Текст книги "Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки"

Прибыли мы в Вену, два дня нас по ней поводили, а потом поездом поехали в Зальцбург. Красивый город, но нас в нем не оставили, а отправили на озеро около города (сейчас уже точно не помню, но что-то вроде Койчах-зее). И вместо роскошных отелей попали мы в более чем скромный палаточный городок. В палатках нары, накрытые тонкими матрасиками, под шатром на больших деревянных столах простая еда без всяких ухищрений. Но рядом – прекрасный пляж, чистое большое озеро, красивые горы. Что еще надо молодежи! С утра общее построение, поднятие флага, затем волейбол, игры, купание. После обеда главное мероприятие – дискуссионный клуб. Из разных стран было на слете 10-12 делегаций, и почти все они желали дискутировать прежде всего с русскими. Это понятно. Железный занавес сравнительно недавно приподнялся, и интересно было европейцам по ту сторону занавеса попытаться впрямую познать сложный, «темный», неведанный для них мир тех, кто назывался «советская молодежь». Вот и приходилось мне почти каждый вечер по 4–5 часов что-то доказывать, спорить, опровергать, соглашаться, отвечать на вопросы. Пишу «мне», потому что в этом качестве, к сожалению, выступал я один. Хорошие ребята и девчата в делегации были, светлые, веселые, честные, работящие, но для политических дебатов, увы, не готовые Без кого действительно не смог бы я выдержать этот недельный марафон, так это без моего переводчика Лени Ходова. Удивительный человек!

Отвлекаюсь и покаюсь. Люблю, «коллекционирую» (стремлюсь собрать вокруг себя) людей не просто талантливых, умных (кто же таких не любит!), но в чем-то особенных, уникальных или просто с чудинкой. Уникальность Лени Ходова заключалась в его памяти. Я удивился, когда в первые дни нашего с ним знакомства мы в какой-то компании слушали песни под гитару, и вдруг вижу – Леня затыкает пальцами свои уши.

– Почему ты это делаешь? Не нравится?

– Дело в другом.

Оказывается, у него какая-то особенная память, по-моему, у психологов она называется «остаточной». Он, как бы помимо своей воли, запоминает практически все читаемые вслух стихи (может, и еще что-то другое). Вначале я не очень поверил этому. Но вот сблизились мы с ним, гуляем вместе, в гости ходим. И стоит упомянуть что-то «стихотворное», как Леня начинал его читать. Он знал огромное количество восточных поэм, чуть ли не всего Гете, приличные и неприличные стихи Пушкина, современные и старые блатные песни и т. п. Видимо, именно подобная память помогла ему стать поистине уникальным знатоком немецкого языка. Он мог говорить на всех немецких диалектах, наречиях: берлинском, баварском и т. д. Естественно, в Австрии он говорил на австрийско-немецком. Когда по каким-либо делам надо было поехать в Зальцбург (прежде всего – в банк деньги получить) и мы ловили попутку, если я молчал, то так никто и не подозревал, что мы не местные.

Переводил он синхронно. Час, два… Когда уставал, «отключал» слух от говорящего и, отдыхая, шептал мне одну и ту же фразу: «Пошли по бабам, пошли пиво пить. Пошли по бабам, пошли пиво пить…» По бабам мы не ходили. Воспитание не то, опять же заграница. Но пиво пить ходили. И даже не только пиво. Именно на Койчах-зее убедились мы в особенностях «капиталистической» торговли. Зашли в уютное кафе на пляже, смотрим меню. Леня говорит: «Тут есть какой-то напиток под названием “Пушкин”. Давай закажем». Заказали. Принесли маленькие плоские рюмочки, в них не более 10 г водки и вишенка. Понравилось, и, заходя туда впоследствии, просили в одну рюмку налить нам три-четыре порции и оставить одну вишенку. Сидели всегда на первом этаже кафе. Один раз поднялись на верхнюю террасу. И за те же порции с нас взяли в два раза больше.

– Почему дороже?

– Вы же сидите наверху, здесь и воздух свежий, и вид красивый.

Память иногда такие вот мелочи подсовывает, но я заметил, что мелочи эти иногда с чем-то весьма серьезным связаны. Вспоминается в связи с этим один хороший паренек из нашей делегации.

Был он пастухом, комсомольцем, ударно справлялся с большой отарой овец в горах Дагестана. Но все свои небольшие годы жил в отдаленном горном ауле и в городе вообще не бывал. А тут сразу Вена, Зальцбург! По нему он ходил растерянно, боязливо, тесно прижавшись ко мне. Заметили мы, что и денег, которые нам выдали на поездку, он совсем не тратит. Мы, конечно, тоже экономили скудную валюту, но все-таки в сильную жару позволяли себе выпить бутылочку пива. Он – нет. И вот идем мы по Зальцбургу, и паренек робко спрашивает у меня, как бы ему «по маленькому» сходить, очень уж приспичило. Дошли до городского бесплатного туалета, туда я паренька и направил. Стою жду. Десять минут проходит, двадцать… Наконец он вышел. Я никогда не видел, чтобы у смуглого человека так могло белеть лицо. Мертвое полотно! Спрашиваю:

– Что случилось?

Не сразу, тихо и подавленно рассказал мне. Сделал он свое маленькое дело. Оглянулся. Кругом чисто, какие-то автоматы у стены стоят и женщина приветливая. Подошла к нему, щеточкой пиджачок почистила, потом что-то спросила. Он, конечно, ничего не понял, но вежливо кивнул, тогда она его духами из пульверизатора побрызгала. И опять что-то спросила. Он опять кивнул, и она дала ему упаковку презервативов. Достал он все свои деньги, и милая женщина взяла из них достаточно солидную сумму. Паренек не был жадным. Все свои деньги он собирался потратить на скромные сувениры для своих родных и знакомых. А их чуть ли не весь аул был. «Как же я могу землякам своим ничего не подарить?» А тут такие траты черт знает на что! Нашли мы выход и компенсировали ему из резервного фонда туалетные траты. Бедные россияне, когда же мы из-за своей нищеты скаредничать перестанем?!

Другой эпизод из этой поездки связан с человеком совершенно другого рода деятельности и, соответственно, другой ментальности. Член делегации «Витя», которого я уже упоминал, никаких хлопот мне как руководителю группы не доставлял. Тихо куда-то уходил на целый день, тихо приходил. И вот в конце поездки, когда нас снова привезли в Вену, он, видимо, довольный своими делами, отвел меня в сторону.

– Слушай, а давай-ка сходим в клуб на стриптиз, интересно же. Никогда не видел. Деньги есть.

Почему же не сходить? Уложили делегацию спать, взяли такси и поехали. Опытный Витя остановил машину за квартал до клуба, дальше пешком. Вход бесплатный, но две бутылки пива равнялись по стоимости бутылке марочного коньяка в магазине! Сидим смотрим. На пандусе, как на показе мод, ходят девицы, под музыку раздеваются (шеста для стриптиза, что ли, в то время еще не было или так в этом клубе заведено). Никаких особых эмоций мы от увиденного не испытали. Позвал Витя официанта, расплатился. Собираемся уходить, но видим, что официант суетится, проход нам загораживает, и к нам подходит высокий, крепкий мужчина. Не в форме, но с каким-то жетоном на пиджаке. Обращается к Вите, что-то ему говорит. Тот не просто побледнел, но как-то весь обмяк, такое впечатление, что онемели у него руки и ноги. Спрашиваю: «Что случилось?»

– Говорит, что надо счет проверить, предлагает для этого в полицию пройти.

– А ты всё заплатил?

– Конечно!

Не знаю, откуда у меня взялась решимость и смелость, но я рывком поднял Витю со стула, оттолкнул всех, кто нам мешал, и почему-то с криком «Полиция!» бросился из клуба. Они опешили. Мы выскочили, я сообразил бежать не по улице, и мы свернули в первую попавшуюся подворотню и рванули что силы по закоулкам. Остановились только тогда, когда убедились, что за нами никто не гонится. Отдышались.

– Ты представляешь, что было бы, если бы меня в полицию привели. Они бы ничего нам не сделали, ничего предъявить нам нельзя. Просто сфотографировали бы меня в полиции и опубликовали в какой-нибудь газетенке. И все. Карьера моя на этом закончилась бы. Так что спасибо тебе.

До сих пор горжусь, что спас ценного человека.

Со стриптизом связана у меня еще одна история. Уже не столь трагическая, сколь комическая. Было это в одной из моих зарубежных поездок, на этот раз в Нидерланды. И вот начитанный Леня Ходов (а я его опять в эту поездку переводчиком устроил) говорит, что есть в Амстердаме какой-то известный на всю Европу ночной стриптиз-клуб. Решили пораньше в него пойти, часов в восемь вечера. Нашли его, а он только в одиннадцать ночи открывается. Пошли по улице, а там полно подобных клубов, только попроще. В один из них нас почти насильно швейцар затащил: «Ребята, у нас девочки самые хорошие!» Зашли. Сели за столик, посмотрели меню. Дорого – жуть. Достал Леня деньги, отсчитал, говорит: «Отложил на рубашку, но в Москве куплю». Я решил отложенное на ботинки потратить. Заказали вина, ждем. Притушили в зале свет, вышла красивая девушка и, плавно танцуя под музыку между столиками, стала раздеваться. Причем не сама, а с помощью немногочисленных посетителей. К одному мужчине подойдет, протянет руки, чтобы он длинные кружевные перчатки с нее снял. Другому предложила кофточку расстегнуть, третьему – скинуть ее… Танцуя, и к нашему столику приблизилась, к Лёне. Спиной повернулась, красиво извивается, ждет, когда он ей лифчик расстегнет. А он окаменел, руки поднять не может. Повернулась она к Лёне, улыбается, ждет. Тут он ей что-то сказал. От удивления у нее брови на лоб полезли. Больше к нам никто из девушек не приближался, только иногда насмешливо на нас поглядывали.

– Ты что ей сказал?

– Что нам не до этого, мы сюда с тобой для делового разговора пришли.

– Ты что, с ума сошел?!

– Нет, просто испугался.

Культурный человек, любитель и знаток поэзии, широчайший диапазон знаний, преподает в МГУ экономику зарубежных стран – и испугался. Здесь немного отвлекусь.

Кроме общей культуры человека, куда входит широта знаний, стремление к ним, к познанию добра и зла, к проявлению себя как социальной личности, и т. д., что принято называть «внутренней» культурой, есть у человека и культура «внешняя».

Это манеры, нормы его поведения в коллективе, в общении с людьми – за столом, на улице, с женщиной, с детьми, это степень его толерантности к инвалидам, к людям, в чем-то отличающимся от других. Иногда ее сводят только к этикету, но внешняя культура шире понятия «этикет». Это именно культура, но направленная не внутрь себя, а на окружающий мир. Вот этой-то культуры нам и недостает. Очень недостает. В силу самых разных причин: вековые суровые условия жизни, многочисленные войны по защите своего дома, отсутствие демократии (или, точнее, весьма своеобразное ее понимание), особенности менталитета и многое другое. Поэтому чаще всего и угрюмы наши люди на улице, и беспардонно и грубо толкаемся мы в очередях, бесцеремонно ведем себя в общественном транспорте и в собственных автомашинах, не всегда, мягко говоря, достойно выглядим в разных общественных ситуациях. При чем тут испуг вполне культурного человека Лени Ходова? Неразвитая внешняя культура проявляется и в том, что мы зажаты, не раскрепощены в своем поведении. Зажаты не культурой поведения, а ее отсутствием. Это и проявляется в описанных выше ситуациях.

Давно уже был убежден, что требуются серьезные государственные усилия по формированию внешней культуры россиян. Ее инструменты известны: включение соответствующих разделов в систему образования на всех ее уровнях, направленные серьезные усилия на эти темы средств массовой информации, создание определенного культа внешней культуры и т. д.

Я достаточно счастливый человек в своей профессии: за редким исключением, все написанное мною выходило в печать. А исключением как раз и стала моя статья о необходимости должного внимания к процессу формирования внешней культуры населения. «Вы не правы, – отчитывали меня в издательстве, – советские люди, во-первых, хорошо воспитаны, а во-вторых, вы хотите, чтобы у них, как у западного человека, при общении всегда была приклеенная на лице улыбка? А где же тогда значимость внутреннего мира личности?» Я согласен, что далеко не всегда однозначно совпадает развитие внешней и внутренней культуры. Духовно богатый человек может быть элементарно невоспитан. И, напротив, внешне хорошо воспитанный человек может быть пустым, без глубокой внутренней культуры. Но это вовсе не означает, что можно вообще игнорировать культуру поведения, манеру общения. Не могу не привести поразившие меня уже в наши дни примеры подобного бескультурья.

Большую часть своей жизни я работаю профессором в Российской академии государственной службы при Президенте РФ (она в разные годы по-разному называлась, и речь о ней впереди). Недавно сижу в холле на диване, отдыхаю в перерыве между лекциями. Мимо идет молодая студентка. Черные в сеточку колготки, суперкороткая юбка еле-еле прикрывает попу, голый живот с серьгой в пупке, яркие огромные серьги-колеса свисают от ушей до плеча. Девицы, стоящие с известными целями вдоль дороги, одеты более скромно. А это не просто высшее учебное заведение, это академия! Я, понимая, что нетактично стыдить студентку за ее одеяние, все же не выдержал и решил разыграть маленький спектакль. Подошел к ней и вежливо спросил: «Вы не знаете, кто из диджеев сегодня у нас на танцах?» «Какие танцы?» – удивилась она. «А Вы разве не на танцы идете?» Девушка оказалась умненькой, она все поняла и стала что-то сбивчиво объяснять и извиняться.

В другой раз молодые люди совсем не поняли меня. Они не просто сидели в том же холле на диване, а почти лежали на нем. При этом страстно целовались, тиская друг друга. «Вам не стыдно так вести себя в академии? Вы же не в лесу находитесь». Они тупо посмотрели на меня оловянными глазами.

Представить себе подобное поведение в той же академии, но во времена, когда она называлась Академией общественных наук при ЦК КПСС, было абсолютно невозможно. Там, правда, были отклонения в другую сторону. Помню, как в партком академии пришло письмо от аспирантов (а учились в ней только весьма высокопоставленные партийные работники), в котором они сетовали на то, что один из профессоров читает лекции в кожаном пиджаке с шейным платком вместо галстука. Непорядок! Конечно, это тоже, образно говоря, «зажатость» представления о культуре. Поднимать ее можно разными способами. Возьмем, к примеру, такое достаточно важное проявление внешней культуры, как стиль одежды.

У нас многие, особенно среди молодежи, настроены против дресс-кодов. И приходят в театр в рваных джинсах, в трениках на официальную встречу, с голым пузом на учебу и т. д. Считают, что это и есть подлинная демократия. А в «подлинной демократии» дело обстоит совсем не так. Сколько ни бывал я на Западе, но не видел чиновников в джинсах, участников конференций не в строгих костюмах. Во многих организациях, как государственных, так и частных, дресс-код является обязательным условием приема на работу. Коньяк выигрывал я в споре с друзьями, которые в зарубежных командировках должны были заходить в солидные банки:

– Кто увидит в них хотя бы одну сотрудницу, одетую в брючный костюм, – я проиграл.

Не увидели – все в темных английских костюмах (юбка и пиджак). Я сторонник и обязательной формы в средних школах. Кстати, подобная форма помимо выработки внешней культуры важна еще и потому, что она в какой-то мере сглаживает социальное неравенство детей… Вот так далеко я ушел от посещения стриптиза в Амстердаме. Я вернусь к этой поездке, поскольку многое в ней было весьма знаменательно.

Во-первых, это было первое посещение Нидерландов официальной молодежной делегацией из СССР (везет мне в моей жизни на «первое», «впервые» – но, может, это и обусловливает мою нескромность назвать свою жизнь “интересной”»?). Пригласила нас туда массовая авторитетная молодежная организация (не помню уже, как она называлась). Приехали. Разместили нас в скромной, но вполне приличной гостинице под названием «Отель имени Анны Франк». И заметили мы, что работают в ней только совсем молодые люди. И горничными, и в ресторане, и на регистрации и т. д. – все не старше 20–25 лет. Оказывается, отель этот принадлежит пригласившей нас молодежной организации и работают в нем студенты в свое свободное время. И копеечку себе зарабатывают, и организацию поддерживают, поскольку прибыль от работы отеля в нее перечисляется. И еще важно, что государство никакие налоги с прибыли не берет. Государство вообще всячески поддерживает различные молодежные движения в стране. Главный их штаб разместился в высокой, массивной старой водонапорной башне, которую государство продало им за символический 1 гульден.

В гостинице, кстати, был маленький, но весьма характерный эпизод. В ее подземном этаже располагался молодежный клуб. Туда мы с Леней Ходовым и пошли поздно вечером. Шум, гам, громкая музыка, почти все столики, уставленные пивными кружками, заняты. У входа стоит крупный такой дяденька и всех приходящих в клуб спрашивает: «Вы откуда?» Потом открывает двери и громовым голосом объявляет: «Пришли из Германии (или из какой-то другой страны)!» В ответ – нестройный рев приветствий. И мы сказали: «Приехали из СССР». Он объявил. Мы вошли и видим, что от какого-то дальнего столика нам энергично машут, кричат, приглашают к себе. Мы подошли и узнали, что это американцы. И удивительным были их приветственные слова: «Идите к нам! Здесь всякая мелкота (что-то вроде этого, только похлеще) собралась, великих наций только две: мы да русские!» Вот так. Не знаю, повторят ли они сегодня эти слова.

И еще одно весьма поучительное запомнилось в этой поездке. Хотя и были мы приглашены молодежной организацией Голландии и размещала она нас в поездке по стране в скромных гостиницах, во всем остальном принимали нас по-королевски, благо страна эта – монархия. Водили в самые дорогие рестораны, на концерты, ездили на мерседесах, дарили подарки, а прощальный ужин вообще был устроен на королевской яхте. Объяснялось это просто. Молодежная организация в силу тощих своих финансов ничего подобного позволить себе не могла, но с самого начала встретил нашу делегацию и всюду сопровождал нас вице-президент богатейшей и знаменитой британско-голландской нефтяной компании «Шелл». Сам вице-президент, ответственный за связь с общественностью! Эта компания и платила за все. Выпивал вице-президент хорошо. Я как-то воспользовался его подпитием и нахально спросил: «Зачем вы тратите такие деньги на скромную молодежную делегацию?» Его ответ поразил меня тем, как тщательно работают на перспективу серьезные капиталисты.

– Мы же знаем, что из СССР так просто, абы кого за границу с официальной делегацией не пошлют. Тщательно отбирают перспективных людей. Перспективных! Мы оплатим десять, сто таких делегаций. Нам это вполне по силам. И когда-нибудь кто-нибудь из них станет в стране влиятельной фигурой. И при случае вспомнит, что есть такая хорошая компания «Шелл», с которой можно дело иметь. Все наши траты здесь и окупятся.

И тут я понял, почему кроме музеев и ресторанов нам несколько раз показывали различные сооружения и заводы «Шелл». И вот что самое интересное. Я уже писал, что Леня Ходов занимался экономикой западных стран. И вот прошло много лет, и поручили ему написать для серьезных правительственных структур докладную записку о нефтегазовых кампаниях. И он рассказал мне, что невольно вспомнил «Шелл», его заводы и весьма позитивно описал их. Вот так разумно ведется политика, рассчитанная на долгие годы вперед.

В Голландии Леня не раз выручал меня в щекотливых ситуациях. Дело в том, что я не могу, не люблю, да и не умею много выпивать. Четыре-пять маленьких рюмочек крепкого напитка – мой предел. А там нас иногда пытались споить. Пригласил нас вице-президент к себе домой! Сказал, что молодые его друзья очень хотят познакомиться с советскими людьми. Познакомились. Хорошие ребята, и каждый из них норовил чокнуться и выпить со мной и Леней. Я вскоре отошел в сторонку, чтобы не пить, а Леня со всеми выпивал, и в результате голландцев сильно развезло, а он стоит как стеклышко трезвый, только глаза у него почему-то круглыми стали. Не выдерживают хилые голландцы соревнования с нашим профи. Отличный парень был Леня. Только вот что интересно. Тесно дружили мы с ним, часто встречались, праздники вместе праздновали. До тех пор, пока мог я в силу своих возможностей брать его с собой в поездки за границу, рекомендовать на всякие интересные мероприятия за рубежом. Но вот закончились подобные мои возможности, и Леня исчез. И такое бывает. Здесь мне вспомнился один из любимых тостов другого моего хорошего знакомого Юлия Гусмана (о нем речь впереди): «Выпьем за то, чтобы остаться друзьями и после того, как снимут нас всех с работы!» Юля, кстати, остался.

Пожалуй, эмоционально наиболее ярким событием в моей комсомольской жизни был 14-й съезд ВЛКСМ. Подготовка к нему была нервной, загружен был до предела разного рода заботами. Особенно доставалось от жаждущих стать делегатами съезда. Райком мог делегировать на него где-то человек семь-восемь. Из них троих-четверых нас обязывал включить ЦК ВЛКСМ. Помню, мы хотели от Большого театра иметь на съезде Мариса Лиепу, активного нашего помощника во многих делах, но нам велели включить балерину Елену Рябинкину. Так вот, попасть в число тех, которых подбирал сам райком, устремилась масса народу. Я не ожидал от некоторых наших активистов такого рвения к власти, а съезд ВЛКСМ был, конечно, символом такой власти. Закатывались истерики, подбирались лоббисты, пытались дать взятки. Ужас! Повторю, далеко не все так себя вели, но были и такие. Комсомол к концу 60-х годов уже начал деградировать. Коли уж затронул эту тему, выскажусь до конца, поскольку протекал этот процесс, можно сказать, у меня на глазах.

Выражалась эта деградация комсомола в том, что с годами он во все большей степени превращался из добровольного объединения молодежи во имя достижения общих целей в трамплин для достижения целей сугубо личных, карьерных. Загнивал комсомол сверху. Комсомольский аппарат и «усилиями» партийного руководства, и своими собственными установками стремился стать «малым аналогом» руководящей партии. Помню, как все больше и больше превращался ЦК ВЛКСМ в закрытое «правительственное» учреждение. И войти в здание ЦК на Маросейке простому комсомольцу было нельзя: строгая охрана, и вели себя большинство его работников как большие начальники, и особыми привилегиями стали они обладать. Свои санатории и дома отдыха, свои поликлиники, свои пайки – высшая власть! Один незначительный, но весьма характерный эпизод.

В гостинице ЦК ВЛКСМ «Юность» проходило какое-то международное молодежное действо. В перерыве заседания участников пригласили отобедать в ресторан гостиницы. Сижу с друзьями-коллегами, ем свою котлету. К столу подходит лощеный, хорошо вышколенный товарищ и просит пройти за ним. Иду. В отдельном зале за закрытой дверью, за столами с совсем другими блюдами, чем у нас, сидят комсомольские «вожди» во главе с Геннадием Янаевым (будущим вице-президентом России). Тот, не переставая жевать, не пригласив присесть, тоном большого босса стал давать мне какие-то руководящие указания. Повторюсь, мелочь, но весьма показательная. Но главное, конечно, не в поведении комсомольских вождей, хотя и это важно, а в том, что из комсомольской работы уходила самодеятельность, инициатива. Она не только не поощрялась, но зачастую наказывалась. Делать надо было только то, что спускалось сверху, что одобрялось вышестоящим начальством. Формализм, показуха, желание угодить начальству, да и перерождение самого этого начальства убили живую сущность добровольного объединения активной молодежи, каким изначально и был комсомол. Вернемся к 14-му съезду ВЛКСМ.

На самом съезде царила атмосфера праздника, какого-то всеобщего энтузиазма. С каким восторгом смотрели все на Юрия Гагарина, который вносил в зал знамя ВЛКСМ! Много лет спустя знакомые рассказывали мне, что в музее Гагарина в Звездном городке видели мой большой портрет. Почему, откуда?! Оказывается, Гагарина, несущего знамя комсомола, сфотографировали в тот момент, когда он поравнялся со мной. Дело в том, что руководителей делегаций старались рассаживать на крайние места у прохода (наверное, потому, чтобы они никого из своих не выпускали, когда не надо). Московская делегация сидела в первых рядах. Вот я и попал в объектив вместе с первым космонавтом.

Закончился съезд, продолжалась работа. На четвертом году моей комсомольской жизни, где-то к концу 1964 года, я понял, что все, надо уходить. Выгорел, перерос. Да и Трушин (первый секретарь Московского горкома комсомола) был бы, конечно, рад, чтобы строптивый секретарь ушел. Снять вроде не за что, да и опасно, район сложный, трудно подобрать другого, а тут сам уходит. Стал я подыскивать себе место работы, и в это время меня пригласил к себе Б. Пастухов, он уже стал вторым секретарем ЦК ВЛКСМ. Пастухов предложил мне стать заместителем заведующего международным отделом ЦК (он назывался просто «отдел ЦК»). Предупредил: «Если не будет против Петр Решетов – председатель Комитета молодежных организаций СССР». Пришел я к Решетову, около часа поговорили, он дал добро. Не знал я тогда, что подружимся мы с ним в дальнейшем и более десяти лет будем вместе работать в академии! А тогда мне просто сказали, чтобы я вышел на работу. И целую неделю проработал я в должности замруководителя международным отделом ЦК ВЛКСМ! Всего неделю… Затем меня должны были утвердить в этой должности на бюро ЦК ВЛКСМ. Пришел на утверждение. Еще человека три ждали решения своей участи в приемной бюро. Их приглашали, и через 5–7 минут они уже выходили радостными. Остался я один. Жду. Наверное, более получаса прошло, когда вышел ко мне Пастухов: «Да, Соколов, сильного ты врага себе нажил. Ничего я не смог сделать, не утвердили тебя». Кто был моим врагом, я и сам хорошо знал. Секретарем ЦК ВЛКСМ по идеологии был в это время один человек, фамилию которого я и упоминать не хочу. Своеобразный был товарищ.

«Встретились» мы с ним на страницах одного номера журнала «Театр». Номер был посвящен молодежи и открывался большой статьей этого секретаря о роли молодежи в культурной жизни страны. Была в журнале и моя небольшая заметка «Молодежь с Театральной площади» о работе комсомола в театрах нашего района. Через некоторое время этот секретарь пригласил меня на прием к себе и предложил должность инструктора ЦК ВЛКСМ в отделе по работе с творческой молодежью. Я отказался. Каюсь, не хотелось мне быть самым маленьким винтиком в аппарате, да и очень уж не понравился мне барский тон, высокомерие моего собеседника. Но особо поразило меня его поведение после моего отказа. «Ты еще пожалеешь об этом, я тебя всюду найду!» – злобно прошипел он. Ну и нашел, и не смог Борис Пастухов «переломить» его. Я не особенно жалел о потерянном месте, поскольку к этому времени меня уже звал на работу Георгий Александрович Иванов, который стал заместителем председателя Комитета по радиовещанию и телевидению, руководителем Центрального телевидения СССР. Его туда назначили с должности первого секретаря Свердловского райкома партии. Кстати, история этого назначения наглядно характеризует некоторые аспекты кадровой политики того времени.

В том же 1964 году распространился слух, что Иванова собираются избрать секретарем МГК КПСС по идеологической работе. Это был не просто слух, нам официально объявил об этом на собрании аппарата райкома руководящий товарищ «сверху»: «Готовьтесь, мол, к смене руководителя». Он и стал готовиться, бабки подбивать. Радовался. К его несчастью, в это время проходил в Москве какой-то городской партийно-хозяйственный актив. Выступил на нем и Георгий Александрович. И выступил хорошо, ярко, все-таки актер по профессии, да и просто умный человек. Сорвал овации. Значительно большие, чем аплодировали до этого тусклому докладу первого секретаря горкома партии Егорычеву. И все, не взяли Георгия Александровича в секретари горкома. Не захотел Егорычев, чтобы в его подчинении кто-то ярче него был. Но так как об уходе Иванова уже объявили, то и нашли ему работу на телевидении. И хорошо сделали, поскольку эта работа была ему больше по духу. Вот он меня на телевидение и пригласил, я согласился. Так и расстался я со своей комсомольской деятельностью. Но закончить на этом свой рассказ о ней не могу. Именно в комсомольский период произошло у меня событие, к комсомольской работе впрямую не относящееся, но одно из самых счастливых в жизни: родилась у меня единственная и любимая дочка.

Пусть не смущает читателей реплика «впрямую не относящееся». Действительно косвенное отношение к рождению дочери моя комсомольская должность все же имела. Должен сказать, и поверьте, это абсолютно честно, за все годы работы первым секретарем райкома я никогда и ни в чем не пользовался своим положением. Да в то время и пользоваться-то особо нечем было. В продуктах питания в 60-е годы дефицита не было. Мы, например, с женой иногда собирались с духом, а вернее, с деньгами, и баловали себя осетринкой горячего копчения, а то и граммов сто – сто пятьдесят черный икры покупали, копченую колбасу… И покупали это в обычных магазинах, без всякого блата и особых привилегий. К скудности ширпотребного ассортимента безболезненно приспособились, как и большинство населения. Выручали спекулянты, домашние портнихи, зарубежные поездки. Спецполиклиники какие-то и были, но я о них и не знал, ибо по своей молодости и здоровью особого лечения мне вообще не требовалось. Так что «красной книжкой» я не пользовался и не козырял. Но тут, когда стал я волноваться, куда вести жену рожать, чтобы все было бы нормально, чтобы роддом хороший был, здесь без всякой моей просьбы сотрудники райкома, вернее сотрудницы, обратились в Министерство здравоохранения, благо оно было на территории нашего района. И жену положили в Институт акушерства и гинекологии Академии медицинских наук – лучший на то время медицинский центр. Там она благополучно и родила. Анекдотично, как я об этом узнал. По молодости лет и по своей безграмотности в этом вопросе решил я, что процесс родов долгий, займет несколько дней, поэтому отвез я ее в Институт и особо не волновался, продолжал работать, решил к вечеру жену навестить. Но буквально через час в моем кабинете раздался звонок:

– Папаша, поздравляю – у вас родилась дочь, все в порядке!

Это звонила главный акушер страны, начальница соответствующего отдела Министерства здравоохранения, чудесный, отзывчивый человек с не очень благозвучной фамилией Хренова. На всю жизнь запомнил я и этот звонок, и эту фамилию. Что тут началось! Работу райком прервал, все, кто в нем был в это время, собрались у меня в кабинете, достали шампанское, пили, поздравляли! В целом и на работе, и дома дня три отмечали рождение дочери, поэтому, наверное, она и выросла такой красивой и счастливой. Помню, специально поздравить меня в час ночи после спектакля пришел Николай Сличенко, уже в то время известный цыганский певец и одновременно секретарь комсомольской организации театра «Ромэн». Театр этот располагался тогда на Пушкинской улице (ныне Большая Дмитровка). Не могу удержаться и не рассказать, как на всю страну «прославился» наш райком комсомола из-за этого театра.