кстати, и проект они вовсе не отменили, а лишь отложили! – качали головами пессимисты.

– Что это значит? – спрашивали остальные.

– Только то, что пройдет совсем немного времени и по каракумским пескам помчатся русские паровозы с русскими солдатами! Кстати, знаете куда они именно помчатся? – вступали в разговор реалисты.

– Куда?

– Маршрут только один – в Индию! – отвечали, сами пугаясь своих слов, реалисты.

– Что же делать? – хватались за голову оптимисты и пессимисты.

– Большая Игра продолжается, и мы должны сделать свой сильный ход, который остановит и русские паровозы, и русских солдат! – подводили итог дебатам реалисты. – Но вначале посмотрим, какой ход сделают русские!

Глава вторая

Этим следующим сильным ходом стало назначение в апреле 1857 году генерал-губернатором Оренбурга генерал-лейтенанта Александра Катенина, взамен явно уставшего на этой должности графа Василия Перовского.

Новый генерал-губернатор Оренбурга был храбрым воином и опытным царедворцем. Службу начинал в Преображенском полку, был замешан в декабристском мятеже, но как-то выкрутился, потом дрался с турками под Варной, успешно усмирял поляков и за взятие Варшавы заслужил Владимирский крест. В 1835 году на Калишских маневрах на Катенина обратил внимание император Николай I, и тот был назначен флигель-адъютантом. Сообразительный офицер оказался превосходным игроком в карты, и отныне император неизменно брал его к себе в партнеры. Надо ли говорить, что при таком тесном общении карьера Катенина пошла резко вверх. Вскоре, по совету императора, он женится на красавице фрейлине Варваре Вадковской. Два года спустя Катенин уже был полковником. Затем он получает назначение начальником штаба пехотного корпуса на Кавказ, где участвует в военных действиях против горцев. За отличие в битве при ауле Ахульго получает золотую шпагу «За храбрость». После этого следует назначение начальником штаба Отдельного гренадерского корпуса и чин генерал-майора. Затем Катенин командовал родным Преображенским полком, получил аксельбанты генерал-адъютанта и генерал-лейтенантский чин. Некоторое время он исполнял обязанности товарища (заместителя) военного министра и дежурного генерала. С этой должности Катенин и отправился в далекий Оренбург. Как говорили в военных кругах, Катенин отправился на край империи по доброй воле и с пинка тогдашнего министра Сухозанета. Увы, к этому времени многолетний покровитель Катенина был уже мертв, а у нового императора имелись собственные выдвиженцы и любимцы.

По отзыву современников, новый генерал-губернатор был высок и представителен, женщины находили его даже красивым. Особый шик придавали Катенину огромные распушенные усы, делая его похожим на породистого кота. По характеру генерал-губернатор оказался уживчивым. Он умел красиво говорить и отличался изысканными манерами. Любил Катенин хорошие обеды и лихие солдатские песни. При этом он оказался не только толковым военачальником, как его предшественник Перовский, но и, в отличие от предшественника, умелым администратором. Впрочем, кое-кто считал Катенина чересчур самолюбивым и самонадеянным. Гвардеец же, в конце концов!

Из воспоминаний о Катенине: «Он (Катенин. – В. Ш.) преследовал всякое неодобрение и разномыслие, требуя от всех пребывающих в крае личного себе поклонения и считая всякое противоречие за злостную враждебность и интригу. Известно было, что все письма контролировались и переписка, посылавшаяся из степи через Оренбург, с нарочным, распечатывалась». В данном случае явно сказывался «декабристский синдром».

Пришлась оренбуржцам по нраву и губернаторша Варвара Ивановна. По отзывам современников, она была женщиной весьма образованной и с огромным тактом. С подчиненными мужа и их женами общалась ровно, любезно, без малейшего намека на свое положение, «со всеми умела говорить о предметах, которые были близки представлявшемуся ей лицу, и вся эта беседа велась так мило, просто, что говоривший с Катениной, сразу чувствовал себя как дома».

Когда празднества, устроенные в честь назначения, прошли, Катенин ознакомился с делами и приуныл. И было от чего! Степь, находящаяся в его управлении, почти в три раза превосходила размерами всю тогдашнюю французскую империю, при этом населявшие ее племена признавали над собой только грубую силу, но никак не закон.

Но решать вопросы было надо, и Катенин погрузился в бесчисленные проблемы. Особое внимание генерал-губернатор решил обратить на Амударью, видя в ней кратчайший путь для расширения в Средней Азии русской торговли. Кроме этого, Катенин начал расселять в низовьях Сырдарьи казахскую бедноту, дабы, приучив ее к земледелию, превратить впоследствии в опору российской власти.

Не забывал Катенин и о делах иного рода. Так, весной 1859 года он снарядил в степь сразу две разведывательно-научные экспедиции. Одну, под начальством капитана 1 ранга Алексея Бутакова, для завершения исследований Аральского моря и устьев Амударьи, и вторую, под начальством Виктора Дандевиля, для описи Мангышлакского берега Каспийского моря.

В Лондоне назначение нового генерал-губернатора Оренбурга встретили с тревогой. Что можно ожидать от Перовского, там уже понимали, что ожидать от Катенина, пока в Англии не знал никто.

Однако вскоре стало ясно, что с назначением Катенина, в Средней Азии начался новый этап Большой Игры – этап последовательного и методичного продвижения России на юг, к границам Афганистана. Понятно, что это должно было вызвать активное противодействие Англии и, как следствие, новое обострение в борьбе двух старых соперников.

* * *

Назначение Катенина в Оренбургский край совпало с активизацией дерзких набегов казахских разбойников на селения и форпосты Оренбургской линии и грабежом караванов. Нападали разбойники и раньше, причем Перовский расправлялся с ними самым жестоким образом. Увы, крутые меры Перовского не смогли обуздать разбойный люд. Приняв дела, Катенин тотчас же циркулярно оповестил казахов, что если они угомонятся, то будут прощены. Первым отозвался на призыв главный разбойник северных степей Исет Кутебаров, который отписал «справедливейшему генерал-адъютанту Катенину», что причиной неудовольствия казахов были суровые меры его предшественника, и обещал смириться. Катенин вызвал Кутебарова к себе. При встрече обнял как равного, расцеловал и сказал:

– Ты приехал не к грозному начальнику, а к доброму отцу, который радуется, когда может простить своего заблудшего сына!

Так со степными атаманами еще никто не разговаривал. Надо ли говорить, что Исет был потрясен и тут же поклялся быть верным русскому царю. Пример Кутебарова озадачил других, и вскоре в Оренбург потянулись с покаяниями многочисленные батыры. После этого набеги резко сократились. Прекратился и грабеж караванов.

После этого Катенин вместе с генерал-губернатором Западной Сибири Гасфордом начали писать письма, прося разрешения посылать военные экспедиции в казахские степи.

Но ведущие министры к предложениям Гасфорда и Катенина отнеслись отрицательно. Военный министр Сухозанет в директивном письме Гасфорду подчеркнул особую настороженность западных держав в отношении деятельности России в странах Востока. Он отмечал, что правительство «в отвращение возбуждаемого на Западе мнения о завоевательных намерениях наших в центральной части Азии… в настоящее время признает полезным избегать по возможности наступательных действий на наших сибирских границах». Сухозанет запретил Гасфорду атаковать Пишпек до особого разрешения. Единственной оговоркой было разрешение действовать в случае неспровоцированного нападения кокандских войск.

Тем временем Катенин полностью объехал вверенный ему край, после чего принял меры к развитию промышленности и распространению грамотности. Так, генерал-губернатор учредил пароходство на реке Белая, вошедшее в связь с пароходствами на Волге и Каме. В том же году учредил почтовый тракт между Орской крепостью и фортом Перовский. Только на одних форпостах было устроено более восьми десятков школ, не считая городских училищ в уездных городах.

Что касается среднеазиатских ханств, то Катенин решил улучшить отношения и с ними. Свои предложения он разослал министрам военному и иностранных дел, прося организовать дипломатические миссии в южные ханства. В Петербурге письма прочитали и рассудили, как всегда, логично:

– Кто предложил, тому и выполнять!

В ходе последующей переписки между министерствами и оренбургским генерал-губернатором вопрос о снаряжении дипломатической миссии в Среднюю Азию был окончательно утрясен. При этом неожиданно для Катенина в решении вопроса об экспедиции его верным союзником стал директор Азиатского департамента Ковалевский.

* * *

К этому времени глава Азиатского департамента Егор Ковалевский уже самостоятельно разработал свой план разведывательных экспедиций в Среднюю Азию. Будучи человеком философского склада ума и опытным разведчиком, он решил сразу же провести комплексную разведку всего юго-восточного приграничья, послав туда сразу несколько торгово-политических миссий. Начальниками экспедиций Ковалевский предложил императору лучших из лучших.

Чтобы запутать англичан, миссии имели различные легенды. Так, подполковник Николай Игнатьев (недавний наш военный агент в Англии) должен был возглавить официальное дипломатическое посольство в Хиву и Бухару, ученый-востоковед Николай Ханыков – научную экспедицию в Восточный Иран (Хорасан) и Герат, а поручику Чокану Валиханову предстояло отправиться в далекий и таинственный Кашгар (Восточный Туркестан) с попутным караваном, под видом мусульманского купца. При этом все миссии имели схожие цели и задачи: глубокое изучение политического и экономического состояния стран Азии, выяснение уровня английского влияния и выработку мер по противодействию этому, а также изучение возможностей расширения нашей торговли. Всеми тремя экспедициями руководил Азиатский департамент Министерства иностранных дел, но в подготовке их принимало участие Военное министерство и Географическое общество. Не осталось в стороне и купечество, профинансировавшее эту невиданную по масштабу разведывательную операцию.

Одновременно деятельный Ковалевский привлек к глубинной разведке на Востоке молодого и талантливого географа Петра Семенова (будущего академика Семенова-Тян-Шанского). В 1856 году он отправил его, «под крышей» Географического общества, для исследования горной системы Тянь-Шаня, являвшейся тогда недоступной для англичан. Впоследствии Семенов-Тян-Шанский дал любопытную общую характеристику тогдашней связи научных изысканий с практическими потребностями России, которую активно начал продвигать Ковалевский: «Начало рассматриваемого периода было для России эпохой ее возрождения после Крымской кампании. Русское общество стремилось к оживлению наших торговых сношений с Передней Азией и очень заботилось о распространении с этой стороны сферы нашего влияния. В то самое время, как наше влияние так успешно проникало на северо-западную окраину Нагорной Азии – в Джунгарию и Северный Туркестан, весьма естественно было заботиться о распространении наших географических сведений, а также об оживлении наших торговых сношений и со стороны Каспийского бассейна».

Надо сказать, что Ковалевский был человеком практичным. Поэтому с первого дня своего руководства Азиатским департаментом, начал заинтересовывать в коммерческих связях с Востоком самых высокопоставленных сановников, не говоря уже о частных предпринимателях. Очень быстро на эту удочку клюнули даже члены императорской семьи, решившие таким образом подзаработать на акциях. Так Ковалевский весьма быстро сформировал весьма влиятельное и независимое от Горчакова лобби. Ну, а получив поддержку и деньги, можно было начинать активные действия против англичан в Средней Азии.

* * *

Как мы уже сказали, начальником главной из готовящихся экспедиций с правами посла и полномочного представителя российского правительства в Бухару и Хиву был назначен 27-летний полковник Николай Игнатьев. Его экспедиция являлась самой важной, но и самой опасной.

Если бы можно было окинуть с высоты взглядом всю огромную Азию, то взору предстали бы тысячи и тысячи караванных троп. Словно огромная кровеносная система, пронизывают они огромные просторы, питая их жизнью. Караванные пути – основа основ Центральной Азии. Им подвластно все: ханства и царства, народы и цивилизации. Порой кажется, что им подвластно само время.

К середине XIX века Хивинское, Бухарское и Кокандское ханства контролировали огромную территорию почти с половину Америки, простиравшуюся от Каспийского моря на западе до гор Памира на востоке. Признанным центром азиатской торговля является легендарная Бухара, от которой на юг и север, на запад и восток пролегали караванные пути. Хива, Коканд, Самарканд, Карши, Шахрисабз, Термез и Хорезм начисто проигрывали торговую конкуренцию Бухаре.

Особой статьей доходов у азиатских ханов являлось взимание торговых пошлин. Их собирали все и везде. Поэтому купцы и странствующие торговцы вынуждены были задирать цены на товары. Но так было всегда, и это никого не удивляло. В Бухаре, в отличие от многих других ханств и княжеств, пошлина традиционно была небольшая. Потому и купцов в городе всегда тьма-тьмущая. Мудрые бухарские эмиры давно смекнули, что, уменьшая пошлину и увеличивая число торговцев, они всегда останутся с хорошим барышом.

Самая оживленная торговля поэтому всегда была в Бухаре. Она начиналась в январе и продолжалась до начала мая. В это время в городе работало до десятка больших караван-сараев и столько же базаров. Помимо этого, в разгар торгового сезона открывалась и большая ярмарка, на которую съезжались купцы со всего эмирата, а также из Персии и Афганистана, из Индии и Бадахшана, из России и Тибета и даже из дальней Аравии. Порой казалось, что в Бухаре торгуется, продает и покупает весь мир! По этой причине именно бухарские купцы всегда лучше всех были осведомлены в торговой конъюнктуре.

Через Герат в Персию, в Бухару вывозили овечью шерсть, сухофрукты, кошениль (для получения кармина) и другие местные товары, взамен которых приобретали опиум из Мешхеда и кожи. Из Кабула везли самый лучший – серый с синеватым отливом каракуль. Из Индии – кашмирские ткани, пряности, индиго, сахарный песок, лекарственные зелья и самоцветы и, конечно же, английские товары.

Английская экспансия в Индии серьезно ударила по азиатским торговым центрам. Если раньше индийские товары в Европу шли только через них, то теперь англичане доставляли свои товары в Европу морем. Что касается самих английских товаров, то они так же вносили диссонанс в давно сложившуюся систему азиатской торговли.

В караван-сараях и на базарах теперь кипели нешуточные страсти. Индийские купцы предлагали, помимо всего прочего, английское сукно. Товар был действительно хорош, но и цена соответствующая. Чтобы убрать конкурента, торговавшие нашим сукном оренбургские и астраханские купцы немедленно снизили цену. И пусть наше сукно было несколько хуже качеством, чем английское, но теперь покупатели предпочитали именно его. В далекой Калькутте только щелкали зубами от злости. Но сбивать цену не могли, так как тогда его продажа просто бы не покрыла бы затраты на производство и доставку. Убытки же были столь ощутимы, что чиновники Британской Ост-Индской компании, будь на то их воля, были готовы двинуть вместе с со своими купцами колониальные полки…

Часть индийских товаров предприимчивые бухарцы, хивинцы и кокандцы сразу же везли в Кашгар, где меняли на слитки серебра, которое, в свою очередь, тоже продавали. У прикаспийских туркмен покупались войлоки, ковры и паласы, торговали взамен тканями. Степные казахи торговали овечьей и верблюжьей шерстью, кожей и арканами. Кроме этого, казахи покупали в Бухаре и других городах местные товары, для последующей их перепродажи в Оренбурге. В торговле с казахами посредническую роль играли каракалпаки, поставлявшие скот и пушнину. Эта торговля приносила хорошую прибыль и первым, и вторым, и третьим. Среди прочих товаров к середине XIX века взлетел в цене хлопок, который шел теперь не только на текстиль, но и на изготовление пороха, а значит, стал товаром военным и стратегически важным!

Что касается торговли среднеазиатских ханств с Россией, то она всегда была нелегка и опасна из-за постоянных степных междоусобиц, во время каждой из которых враждующие стороны с особым удовольствием грабили попавшихся под руку купцов, как бухарских, так и русских. Рост торговли со Средней Азией, с одновременным сокращением экспорта промышленного сырья в страны Европы, заставил русских купцов все чаще обращаться к мысли об активных действиях на Востоке. Так, журнал «Вестник промышленности», отражавший взгляды русских торговцев и промышленников, опубликовал явно программную статью востоковеда Ивана Березина «Об учреждении Азиатской компании в начале нынешнего столетия».

Из Бухары в Россию традиционно везли, прежде всего, сукно, шелковую алачу, плетеную саранжу, крашеную и белую бязь. Обратно – меха, красители и воск, ну и, конечно же, сукно. С Кокандом и особенно Хивой мы торговали значительно меньше. В целом среднеазиатские ханства представляли для России интерес как новые рынки сбыта промышленной продукции. Но это было далеко не главным побудителем к продвижению России в степи и пустыни Азии.

Главной бедой, исходившей от всех трех среднеазиатских ханств, являлось процветавшее там рабство. При этом наиболее ценными рабами традиционно считались именно русские, которых массово похищали в приграничных степных районах. Порой число рабов в Бухаре, Коканде и Хиве насчитывало десятки тысяч. Разумеется, такое положение дел не могло быть терпимым во второй половине XIX века. С похищением людей надо было кончать и чем скорее, тем лучше.

И все же самым главным побудителем необходимости продвижения в глубь степей и пустынь было все же стратегическое соперничество с Англией в Азии, от которого зависело будущее двух великих держав. Поработив Индию, захватив и подчинив близлежащие княжества, включая Афганистан, Англия готовилась переварить в своем бездонном желудке и среднеазиатские ханства. А это значило, что тогда на юго-восточных границах России возникла бы целая коалиция враждебных нам проанглийских государств. Таким образом, помимо вечно враждебной Европы, Россия получила бы и враждебную, вооруженную англичанами Азию. Допустить этого было просто нельзя. Именно поэтому первой разведывательно-политической экспедицией должна была стать экспедиция именно в Бухару и Хиву.

* * *

Что касается предложенного Ковалевским начальником бухарской миссии Николая Игнатьева, то, будучи сыном генерала, тот делал блестящую карьеру. Надо отдать должное, человеком Игнатьев был незаурядным. После окончания с отличием Пажеского корпуса вышел корнетом в лейб-гвардейские гусары. Затем была учеба в военной академии, которую Игнатьев окончил с серебряной медалью. После этого служил обер-квартирмейстером армейского корпуса в Эстляндии. В 1956 году молодого капитана неожиданно взяли на Парижский конгресс, где Игнатьев с головой окунулся в большую политику и политические интриги. При этом на конгрессе ему поручили первое самостоятельное дело – участие в международной комиссии по разграничению земель в Бессарабии. Там Игнатьев сумел перебороть австрийского и английского коллег, отстояв наши интересы, чем вызвал признание руководителя делегации графа Алексея Орлова. Наградой за успешный дипломатический дебют стал орден Станислава 2-й степени.

После этого молодой военный дипломат был брошен в самое пекло Большой Игры – военным агентом в Лондон. Англичане, кстати, сразу восприняли нового игрока самым серьезным образом. За Игнатьевым была установлена слежка, а все его связи и предпочтения немедленно фиксировались. Несмотря на это, Игнатьев и здесь проявил себя с лучшей стороны – филеров обманывал, а информацию добывал. К тому же в своих донесениях, предугадав неизбежность восстания сипаев в Индии, он указывал на необходимость поддержать Персию против Англии в затруднительную для последней минуту. Нашего посла графа Киселева Игнатьев убеждал с молодым азартом:

– Я верю в русско-персидский альянс. Сегодня нам с персами нечего делить, к тому же у нас общий враг – Англия, против которого мы можем прекрасно дружить.

– Да вы, батенька, настоящий персофил! – отшутился Киселев, впрочем, в тот же вечер известивший министра, что в лице Игнатьева Россия могла бы заполучить толкового посла в Тегеране.

Увы, столь перспективное назначение не состоялось. Игнатьев впоследствии утверждал, что отказался от поездки в Персию сам, побоявшись «принять на себя новую должность без достаточной подготовки и не удовлетворить ожиданиям». Так ли все было на самом деле, мы не знаем.

Надо сказать, что Игнатьев всю жизнь являлся и убежденным англофобом. Однако, когда было надо, умело маскировался. Так, будучи в Лондоне, он пользовался в высшем свете известной популярностью. Впоследствии английские историки с сожалением признают, что Игнатьев умело дурачил их министерство иностранных дел, легко добывая там нужную информацию. Так главный лондонский картограф Джозеф Кросс впоследствии признался, что русский дипломат скупил у него через подставных лиц все самые новые карты Азии. В конфиденциальных бумагах Форин-офиса молодого русского разведчика характеризовали как «умного и ловкого типа». Надо сказать, что лучшей школы для будущего игрока Большой Игры, чем работа в логове противника, невозможно было и придумать.

Продолжая работать в Лондоне, Игнатьев доставлял англичанам немало хлопот. Так, однажды в Британском музее впервые был выставлен новейший образец патрона. По причине большой секретности смотреть на него можно было только издали. Игнатьева это, разумеется, не устроило, и он решил вопрос по-своему. Совершенно невозмутимо Игнатьев подошел к стенду, на глазах оторопевшей охраны, нагло взяв секретный патрон, положил его к себе в карман. Когда служители пришли в себя и, окружив Игнатьева, потребовали вернуть патрон, Игнатьев отказался и, сославшись на дипломатическую неприкосновенность, покинул музей, скрывшись в посольстве. Разразился страшный скандал. После этого Игнатьеву ничего не оставалось, как покинуть Лондон. В Петербурге похитителю сделали формальное внушение, но, когда тот выставил на стол императора добытый патрон, то наградили флигель-адъютантскими аксельбантами.

А затем Игнатьев, получив отпуск, отправился в длительное путешествие. Посетив Константинополь, он затем познакомился со Смирной, Бейрутом, Яффой, Иерусалимом и Египтом. Восток уже захватил его сердце и душу. Разумеется, молодой разведчик проехал по Малой Азии и Египту не ради развлечений. Итогом поездки стал целый том его докладных о военно-политической ситуации в изученных странах. Любопытно, что именно этой поездкой Игнатьев заявил о себе как о последовательном и твердом славянофиле. В Праге Игнатьев встретился с известными тогдашними славянофилами Палацким и Добрянским. После нескольких кружек чешского пива молодой дипломат заявил:

– До моего нынешнего путешествия я не мог постичь всего значения православия и славянизма в политическом положении Европы и Турции. Ничто не может сравниться с тем влиянием, которое имеет Россия на единоверные восточные племена!

Палацкий с Добрянским переглянулись, мол, нашего полку прибыло!

Заметим, что идеям славянофильства Игнатьев останется верен до конца жизни.

Надо ли теперь объяснять, почему в 1858 году именно Игнатьев был избран Александром II для выполнения секретной миссии в Средней Азии?

* * *

Итак, еще ни о чем не подозревавшего Игнатьева вызвали в Военное министерство.

– Вам предлагается возглавить военно-дипломатическую миссию в Хиву и Бухару! – огорошил флигель-адъютанта военный министр Сухозанет. – Согласны ли?

– Ваше высокопревосходительство, о столь высокой награде я не мог даже мечтать! – щелкнул каблуками гвардейских сапог Игнатьев.

– Что ж, – усмехнулся министр. – Настрой у вас хороший, а это уже половина успеха!

Он открыл ящик стола и достал оттуда пару новых полковничьих эполет:

– А это вам от государя, авансом. Так вы будете выглядеть солидней!

Получив необходимый инструктаж в Военном министерстве, Игнатьев на другой день получал уже инструкции в МИДе от многоопытного директора Азиатского департамента Ковалевского. Здесь разговор затянулся надолго.

Как профессиональный разведчик, Игнатьев должен был решить в поездке ряд задач. Во-первых, выяснить, насколько политически и экономически глубоко проникли в этот регион англичане, и по возможности подорвать их влияние в Хиве и Бухаре. В столице были не на шутку встревожены слухами и возросшей английской активностью в этих ханствах. Кроме этого, от миссии требовалось произвести топографическую съемку реки Амударьи и заключить торговые договоры с Хивинским и Бухарским ханствами и, самое главное, напрочь пресечь вмешательство англичан в дела ханств, фактически установив барьер их продвижению на север. Помимо этого, Игнатьеву была дана инструкция установить с Хивой и с Бухарой коммерческие связи, обеспечив режим благоприятствования и безопасности для наших купцов. Решающая схватка за выгодные рынки Центральной Азии только начиналась, и Петербург намеревался ее выиграть. Разумеется, как всякий серьезный игрок Большой Игры Игнатьев должен был собрать как можно больше военных и политических сведений, и, наконец, ему предписывалось выяснить все о возможности судоходства по Амударье, а также о маршрутах, ведущих в Афганистан и в Индию. Задачи, стоявшие перед Игнатьевым, были, прямо скажем, запредельно сложными.