Текст книги "Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки"

Иногда подобная начальственно-цензурная тирания доходила до анекдота. Идет передача по международной тематике. Как всегда, прямой эфир, другого, повторюсь, в пору моей работы на телевидении не было. Стол полукругом, за ним сидят человек восемь приглашенных, я ведущий. И вдруг вижу, как помощник режиссера, довольно упитанная девушка, встает на четвереньки, берет в зубы какую-то бумажку и ползет ко мне, не попадая в эфир, ловко обходя камеры. Подползает, не поднимаясь с пола, кладет эту бумажку передо мною. Там приказ: «Такому-то слово не давать!» Потом, кто видел эту передачу, спрашивали у меня: «А чего это все вдруг вниз с удивлением смотреть стали, а некоторые хмыкали от удовольствия?» Попа у помрежа была действительно аппетитная. Вот такая цензура.

Сегодня, в наши дни, все чаще стала посещать меня дикая на первый взгляд мысль: «А не лучше было бы, если бы на телевидении была официальная государственная жесткая цензура. И она имела бы четкие правила, что можно, а чего нельзя, кого можно показывать, а кого нельзя. А то ведь каждый из власть имущих имеет свои представления о пользе и вреде для зрителей передачи и этими представлениями может безнаказанно пользоваться». Трудно, почти невозможно все их учесть, приспособиться к ним. Расскажу о еще одном случае с цензурой, случае, по-моему, уникальном. В моей биографии уж точно неповторимом.

Где-то к концу моей работы на телевидении в Центральный аппарат Гостелерадио был взят на работу бывший заведующий отделом пропаганды Московского горкома партии (говорят, весь горкомовский отдел три дня пил, когда он от них ушел). Видно, Н.Н. Месяцеву – председателю Комитета – было настойчиво предложено его трудоустроить. И решили сделать его чем-то вроде надсмотрщика над всеми эфирными Папками. Он мог вызвать любого из любой редакции и что-то там ему говорить, указывать. Такой «суперцензор». И вот он приглашает меня. Я беру Папку с изложением передачи, которая готовится к эфиру, и иду. Иду совершенно спокойно, так как передача посвящена юбилею великого нашего А. Радищева. К чему уж здесь можно придраться?

– Готовите выпустить передачу о Радищеве?

– Готовим, – с гордостью ответил я.

– А вы подумали, когда ее выпускаете?

– Во вторник, 17 марта.

– Да нет, я не о числе, я о сегодняшних событиях.

– А какие сегодня события?

– Сейчас же идет суд над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем.

– Ну а при чем здесь Радищев?

– Как же вы не понимаете, что зрители могут подумать: вот при царизме судили писателей за критику строя, и сейчас судят за это.

Я опешил от такого умозаключения. У меня отключились и так-то не очень крепкие сдерживающие центры моего отношения к начальству.

– Слушайте, вы же самый злостный антисоветчик! Как вы могли приравнять царский суд над великим писателем-революционером к суду над мелкими злопыхателями! Или это вы весь наш народ в антисоветчики записали?!

Он остолбенел, я взял Папку и ушел, не дожидаясь ответа. К моему удивлению, никаких последствий для меня этот мой эпатажный выхлоп перед высоким чиновником не вызвал, да и его самого вскоре убрали из Госкомитета. Чтобы закончить свой пассаж о цензуре на телевидении, выскажу свое нынешнее представление о ее необходимости.

Перечитывая книгу воспоминаний настоящего гуру телевидения, воистину легендарного А. Лысенко «ТВ живьем и в записи», о которой уже вспоминал и впредь вспоминать буду, я с удовольствием и некоторым удивлением обнаружил, как почти полностью совпадают наши взгляды на нынешнее состояние ТВ. С удивлением потому, что я знал, что мы расходимся с ним в некоторых своих политических взглядах. Он любил и поддерживал Б. Ельцина, Е. Гайдара, всячески покровительствовал Н. Сванидзе… Я к этим и подобным им людям отношусь весьма критически и особо не уважаю. И вот при всем этом мы совершенно одинаково считаем, что современное телевидение не просто деградировало по сравнению с советским, но целенаправленно и, не побоюсь сказать, преступно разрушает сознание зрителей: их жизненные ценности, моральные устои, культурный уровень.

Процитирую А. Лысенко: «Сегодня скандалом, эпатажем создается имидж… Галина Уланова имела нескольких мужей. Что меня должно интересовать: кто были ее мужья или ее творчество… Великая триада – информировать, просвещать, развлекать, которая была высечена на скрижалях старого ТВ, заменилась простым видеофастфудом». Точно сказано. Позором считаю, как на первом канале ТВ (!) чуть ли не год изо дня в день копались в грязных деталях развода выдающегося нашего актера Армена Джигарханяна. Какой там разбор творчества, какой разговор об искусстве, какое там уважение к личной жизни, главное – скандалы, грязь! Во главе всего – рейтинг, надо, чтобы больше людей смотрело, под рейтинг же реклама идет, деньги капают. Народ развращается? Так, по мнению руководителей телеканалов, он и не дорос до серьезных передач, ему главное – скандальчик: сколько внебрачных детей у актера, кто с кем живет, что у кого кто украл и т. д. Руководство ТВ само по себе установило у самого плинтуса планку интересов людей, ею и руководствуется. И при этом все время пытается доказать совершенно абсурдную вещь: воспитание людей не является функцией телевидения! ТВ изо дня в день показывает скандалы, юмор «ниже пояса», различные убийства и катастрофы, копается в грязном белье известных людей и т. д. и т. п. И все это не воспитывает?! Как говорят, навскидку, вспоминаются передачи советского времени: «От всей души», «Очевидное – невероятное», «В мире животных», «Клуб кинопутешествий», «Встречи в Концертной студии “Останкино”», «Вокруг смеха», «Кинопанорама»… Вот что поднимало общую культуру телезрителя, расширяло его кругозор, формировало нравственные устои. Воспитывало! Молодые, которые, возможно, читают эти строки (хотелось бы), если вы сомневаетесь в моих словах, считаете, что все это старческое брюзжание, рискните, посмотрите несколько упомянутых передач (они есть в интернете). Уверен, умные убедятся в моей правоте, а на малоразвитых я и не рассчитываю. Слишком высоко держу планку своих потенциальных читателей. В отличие от сегодняшнего телевидения.

Безобразно низкое качество ТВ сегодня во многом зависит именно от того, что кроме узкой чисто политической проблематики, которую, что, естественно, контролируют власть имущие, никакой цензуры, кроме интересов своих финансовых хозяев, на телевидении нет. Ни цензуры государственной, хотя именно государство дает основные деньги на ТВ, ни цензуры художественных советов, ни цензуры общественных советов, вообще никакой цензуры общественного мнения во всех его проявлениях. Есть только установки руководства телеканалов. Как оно считает нужным, так и будут рулить. Были жалкие попытки создать Общественные советы, куда собирались пригласить уважаемых в стране людей и дать им определенные права. Право после передачи высказать свое мнение о ней, предупредить руководство канала о том, что если оно и впредь будет стремиться к воспитанию у телезрителя столь низменных интересов, то потребует от госорганов наказать этот канал. Смешно сказать, хотя больше печально, чем смешно, по каким причинам так и не были созданы подобные Общественные советы. Во-первых, оказывается, у нас в стране нельзя найти 20-30 человек, которые пользовались бы всеобщим уважением. По мнению нынешних псевдолибералов, захвативших большинство наших телеканалов, ну никак не наберем мы двадцатку приличных людей! А во-вторых, «недемократично давать каким-то общественным объединениям право на государственные функции».

Вернемся в Отдел передач для молодежи Центрального телевидения. Наберусь смелости заявить, что в годы моей работы в нем, где-то с середины шестидесятых годов, он стал достаточно стремительно набираться сил, выходить на одно из первых мест по симпатиям и интересу телезрителей, закладывался фундамент его фантастического рывка в дальнейшем. При этом сразу же оговорюсь, что ни в коей мере не приписываю это сугубо своему руководству им! Так сложились обстоятельства. Во-первых, это были годы бурного развития всего телевидения, время появления новых программ, форм работы с телезрителями. Это же середина и вторая половина 60-х годов, когда еще не до конца «заморозилась» оттепель. Во-вторых, качественно новое техническое развитие ТВ. И в-третьих, и это, пожалуй, самое главное, появление на телевидении молодых талантливых творческих людей. Скромная же моя задача при этом заключалась прежде всего в поддержке, поощрении в редакции стремления к созданию новых интересных форм, расширению тематики.

Именно в эти годы появились передачи, которые завоевали симпатии у воистину миллионов телезрителей. Огромной популярностью пользовались такие передачи молодежки, как «А ну-ка, девушки!», (позднее и «А ну-ка, парни!»), «Алло, мы ищем таланты», «Аукцион», «От всей души», «Это вы можете» и многие другие, все и не перечислишь. Нравственные, чистые передачи о сильных, умных, азартных ребятах, об их таланте, умении, красоте… Не я их автор, не я их создавал, но скажите, разве можно творить в коллективе вопреки воле руководителя, без его поддержки, прикрытия от недоброжелателей, без его инициативы, без дружбы с их создателями! Чем и горжусь. Да и свои передачи, фильмы как автор делал. О каких-то выше повспоминал, хочу еще о некоторых знаменательных и весьма дорогих для меня вспомнить.

Упомянул я о техническом развитии телевидения. Так вот одной из первых (а может быть, вообще первой?) передач, сделанных при помощи электронного монтажа видеопленки, была моя передача «Сто чародеев и один волшебник».

В начале 70-х годов в самом центре Москвы на Новом Арбате (в то время – Калининский проспект) открылась парикмахерская «Чародейка». Она, кажется, и сегодня существует, но уже как рядовой салон красоты. А в то время это было знаменитое место. Огромные сверкающие залы, панорамные окна с видом на улицу, лучшие мастера Москвы, самое современное оборудование, запись за много дней вперед, своя постоянная клиентура и особый шик – свое кафе на втором этаже, где клиенты могли в ожидании стрижки попить кофе и посплетничать. Попасть туда – значит хотя бы косвенно, но приобщиться к элите. Вот об этом новомодном центре я и решил сделать передачу: написал сценарий, пригласил актеров, певцов (да еще каких, самых популярных!) и пошел, как всегда, за технической поддержкой к Д.Г. Квоку – директору Останкинского телецентра. Дмитрий Григорьевич – первый директор телецентра, под руководством которого он и построен, легендарная личность, дружбой с которым я горжусь. С самого начала моего знакомства с ним он, несмотря на разницу в возрасте и места в служебной иерархии, очень тепло относился ко мне. Я еще не раз вспомню его в своих записках: жизнь на долгие годы связала нас совместной работой. В «Останкино» от Д. Квока (его служб) зависело очень много: распределение студий на передачи, время и количество трактов (телевизионных репетиций), выделение кинопленки, ПТС – передвижных телевизионных станций, служебных машин и т. д. Не помню, почему и как, но он предложил записать и смонтировать мою передачу о легендарной парикмахерской на видеомагнитофоны. Я согласился: интересно же, до этого на телевидении, как я уже писал, передачи шли только или в прямом эфире, или на кинопленке.

Пригнали на Калининский проспект пять-шесть машин с оборудованием (студийный магнитофон был агрегатом высотой с письменный стол и метра два-три в длину!), перекрыли подходы к «Чародейке» и начали съемки. Об этой передаче в «Телепрограмме» на последнюю неделю декабря 1968 года (кстати, по-моему, единственном в то время специальном издании о программах Центрального телевидения) была напечатана заметка Ольги Маркичевой (она была режиссером этой передачи) «Электронный монтаж чародеев». Не могу удержаться и не привести ее полностью, благо она небольшая.

Оживленный проспект Калинина. Заманчивые, яркие витрины магазинов и кафе, разноцветные окна домов-великанов, нежно светящиеся зимним вечером. На этой улице Москвы у прохожих особенно приподнятое настроение.

Но кто это так озабочен и тороплив?

Телевизионная камера следит за этим человеком, выхватывает его из толпы.

«Куда вы спешите?».

Действительно, куда же спешит известный артист?

Нам бы очень хотелось рассказать об этом сейчас, но лучше будет, если вы посмотрите передачу «Сто чародеев и один волшебник». Именно к чародеям и спешит артист Рудольф Рудин («пан Гималайский» из популярной передачи «Кабачок 13 стульев». – В.С.), а также Майя Кристалинская, Муслим Магомаев… Но, пожалуй, хватит рассказывать.

Впрочем, еще один секрет можно раскрыть. Эта передача – видеофильм. Он снимается видеомагнитофоном передвижной телевизионной станции. Состоит такая станция из нескольких автобусов. Сняли дубль, и тут же съемочная группа может посмотреть его в одном из этих автобусов. Но как же монтировать эти дубли? В кино это делают монтажницы, вооружившись ножницами, а здесь? Здесь несколько видеомагнитофонов осуществляют электронный монтаж – без ножниц, без единой склейки. «Сто чародеев и один волшебник» – один из первых опытов «электронного монтажа».

Так в среду 25 декабря 1968 года по каналу ТВ-2 (тогда было всего два канала) в 20.30 был показан первый (а не «один из первых») видеофильм на телевидении. Я представляю, каково читать сегодня, особенно молодежи, о том, что для видеосъемок и монтажа нужны были несколько автобусов (!) вместо портативной ручной камеры и, вообще, что это за сенсация – видеофильм. Но это убедительно говорит о темпах технического прогресса… Конечно, мне, как автору этой передачи, она запомнилась не техникой съемок, а актерами, которых я на нее пригласил. Лишний раз убедился: чем актер более талантлив, тем он проще и скромнее. По сюжету я попросил Муслима Магомаева появиться в салоне перед парикмахерами и их клиентами в образе Мефистофеля («Чародейка» же!) и спеть знаменитую арию. Он не только согласился, но и активно помогал нашему режиссеру выстраивать мизансцены. А после съемок мы по-простому посидели с ним в кафе над парикмахерской за бокалом вина.

Раз уж я заговорил об этой передаче, не могу не рассказать и еще об одном материале из этой же газетки «Программа ТВ», очень уж характерной для своего времени. Называлась эта довольно обширная заметка «Ромашки и васильки на экране».

Было моей дочери где-то годика три. Мама работает, папа работает, неудобно все время бабушку эксплуатировать. Решили отдать дочь в детский сад. Районный садик был далеко от дома, к тому же переполненный, надо было долго в очереди стоять. А во дворе – прямо под нашим балконом! – роскошный детский сад, но ведомственный, закрытый, от какого-то крупного министерства. Решился я и пришел к директрисе садика. Разговор с ней отчетливо помню по сей день.

– Я хочу, чтобы вы приняли в сад мою дочь.

– А что вы можете?

– Я могу то, что никто другой сделать не может.

– Что именно?

– Сделать о вашем детском саде передачу по Центральному телевидению.

– Был тут один из газеты «Известия». Обещал заметку о нас напечатать. Обманул, ничего не опубликовал.

– Давайте так договоримся: вы берете мою дочь, и, если за два-три месяца никакой передачи не будет, я забираю ее обратно.

– Договорились.

Прихожу на работу, рассказываю обо всем и говорю: «Надо бы связаться с Отделом передач для детей, попросить поснимать там». – «А зачем к ним идти? В детском саду воспитатели в основном молодые, вот мы их сами и снимем». И сделали отличный сюжет о том, как готовятся к встрече Нового года в детском садике № 495 Ленинградского района столицы, какие там хорошие воспитатели, какой концерт подготовили ребятишки и какая там будет прекрасная Снегурочка – Оленька Соколова. И заметку – анонс о передаче с фотографиями в «Программе ТВ» напечатали. Каюсь, приходилось иногда использовать свое служебное положение.

Из своей творческой жизни за годы моей работы на телевидении особо дороги и памятны для меня два моих телефильма. Один из них – своим сюжетом, темой и людьми, в нем задействованными. Другой – своей политической судьбой. Первый назывался «Пушкинская улица, Москва».

По этому адресу в столице была средняя школа № 170. Школа знаменитая. Построенная где-то в тридцатых годах в центре Москвы в виде самолета, если на нее сверху смотреть. Она стала излюбленной школой для многих весьма и весьма именитых, если не сказать больше, родителей. В ней учились и внуки Н.С. Хрущева во времена его правления в стране (на родительское собрание в школу приходили его дочь Рада и ее муж, зять Хрущева, А. Аджубей), и дети многих министров (в частности, министра высшего образования В. Елютина), и любимец всего народа актер Андрей Миронов – да всех и не перечислишь. В этой-то школе учителем русского языка и литературы работала моя жена. Она и рассказала мне о своей старшей коллеге, учителе литературы, Лидии Герасимовне. Этот рассказ очень заинтересовал меня.

Представьте себе, что у человека в его трудовой книжке только одна запись: в тридцатых годах (естественно, прошлого столетия) зачислена учителем русского языка и литературы в 170-ю среднюю школу города Москвы, в семидесятых годах уволена из нее по собственному желанию. Но главное даже не в том, что всю свою жизнь человек проработал на одном месте. Главное заключалось в том, что почти из каждого школьного выпуска Лидии Герасимовны выходили люди, ставшие весьма значительными фигурами в сфере культуры и искусства. Актеры и режиссеры Марк Розовский, Илья Рутберг, Владимир Монахов, известные журналисты, писатели, поэты: Владимир Соколов, Анатолий Макаров, Нателла Лордкипанидзе и многие, многие другие, всех не вспомнишь и не перечислишь. Случайность? Уверен, что нет. Значит, было что-то в уроках Лидии Герасимовны такое, что пробуждало любовь к литературе, к искусству и, более того, определяло линию всей жизнь. Вот я и решил снять об этом фильм.

Написал несколько необычный сценарий. В начале фильма – беседы с известными людьми об их творческой жизни, об отношении к искусству. Марк Розовский, режиссер известного студенческого театра МГУ, рассказывает о своей постановке в театре «Мухи-Цокотухи» по стихам К. Чуковского, А. Макаров, ведущий журналист «Недели» (чрезвычайно популярного в то время еженедельного приложения к газете «Известия»), – о готовящихся публикациях и т. д. Рассказы интересные, но почему беседы шли именно с этими людьми, как они связаны между собой? Ясным все становится только после встречи с поэтом Владимиром Соколовым. Он читает свое стихотворение: «В 170 средней школе, говорят, учился Павел Коган. / Там меня учитель тоже школил…»

И вот во второй части фильма все они – выпускники Лидии Герасимовны – собрались в классе и вспоминают свою любимую учительницу. Сама же она сидит в своей маленькой комнате в коммунальной квартире и рассказывает о своих учениках, о разных интересных историях, связанных с ними. Необычайно трудно было разговорить Лидию Герасимовну на кинокамеру, застывала она, слыша ее стрекотание. Справились вместе с режиссером фильма Олегом Горпенко. Он и смонтировал беседу в школьном классе с рассказами Лидии Герасимовны. Получился теплый и трогательный фильм о хорошем человеке. Это не только мое мнение. На телевидение пришло много писем, и его еще трижды показывали в эфире. Один весьма характерный для того времени штрих, связанный с этим фильмом. Он относится к проблеме цензуры на ТВ, о которой я уже писал.

В фильме ни разу не прозвучала фамилия человека, кому он и был посвящен. Только имя и отчество – Лидия Герасимовна. Фамилия же ее – Бронштейн. Не было никакого запрета на рассказ по телевидению о евреях, никто мне ничего не говорил по этому поводу. Но внутренняя моя цензура подсказывала, что будет лучше, если только «Лидия Герасимовна». Что значит «лучше»? Меньше будет всяких придирок, требований что-то убрать, изменить, в общем, спокойнее пройдет все инстанции, дадут хорошее время в эфире. Конечно, перестраховка, но опыт говорил, что была она оправданная. Такие были времена.

Еще один памятный для меня фильм так и не вышел в эфир, но в силу столь крупных исторических причин он стоит отдельного рассказа. Но сначала необходимое отступление.

Вскоре после моего назначения руководителем Отдела передач для молодежи меня пригласили к руководству Гостелерадио и сказали, что теперь я буду еще и руководителем секции Интервидения. Это созданное в самом начале 60-х годов на государственном уровне объединение международных телерадиокомпаний для выпуска совместных программ, обмена национальными программами, координации трансляции значимых событий. Входили в нее СССР и все страны, как тогда назывались, народной демократии: Болгария, Венгрия, ГДР, Чехословакия, Польша, Румыния. Кроме того, на каких-то условиях в этом объединении были Югославия и Финляндия. Работало Интервидение довольно эффективно. Достаточно часто на экранах появлялась красивая заставка и звучали музыкальные позывные, написанные Д. Шостаковичем. Секцию, или, как она официально называлась – «комиссию», передач для молодежи я и возглавлял почти четыре года. Два раза в году в одной из стран Интервидения собирались все руководители молодежных редакций этих стран. Делились опытом, предлагали свои передачи, договаривались о совместных проектах… И хорошо гудели. И на официальных встречах, и на отдельных посиделках. Отлично помню заседание комиссии в Москве. Во-первых, страна – председатель Интервидения и вообще это СССР: все официально, протокольно, помпезно, торжественно и роскошно. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, наш семейный дом, в силу особенностей моего характер, а также гостеприимности и коммуникабельности жены, был, что называется, открытым: если уж где собираться, то у нас дома. Так вот, в один из вечеров работы комиссии передач для молодежи Интервидения я пригласил ее участников к себе домой. Пришли все. И каждый принес один и тот же сувенир-подарок: одну или две бутылки национальной водки. Таким образом, на столе было где-то 10–12 «иностранных» бутылок плюс две-три отечественных. Это на восемь-девять участников застолья. Нельзя сказать, что мы все их выпили, но выпили много. Мы не только много пили, но и много пели. Каждый запевал свою национальную песню, и все, не зная слов и мотива, дружно подпевали. Всю ночь. Соседи у нас были хорошие – в основном простые рабочие-метростроевцы. Они поэтому не только нас не осудили, но утром с уважением спрашивали: «Что за интернационал у вас всю ночь пел?» Среди участников нашей комиссии был и руководитель программ для молодежи Чехословацкого телевидения Милаш Вульф. О нем особый рассказ.

Милаш Вульф – чех крупного телосложения, отлично говорил на русском языке, приветливый, отзывчивый человек. У нас сложились с ним теплые дружеские отношения. Милаш часто приезжал в Москву, всегда заходил к нам домой, дарил скромные сувениры, обожал нашу дочку, показывал фото своей семьи, свою дачу, приглашал к себе в гости. И вот июль 1968 года. В Чехословакии проходит 2-й фестиваль дружбы советско-чехословацкой молодежи. Первый прошел как-то незаметно, и решили провести второй как крупное, важное для двух стран общеполитическое мероприятие. В руководство делегации советской молодежи вошли легендарный генерал армии, танкист, освободитель Праги Д. Лелюшенко, космонавт А. Николаев, только что избранный на пост первого секретаря ЦК комсомола Украины А. Капто и другие весьма авторитетные в советское время люди. Возглавлял делегацию секретарь ЦК ВЛКСМ Б. Пастухов. Он-то и пригласил меня стать пресс-секретарем делегации, несмотря на то что я уже четыре года не работал в комсомоле. Руководство Комитета телерадиовещания СССР дало добро. Я же решил, пользуясь предоставленной возможностью, снять о фестивале документальный фильм. Взял оператора, звукорежиссера, и поехали мы в Чехословакию. Перед пересечением границы остановились во Львове. Каким праздником это стало для города! Наверное, половина жителей пришли на привокзальную площадь. Музыка, танцы, песни, толпы желающих получить автограф от известных артистов, членов делегации: Кирилла Столярова, Жанны Болотовой и других – бурлящее море искреннего веселья! Сегодня в это трудно поверить: Львов радуется гостям из советских республик! Но это было.

Фестиваль проходил в небольшом живописном словацком городке Нитре, что в сотне километров от Братиславы. Мой рассказ, впрочем, не о фестивале, а об атмосфере в стране буквально за несколько дней до памятных «чехословацких событий 1968 года». Я предвкушал свою встречу с Милошем Вульфом. Вез ему в подарок несколько баночек черный икры (тогда это еще можно было позволить и не слишком богатому человеку), водку, различные московские сувениры. Узнал, что Милош прилетел из Праги на фестиваль в Нитре. Позвонил на местную телестанцию, попросил, чтобы ему передали, что я в Нитре. Жду. Ни ответа ни привета. Я сам пришел на телецентр: «Да он только что здесь был. Мы ему передали, что вы его ищете». Так он и не «нашел» меня в Нитре.

Борис Пастухов сказал мне, что руководство делегации приглашено в Прагу на встречу с рядом руководителей страны. «Ты там организуй информацию об этом. Пусть расскажут об известных людях, которые приехали». Прилетели в Прагу. Прихожу на Центральное телевидение Чехословакии, принимает меня заместитель председателя – все-таки пришел руководитель молодежной секции Интервидения. Рассказываю, какие легендарные люди приехали в страну, прошу организовать встречу с ними в прямом эфире. «Мы это не можем, нет у нас таких возможностей (?!), но мы сделаем большой репортаж о фестивале и его представителях». Ну хорошо, делайте репортаж. Жду приглашения на съемки. Не звонят. Звоню сам: «Мы не можем дать репортаж, только двухминутное сообщение». Но и его не дали! Ничего не сообщило чехословацкое телевидение о приезде в страну освободителя Праги, известного космонавта, ведущих артистов, ученых, руководителей комсомола… Вот вам и хорошее отношение к СССР в это время, вот вам и «полнота информации»!

Там же, в пражском телецентре, я попросил связать меня с Милошем Вульфом. «Конечно, мы сейчас позвоним, он как раз у себя в кабинете». Звонят. «Ой, простите, он только что вышел, но мы ему передадим, что вы его ищете». Передали. Он так и не «нашел» меня. Что это было: вдруг вспыхнувшая ненависть к советским людям или простая трусость – опасно было в это время демонстрировать свое хорошее отношение к ним. Думаю, скорее второе. Конечно, расстроился, вздохнул и позвал своих коллег. Открыли мы баночки с икрой и распили водочку за истинную дружбу, не подвластную конъюнктуре.

Запомнился мне этот фестиваль, конечно, не только политическими аспектами мужской дружбы, но и встречами с воистину историческими лицами того периода. Более часа я беседовал на камеру и без нее с Василием Биляком. Искренний, простой и умный политик. Бережно храню в своем архиве фотографии моего интервью с ним. Интереснейшая личность! Активно содействовал в отстранении от власти в Чехословакии ортодокса Антонина Новотного и в избрании либерально настроенного Александра Дубчака. Затем выступил против его курса на «социализм с человеческим лицом», против его конфронтации с СССР, стал лидером всех противников этой политики. Надо сказать, что во времена, когда я брал у него интервью, В. Биляк пользовался огромным авторитетом в Словакии. Это было видно не только из различных газет, официальных выступлений. Во время фестиваля, снимая фильм о нем, мы посетили большое количество организаций: школ, культурных учреждений, предприятий и всюду видели искреннее уважение к своему лидеру. Поэтому, видимо, и не удалась попытка новых властей Словакии (после развала страны) привлечь его к уголовной ответственности за события 1968 года. Жил он в Словакии, где и умер в 2014 году в возрасте 96 лет.

Намного сложнее была беседа со Здеником Млынаржем – главным идеологом «Пражской весны», автором концепции «социализма с человеческим лицом». С сегодняшних позиций видно, что его роль в попытке демократического реформирования в Чехословакии в конце 60-х была очень похожа на роль Александра Яковлева в политике перестройки в 90-е годы в СССР. И тот и другой были в своих странах секретарями Центральных комитетов компартий по идеологии, близкими людьми лидеров государства (один – А. Дубчека, другой – М. Горбачева), оказывающими на них огромное влияние. По своему положению в историческом процессе они были практически вторыми людьми в государстве. Правда, один из них осуществил задуманное, другой, в силу исторических причин, потерпел крах. Одна интересная историческая деталь. З. Млынарж и М. Горбачев учились на одном и том же юридическом факультете МГУ и на всю жизнь сохранили студенческую дружбу. Так что можно смело считать этот факультет «гнездом» перестроечных настроений.

Беседа Млынаржа с руководителями нашей делегации, на которой и я присутствовал, длилась долго – около двух часов. Она было достаточно тяжелой. Руководители делегации (да и я, грешный) задавали секретарю ЦК КПЧ весьма острые и неприятные вопросы: «Почему Чехословакия во многом стремится порвать дружеские отношения и связи с СССР?», «Зачем полностью открыла свои границы с Западом, через которые в страну хлынули экстремистские группы?», «Почему поощряются радикальные, а зачастую и просто профашистские организации?» и т. д. Млынарж, к сожалению, не отстаивал твердо свою позицию, что внушало бы уважение к нему, а юлил, пытался оправдываться.

Запомнился один пикантный момент этой беседы. Оправдываясь, Млынарж часто ссылался на то, как трудно сегодня работать: в стране много различных оппозиционно настроенных групп, народ бурлит и т. д. На что наш прямолинейно-добродушный генерал армии Д. Лелюшенко, конечно, не посвященный в тайные планы советских властей, воскликнул: «Да вы не бойтесь, мы поможем: если надо, мои танки в считаные часы дойдут до Праги!» Млынарж с ужасом замахал руками: «Нет, нет! Не дай бог!» Буквально через несколько дней советские танки вошли в Прагу.

Значительно проще и радушнее прошел наш обед с Людвигом Свободой, недавно избранным президентом Чехословакии. Начался он также с несколько комической ситуации. Участников встречи пригласили в зал, где были накрыты богатые столы, и попросили подождать президента. Б. Пастухов, рядом с которым я стоял, показал глазами на одну из бутылок коньяка. «Ты знаешь, это один из самых выдержанных в мире коньяков, он чуть ли не при Наполеоне был заложен. Страшно дорогой, я его хотел в Париже попробовать, но не вышло». Не вышло и в Праге. Вошел Людвиг Свобода, оглядел стол и воскликнул на хорошем русском языке: «А где водка? Я в России привык водку пить!» Так и не открыли знаменитый коньяк, пили водку. Говорили о дружбе советского и чехословацкого народов, Свобода вспоминал, как он вместе с Красной армией освобождал свою родину от фашистов, с искренней теплотой отзывался о многих своих русских друзьях. Есть повод хорошо вспомнить и о самом Л. Свободе. У него хватило мудрости и смелости как главнокомандующему приказать армии не оказывать сопротивления войскам Варшавского договора, вошедшим в Чехословакию, чем он предотвратил кровавую бойню, затем потребовал, чтобы отпустили на родину арестованных и привезенных в Москву А. Дубчака и членов его мятежной команды, и настоял на том, чтобы их не репрессировали.