Текст книги "Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда"

Катенин вытер платком лицо. Пока его предложения проходили.

Вместе с тем все министры единодушно выступили против планов Катенина о завоевании Коканда, Туркестана и Ташкента, а Горчаков заявил:

– Такую нелепость мы не будем даже обсуждать! В настоящее время мы не имеем в виду никаких завоевательных действий в этой части Азии!

Катенин скривился – опять некстати кольнуло больное сердце.

Когда стали подписывать итоговый документ, чтобы предъявить его императору, Катенин неожиданно для всех снова взбрыкнул:

– С мнением совещания я не согласен и буду писать особое мнение!

– Что ж, Александр Андреевич, это ваше право, – недовольно хмыкнул Сухозанет и со значением посмотрел на Горчакова, вот, мол, с какими выскочками приходится иметь дело.

В своем «особом мнении» Катенин заявил, что по-прежнему настаивает на постройке всех трех фортов, а также на необходимости разработки четкой государственной программы действий в Средней Азии. Удивительно, но взбрык Катенина сработал. Прочитав итоговый документ совещания и особое мнение Катенина, император Александр II удивился:

– А действительно, почему у нас до сих пор еще нет правительственной программы действий в Средней Азии?

И поставил соответствующую резолюцию.

Вскоре программа была подготовлена. Правда, она еще не носила официального характера, а исходила от авторитетного в вопросах среднеазиатской политики Игнатьева. Но главное было в том, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

Предложения Игнатьева касались развития русского судоходства по Амударье, укрепления дружественных связей с «самым надежным и сильным владетелем Средней Азии» – бухарским эмиром, дабы всеми средствами «предупредить вмешательство английской политики» в дела Средней Азии. Кроме этого, Игнатьев предлагал использовать в своих интересах нынешние раздоры в Хиве, а также традиционную вражду между Хивинским и Бухарским ханствами. Молодой дипломат считал полезным принять казахов и каракалпаков Хивы в русское подданство, занятие города Кунграда и учреждение там русской администрации; ликвидацию власти Коканда над городами Туркестаном и Ташкентом. и, наконец, Игнатьев планировал максимальное развитие русской торговли с ханствами и Афганистаном, установление нашего господства на среднеазиатских рынках и «отстранение от этой торговли, по возможности совершенно, англичан».

* * *

Мы уже говорили, что личные отношения между Катениным и Игнатьевым были непростыми, но оба ратовали за одно и то же. В конце концов, это их и сблизило. В результате Игнатьев, проявив такт, пригласил своего старого недоброжелателя в петербургский ресторан «Донон». В глубине двора в саду Катенин с Игнатьевым заняли отдельный кабинет в деревянном флигеле.

– Ну, чем угощать станете, Николай Николаевич? – спросил Катенин, основательно усевшись в кресле. – Насколько помню, «Донон» всегда славился раками по-бордоски, так сказать, «ecrevisses a la bordelaise»!

– До раков дойдем, Александр Андреевич, – улыбнулся Игнатьев. – Но сначала закуска – форшмак из лангуста, а уже потом займемся обедом.

– Обед обедом, а пить что будем?

– Предлагаю начать с бутылки шампанского, затем к супу – херес, ко второму – портвейн, ну, а там как пойдет.

– Предложение принимается! – величаво кивнул седеющей гривой Катенин.

Когда лакеи-татары опрометью метнулись исполнять заказ, Игнатьев изложил собеседнику суть своих предложений императору.

– Помимо всего прочего, я считаю необходимым не позднее весны 1860 года занять низовья Амударьи и организовать наше судоходство вплоть до Балха и Бадахшана, одновременно направив в Бухару толкового торгового агента, чтобы впоследствии создать в сем ханстве постоянное консульство.

– Ну, а как вам видятся военные операции? – поднял фужер с искрящимся «Луи Родерером» Катенин.

– Военные операции против Коканда я предлагал отложить до времени, когда представится возможность продолжить Сырдарьинскую линию. Нам ни к чему война с соединенными силами Коканда и Бухары. Все должно произойти неожиданно и стремительно.

– С неожиданностью я согласен, – меланхолично повертел в руках бурлящий бокал Катенин. – Но ждать, пока Коканд и Бухара окончательно перегрызутся, мы тоже не можем. Это может затянуться на неопределенное время.

– Это, как говорится, идеальный вариант! – чокнулся с собеседником Игнатьев, и оба, сделав паузу, насладились хрустальным звоном. – В реальности мы, разумеется, можем атаковать и не дожидаясь, пока ханы передерутся. Что касается развития среднеазиатской торговли, я предложил бы поставить наше купечество в известность о преимуществах, ожидающих их от торговли с Бухарой и вообще со Средней Азией. Нам надо пригласить к участию в торговле с лояльными ханствами самых серьезных купцов. Это несомненно даст возможность приобрести, а потом и сохранить первенство на всех тамошних рынках.

– Купцы только и ждут, чтобы наперегонки кинуться в пределы среднеазиатские. За ними дело не станет. Купцам просто не надо мешать, – кивнул Катенин.

Тем временем лакеи подали суп «Пьер ля Гран» (т. е. «Петр Великий»), камбалу под нормандским соусом, седло ягненка и донышки артишоков по-парижски. Впереди собеседников ждали еще жареные перепелки, салат из зеленых огурцов, мороженое, кофе и шарлотка-помпадур. Надо ли говорить, что обед и беседа затянулись до позднего вечера и собеседники покинули «Донон» не только сытыми, но и довольными общением.

Забегая далеко вперед, скажем, что, когда Игнатьев в 1861 году занял пост директора Азиатского департамента в Министерстве иностранных дел, он сразу же начал настойчиво проводить в жизнь свои старые планы, с которыми некогда знакомил оренбургского генерал-губернатора в ресторане «Донон»…

* * *

А обсуждение проблем среднеазиатской политики продолжалось. Российская бюрократическая машина, скрипя и буксуя, все же медленно продвигалась вперед. 24 января 1859 года состоялось новое «совещательное заседание», где присутствовали все участники совещания предшествовавшего. Подтвердив старые решения относительно Оренбургского края, генералы и сановники рассмотрели предложение генерал-губернатора Западной Сибири Гасфорда о занятии верховьев реки Чу, т. е. района кокандского города Пишпека, в качестве опорного пункта для будущих границ. Гасфорд свой проект отстаивал самоотверженно:

– Господа! Я считаю необходимым защитить казахов Большой Орды от нападения кокандцев и укрепить влияние России среди дикокаменных киргизов!

Голос западносибирского генерала был столь громоподобен, что впечатлительный Горчаков даже прикрыл ухо ладошкой.

Затем слово взял министр иностранных дел:

– Мы должны быть предельно осторожны в проведении среднеазиатской политики. К сожалению, сейчас в Европе назревает очередной серьезный конфликт между Францией и Австро-Венгрией. Столкновение Пьемонта с Австрией практически дело решенное. Надо ли говорить, что оно может грозить серьезными политическими осложнениями и вызвать общую европейскую войну с нашим неизбежным участием!

– Да пусть они там все поубивают друг друга! Нам-то какое дело! – не выдержав, в сердцах бросил Катенин.

– Александр Андреевич! – с осуждением посмотрел на него Горчаков. – Мы же серьезные люди!

После обсуждения собравшиеся признали предложение Гасфорда заслуживающим внимания, но осуществление его предложения… отложили из-за неизученности местности до рекогносцировок на лето 1859 года.

Следует сказать, что министр иностранных дел не зря ел свой хлеб. Буквально через три месяца в апреле 1859 года действительно началась война Франции и Сардинии против Австро-Венгрии. В данном случае Горчаков приложил немало усилий к дальнейшему сближению с Францией, наметившемуся чуть ли не на следующий день после окончания Крымской войны. Стремясь к дружбе с Францией, Александр II по соглашению с Наполеоном III выставил на русско-австрийскую границу четыре армейских корпуса. Поэтому пришлось временно отказаться от широких планов в Средней Азии. В Петербурге все были озабочены, что мы можем быть втянуты в очередную ненужную нам войну. Отвлекала военные силы и завершающаяся борьба с Шамилем на Кавказе.

При известии о переменах в военных планах Петербурга, Катенина хватил апоплексический удар. Добряк Гасфорд как мог поддерживал в письмах своего коллегу и единомышленника. Писал, что дело их не пропало, а только отложено «по случаю смут на Западе» и все рано или поздно, но обязательно образуется… К счастью, генерал-губернатор Оренбурга от удара отошел.

* * *

Весной 1859 года Гасфорд с Катениным начали активно претворять в жизнь постановления петербургских совещаний. Для начала Катенин поручил своему обер-квартирмейстеру Дандевилю изучить восточное побережье Каспийского моря и найти удобное место для якорной стоянки и постройки торговой фактории Командующий Аральской флотилией Алексей Бутаков получил от генерал-губернатора задание отвезти на родину возвращавшегося из Петербурга бухарского посла Нажмуддина-ходжу.

– Надеюсь на вашу предприимчивость, Алексей Иванович, – напутствовал Бутакова Катенин. – Ежели хивинский хан будет мешать движению ваших пароходов вверх по Амударье, пробивайтесь силой! К тому же постарайтесь использовать начавшийся в Кунграде мятеж туркмен и каракалпаков для захвата города нашими войсками. Для этого даю вам подполковника Черняева с ротой солдат.

Одновременно генерал-губернатор Западной Сибири Гасфорд отправил штабс-капитан Венюкова на рекогносцировку правого берега реки Чу «против Пишпека и местности на 100–200 верст далее вниз по реке». Венюкову предписывалось хранить в строжайшей тайне конечную цель экспедиции – захват Пишпека.

Посланный Катениным обер-квартирмейстер Дандевиль трудился все лето 1859 года. Обследовав восточное побережье Каспия, он сделал вывод, что лучшее место, пригодное для создания русской торговой фактории, – это Красноводский залив. Во время плавания по Каспию близ Чикишляра не обошлось без перестрелки с воинственными туркменами.

В конце октября 1859 года в Петербурге было созвано очередное совещание по Средней Азии. На этот раз состав его был минимальным – генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, Горчаков и Сухозанет. Речь вели о фактории на Каспийском море. Обустройство ее решили отложить до согласия на это вождей местных туркменских племен.

– Повременить следует хотя бы по двум причинам, – высказался великий князь Константин. – Во-первых, применение силы восстановило бы туркмен еще более против нас. А, во-вторых, дало повод к подозрению о наших завоевательных намерениях на восточном берегу Каспия.

Остальные с ним согласились.

Любопытно, что на совещании было решено наградить всех участников экспедиции… кроме Дандевиля, который якобы упустил из виду основную возложенную на него задачу – «упрочить… торговые сношения наши с туркменами». Вообще-то сложно «упрачивать торговые отношения», когда по тебе из-за камней палят с берега…

В это время пришло известие, что в ближайшем кокандском городе Кунград снова произошел мятеж – власть опять захватили местные туркмены, которые отказываются подчиняться хану. Сразу возникло заманчивое предложение, а не использовать ли этот мятеж в своих целях?

Бутакову было предложено воспользоваться уникальной ситуацией в Кунграде. Но его экспедиция сразу не задалась. Бухарский посол Нажмуддин-ходжа наотрез отказался вернуться в Бухару на русском пароходе. И хотя Нажмуддин придумывал разные предлоги, очевидным для всех было одно – бухарец просто боялся пароходов. Тем не менее Катенин приказал Бутакову отправиться в мятежный Кунград, а оттуда вверх по Амударье с целью «исследовать Аму и определить пункт, удобный для будущих наших торговых сношений в пределах Бухарии».

В данном случае Горчаков поддержал замысел Катенина направить пароход и две барки Аральской флотилии в глубь Бухарского ханства, выразив желание, чтобы оренбургские купцы воспользовались этим для развития торговых связей, «составляющих, – как писал Горчаков Катенину, – главный предмет наших сношений с среднеазиатскими ханствами».

Бутакову удалось достичь Кунграда и отогнать осаждавшие город хивинские войска, но плыть дальше, «в Бухару», он не смог из-за резкого обмеления дельты. В Кунграде царила анархия и процветала торговля рабами. Туркменская знать, захватив власть в городе, стремилась использовать русский экспедиционный отряд для утверждения собственного господства в низовьях Амударьи. Когда же Бутаков заявил, что «грабежи и торговля людьми совершенно противны духу русского правительства», ему пришлось встретиться с откровенно враждебным отношением своих союзников, на помощь которым он прибыл. Во избежание назревавшего столкновения русская флотилия оставила Кунград и вернулась на свою базу в форт Раим. Известие о неудаче Бутакова вызвало горестную резолюцию Катенина: «…Вопрос о возможности верного плавания по Аму-Дарье остается в прежнем неопределенном положении…»

А вскоре население Кунграда, возмущенное произволом туркменов, восстало и в городе была восстановлена власть хивинского хана Малля. Низовья Амударьи снова оказались под контролем Хивы, отношения с которой у России по-прежнему оставались весьма натянутыми.

Более удачно действовал посланный Гасфордом штабс-капитан Венюков. Его маленький рекогносцировочный отряд в течение двух летних месяцев 1859 года прошел свыше шестьсот верст по кокандским владениям. Опасность подстерегала на каждом шагу, поэтому наши даже спали, не выпуская из рук ружей. К июлю 1860 года Венюков завершил без каких-либо происшествий рекогносцировку берегов озера Иссык-Куль. За время этого дерзкого похода были проведены съемки местности, сняты планы укреплений Токмака и Пишпека и собраны обширные материалы о бассейне реки Чу. Помимо этого, само появление посреди кокандских владений русского отряда экспедиции Венюкова привело в изумление местные южноказахские и киргизские роды.

* * *

После окончания своих разведывательных экспедиций оренбургский и западносибирский генерал-губернаторы поставили Петербург перед фактом, что в 1860 году намерены начать движение в глубь Средней Азии. При этом Гасфорд заявил о намеченном им походе в верховья реки Чу и подготовке к захвату Пишпека. Катенин в письме к Сухозанету был еще более масштабнее в своих планах. Теперь он уже не только предлагал соединить Оренбургскую и Сибирскую линии южнее Ташкента, но и захватить этот город. Причем не просто захватить, а… включить Ташкент в состав Российской империи. Кроме этого, Катенин планировал занять дельту Амударьи и юго-восточное побережье Каспийского моря, чтобы создать укрепление в Красноводском заливе. Для обоснования последнего генерал-губернатор Оренбурга указывал на необходимость «положить конец замыслам англичан», создававших России «затруднения на Востоке». Тема Большой Игры никуда не делась. Ее дыхание ощущалось в каждом мероприятии, проводимом нашими в Средней Азии.

В свою очередь, англичане тоже не сидели сложа руки. В 1860 году в Бухару прибыли сразу несколько английских офицеров, чтобы добиться от эмира Насруллы согласия на организацию английского судоходства по Амударье. Напомним, что после казни в 1842 году полковника Стоддарта и капитана Конолли англичане надолго прекратили отношения с эмиром Насруллой. Но обиды обидами, а Большая Игра диктовала свои правила поведения. Поэтому, выдержав довольно большую паузу, Лондон снова приступил к обхаживанию Бухары. Разумеется, вопрос английского судоходства по Амударье был весьма важен, ведь в таком случае русскую флотилию можно было бы просто закупорить в Арале, сведя на нет все выгоды ее создания. Но этим приезд английских разведчиков не ограничивался. Англичане желали большего – союза с эмиром против России, причем союза военного.

Одновременно с этим в Коканд прибыл из Индии английский агент Абдул Маджид, которому поручалось установить контакт с правителем Коканда Малля-ханом, передать ему подарки и письмо с предложением поддерживать связь с Британской Индией. И здесь Лондон хотел заручиться военным союзом против России. Абдул Маджид собрал важные сведения об экономическом и политическом положении Коканда и ведущих туда из Индии путях, после чего вернулся в Калькутту.

Наши лазутчики в Бухаре и Коканде сработали хорошо, и вскоре в Омске и Оренбурге уже знали обо всех тайных телодвижениях англичан в Бухаре и Коканде. В связи с этим оренбургский генерал-губернатор получил срочные указания из Петербурга внимательно наблюдать за дальнейшими шагами Англии в Средней Азии. Тревога буквально висела в воздухе…

Весной 1860 года из Коканда начали поступать сведения о начавшейся там подготовке к военным действиям против России. Так, в город Туркестан из Афганистана прибыл специалист по оружейному делу, предложивший местному беку помощь в изготовлении пушек, мортир и артиллерийских снарядов. Военные власти Оренбурга не без оснований полагали, что мастер был прислан англичанами из Индии.

О подготовке Коканда к большой войне сообщал в Петербург и генерал-губернатор Западной Сибири Гасфорд. С пограничной линии ему непрерывно докладывали, что кокандские чиновники, разъезжая по казахским и киргизским селениям, под страхом смертной казни начали отбирать скот и лошадей для армии. Вскоре лазутчики донесли, что местом сбора формируемой армии назначен Ташкент. Одновременно укреплялись крепости Пишпек, Мерк, Аулие-Ата и другие.

Приказчик торгового каравана рассказал о запрете Малля-хана «резать в пищу лошадей», годных для конницы, и о неудавшейся попытке хана вступить в союз с бухарским эмиром для войны с русскими.

– Но и это еще не все! – заявил приказчик допрашивающему его офицеру штаба Сибирского корпуса. – Я сам видел в Коканде несколько важных инглизов, которые занимаются литьем пушек по европейскому образцу. А еще я видел в Ташкенте два десятка огромных медных пушек, поставленных на лафеты.

Донося об этом в Петербург, генерал-губернатор Гасфорд подчеркивал, что аналогичные сведения получены и оренбургскими властями. Наконец-то, и в столице начали понимать, что в Средней Азиии назревают серьезные дела и на все происходящее надо как-то реагировать. В целях изучения складывавшейся обстановки Гасфорду было приказано отправить разведывательные отряды к Иссык-Кулю и в район Пишпека.

Руководство рекогносцировки у Иссык-Куля было снова поручено уже опытному капитану Венюкову. Ему было приказано уклоняться от каких-либо боевых столкновений с кокандцами. В переданной Венюкову инструкции Гасфорд подчеркивал, что эта экспедиция «не должна иметь враждебного характера… подтверждаю строго – не допускать солдат и особенно казаков ни к каким насилиям, бесплатным поборам и обидам дикокаменных киргиз».

Начальнику образованного в 1856 году Алатауского округа (занимавшего территорию между реками Каратал и Или и районы Кунгей-Алатау, Терскей-Алатау и Заилийский Алатау, с центром в городе Капал) было дано указание также выделить разведывательный отряд. И его Гасфорд отдельно предупреждал, что отряд должен находиться «на мирном положении, ибо он не посылается для враждования», а солдаты и казаки должны быть снабжены не только провиантом, но и приварочными деньгами, «которые на месяц похода должны быть выданы непременно серебром, чтобы люди могли рассчитываться с киргизами» при покупке продовольствия, в частности скота.

Из вышесказанного видно, что и Гасфорд и Военное министерство в Петербурге не желали военных эксцессов с Кокандом, стремясь лишний раз не раздражать воинственного Малля-хана.

Увы, вскоре в районе Токмака и Пишпека начались нападения кокандцев на наши отряды и обозы. В отместку за нападение кокандцев на селение Кастек небольшой отряд полковника Циммермана захватил Пишпек и Токмак, разрушил находившиеся там укрепления и вернулся в Верный. Гасфорд прислал в Петербург рапорт, в котором писал: «Важные результаты этой славной для нашего оружия экспедиции следующие: уничтожение влияния вероломных кокандцев на племена дикокаменных киргизов, живущих в верховьях реки Чу и на озере Иссык-Куль, успокоение киргизов Большой Орды, окончательное утверждение нашего владычества в Заилийском крае и совершенное обеспечение в том крае наших казачьих водворений».

* * *

Между тем ряды сторонников активных действий в Средней Азии неожиданно понесли большую потерю. В июле 1860 года, возвращаясь из инспекционной поездки по землям Уральского казачьего войска, Катенин, несмотря на сильнейшую жару и протесты врача, произвел в полном парадном мундире смотр войск. На подъезде к Оренбургу генерал-губернатор внезапно почувствовал себя плохо и в первую же ночь, по приезде в город, умер от аневризмы сердца. Говорят, что в Калькутте известие о смерти русского генерала английские офицеры отметили банкетом. Что ж, в самый решительный момент противостояния мы действительно потеряли очень серьезного участника Большой Игры.

Восполнить эту потерю был призван генерал от артиллерии и генерал-адъютант Александр Павлович Безак. Сын генерала, он окончил пансион при Царскосельском лицее. В 1819 году был произведен в прапорщики и начал службу в гвардейской артиллерийской бригаде, участвовал в турецкой войне 1828 года, осаждал Варну, был в сражении при Куртепе. Затем принимал участие в Польской кампании 1830–1831 годов. Там отличился в сражениях под Вавром, Гроховым, Остроленкой и при штурме Варшавы. За храбрость стал полковником и был награжден орденами Владимира 3-й и Георгием 4-й степени. В последующем служил начальником штаба артиллерии действующей армии, строил арсеналы в Варшаве, Новогеоргиевске. В октябре 1848 года, в чине генерал-лейтенанта, Безак был назначен начальником штаба российской артиллерии. В 1849 году, в звании генерал-адъютанта, был поставлен начальником штаба инспектора всей артиллерии.

На всех постах Безак отличался выдающейся работоспособностью и инициативой. Особенно много занимался он усовершенствованием полевой артиллерии, преобразованием арсеналов и заводов. Написал весьма удачное руководство для артиллерийской службы, которым наши артиллеристы руководствовались более двадцати лет. Во время Крымской войны Безак успешно управлял артиллерийским департаментом. В 1856 году был назначен командиром 3-го армейского корпуса и три года спустя был пожалован в генералы от артиллерии. Современники отмечают воинственное русофильство Безака. О своем происхождении он говорил так:

– Отец мой – немец, мать – француженка, а – я отчаянный русский!

Некоторых это раздражало, другие считали Безака позером. Вот весьма любопытные зарисовки личности Безака, сделанные оренбургским чиновником Н.Г. Залесовым после прибытия генерала в Оренбург: «Александр Павлович Безак был небольшого роста человек, в парике, весь накрашенный, наружность имел суровую, говорил всегда серьезно, отрывисто. Он произвел на всех впечатление неблагоприятное. Вступив в должность, Безак тотчас же стал вникать во все отрасли управления, читать дела и знакомиться со всяким разумным человеком, не обращая внимания на чины и звания. Сразу почувствовалась во всех делах рука дельного администратора, и везде начала сказываться деятельность умного человека…»

Чиновник и краевед Ф.И. Лобысевич отмечал: «…Всегда суровый на вид, с черствыми, даже отталкивающими манерами, казавшийся холодным, этот труженик был благодушен, внимателен к нуждам подчиненных и искренне готов каждому помочь и сделать доброе… Примерный семьянин, гостеприимный хозяин, он был симпатичен, и в крае едва ли найдется человек, который о Безаке в этом отношении скажет иначе».

Любопытен взгляд Безака на чиновных мошенников при «хлебных» должностях, он говорил:

– Я допускаю их потому, что они люди умные и ловкие и всякое дело, какое я им поручу, они сделают хорошо, а если при этом украдут, так ведь у нас без этого нельзя!

Новый генерал-губернатор был опытным артиллеристом и за свою нарочитую ученость имел кличку «академик». При этом Безак на самом деле написал несколько дельных учебников для артиллеристов и сочинил множество военных инструкций. Хозяйственником он был толковым, хотя личной инициативы не проявлял, ограничиваясь лишь выполнением указаний сверху.

По торжественным дням Безак с супругой давали обеды и балы, на которые приглашались гости из всех сословий. Молодежи в такие танцевальные вечера набивалось до тесноты. Любил Безак устраивать и благотворительные вечера, которые проводил известный поэт Аполлон Григорьев, преподававший тогда русскую словесность в Неплюевском кадетском корпусе. Да и сам Безак был ценителем театра и поэзии. Особенно любил он стихи своего однокашника по Царскосельскому лицею Пушкина…

Забегая вперед, скажем, что назначение генерал-адъютанта Безака командиром отдельного Оренбургского корпуса и генерал-губернатором Оренбургского края было на редкость удачным. Он полностью и безоговорочно продолжил военно-политическую линию Катенина, став столь же яростным поборником активных боевых действий в Средней Азии. Безак упразднил ставшее анахронизмом башкирское войско, занимался проведением крестьянской реформы и размежевал башкирские земли, переселял казахов в район новой линии Оренбургского казачьего войска и строил новые укрепления.