Текст книги "Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда"

После того как в начале 1857 года братья вернулись из очередной экспедиции в Гималаи, Каракорум и Куньлунь, началась подготовка к экспедиции на Тянь-Шань. Однако вскоре в Калькутту пришло известие, что русские уже опередили англичан и провели обследование Тянь-Шаня и Иссык-Куля, объявив эти районы зоной своих интересов. В данном случае Петр Семенов сработал в лучших традициях Большой Игры.

Поэтому в самый последний момент экспедицию, которая обещала столько географических открытий и политических дивидендов, отменили. Раздосадованные Герман и Роберт вернулись в Берлин. Но Адольф решил продолжить исследования и начал планировать разведывательную экспедицию в Кашгар, Самарканд, Бухару – районы, являвшиеся рубежами конфронтации России и Англии. Особенно был важен Кашгар, являвшийся воротами всего Северо-Восточного Туркестана и имевший сообщение с Ташкентом, Кокандом и Кульджой. Там же была сосредоточена почти вся среднеазиатская торговля шелком, хлопком, войлоком, шерстяными коврами и сукнами.

В 1857 году Шлагинтвейт был официально назначен начальником разведывательной миссии. Помимо всего прочего, ему было приказано доставить секретное письмо руководства компании хану Коканда. Англичане выделили наемнику деньги, надежных проводников-индусов, оружие и необходимое снаряжение. И разведчик отправился в путь. Особенно трудным было продвижение по Кашгарии. Мы уже писали, что она ранее являлась китайской провинцией, но затем власть захватил хаджи Велихан-тора, объявивший себя главой независимого исламского государства. Хан начал насильственно насаждать мусульманскую религию, за что турецкий султан пожаловал ему титул эмира.

К Шлагинтвейту хан вначале отнесся благосклонно, не желая лишний раз ссориться с англичанами. К тому же немец подарил ему оружие, карманные часы и подзорную трубу, а ханским женам преподнес шали из дорогого кашмирского шелка. После этого Шлагинтвейт получил разрешение свободно передвигаться по городу и заниматься своими делами. Высокого, голубоглазого блондина, обладавшего необычной для этих мест внешностью, постоянно сопровождали толпы зевак.

Однако, когда Велихан узнал, что Шлагинтвейт собирается далее отправиться в Коканд, он заподозрил, что имеет дело не с ученым, а с лазутчиком. Узнал хан и о секретном письме. После этого он вызвал Шлагинтвейта во дворец и заявил:

– Я желаю ознакомиться с содержанием письма кокандскому хану!

На это Шлагинтвейт вполне резонно ответил:

– Я могу отдать письма только тому, кому они предназначены!

Разумеется, как разведчик и курьер, он не мог поступить иначе. Возможным вариантом было бы предоставить хану поддельное письмо с ничего не значащими пожеланиями, но такого варианта в Калькутте почему-то не предусмотрели.

Увы, Велихан отличался звериной жестокостью. Убить человека для него было легче, чем высморкаться. Историки приводят такой пример. Когда один из кашгарских оружейников преподнес ему набор только что выкованных дамасских сабель, Велихан жестом подозвал сына мастера и одним взмахом отсек мальчику голову. После чего удовлетворенно произнес:

– Действительно, хорошая сабля!

Отказ Шлагинтвейта правитель воспринял как личное оскорбление. После этого судьба Шлагинтвейта была решена. Прямо из дворцового зала его потащили к крепостной стене, где без лишних разговоров снесли голову дамасской саблей. После казни Шлагинтвейта убили и сопровождавших его индусов.

Английская администрация в Индии долго ничего не знала о судьбе сгинувшего в горах Центральной Азии Шлагинтвейта. Надо честно признать, его особо и не искали – наемник он и есть наемник, пусть даже и немецкий ученый. Первые смутные сведения о том, что географ-разведчик казнен в Кашгаре, как мы уже говорили выше, принес противник по Большой Игре – Чокан Валиханов.

Любопытно, что российский журнал «Иллюстрация» в январе 1861 года кратко сообщил, что «…череп покойного Шлагинтвейта, убитого во время его странствования, привезен из Яркенда одним английским офицером». Англичанам также удалось впоследствии обнаружить и часть дневников Адольфа Шлагинтвейта.

Надо сказать, что, несмотря на продолжавшееся противостояние Англии и России в этом регионе, в 1887 году русский консул в Кашгаре Петровский установил обстоятельства и точное место казни Адольфа Шлагинтвейта. Он разыскал и некоторые вещи казненного: подзорную трубу, термометр и очки. Несколько позже на месте гибели Шлагинтвейта был возведен памятник, установленный на средства… Русского географического общества. В данном случае русские разведчики проявили большое благородство, почтив память погибшего противника. Небольшой памятник украшает барельефный портрет Адольфа Шлагинтвейта и две бронзовые памятные доски. Почему в данном мероприятии не участвовало Лондонское географическое общество, остается только догадываться…

Интересно, что король Пруссии в честь научных достижений братьев Шлагинтвейтов присвоил им почетную приставку «Закуньлуньские». Отныне братья везде именовались как фон Шлагинтвейты-Закуньлуньские. Поэтому ответный ход императора Николая II, присвоившего Петру Петровичу Семенову приставку «Тян-Шанский», был вполне закономерным.

Глава седьмая

В 1857–1859 годах в Индии началось всеобщее восстание против английского владычества, вошедшее в историю как восстание сипаев. Восстание началось на севере страны от Бенгалии до Пенджаба и в Центральной Индии. Первыми поднялись на борьбу индийские колониальные полки, к которым примкнули отстраненные от власти махараджи и крестьяне. Вскоре большая часть Индии была охвачена восстанием. Чтобы справиться с ним, Ост-Индской компании пришлось напрячь все свои силы, а также обратиться за помощью к правительству Англии. К весне 1858 года мятеж сипаев в Индии был подавлен. Но последствия его были поистине сокрушительны. Поняв, что Ост-Индская компания уже не справляется с ситуацией в Индии и плохо контролирует обстановку во всей Азии, английское правительство, в лице премьер-министра Эдварда Смита-Стэнли, приняло решение о ликвидации компании. Это событие стало настоящей сенсацией не только в Англии, но и во всем мире. В одночасье с политической карты мира и из мировой экономики исчезла богатейшая торговая компания, два с половиной века оказывавшая громадное влияние на судьбы более чем 250 миллионов людей.

– Даунинг и Уайтхолл съели Лиденхолл! – говорили тогда в Лондоне.

На Даунинг-стрит размещалась резиденция премьер-министра, на Уайтхолле заседало правительство, а на Лиденхолл-стрит находилась штаб-квартира Ост-Индской компании.

Английское правительство приняло т. н. «Индийский акт», которым отменило полномочия Ост-Индской компании, присвоив себе всю полноту власти. В кабинете был создан пост премьер-министра Индии, а старый контрольный совет во главе со всевластным президентом компании распущен. Вместо прежнего назначили консультативный совет из пятнадцати членов, которых назначала королева Виктория. В то же самое время генерал-губернатору дополнительно присваивалось звание вице-короля Индии, т. к. он объявлялся персональным представителем королевы.

* * *

После этого произошли перемены и в организации армии в Индии, которая постепенно превращалась в одну из крупнейших армий в мире. Для этого были приняты меры по восстановлению доверия солдат-сипаев к английским офицерам и наоборот. Европейские и туземные полки Ост-Индской компании были переданы в состав заново формирующейся индийской армии, которая находилась отныне в прямом подчинении военного министерства. Кроме этого, отныне вся артиллерия находилась теперь под командованием только английских офицеров.

Впрочем, проблемы в индийской армии остались. Надо отметить, что среди английских офицеров в то время процветало беспробудное пьянство. Общественное мнение той эпохи считало, что офицер-джентльмен должен пить много алкоголя, демонстрируя силу воли, твердость духа и крепость здоровья. Как писал о нравах английского офицерства второй половины XIX века историк Вильям Дуглас: «В те дни большого пьянства… ни один офицер не считался годным к командованию ротой, если не осиливал за обедом трех бутылок портвейна». Беспробудное пьянство офицеров также не способствовало налаживанию понимания с солдатами-индусами, приверженцами аскетических правил мусульманства и индуизма.

В целом же, реформировав управление Индией и армией, Лондон был готов не только к отражению любой агрессии в Азии, но и к дальнейшему продвижению внутрь Азиатского континента.

При этом кровавый опыт мятежа резко усилил паранойю англичан по поводу русского вмешательства в индийские дела. Нанеся поражение России в Крымской войне 1853–1856 годов, англичане надеялись не просто удержать Петербург от проникновения на Ближний Восток, но и остановить его продвижение в Центральной Азии. Увы, реальный эффект оказался прямо противоположным…

При этом Россия первые годы после Крымской войны вела себя предельно осторожно, стремясь лишний раз не раздражать своего главного геополитического противника.

– Мы будем признательны, если ведущие государства, у которых меньше нерешенных вопросов и выше организация, установят для нас с географической точностью пределы, на которых мы должны остановиться! – публично заявил тогда канцлер Горчаков, явно подразумевая в своем обращении именно Англию.

Верил ли Горчаков сам тому, что говорил, или просто стремился выиграть время для подготовки последующего мощного продвижения в глубь Средней Азии, мы не знаем. Воспоминаний канцлер не оставил, а свои сокровенные мысли однокашник Пушкина умел хранить в тайне от всех. Что касается англичан, то они не поверили ни единому слову старого хитреца.

* * *

Выше мы уже говорили, что англичане, встревоженные началом генерального наступления России на Среднюю Азию, лихорадочно искали варианты достойного ответа. И в начале 60-х годов XIX века они его нашли.

Если ранее Англия уступала России в Средней Азии по части организации больших разведывательно-научных экспедиций, довольствуясь лишь достаточно редкими полулегальными поездками разведчиков-офицеров, то теперь ситуация переменилась. Возмутителем спокойствия стал капитан королевских инженерных войск Томас Монтгомери, который пришел к поистине гениальному решению – использовать для глубинной разведывательной работы не английских офицеров, а индусов. Дело в том, что подготовка английских специалистов для глубинной (дальней) разведки обходилась очень дорого, поэтому их всегда было немного. К тому же гибель любого из офицеров оборачивалась большим скандалом. С индусами эти проблемы отпадали сами собой. Готовить для засылки в приграничные регионы индусов можно было массово, разоблачить их было намного тяжелее, чем европейцев, ну, а гибель их не волновала совершенно никого. Идея Монтгомери пришлась по душе вице-королю Индии Чарльзу Каннингу, который поставил Монтгомери задачу наладить массовую подготовку туземных разведчиков, которые могли бы собирать политическую информацию по всей Азии, а также нанести на карты Афганистан, Туркестан и Тибет.

Вскоре капитан получил деньги и необходимые полномочия, после чего создал собственную разведывательную школу, носившую ничего не говорящее наименование: «Служба Индии». Штаб «Службы Индии» был размещен в городе Дехрадун, расположенном в предгорьях Гималаев у подножия Сиваликских холмов. Под штаб Монтгомери приглядел на окраине один из старых дворцов Великих Моголов. Для обучения агентов он привлек лучших английских разведчиков и специалистов-картографов. Но большую часть занятий проводил сам. Лично занимался Монтгомери и отбором кандидатов на обучение. Предпочтение он отдавал горцам, которых проверял на интеллект и изобретательность, при этом предпочитал представителей касты избранных и высокоученых индусов, известных как ученые мужи – пандиты.

Поскольку разоблачение агентов грозило смертью, само их существование и деятельность происходили в полной тайне. Поэтому с первого дня в штабе «Службы Индии» был установлен строжайший режим секретности. И здание, и прилегающая территория тщательно охранялись. Даже в стенах школы пандиты не имели имен, а значились под номерами и агентурными кличками-криптонимами. При этом Монтгомери проявил себя не только как выдающийся организатор разведывательного дела, но и изобретатель нового оригинального оборудования, значительно облегчавшего разведывательную деятельность.

Английский историк Питер Хопкирк писал об этом так: «Сначала Монтгомери с помощью системы тренировок обучал своих людей поддерживать постоянный темп движения, который оставался неизменным вне зависимости от того, преодолевался ли подъем, крутой спуск или передвижение происходило по равнине. Затем он преподавал им способы точной, но осторожной фиксации числа мерных отрезков, пройденных за день. Это позволяло, не возбуждая подозрений, с замечательной точностью измерять огромные расстояния. Часто они путешествовали под видом буддистских паломников, которым регулярно дозволялось посетить святые участки древнего Великого шелкового пути. Каждый буддист нес четки из 108 бусинок, чтобы пересчитывать свои молитвы, а также маленькие деревянные и металлические молитвенные колеса, которые по пути вращал. Обе эти принадлежности Монтгомери модернизировал в своих интересах. Из четок он удалил восемь бусинок – не так много, чтобы это заметили, но осталось математически круглое и удобное число 100. После каждых ста шагов пандит как бы автоматически откладывал одну бусинку. Каждый полный кругооборот четок, таким образом, составлял 10 000 шагов.

Общую протяженность дневного марша, равно как и прочие осторожные наблюдения, следовало так или иначе скрытно от любопытных глаз зафиксировать. Вот здесь оказалось неоценимым молитвенное колесо с его медным цилиндром. В него вместо обычного рукописного свитка молитв помещали рулон чистой бумаги. Он служило как бы вахтенным журналом, который можно было легко вытащить, сняв верхушку цилиндра; некоторые из свитков все еще хранятся в Индийском государственном архиве. Оставалась проблема компаса – ученым мужам требовалось регулярно определять направления движения. Монтгомери сумел вмонтировать компас в крышку молитвенного барабана. Термометры, необходимые для вычисления высот, были упрятаны в верхней части паломнических посохов. Ртуть, необходимая для установки искусственного горизонта при снятии показаний секстана, хранилась в раковинах каури, и в нужное время ее наливали в молитвенный шар паломника. Одежду ученых мужей дополняли потайные карманы, а дорожные сундуки, которые несли с собой большинство туземных путешественников, оборудовали двойным дном, в котором прятали секстан. Всю эту работу под наблюдением Монтгомери выполняли в мастерских «Службы Индии» в Дехрадуне. Пандитов также старательно обучали искусству маскировки и использованию легенд прикрытия. В диких краях за границей их безопасность зависела только от того, насколько убедительно они могли сыграть роль дервиша, паломника или гималайского торговца. Их маскировка и прикрытие должны были выдержать испытание месяцев путешествия, часто в непосредственном контакте с подлинными паломниками и торговцами. Экспедиции некоторых из них продолжались по нескольку лет. Один пандит, «принеся больший объем положительных знаний по географии Азии, чем кто-либо другой в наши дни», стал первым азиатом, представленным к золотой медали Королевского географического общества. По крайней мере, двое так и не вернулись, еще одного продали в рабство, хотя в конечном счете он смог бежать. В целом эти тайные поездки смогли обеспечить такое количество географических сведений, которых Монтгомери с его товарищами-картографами из Дехрадуна для заполнения многих оставшихся «белых пятен» на британских картах Центральной Азии хватило лет на двадцать.

Разумеется, отдельно взятый пандит уступал в профессиональной подготовке российским разведчикам, прошедшим обучение в стенах Академии Генерального штаба. Но пандиты брали количеством!

Возникает вопрос, а что двигало индусами, попавшими в «Службу Индии»? Ведь большинство из них так безвестно и сгинул в дальних странах, не оставив после себя ни следа. Деньги? Возможно, но не только. Англичане считают, что отчасти Монтгомери добивался преданности пандитов тем, что относился к ним как к собственным детям, одновременно создавая у воспитанников самомнение о богоизбранности и собственной исключительности. Надо сказать, что, несмотря на прошедшие с тех пор полтора столетия, в Англии так ничего и не было написано о «Службе Индии». Эта тема находится под грифом секретности и сегодня!

В заключение нашего разговора о «Службе Индии» отметим, что, к сожалению, подобной колониальной разведывательной школы в дореволюционной России создано не было.

* * *

В конце 50-х годов XIX века в Англии в очередной раз попытались укрепить свои позиции на берегах Каспийского моря. Инициатором выступил английский консул в Реште и Энзели Артур Маккензи. В письме статс-секретарю по иностранным делам, ссылаясь на создание русского акционерного общества «Кавказ», он настаивал на немедленных превентивных действиях в Средней Азии.

Началось с того, что еще в апреле 1848 года писатель-славянофил Николай Жеребцов вместе с действительным статским советником Скрипицыным и известным московским купцом-меценатом Алексеем Лобковым подали заявку на открытие общества срочного пароходства по Волге, Каме и Оке под названием «Меркурий» с уставным капиталом 750 тысяч рублей. Николай I инициативу предпринимателей поддержал. Дела общества быстро пошли в гору. В первый же год было построено два парохода, семь барж и три десятка мелких судов. Спустя пару лет «Меркурий» выкупил волжскую компанию «Русалка» с буксирными пароходами, полусотней барж и пристанями.

В 1858 году по инициативе директора Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ) Николая Новосельского и поддержки со стороны Министерства финансов и кавказского наместника князя Александра Барятинского произошло слияние «Меркурия» с судоходной компанией «Кавказ», которая осуществляла свою деятельность в Каспийском море. Тогда же императорским указом было объявлено о создании новой акционерной компании в Волжско-Каспийском регионе «Кавказ и Меркурий», основной капитал которой составлял уже 4,5 миллиона рублей. Фактически монополизировав судоходные перевозки по Волге, Каме и Каспию, «Кавказ и Меркурий» превратился в мощный рычаг продвижения русской торговли, а, следовательно, русской экономической экспансии и политического влияния на Востоке. Повсюду от Рыбинска до Астрахани и Решта строились новые пристани, склады и ремонтные доки. Кроме перевозки торговых грузов и населения, «Кавказ и Меркурий», разумеется, активно занимался и военными перевозками. Ничего подобного в регионе Каспия Англия не имела.

Маккензи предлагал ни много ни мало, а любой ценой взять под английский контроль Решт-Энзелийский порт. Занятие порта позволило бы Англии реально утвердиться на Каспийском море. «Обладая этим орудием, мы легко овладели бы торговлей всей Средней Азии», – утверждал Маккензи. Консул указывал на особую важность открытия и торгово-политического агентства в Астрахани: «Присутствие британского ока в Астрахани будет необходимым условием перевеса торгового баланса в нашу пользу и существенным шагом нашей торговли и политики на Востоке».

Свой детально разработанный план захвата у Персии Решт-Энзелийского порта Маккензи направил в Английское Адмиралтейство, полагая, что моряки лучше поймут все выгоды его предложения. При всех выгодах предложенного плана он предполагал неизбежную войну с Персией и конфронтацию с Россией. Понятно, что в высоких правительственных кабинетах начали взвешивать все за и против.

И в этот момент неожиданную «медвежью услугу» английскому правительству оказали лондонские журналисты. Летом 1859 года газета «Таймс» опубликовала записку Маккензи со своими комментариями. Разумеется, что это не осталось без внимания России. Наш посол Филипп Бруннов на встрече с министром иностранных дел Джоном Расселом недвусмысленно заявил, что в случае английской агрессии против Персии на Каспийском море Россия не останется безучастной. После этого в Лондоне интерес к затее Маккензи потеряли.

Глава восьмая

После возвращения миссии Игнатьева из поездки в Хивинское и Бухарское ханства российское правительство начало подготовку к соединению Оренбургской и Западно-Сибирской линий и выходу на рубеж Туркестан – Чимкент – Аулие-Ата.

Инициаторами соединения разорванной юго-восточной российской границы выступил оренбургский генерал-губернатор Катенин (он же по совместительству и командир Оренбургского корпуса), а также сам Николай Игнатьев. Катенин открыто заявлял, пугая своим напором либералов:

– Господа! Доколе мы будем предавать забвению интересы наши в Средней Азии, ради обращения русской политики к делам Европы. Сколько мы не будем лезть в Европу, мы все равно там чужие! Не пора ли повернуться лицом туда, где нас ждут дружеские народы и неисчислимые богатства!

Либералов от слов таких просто шарахало.

– Меня поражает и совершенное отсутствие государственных видов в действиях наших относительно этой части Азии! – говорил Катенин государственным чиновникам, и те хватали ртами воздух, как выброшенные на берег караси.

– Я не могу заставить вас стать патриотами, но я смогу заставить вас умереть, сочиняя ответы на мои бумаги! – завершал он свои разговоры в высоких кабинетах, а уходя, громко хлопал дверьми.

После каждой из своих инспекционных поездок по Оренбургскому краю генерал-губернатор отправлял в Петербург такое множество документов с предложениями о дальнейших действиях в Средней Азии, что в канцеляриях хватались за головы:

– И откуда выискалась такая холера, уже все полки заставлены и столы завалены, а этот неугомонный все шлет и шлет!

Разумеется, что из всех министерств самым упертым против прожектов Катенина было Министерство иностранных дел, а самым понимающим и помогающим военное. Помогая Катенину, в Главном штабе составили обширное «извлечение из донесений командира Оренбургского корпуса о произведенном им осмотре степи и Сырдарьинской линии». Среди этих материалов наиболее важной была записка «Общий взгляд на настоящее положение Сырдарьинской линии». В ней подчеркивалась слабость политического влияния России в ханствах, наглядно проявившаяся при переговорах в Хиве. «Не только путешественники, но даже торговцы наши не могут показаться в эти владения, не опасаясь насилия и даже смерти; самые справедливые требования наши принимаются с грубостью и высокомерием», – писал в записке неумолчный Катенин.

Вызванный к министру Сухозанету он докладывал:

– Считаю главным недостатком нашей политики в Средней Азии непоследовательность и отсутствие конкретного плана действий. Много болтовни, но мало дела! Разве непонятно, что создание Аральской флотилии должно было способствовать развитию судоходства в Аральском море и по Амударье, но этому не уделили должного внимания.

– Извините, Александр Андреевич, это уже прерогатива морского министра! – вскинул голову худой и желчный Сухозанет.

– Это вы, Николай Онуфриевич, сами в кабинетах разбирайтесь, кто за что у вас отвечает, России важен результат!

Сухозанет нахмурил седые брови. Катенина он недолюбливал еще со времени, когда тот занимал должность дежурного генерала при императоре Николае и числился в его любимцах. Именно Сухозанет в свое время способствовал, чтобы этого любимчика убрали подальше от Петербурга, и вот теперь Катенин снова треплет ему нервы. Несколько мгновений собеседники молча смотрели друг на друга. Розовощекий, пышущий здоровьем, румяный Катенин и высохший от геморроидальных болячек министр.

– Не надо обобщать, – проскрипел Сухозанет. – Вы же прекрасно знаете, что уже решено построить Сырдарьинскую линию укреплений.

– Да, бумажка есть! – рявкнул в ответ Катенин. – Но это всего лишь бумажка! Идея-таки не доведена до логического завершения: Сырдарьинскую линию так и не сомкнули с Сибирской. Спрашивается, стоило ли вообще огород городить?

– Вам дали карт-бланш, что же еще вам надо? – уже начал свирепеть военный министр.

– Я уже сто раз докладывал, что наши войска заняли бесплодную пустыню, тогда как между фортом Перовским и укреплением Верным находится северная часть Кокандского ханства, славящаяся плодородием и прекрасным климатом. Этот кокандский клин разрывает нашу линию и делает ее бесполезной для безопасности границ.

– Что же вы предлагаете конкретно? – министр окончательно вышел из себя.

– Конкретно? Пожалуйста! – будто ждал именно этого вопроса, отозвался Катенин. – Следует отказаться от утопических прожектов о прокладке торгового пути через Хиву и Гиндукуш в Индию и обратить внимание на развитие русской торговли в Средней Азии и Западном Китае. Для этого в первую очередь следует принять в подданство туркмен восточного побережья Каспийского моря и использовать их для нажима на Хиву. Кроме того, следует как можно быстрее захватить кокандские крепости Джулек, Яны-Курган, Туркестан и особенно Ташкент как сердце всей среднеазиатской торговли. Затем следует подчинить и Бухарское ханство. Для этого имеются два пути: военный – наступление войск из Ташкента на Бухару и экономический – полное прекращение нашей торговли с ханством.

– Прожекты ваши прекрасны, но построены на песке. Где мы возьмем столько денег, чтобы все это исполнить? – скривился Сухозанет.

– Именно об этом я пытаюсь втолковать министру финансов, – с готовностью отозвался оренбургский генерал-губернатор. – Все расходы на эти мероприятия полностью окупятся налоговым обложением населения занятых областей, увеличением таможенных сборов, сокращением издержек на снабжение войск Сырдарьинской линии, ведь провиант будет заготовляться на месте, в плодородных азиатских оазисах!

– Подготовьте свои письменные предложения, – устало отозвался Сухозанет и принялся демонстративно тереть виски пальцами рук, показывая, как он устал.

– Честь имею, Николай Онуфриевич! – встал из-за стола Катенин.

– Честь имею, Александр Андреевич! – уныло отозвался Сухозанет.

– Опять двадцать пять! – негодовал вечером в кругу единомышленников Катенин. – Я ему уже сто бумаг написал, а он требует сто первую. Но я напишу! Не переломлюсь! И сто первую и сто десятую, главное, чтобы хоть какой-то прок из того был!

В ту ночь генерал-губернатор долго не мог уснуть, опять сильно болело сердце…

– Этот Катенин стал настолько несносен, что меня буквально тошнит от его самодовольной румяной морды! – не менее эмоционально высказывался о прошедшей встрече и военный министр.

* * *

6 декабря 1858 года в своем очередном письме Катенин предложил конкретную программу продвижения России в Средней Азии. Пунктом первым этой программы был Коканд. Катенин настаивал на завоевании Джулека – главного форпоста будущей Сырдарьинской линии, создании там форта для подготовки к выходу на рубеж Туркестан – Чимкент – Аулие-Ата, с последующим движением к Ташкенту и соединением пограничных линий. Катенин в который уже раз призывал усилить и Аральскую флотилию, построив форт на реке Эмбе, который прикрыл бы хивинское направление.

Предложения Катенина основывались на выводах работы созданной им в Оренбурге специальной комиссии. В ее состав вошли военные и гражданские чиновники, связанные со среднеазиатскими делами: начальник штаба войск округа генерал Данзас, председатель Оренбургской пограничной комиссии Григорьев, командующий Амударьинской флотилией капитан 1 ранга Бутаков, участники миссии Игнатьева – Залесов и Галкин, подполковники Дандевиль и Черняев.

Так как никто никому рот не затыкал, члены комиссии высказывали самые разнообразные мнения. Например, Черняев и Залесов призывали к захвату низовьев Амударьи. Бутаков настаивал на овладении всем Хивинским ханством. Остальные предлагали наступать в южном направлении, соединить Сырдарьинскую и Сибирскую линии, обеспечив этим благоприятные условия для нашей торговли в Средней Азии.

Обобщая высказанные мнения, чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе Арцимович в итоговой бумаге сформулировал предполагаемую политику России в Средней Азии так: «1. Установить в этой области более прочную государственную границу. 2. Устранить влияние других европейских государств на среднеазиатские владения, вредное для наших интересов. 3. Распространить и обеспечить нашу торговлю в этих владениях».

Согласно мнению большинства членов комиссии, призывавших к соединению Оренбургской и Сибирской линий, было решено уделить основное внимание ташкентскому направлению. И первым этапом на пути к овладению Ташкентом должна была стать постройка укрепления Джулек на Сырдарье.

Материалы работ комиссии Катенин повез в Петербург лично, где добивался предоставления ему широких полномочий и финансов для проведения в жизнь этой программы. Но быстро решить вопрос опять не удалось. Бюрократическая машина работала медленно и со скрипом. Поэтому единственное, что смог добиться Катенин, – созыва очередного совещательного заседания.

В январе 1859 года члены совещания собрались на свое первое заседание. Уровень присутствующих был впечатляющ: министр иностранных дел Горчаков и военный министр Сухозанет, губернатор Западной Сибири Гасфорд и генерал-губернатор Оренбурга Катенин, министр финансов Княжевич и генерал-квартирмейстер Главного штаба и начальник Корпуса топографов барон Ливен, директор Азиатского департамента МИДа Ковалевский и недавний посол в Хиве и Бухаре Игнатьев.

Совещание нашло полезным создание торговой фактории на восточном берегу Каспийского моря, но отрицательно восприняло предложение о принятии в русское подданство туркмен. Для укрепления позиций России на Аральском море решено было усилить Аральскую флотилию новыми судами. На заседании Катенин внес предложение о постройке трех укреплений: Джулек на Сырдарье, Эмбенское на Эмбе и Яны-Курган на реке Яныдарья.

– Принимая во внимание наш план по усилению Аральской флотилии, надо признать, что предложенная Александром Андреевичем мера гораздо эффективнее подчинит нашему влиянию Хиву, Коканд и распространит наши торговые сношения в Средней Азии! – неожиданно поддержал Катенина директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел Ковалевский, к явному неудовольствию своего шефа.

– Я присоединяюсь к предложению генерал-губернатора Оренбурга, с одной поправкой, в отношении укрепления на Яныдарье следует провести дополнительную рекогносцировку! – вставил свои «пять копеек» глава топографов барон Ливен.