Текст книги "Поздний сад"

Семён Петрович Баев, когда выдавалось свободное от службы время, всё его посвящал обустройству усадьбы. Служба у него не сказать, чтобы очень ответственная, но всё-таки обязательная, особенно в летний сезон – он ведает в администрации Осиновки земельными вопросами. Сейчас-то всё уже в основном определилось, устоялось, и злоупотреблений на вверенном Баеву участке нет. Да и раньше не очень много наблюдалось, особенно крупных. В слишком щекотливых ситуациях предостерегал молодого главу от искушения преступить. Таким образом, они счастливо избежали уголовного дела, хотя первое лицо поселения поначалу выказывало недовольство действиями Семёна Петровича.

Что до усадьбы, то она представляет собою совершенный новодел, ибо лет десять назад Баевы затеяли строительство коттеджа, на новом участке. Тут, понятно, основные труды пришлись на долю главы семейства, хотя двухэтажное строение возводила бригада гастарбайтеров, а не он сам. Но требовалось то одно, то другое – иной раз всё сразу. В срочных случаях приходилось отлучаться с работы и спешить на стройку. Вечером же свободного времени у Баева теперь совсем не оставалось.

– Петрович, иди ужинать! – бывало, зовет его по телефону Катерина Ивановна.

– Сейчас-сейчас, – нетерпеливо отвечает землеустроитель, – тут мне немного надо ещё доделать!

– Ну, где ты потерялся? – через малое время опять звонит она. – Иди уже, всё остывает!

И тогда Семён Петрович с сожалением отрывается от строительных работ и спешит домой, чтобы отдать должное блюдам Катерины Ивановны. Она, вообще говоря, вовсе не Катерина, а Екатерина, но кто же станет следовать протоколу и выговаривать такое длинное имя? Чай, не дипломатический корпус. К протоколам в Осиновке питают стойкое предубеждение, если не сказать – отвращение, неизвестно, почему. Но не все, конечно, как можно? Ведь село это – райцентр с положенными ему федеральными и муниципальными службами. А тут без соответствующего акта и протокола – никак! Супруга Семёна Петровича заведует отделом краеведческого музея, но и в этом учреждении её кличут Катериной Ивановной. По-свойски.

– Ты, по-моему, похудел с этой стройкой, – жалостливо говорит Катерина, накладывая мужу полную тарелку жареной картошки с фрикадельками. – Пусть там работники делают, ты только контролируй иногда. Что же здоровье подрывать?

– Так я и контролирую. Брусья-то не поднимаю. Года не те. Но там глаз да глаз нужен. Не выстроим же мы для детишек халтуру?

– Это да, – соглашается Катерина Ивановна. – Себе – ещё куда ни шло, а им-то надо по первому классу. Времена такие. Первоклассные.

– И не говори.

Детишек у Баевых трое: Андрей, Ольга и Антон. Другими словами, многодетная семья. Но не малообеспеченная, нет. Нормально обеспеченная, или почти нормально. При родителях остаются сейчас только дочка, она в десятом классе, да восьмиклассник Антон. Андрей же, который старше и достигает уже 190 сантиметров в высоту, учится в институте по профилю управления электрическими сетями. Учится, молодец, на бюджетной основе, что позволяет старшим Баевым запускать сэкономленные на учёбе суммы в жилищное строительство. Гранит даётся Андрею непросто, особенно проклятые чертежи, зато он играет в институтской баскетбольной команде. И, хотя пока запасным он, таким образом, надёжно закрепился в вузе. Ольга в своей школе щёлкает контрольные задания, как семечки и все десять лет – отличница. Младший, Антон, успехи имеет посредственные, однако же увлекается географией и непременно хочет стать мэтром в этой области. Да кто против? Уже и сейчас он знает столицы всех государств, а по многим – и экономическое состояние. В общих чертах, конечно. Кроме того, он любит возиться с огородом, и другой раз выражает намерение пойти по сельскохозяйственной линии. Тоже неплохо. Как же не постараться для таких детей? И жилище задумано со всеми возможными удобствами. А кроме того, Семён Петрович присмотрел себе участок для усадьбы очень многообещающий, даром, что неприглядный по первому впечатлению. Вся прелесть его заключалась в глубокой ложбине, пересекающей владения Баевых. В ложбине до самого июля стояла талая вода и охотников до такого участка не находилось, поэтому отвод его Семёну Петровичу не вызвал ни у кого зависти и хотя бы мало-мальского скандала. Что случается не так уж редко. Даже Катерину Ивановну при этом одолевали сомнения: не ошиблись ли они?

– Что мы будем делать с этой лужей? – спрашивала она супруга. – Осушать? Или заведём карасей? Так они летом засохнут, а зимой замёрзнут насквозь.

– Смотри в корень, – отвечал Баев. – Во-первых, никто не скажет, что вот, мол, землеустроитель администрации отхватил себе лучший кусок, и все они там такие. А главное, мы со временем организуем при ложбине курортную зону: насадим кустов, перекинем мостик через воду, установим скамеечки. Это будет класс! Так что основная забота – не избавиться от воды, а как сделать, чтобы она оставалась в озерке постоянно. Но это не сразу. Пока что надо построить дом!

Заражённая идеей и энтузиазмом супруга, Катерина Ивановна затуманенным взором смотрит вдаль, словно силясь увидеть там замечательный благоустроенный уголок, критике Семёна Петровича не подвергает и отгоняет сомнения. Прожект его начинает успешно реализовываться. Пока оба супруга при работе, необходимо всё основное строительство завершить, поскольку на пенсию особенно не расстроишься, в смысле – не настроишься, не построишь, то есть. Разве что курятник. Даже и сейчас пришлось взять кредит – расходы-то велики, хотя основной строительный материал тут дерево.

– Эх, отстроим домишко, заживём, как белые люди! – говорит Баев, оглядывая растущий день ото дня сруб. – Не стыдно гостей пригласить, есть, где всем поместиться – все-таки 150 квадратов! Считай, втрое больше, чем имеем.

Катерина Ивановна, отвернув скатерть, стучит по деревянной столешнице.

***

Надежда Клюева занималась в университетском театре миниатюр, что вполне согласовывалось с ещё одним хобби – бальными танцами. То и дело меняя парики, она к третьему курсу стала сомневаться – действительно ли у неё тёмные волосы? Режиссёр настаивал на платиновых. Несмотря на то, что театр не достиг больших сценических высот, ввиду значительной текучки труппы, в вузе его ценили и гордились им. Не наукой единою! На смену выпускникам приходили первокурсники, и служителей Мельпомены не убывало. Нет! Самодеятельные артисты, влюблённые в театр, отдавались ему с большой страстью, а невлюблённые сюда и не приходили. Надежда Клюева влилась в артистический коллектив на первом курсе и принимала участие в спектаклях уже как мастер сцены.

Непростое, ох, непростое это дело – театр! Если заниматься им всерьёз. Сегодня репетиций в графике его не значилось, и после лекций Надежда решила немного попрактиковаться дома. Никаких препятствий для этого не имелось, а следовало отточить небольшой эпизод из замечательной пьесы современного автора. По ходу действия героиня должна кричать: «Тону, помогите!» – и так далее, и это, как находила единственная зрительница и соседка по кроватям в съёмном домике, получалось не очень достоверно.

– Ну что же ты жалеешь голосовые связки, – пеняла рыжеволосая Лида, – ведь тут можно вопить во всё горло! Никого не побеспокоишь, никто не услышит. Давай!

Как выяснилось, она была неправа. Андрей Баев, направлявшийся после тренировки домой, проходил окраинной улицей к своему жилищу. Его размашистый марш прервал отчаянный женский крик, донёсшийся из ближайшего дома. Баскетболист замер, и тут же вопль повторился. Тогда, не медля больше ни секунды, Андрей бросился на зов. Рванув на себя дверь, он сделал молниеносный рывок вперёд.

Эти старые, старые постройки! С узкими и низкими дверными проёмами, с подслеповатыми окнами… Спасатель с размаху ударился лбом о притолоку, и, теряя сознание, ввалился в интерьер. Надежда Клюева, распахнувшая было рот для очередного крика, так и осталась стоять, не в силах его закрыть и наблюдая, как на скамеечку у входа валится крупный молодой человек.

– Лид, это к тебе? – изумлённо посмотрела она на подругу.

– Это к тебе, – справившись с волнением, ответила та. – Ты же кричала «помогите!»? Ну и вот. Принимай помощь. Хотя, я думаю, она ему самому нужна.

Ворвавшийся гренадер тем временем, держась за лоб, сел на скамейке и затуманенным взором окинул обитателей жилища:

– Ведь кто-то кричал? – неуверенно вопросил он. – Или мне показалось? Тонуть тут вроде негде.

– О-о, извините, – поспешила внести ясность Надежда Клюева, – у нас просто репетиция. Студенческий театр.

– Мы забыли закрыть окно, – вставила подруга.

– Да, совсем забыли. А с закрытыми окнами – никакого шума. Надо же, как неловко получилось!

– Ну, и хорошо, что всё у вас в порядке, – несколько окрепшим голосом подытожил гость. – Ну, конечно: кто бы догадался, что здесь репетиция? Вот и я…

– Никто бы не догадался, – утешила его Лидия. – В такой дикой местности – вдруг театр. Ха!

– Да я тоже из этого же околотка, – сказал незадачливый спасатель. – Мы скинулись втроём. Хотя в нашей хижине дверь будет повыше. – И он снова потрогал лоб, на котором явственно проступила ссадина.

– Всё старое тут, – посетовала Надежда Клюева. – Что дома, что дороги. Первопроходцы, наверное, строили. Дороги, то есть улицы – только чтобы двум телегам разъехаться.

– Дома теперь – только на дрова, – поддержала её Лидия. – Ремонтировать их невозможно. Тут нельзя даже делать отбивные – от стука всё развалится. Я боюсь, что может развалиться даже от Надиных криков.

– Ну, тогда я пойду, – посмотрел на дверь Андрей Баев. И он опасливо подтянул ноги, словно страшился зацепить ими простенок, порог или иную старую конструкцию.

– Нет, нет, нельзя так сразу, – запротестовала виновница происшествия, – надо вам отдохнуть, попить чаю.

– Андрей, – назвался Андрей, привстав и наклонив голову.

– Надежда, – откликнулась она.

– Лидия, – сообщила рыжеволосая подруга. – Дверь у нас, может, не очень, но чай – замечательный. Чаю – за знакомство?

– Присаживайтесь к столу, – пригласила Надежда.

– А, чай, правда, у вас очень хороший, – вынес своё суждение нежданный гость, дуя на горячий напиток, который закусывал печеньем. Обжигающий чай обожала Лида и иного не признавала, но Андрей вполне достойно справился с испытанием, выпив даже два стакана. После чего решительно засобирался:

– Ну, спасибо за угощение. Я пойду!

– Мы вызовем вам сейчас такси! – спохватилась Надежда и потянулась за телефоном.

– Нет-нет, – воспротивился визитёр, – ни в коем случае! Я прекрасно дойду сам. Ноги же целые, да и голова… – И он вскинул на плечо свою спортивную сумку.

– Тогда я вас… тебя провожу! – решительно заявила она.

– Проводи, проводи, – как-то спокойней, – одобрила рыжеволосая подруга.

– Как-то всё неправильно, – отозвался Андрей Баев. – Как-то всё наоборот.

Но возражать он не стал, а двинулся, сопровождаемый Надеждой, к своему пристанищу. Надлежало пройти с полкилометра и это для него лишь несколько малых минут, но приходилось умерять шаг, чтобы провожатая поспевала, не напрягаясь.

– Я с тренировки, – объяснял своё появление здесь Баев. – Вообще-то хожу по нижней улице, но там сейчас много грязи. Совсем почти рядом и живём-то… Вот здесь свернём на нижнюю, она Ключевская зовётся.

– Да, я знаю.

– Свернём – и я дома. Вон видишь, с зелёной калиткой? Это и есть наш хаус. Зайдём? Ребята не знаю, дома или нет; пришли – познакомлю.

– Нет, нет, в другой раз.

– Ладно, – с сожалением проронил он. – Спасибо, что проводила. Может, заглянете как-то с подругой. Адрес теперь вам известен.

– Я ей передам. А лучше вы к нам. Адрес вам ведь тоже известен!

– Ещё бы! – усмехнулся новый знакомый, и потрогал лоб.

– Надо бы обратиться к врачу, на всякий случай, а?

– Да времени нет, а там везде очередь. Да и зачем?

Ответом был смех.

***

С новой усадьбой Баевых в Осиновке соседствовало домохозяйство Ивана Ивановича Мамалыгина, ранее возглавлявшего животноводческую отрасль здешнего мощного совхоза, а теперь уже давно пенсионера. Ему повезло: остатков мощности предприятия хватило аккурат до того времени, когда Мамалыгину приспела пора выходить на заслуженный отдых. И породистый племенной скот раздавали работникам в счёт зарплаты уже без него, и попёрли шифер с крыш коровников тоже без него, как и молочные алюминиевые фляги и много ещё чего. Старый зоотехник знал, конечно, какие дела творятся в отрасли, подарившей ему язву желудка, да и во всём совхозе, но уж ничего поделать не мог. Он только плевался, прослышав про очередной нокдаун коллективному хозяйству, и не удивился, когда оно оказалось, наконец, в глубоком нокауте. До того прискорбного момента Иван Иванович обустроил свою усадьбу как следует: рядом с домом, полученным от совхоза, построил уже на свои деньги, ещё один, попросторней. Явились тут и стайки, и баня, и летняя кухня, и гараж. Словом, полный набор построек, приличествующих уважающему себя домохозяйству. В ту пору тут жили ещё младшая дочка с мужем и ребятишками. Старшие дети – братья Мамалыгины обосновались в областном центре, и уже давно. Деревенский быт их больше не прельщал, хотя летом приезжали погостить. Тогда внуки ставили всё вверх дном, и двух домов даже казалось недостаточно, чтобы рассредоточить буйное подрастающее поколение. Со временем в город последовали и внучка с зятем, который попал под сокращение и устраиваться ночным сторожем за десять тысяч нипочём не желал. Так что у четы старших Мамалыгиных появился избыток жилья – по дому на каждого.

В это утро Иван Иванович по привычке окинул взором с высокого крыльца состояние окружающего мира, прежде всего – попадающих в поле зрения соседних строений. Большинство из них, возведённые в прошлом веке, имели весьма печальный вид, как ни латали и ни подкрашивали их владельцы. И только строящийся рядом двухэтажный коттедж Баевых сиял свежей древесиной сосновых брусьев стен и досок забора. Природный стройматериал издавал пьянящий запах. Пройдясь по двору и наспех помахав руками, что означало облегчённый вариант физзарядки, Мамалыгин проследовал в дом. Здесь предстояло важное дело, которое он отправлял ежедневно – вписывание очередных строк о текущих событиях в дневник. Хронику осиновской жизни Иван Иванович вёл давно, лет 20 – с тех пор, как сломал ногу, обороняя на ферме двух телятниц от взбесившегося быка. Почти месяц затем он пролежал в больнице – на вытяжке, потом в гипсе, и, чтобы разнообразить небогатое событиями пребывание в лечебном учреждении, стал описывать наиболее значительные события последнего времени, включая и скоротечную битву с совхозным быком. Может быть, от вынужденного безделья, или по иной какой-то причине, но ведение дневника настолько захватило его, что в первую же неделю он исписал тонкую ученическую тетрадь, хотя писал не слишком размашисто. И попросил жену принести ему тетрадь потолще. К тому времени, когда специалист твёрдо встал на ноги, уже и эта тетрадь оказалась почти полностью исписанной. Тут он решил вести записи настоящего времени, день за днём, а о делах давно минувших поведать бумаге позже – по мере того, как воспоминания будут посещать его и снова выдастся свободное время. Для нескольких же ежедневных строк оно всегда найдётся. И не проходило недели, в течение которой он бы один-два, а то и три раза не обращался к дневнику. Никогда Иван Иванович не записывал события разных дней на одной странице – каждому дню отводилась собственная, заключалось ли сообщение в двух строках, или же требовало её целиком. Поэтому в теле дневника имелась масса пустых полей. Зато исключалась путаница.

– А, ты уже занимаешься? – заглянула в его письменный уголок супруга, Агриппина Леонидовна. – Что-то интересное?

– Занимаюсь, – подтвердил Иван Иванович. – Потом расскажу.

– Ну-ну, а я пойду, подогрею чай.

– Ладно. Я скоро.

Мамалыгин открыл общую тетрадь в картонной корочке под номером 22 и записал:

«У соседа строители ещё не собрались – рано. Обычно подтягиваются часам к десяти. Это не то, что раньше. Нынешние не переработают! Сам Баев ни свет, ни заря принялся что-то копать в стороне от дома. Не иначе, готовит почву под огород. Человек себе на уме: взял участок с болотиной – камыш выращивать, что ли? Или водяной орех? Что-то задумал, факт. Из ума, вроде, не выжил. Огород нынче здесь небольшой посажен – всё пиломатериалом завалено, да ещё лужа. Садили они в основном на старой квартире. А сейчас, смотри, взялся копать. Интересно, для чего? Посмотреть надо будет. Погода стоит похвальная уже вторую неделю – перепадают дожди, и опять солнце. Всё растёт хорошо, особенно капуста». Подумав минуту-другую – не забыл ли чего? – Иван Иванович закрыл тетрадь и пошёл пить чай.

– Так Баев начал копать, – сообщил он супруге, усаживаясь за стол и принимая дымящуюся кружку чаю с молоком. – Интересно, а что в эту пору садят? Сеют? Вроде уж скоро пора собирать, а он грядку затеял.

– Копает? – удивилась и Агриппина Леонидовна. – Ну, может, погреб хочет сделать, ледник? Отхожее место вряд ли – уже оно есть.

– Да, есть сортир мало-мальский. Так они цивильный в самом доме заложили.

– Заложили, заложили. Может, Ваня, и нам заложить? Санузел, с душем, с ванной?

– Я тоже думал. Но только без ванны – на кой она нужна, когда есть первостатейная баня? В ванну же с веником не полезешь! Или полезешь?

– Да мне веник и ни к чему. Тебе – другое дело. Ну, давай без ванны.

– Тогда надо браться сейчас, чтобы до зимы успеть.

– Надо.

Вслед за этим неспешным планёрным совещанием супруги перешли непосредственно к завтраку, запивая чаем с травами поджаристые оладьи. Затем Агриппина Леонидовна пошла кормить курей, которых оставалось семь и которые составляли всё поголовье домашней живности. Иван же Иванович устроился перед телевизором посмотреть утренние но, понятно, вчерашние новости. Первые сегодняшние поспеют только к обеду. Близко к сердцу он принимал дела производственные, поскольку был убеждённый хозяйственник. Переживал за предприятия, попавшие в немилость к рынку, и болел за них, как некогда за совхоз. Но справедливости ради надо сказать, что о совхозе болел тогда не только он один: печать заботы о районном флагмане сельхозпроизводства не сходила с чела руководителей района, то и дело наезжавших сюда. Это когда флагман ещё подавал признаки жизни.

– Дело взято нами на контроль, и мы отслеживаем динамику и тенденции, – заявлял председатель райсовета.

– Мы постоянно в курсе дел вашего хозяйства, – заверял председатель исполкома, будущий глава администрации. – Мониторим и мониторим!

И труженики выходили на работу, которой почему-то требовалось всё меньше. Контроль и отслеживание динамики продолжались на протяжении всего периода глубокого обморока совхоза, вплоть до его самоликвидации. После этого ответственные лица переключили своё внимание на предприятия, которые ещё не закрыли своих производств и их тоже отслеживали и контролировали, пока не перестали функционировать и эти. Сейчас Ивана Ивановича посещала несвоевременная мысль о том, что те ответственные лица как-то перетерпели безвременье и объявились уже в новом обличье. Но своему истинному призванию – отслеживать ситуацию и осуществлять надлежащий контроль – не изменили. И когда к Мамалыгину с экрана обращался очередной заместитель, а то и сам глава (мэр) и обещал, что состояние дел на таком-то предприятии, приближающемся к банкротству, мониторится, старый животновод скорбно качал головой.

– Ага, щас! – скептически замечал он при словах руководителя, что резервы изыскиваются и, можно не сомневаться, изыщутся. – Уж давно следовало изыскать!

– Ты о чём это? – спрашивала Агриппина Леонидовна, накормившая и напоившая курей.

– Об экономике, будь она!

– Так включи лучше шоу! – советовала супруга. – Мало ты экономики хлебнул в совхозе!

Следующая программа не внесла гармонии в смущённую мамалыгинскую душу, поскольку молодой и прыткий ведущий соблазнял тех, кому за 65, активным образом жизни. Физкультура, походы и поездки, боулинг, посещение бэби-клабов, то есть, пардон, кинотеатров и библиотек – да мало ли ещё! Особенно он рекомендовал почему-то галереи и музеи.

– Ага, понятно! – резюмировал Иван Иванович, – нам там самое и место, в музее. В лавке древностей. Вроде как нынче здесь, а завтра…

Выключив в раздражении телевизор, он решительно направился из дому. Огородные дела всегда действовали на него умиротворяющее. Взяв тяпку, приступил к прополке микроплантации капусты, значившейся в его графике работ на сегодня. Агриппина Леонидовна пасынковала помидоры и, завершив этот труд, отправилась готовить обед. Солнце подбиралось к зениту.

***

Что правда, то правда: Баев в то утро вооружился лопатой и, пока ещё солнце только поднималось и не начинало припекать, приступил к земляным работам. Но копал землю он отнюдь не для грядки, нет. Взяла старт кампания по строительству мореходного судна, каковое задумано было уже давно. Конечно, плавать или, вернее, ходить по луже в огороде, а равно и по морским просторам ему в обязанность не вменялось: мыслилось, что это необычное для сухопутной Осиновки сооружение украсит владения семьи Баевых. А потом будет много ещё чего. Дай только срок! Строительство дома завершалось: велись отделочные работы и установка всяческой обогревательной и санитарной техники. Убедившись, что нанятые спецы дело знают и стараются блеснуть исполнением, Семён Петрович теперь не обретался возле, нервируя их, а занялся трудами перспективы. Между прочим, соорудить корабль, пусть даже и не предназначенный для плавания по штормовым морям, оказалось непросто. Во-первых, сразу отпала идея создать нечто современное – типа эсминца или круизного лайнера, выкрасив их затем в военно-морской или белопенный цвет. Они не смотрелись. Следовало построить древнее парусное судно. О, вот это класс! С высокими надстройками, с мачтами и вантами. Мечта поэта! И будет он называться «Бриз».

– Как же это ты один будешь строить? – ахала Агриппина Леонидовна. – Может, повременить, или пригласить бригаду?

– Ты имеешь в виду корабелов? Слишком дорого – путь от верфей дальний. Для нас дорого, а им наши суммы – тьфу! Я сам помалу сделаю. Дерева хватает, а якоря да рынду – сообразим. Зато какой шик будет!

– Слишком-то не надсаждайся. Где тяжело, наших строителей зови.

– Ладно.

С таким напутствием глава семьи и приступил к работе.

Конечно, Семён Петрович не собирался строить задуманную каракку в натуральную величину: укоротил её в проекте почти вдвое – до восьми метров. Это составляло полуторную длину стандартной доски, с учётом изгиба. Поскольку плавсредство мыслилось строить не на фундаменте а, напротив, сводить борта к килю, напрочь суживая площадь опоры, следовало сообщить постройке надлежащую остойчивость. Этой цели призваны были послужить четыре столба, вкопанные попарно. Как раз эту-то операцию и начал осуществлять Баев, предварительно сделав разметку. Но на первой же яме возникло неожиданное препятствие: лопата, углубившись всего лишь на штык, упёрлась в доску. Попробовав покопать слева и справа, он убедился, что это не одинокая доска, а сплошной щит. Озадаченный Семён Петрович принялся раскапывать землю вокруг и скоро наткнулся на крышку, устроенную, как и всё перекрытие, из толстых лиственничных досок. Железное кольцо, вделанное в неё, изошло ржавчиной и разваливалось в руках. Семён Петрович сходил в дом за спичками. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, а особенно сосед – человек с активной жизненной позицией, он поддел край люка лопатой. Лаз оказался тесноватым: видимо, устроитель его сам не отличался дородностью и тучных людей сюда приглашать не собирался, но Баеву он пришёлся впору. Осторожно спустившись по ступенькам лестницы, Семён Петрович зябко передёрнул плечами: в подземелье царил ледяной холод. Зажженная спичка осветила внутренность вместительного схрона. Стены построены всё из тех же досок, две доски лежали посередине земляного пола. У одной из стен имелось сооружение вроде завалинки. Воспламенив следующую спичку, исследователь обнаружил, что заполнена она льдом. Верхний слой покрывала влага, но весь он представлял собой монолит.

«Ледник, – сообразил Баев. – И какой мощный! За сто лет не завалился. Или 50?». Выше вдоль стены тянулись полки. Но и на них, и на льду никакого запаса провизии не обнаружилось. Илья Петрович, продрогнув, на этом и завершил первое знакомство со своим неожиданным приобретением. Он решил вернуться сюда уже с фонарём, сходив за ним на жилую квартиру.

Едва успев отогреться и надев под штормовку толстую душегрейку, вернулся к подвалу. Снова огляделся и нырнул в дыру. На этот раз он обследовал находку методично и тщательно. Не вызывало сомнений, что это натуральный погреб для хранения продовольствия, ничем не уступающий нынешним холодильникам. Одно неудобство – к нему не подойдёшь запросто и не распахнёшь дверцу. Но владельца он, надо думать, вполне устраивал. Семён Петрович, однако, не удовлетворился мыслью о леднике. Такой роскошный подвал, настоящий тайник – неужели кроме хранения солёного сала он не имел никаких других функций? Тщательно исследуя сначала пол, затем стены, Баев обнаружил в одном из углов небольшую осыпь земли. Между тем за дощатыми стенами таилась двухметровая толща глины, и лишь верхний слой примерно в полметра являл собою слабый чернозём. В потолке щелей не обнаружилось. Семён Петрович, подумав, отправился к дому, вооружился топором, взял два коротких обрезка бруса и, сгорая от нетерпения, вернулся в подвал. Тут он устроил из чурбаков подставку и принялся изучать верхнюю часть угловых досок. На одной из них имелся едва заметный поперечный пропил. Азарт охватил Баева. Он поддел лезвием топора край доски, и она легко отошла, пискнув сочленениями ржавых шарниров. В неглубокой нише стояла глиняная кринка, оказавшаяся пустой, и груда серого мятого металла.

– Что за чепуха! – отнёсся кладоискатель к светлому квадрату в потолке. – Зачем ему нужен был этот металлолом?

Однако обращался с находкой бережно: аккуратно опустив на чурбаки, принялся рассматривать найденное более внимательно, досадуя на фонарь, дававший мало света. Сомнения ещё оставались, хотя всё указывало на то, что это драгметалл, а именно – серебро. Здесь присутствовало шесть обычных по размеру тарелок и большое, сильно помятое блюдо-поднос, которым и накрыли стопку посуды. Илья Петрович сунул одну тарелку за пазуху и полез наверх. В доме он, сидя у окна, ещё более основательно изучил находку, слегка поцарапал её ножом и попробовал на изгиб. Серебро!

Немедленно Баев позвонил Агриппине Леонидовне:

– Ты на ногах? Слушай, срочно неси сюда сумку какую-нибудь. Лучше непрозрачную. Срочно, пока строители не пришли! Потом всё расскажу.

– Несу, сейчас! С тобой-то всё в порядке? Ты не поранился?

– Нет, нет. Давай быстрее!

Агриппина Леонидовна уж давно не бегала кроссов, да и малых утренних пробежек избегала, дабы не потешать соседей, но тут она обернулась необыкновенно скоро.

– Я нашёл старинный подвал, – сообщил Баев торжественным, но ровным голосом, и подвёл её к открытому люку. Обождав, пока супруга перестанет всплёскивать руками и ахать, уже шёпотом он закончил: – а там, внизу – серебряные тарелки. – И предупреждающе приложил палец к губам, чтобы избежать слишком громкого возгласа. Вслед за тем он взял принесённую сумку и исчез в проёме лаза, а через минуту вновь показался на поверхности, уже с грузом. Поблизости никого не было видно, и Семён Петрович с завидным проворством выбрался на доски и захлопнул люк.

– Ну и вот, – произнёс он сдавленным голосом, перемогая одышку – идём теперь смотреть трофеи.

– Что же с этим будем делать? – спросила Агриппина Леонидовна, когда дома они осмотрели неожиданный презент. – Сдадим государству?

– Ну что ты! – укоризненно бросил супруг. – Кто же сейчас отдаёт государству? Наоборот, порядочный человек норовит с государства слупить. Шутка.

– Но продать – наверное, опасно.

– Некоторый риск есть. Но вот эти тарелки целёхонькие. Может, оставим их себе? Только почистить… Какой на столе в праздник явится блеск!

При этих словах немедленно появился блеск в глазах его спутницы жизни. Они стали мечтательными и очень добрыми, что совершенно не вязалось с суровой прозой её бытия.

– Хорошо бы, кивнула она, – но ведь к ним нужны и такие же ножи, вилки и ложки.

– Ну, так наживём, – бодро отозвался Семён Петрович, – вот только дом достроим. Пока что можно обойтись и нашими ложками. Тоже блестят. Да и не каждый же день – только по праздникам!

– Что же, и верно: разве мы не заслужили, чтобы есть с серебра? А вот то мятое блюдо – его уж ведь не поправишь? Курам зерно насыпать?

– Ну что ты! Есть у меня знакомый ювелир…

Баев вскоре выбрал время и съездил в город к одному из мастеров золотых, а также серебряных и янтарных дел. И довольно хорошо продал драгоценную вещь. Настолько хорошо, что решил в знак благодарности к счастливому кораблю отделать его по высшему разряду, для чего привлечь ещё помощников. И завершить судостроительную кампанию в кратчайшие сроки – в то же время, когда будет готов дом. Встал вопрос – поднимать ли паруса каракки над подвалом, или же заложить корабль несколько в стороне. Конечно, заманчиво построить его как бы вторым этажом, что добавило бы ему загадочности и некоторой даже мистики. Но с другой стороны, проникать в подвал при нужде станет очень затруднительно. Поэтому вечером того дня Семён Петрович принялся копать ямы под столбы чуть в стороне, но с расчётом, что бушприт затем будет нависать над подземельем. На всякий случай. Скажем, прицепить лебёдку. Вышедший на поливку огурцов Иван Иванович не удержался, подошёл поближе, насколько позволил забор, и смотрел некоторое время в затылок труженику, так что тот обернулся.

– Что-то строить затеял, сосед? – поинтересовался Иван Иванович, понимая, что глубокие ямы уж никак не могли обернуться грядками.

– Корабль, – смахнув пот со лба, – ответил землекоп. – Корабль решил построить!

Иван Иванович на секунду свёл над переносицей брови, напрягая мысль, затем круто повернулся и засеменил прочь.

«Обиделся, – сообразил Баев, – немудрено: какой же тут, на фиг, может быть корабль?» – и закричал вдогонку:

– Я тебя, сосед позову, как будет готово – примерно это через месяц! Заодно с новосельем по рюмочке поднимем!

Иван Иванович прервал свой нескорый бег, обернулся, потёр висок и слабо кивнул в знак необязательного согласия.

«16 июня. – Записал он в своём дневнике. Баев или свихнулся, или уж стал незаметно негодяем, который без причин издевается. Копал на своём участке ямы, и сказал, что будет строить корабль. Говорил про новоселье. На корабле. А ведь казалось – нормальный человек! Чужая душа – потёмки, уж точно. Не стоит обращать внимание – будто его и нет!»