Текст книги "История одной проститутки"

– Прощай, Лиза.

Я отстранился от нее, освобождая дорогу к двери. Она открыла дверь и обернулась, чтобы попрощаться:

– Пока.

– Мы больше никогда не увидимся.

– Я знаю.

Она развернулась и вышла. Я закрыл дверь и остался в комнате один.

***

За час до встречи я приехал в Костромское управление МВД. Многоэтажное желто-красное здание пестрило на фоне одинаковых серых домов. Вокруг дома в несколько рядов стояли машины советской сборки с синими мигалками. Я прошел через проходную и поздоровался с охранником. Перегар от него тянулся по всему коридору. Поднялся на второй этаж и отыскал нужный кабинет. Открыв желтую картонную дверь, я очутился в небольшой душной комнате, похожей на склад забытого барахла. На коричневом столе под слоем пыли лежала большая кипа бумаг. Похоже, их просто складывали друг на друга, но никогда не разбирали. Слева стоял шкаф, забитый пожелтевшими папками. Справа за письменным столом сидел пухлый полицейский. Перед ним стоял пустой графин со стаканом и глобус. «Интересно, зачем ему глобус?» – Я медленно перевел взгляд с глобуса на сотрудника. – «Можно писать натюрморт: "Графин, глобус и полицейский"». На его лице не было усов, и выглядел он молодо – лет на двадцать пять – тридцать.

– Вы из Москвы? Я вас ожидаю. Акимов Алексей Юрьевич, – представился сотрудник.

– Николай, – кивнул я в ответ.

– Чем могу быть полезен? Не часто нам поступают указания помогать допрашивать частных лиц. Какой именно помощи вы ждете от меня?

Я закрыл за собой дверь, сел напротив Алексея Юрьевича и повертел головой. Глобус направлен ко мне Северной Америкой. Сильно хотелось пить. Я вспомнил, что не поздоровался, и начал:

– Добрый день, капитан. Прежде всего – это сугубо личная просьба. Она не касается работы вашего отдела или вашего послужного списка. Звездочек на погонах больше не станет. Повторюсь, просьба личная, ты можешь отказать мне, не стесняясь в выражениях, и дальше заниматься своими делами.

– Может, ты расскажешь суть дела, а потом я решу, важная она или нет?

– Суть дела в одной проститутке. Понимаю, что звучит это нелепо, это неважно. Я не за отмену проституции просить пришел. Сам не ангел.

– Ангелов в этом городе мало осталось, – сказал капитан, ковыряясь карандашом в точилке.

– Согласен, – ответил я. Я мялся с объяснениями. Капитан отложил в сторону карандаш и перевел на меня взгляд. Я продолжил:

– Нужно помочь одной девушке, которая случайно стала проституткой. В три часа в этом кабинете назначено свидание с менеджером этой девочки – Айзеком Вершиловым. Я хочу, чтобы мы попросили этого человека отпустить девочку на свободу.

– О как! – раскраснелся от интереса капитан. – И как близко, вы, Николай, знакомы с этой проституткой? Откуда такой интерес?

– Капитан, я бы хотел опустить подробности нашего с ней знакомства. Боюсь, они крайне банальны.

Алексей Юрьевич ждал продолжения истории. Затем махнул рукой, будто гоняя невидимых мух, и обратился ко мне:

– Николай, ты думаешь, твоя женщина в рабстве? Кто тебе это сказал? Сейчас другое время. Проститутки сами выбирают свою судьбу. Они никогда не идут против своих сутенеров, кроме исключительных случаев. Девочка решила ездить вечером в сауну вместо утренней учебы? Значит, так ей больше нравится. Айзеку мы ничего предъявить не сможем. Показаний против него никто не даст. Ничего не получится. Извини, дружище, не смогу я помочь. И да, я помню, что за тебя просили.

– Девочке недавно исполнилось восемнадцать лет, она почти ребенок. Не она выбирала, куда ей ездить по утрам. Не хочешь помогать – не надо. Сиди дальше здесь, мух отгоняй.

Капитан неодобрительно покосился на меня и ответил:

– Ладно, Коля. Я тебе скажу вот что…

– Ник, – отозвался я.

– Ник. Слушай, Ник. Честно скажу – мне плевать на твою бабу. Я не хочу в этом участвовать. Но я вынужден тебе помочь – за тебя попросили. И моя помощь будет заключаться в том, что я просто не буду вмешиваться. Когда придет твой посетитель, я просто уступлю тебе свое место, сядешь на мое кресло. Хоть моим именем обзовись. Получится у тебя – молодец. А нет – помог, чем смог.

– В кабинете хоть останешься?

– Конечно останусь. Вдруг ты своего клиента бить начнешь, а после на меня подумают.

Конечно, я согласился с предложением капитана. Другой помощи я и не ждал. Я опять вспомнил, что жутко хочу пить.

– Где здесь можно воды попить?

– Столовая на первом этаже, недалеко от входа.

Я отправился в столовую купить воды, по дороге размышляя о будущей встрече, до которой оставалось полчаса. Мне не хотелось оставаться в одном кабинете с капитаном.

Я взял в столовой воды и вышел на улицу. Прогуливаясь вокруг здания, я раздумывал, как мне поступить. Первое: я хочу справедливости, хочу помочь человеку, помогаю маленькой девочке. Далее: капитан, скорее всего, прав – в эту дыру девица полезла сама, никто ее не заставлял. Почему я решил, что Луиза хочет из нее вылезти? Может, ей действительно нужны деньги, и я лезу не в свое дело? Может быть. Ну и наконец, назад дороги уже нет, все сложилось само собой. Скоро приедет Айзек, мы с ним поговорим по душам, а там будь что будет. Да и все равно мне. Ни его, ни Луизу я больше не увижу. И капитана больше не увижу. Приеду ли я еще раз в Кострому – вопрос открытый. Не принял меня этот город. Надо уезжать. Домой хочу! Сегодня вечером и поедем.

Я взглянул на часы – уже три. Надо было возвращаться обратно в кабинет. Забежав на второй этаж, я вломился в дверь. Айзек уже ждал. Он сидел на стуле, специально приготовленном для него, напротив глобуса. Капитан, как и обещал, уступил мне свое место и теперь сидел в противоположной стороне за пыльной кипой бумаг. Карандаши с точилкой он забрал с собой и все так же лениво втыкал их друг в друга. Мое появление нарушило томительную тишину кабинета. Капитан искоса взглянул на меня и продолжил свое занятие. Всем своим видом он показывал – вот твой клиент, мешать не буду. Айзек сидел на неудобном стуле и терпеливо ждал, когда к нему обратятся. Вопреки моим ожиданиям, Айзек оказался блондином. Внешне он выглядел смазливым мальчиком – модельная стрижка и аккуратная щетина не выдавали возраст, но моложе тридцати лет он явно не был. Я молча подошел к капитану и вручил ему бутылку воды из столовой.

– Николай, это к тебе, – капитан кивнул в сторону посетителя.

Я направился в сторону Айзека. Блондин ожидал на стуле и не смотрел в мою сторону. Я сел перед ним, налил в графин воды из бутылки и начал:

– Здравствуйте, Айзек. Меня зовут Николай. Это я с вами разговаривал по телефону.

Айзек слегка кивнул и продолжал молчать.

– Прежде всего, я бы хотел поблагодарить вас, что вы выделили время и приняли наше приглашение. У вас наверняка есть дела и поважнее, чем посещать полицейские участки.

– Товарищ полицейский, – не выдержал Айзек, – давайте ближе к делу. Если меня в чем-то обвиняют – обвиняйте. Если у вас есть какие-то предложения – я слушаю. Выкладывайте сразу – пальцы слюнявить не надо.

– Айзек, предлагаю сразу на «ты». Так нам будет проще доверять друг другу.

Блондин молча смотрел на меня. Я принял этот знак как согласие и продолжил:

– Никто тебя здесь обвинять не будет. Более того, от результата нашей беседы будет зависеть ваша будущая невиновность. Самое главное, чтобы мы были откровенны друг перед другом. Вы понимаете меня?

– Послушайте, товарищ… как тебя по званию?

– Майор.

– Хорошо, майор. Вы вытаскиваете меня посреди дня в этот гадюшник. Без повестки. Не говорите, в чем меня обвиняют, по уставу не представляетесь. Просите меня быть откровенным и, без объяснения причины, сидите и тянете резину. Да, я приехал сюда добровольно, и я могу встать и уйти, если вы мне не объясните, в чем дело, или мне не понравится наша беседа.

– Хорошо, излагаю дело в двух словах. Айзек – ты сутенер. Работаешь в городе Костроме. Может, и в других городах, мы не знаем. У тебя есть договоренности с саунами города – возишь по ним девочек. Все работают на процентах – и девочки, и владельцы саун, и… так далее. Нового ничего, ты – классический сутенер. Я пока нигде не ошибся?

Я посмотрел на блондина. Мои слова его не смутили, и он ответил:

– Это все, майор? Все, что ты хотел мне сказать?

– Почти. Наберись терпения. Еще немного. Нам здесь глубоко плевать на твои дела. Каждый зарабатывает, как умеет. Кто-то детей в школе учит, а кто-то детей из школы встречает и по саунам развозит. Такие, как ты.

Взгляд Айзека блеснул негодованием, но тут же потух. Он потянулся к графину с водой и налил себе полстакана. Неторопливо выпил и уставился на меня с прежним спокойным видом.

– Ладно, шучу, – посмеялся я, – мне скучно просто. Не знаю, чем вечер занять. В сауну, может, сходить? Да, в сауну схожу. Какую посоветуешь? Слушай, а может, и девчонок заказать? Айзек, дружище, скидку не сделаешь друзьям новым? Мы с Алексеем Юрьевичем устали сегодня с преступниками возиться. Отдохнуть хотим. А может, с нами за компанию? Заодно и подружимся?

– Майор, если цирковое представление, которое ты хотел показать, заканчивается…

– Да шучу я, Айзек. Конечно, шучу. Нам, полицейским, порядок надо охранять от негодяев. Знаешь, что я подумал? А вдруг мы с Алексеем Юрьевичем милиционеры принципиальные. Ну, как в Советском союзе – взяток не берем, за каждую провинность – на пятнадцать суток. Вдруг мы с ним такие. Как нам тогда поступить с тобой?

Я налил себе воды и продолжил:

– И на каждого негодяя зубы сидим и скалим. Как волки, загоняем овечку в клетку. Сидим и ждем, пока овечка каяться не начнет. Грехов много на земле. На каждого да по одному найдется. Что думаешь, Айзек?

– Не смею вас больше задерживать.

Айзек отодвинул стакан в сторону, собираясь уходить. В нерешительности он взглянул на меня и остановился. Я самодовольно уставился на него и продолжил:

– Ты отброс общества, Айзек. Кусок говна. У тебя нет ни моральных принципов, ни веры, ни доброты, ни человеколюбия. Вы такими и рождаетесь – бесполые, неспособные чувствовать и любить. Вы животные. Ты, Айзек, животное. Из-за вас нормальные люди страдают. Да, я увлекся. Возвращаясь к началу, повторюсь, нам плевать на тебя. Но это пока. Ты родился и сдохнешь в грязи. Это твое право и заслуженное место. Но есть один человек, который случайно попал в твое окружение…

– Вот оно что, – Айзек перебил меня, – теперь все понятно. Ты всю эту сцену разыгрывал из-за какой-то проститутки? Да? Какой именно?

– Луиза. То есть Лиза.

– Да, есть такая. И чего дальше?

– Дальше, Айзек, я хочу, чтобы ты никогда не приближался к этой девочке. Стер ее номер телефона. Отпусти ее по-хорошему. Вот тебе честная сделка – ты отпускаешь девочку, а мы не трогаем тебя. Что скажешь?

– Скажу я тебе вот что, майор. Ты полный мудак и явно не местный. Не знаю, зачем я вообще сюда пришел и слушал тебя. Телевизор поменьше смотри, он, говорят, психику портит. Бабу твою не держит никто, сама пришла, добровольно. Сама может и уйти. А пугать меня не надо, предъявить мне вы ничего не можете. И не хотите. Хотели бы – спектакль бы не разыгрывали из-за одной шлюхи.

– Паспорт ее верни, – пробормотал я.

– Какой паспорт? – блондин расхохотался мне в ответ. – Ты из девяностых в наш город приехал?

Вдоволь насмеявшись, Айзек поднялся, весело попрощался и ушел.

– Ну, Ник, и повеселил ты меня сегодня, – проговорил Алексей, когда мы остались в комнате одни.

– Я слабо разбираюсь в криминалистике, – начал оправдываться я, – все, домой хочу. Спасибо тебе, капитан.

– Если так весело всегда будет – обращайся. Помогу чем смогу.

Стоя у окна, я дождался, когда Айзек уедет. Попрощался с капитаном и вышел. Все. Теперь я могу ехать домой.

Я вернулся в гостиницу и застал своих друзей в привычном для них состоянии. Баха спал у себя в номере. Кузьма сидел на ресепшене в обнимку с ноутбуком. Каштановая девушка неизменно стояла на своем посту. Интересно, она спит когда-нибудь? Может, это робот? Сексуальная робот-кукла с каштановыми волосами. А мы вчера втроем бились за ее внимание. Интересно, алюминий или титан?

– Знаешь, Ник, – не отрываясь от компьютера, проговорил Кузьма, – до встречи с тобой я был уверен, что история про Дон Кихота – сказка для идиотов. Но сейчас я так не считаю. Думаю, это наглядное пособие для шизофреников: «Моя борьба со злом, Или как за одну ночь превратить проститутку в золушку». Ну что, всех злодеев одолел? Твои санчо-пансы сегодня весь день по тебе скучают. И переживают за тебя. Один так распереживался, что уснул.

– Домой хочу, – развалившись в кресле, сказал я.

– Мы только тебя и ждем. Пойду Баху будить. Если получится – можно ехать.

– У меня вещи уже собраны. Я сяду за руль.

Баха встретил меня с натянутой улыбкой на широком помятом лице. Он попросил дать ему «полчасика», чтобы успеть привести себя в порядок. Перед дорогой мы решили перекусить в нашем ресторане. Строгий пейзаж за окном навевал скуку, хотя там ничего не изменилось. Быстро поужинав, мы побросали чемоданы в багажник минивена и расселись по местам. Я сел за руль, рядом Кузьма. Баха лег на втором ряду автомобиля. В магнитоле заиграла песня «Москва» группы «Иван Кайф», и мы отправились в путь. Первый час пути мы молчали и слушали музыку. Позже Кузьма прервал молчание:

– Ник, может, включим что-нибудь жизнеутверждающее? Я за руль иногда сажусь только из-за того, чтобы вы с Бахой не крутили круглые сутки «Агату Кристи» и Михаила Боярского.

– Дорогой Кузьма, у меня сегодня крайне располагающее настроение. Я готов поставить музыку на ваше усмотрение! О, стихи!

На заднем сидении послышалось легкое сопение.

– Радио включи, – ответил Кузьма.

Я начал ловить радио. В лесу, где мы проезжали, ловили только две радиостанции – «Авторадио» и «Ретро FM». Поймал «Ретро FM», из колонок зазвучали «Городские цветы».

– Оставь, – прозвучал голос с заднего сиденья.

– Ну нет, – простонал Кузьма, – Баха, ты храпел там уже.

– Неудобно спать тут. На охоту надо бы съездить. Или на рыбалку. Чего-то заработались мы.

– Да… Работали, не покладая рук, – возмутился Кузьма, – все подушки измяли.

Мы все расхохотались. Вечер неумолимо приближался, но дни в это время года были самыми долгими. Мы знали, что еще засветло вернемся домой.

– Хорошая поездка получилась, – размышлял я вслух, – интересная.

«Прощай, Лиза, может, еще и свидимся», – думал я под старинные мелодии «Ретро FM», щурясь от вечернего солнца, светившего сквозь лобовое стекло автомобиля.

Через полчаса салон автомобиля наполнился мужским сонным баритоном. Мне было не до сна. Я думал о произошедшем вчера и невольно ухмылялся. Неужели это все свершилось в одну ночь? Мне совсем не стыдно за произошедшее, но мне хотелось побыстрее уехать из Костромы. Но еще больше я не хочу возвращаться домой. Не хочу каждый вечер ложиться с женой в одну и ту же кровать. Не хочу слушать бестолковые разговоры ее матери. А ночью не хочу слушать ее храп на верхнем этаже. Не хочу возвращаться в свой дом, в капкан, в который я сам себя и загнал.

Как же так вышло? Ведь так было не всегда. Пять или десять лет назад все было по-другому. Я ждал встречи с этой смеющейся девчонкой. Ждал с нетерпением. Радовался ее звонку – она звонила каждые десять минут, а я был рад этому. Я хотел, чтобы она всегда звонила. Я прибегал к ней по любому капризу, хотел этих капризов, желал их. Когда мы жили вместе с Кузьмой и Бахой в одной квартире – я умолял их оставить нас наедине хотя бы на несколько часов. Мы с ней часами могли лежать и не спать. Я стал забывать, как мы познакомились. Сколько лет прошло? Не знаю. Не считаю. Она знает, я не считаю нужным считать. Тот вечер был словно вырван из доброго старого фильма…

Зима. Мороз трещит за окнами. В один из вечерних выходных мы поехали кататься на коньках. Она была подругой девушки Бахи – его первой жены. Я ее впервые увидел и захмелел от ее красоты. Ее худенькие ножки и белый ободок на голове напоминали о снегурочке. Я просто смотрел на нее. Мне не было неудобно или стыдно за свои взгляды. Мне было все равно. Она заметила мой взгляд, но не испугалась его. Затем мы решили все вместе поехать на наш деревенский каток – там можно было поиграть в хоккей всем вместе. У меня тогда уже была своя первая машина – «Нива», тогда мне было плевать на престиж. Да и сейчас тоже. Я предложил ей поехать со мной в машине, и она согласилась. До деревни было двадцать минут езды. «Марина», – ее голос прозвучал тихо и мягко. Пока мы ехали в машине, Марина чуть привыкла ко мне. С каждой минутой она оттаивала и становилась теплее. Ее тихий голос становился веселым. Взгляд – горячим. Уголки улыбки наливались румянцем.

Мы приехали на новый каток и поделились на команды для игры в хоккей. Марина попала в команду соперников, и я не упускал случая поддаться ей. Или, будто случайно, толкнуть ее, повалить на лед и тут же спасти от падения. Друзья наши злились, что игра не клеится. А мне было все равно. Нам тогда было все равно. Тот вечер казался волшебным и ненастоящим. Не могло быть все так чудесно в нашей черствой реальности. Но тогда мы об этом не думали. Тогда мы видели только красоту этого мира – больше ничего не существовало.

Красота не закончилась в тот день. Мы с нетерпением ждали наступления каждого вечера для наших встреч. Ей тогда было семнадцать лет. Она училась в институте, а после института подрабатывала няней у знакомых. Видеться мы могли только после девяти или десяти вечера. В это время я ждал ее в машине возле дома. Сердце начинало истошно колотиться, когда я видел ее выходящей из подъезда и бегущей навстречу мне. Зима была по обыкновению холодной, и мы просто проводили время вместе, бесцельно катаясь по городу. А когда время переваливало за полночь, мы тайком забирались в мою квартиру, проходили на кухню и пили чай. Тайком – потому что в нашей однокомнатной квартире спали Баха и Кузьма, и Марина жутко стеснялась. На кухне она говорила почти шепотом и замирала, когда слышала шаги за дверью, а затем спуск воды в туалете. По выходным мы сидели в кино на утренних сеансах. Денег тогда не было, но утром билеты стоили недорого, а по ее студенческому – совсем дешево. Когда мы не виделись несколько дней, я тосковал. На время ее зимней сессии мы не виделись почти месяц. Я не знал куда себя деть – я просто разучился жить без нее. Мы встречались каждый день, и я настолько привык к ней, что моя душа не могла выдержать даже дня разлуки. А тут почти месяц. Как-то я не выдержал, приехал к ней и начал кричать, чтоб она вышла. Она выбежала на пять минут и убежала обратно.

Через год мы расстались. У нее была своя студенческая жизнь, появлялись свои друзья. А я не хотел делить ее с кем-то еще. А потом… Мы даже не расставались – все как-то само собой остановилось. Мы начали реже встречаться. Огонек в глазах стал гаснуть. Я все чаще слышал от нее имена одногруппников, которых она приводила в пример: «а вот Вова говорит, а вот Дима считает». Я чувствовал стыдливую ревность от таких слов, но признаться самому себе не мог – не хотел осуждать свое самолюбие. И я просто перестал звонить. Мы перестали встречаться. После нее у меня не было серьезных отношений с девушками. Не то чтобы я не мог ее забыть. Нет. Я не мог никого найти. Не везло мне. Никто не мог меня полюбить. Да и сам я занимался не поисками жены, а зарабатыванием денег. Все это время мы с Бахой и Кузьмой жили вместе. А через два года у нас появились деньги, и мы разъехались. Я стал жить один, а вечерами одному скучно. Точила тоска меня вечерняя – ежедневно и без выходных. Порой шел я утром после двухдневной попойки, тело просит только добраться до угла теплого да выспаться. А душа не хотела в дом одинокий заходить. Так и сидел на улице и тосковал. «Неужто я так всю жизнь один просижу на скамейке возле дома?» – думал я. Вот тогда я и решил, что не хочу быть один. А Марина за всю жизнь у меня одна и была. Решил вернуть ее. Да не просто вернуть, а женой сделать. Она тогда уже на пятом курсе училась.

На следующий день я к ней в институт и явился. Рассказал все как есть. И про одиночество свое, и про холостяцкую жизнь никчемную. И про то, что думаю о ней каждый вечер. И в жены сразу позвал. Не видел смысла тянуть – хуже все равно не будет. Не сразу она ответила. Три месяца ждал ее решения – то ли она выбирала между мной и кем-то еще. То ли еще чего. Но я был в себе уверен. Я знал, что придет ко мне.

В этот раз прелюдий долгих разводить не стали – сразу ко мне переехала. Со свадьбой не тянули, поженились. Так и живем вместе. Одиночество пропало, тосковать ночами перестал. И жили мы долгие годы в гулянках и веселье… А сейчас нет того веселья. Одиночества тоже нет, но какая-то грусть появилась у меня. От скуки, наверное. Что у Марины в душе происходит, не знаю – не спрашивал я ее. Все равно ничего не пойму.

Дома

Последние километры мы проезжали уже в сумерках. С Ярославского шоссе мы съехали на ведущую к нашей деревне проселочную дорогу, которая, как всегда, усыпана ямами. Ехать пришлось гораздо медленнее. Мы проезжали местные болота, в воздухе запахло сыростью и шашлыками. Вечерела пятница, и деревенские жители вышли из своих домов насладиться окончанием трудовой недели. Пузатые рыбаки возвращались довольные с вечерней зорьки с кульками плотвы. Расчесанные укусы от комаров на теле сливались со свежеобгоревшей от солнца кожей. Лишь современные дома и куча автомобилей отличали наш дачный поселок от обычной деревни. Все остальное было по-обыкновенному сельское. Большие грунтовые проселочные дороги, деревья, торчащие посреди соседских заборов, прохладные леса со своей живностью – лисами и зайцами. Вокруг деревень – большие водоемы и речные каналы. Вода была везде – можно было пойти в любую сторону и набрести на озеро или реку. Комаров в начале лета было море. В прошлом сезоне по селу прокатилась мода на пернатых, особенно куриц. Каждое утро громко звонили петухи, а утро у них рано наступает.

Мы устали. Я развез своих путников по соседним домам и припарковался у своего старенького дома. Жена давно мечтает снести его и построить современный коттедж, а я не хочу. Я купил этот дом, потому что он мне понравился. Мне нравится холодная стеклянная веранда, нравятся деревянные окна, в которые звонко бьет дождь, когда гроза, люблю слушать скрип старого деревянного пола.

Когда я вышел из машины, было почти темно. На первом этаже горел тусклый свет. Я зашел в дом, и дверь приветливо скрипнула. На кухне возле лампы сидела Тамара Ивановна, моя теща. Она ждала меня, а я думал лечь спать незамеченным.

– А Мариночку опять на скорой увозили, – проговорила Тамара, откладывая книгу в сторону, – днем сегодня. Она недавно домой вернулась. Кишки, говорит, рвет – нет мочи. Изнутри разрывает, не могу – помираю! И кричит так жалобно. Скорую вызвали, они быстро приехали – минут за двадцать. И что думаешь? Эта дурочка сливы с утра наелась, вот ей живот и скрутило. Ей в больнице все и промыли. Лучше бы мозги промыли. Вернулась – ходить не может, есть не может, пить – не пьет. Спать пошла сразу. А днем еще помирать собиралась. Во дура-то!

– Каждый раз одно и то же? Чего не позвонили? – отвечал я, снимая с себя одежду.

– Не хотела беспокоить. Она думала, ты позвонишь – все и расскажет. Помирать собиралась, да передумала. А может, серьезное что? Может, с желудком что-то? Поди пойми этих докторов – укол вкололи да повезли. Ты, может, спросишь у нее? Сливы-то она килограмма два слупила – вместо завтрака. Еще и ребенка накормила. Кабы не пропоносило ночью.

– Я спать пойду – поздно уже. Да и устал в дороге. Ребенок спит?

– Спит. Маринка спать пошла, так он за ней и убежал. Как мамку увозили – не плакал уже, и не просился вместе ехать. Привык, что мать доктора на скорой увозят. Сегодня уже заявил пузатик наш – не хочу, говорит, Ба, полицейским быть. Буду доктором! Буду сам маму в больницу на машине возить да уколы ставить!

– Пойду я.

Чемодан и одежду я оставил на веранде. Не включая свет, пробрался через узкий коридор в дальнюю комнату, от которой шел запах детского сна. Возле маленькой кроватки разбросаны машинки, самолеты и роботы-трансформеры. Наступаю осторожно – роботы вонзают свои мечи в мои ступни. За окном заморосил дождь. Шум дождя приглушил гуляние веселых соседей. На улице праздник, в доме тишина и усталость спрятана за семью замками.

– Я и не ждала тебя сегодня. Там сливы много на веранде. Ты не ешь ее, она еще зеленая.

– Слыхал уже. Тамарка рассказала.

– Ложись быстрее. Холодно. Согреться не могу.

– Я еще Петрушку не укрыл.

– Не называй его так, он не в огороде растет. Его Петр зовут.

– Не дорос еще до Петра. Пойду вещи разберу.

Я ушел обратно на веранду. Тамарка уже ушла, и я, наконец, остался один. Горячий стакан чая. Плотный пар от кружки валит, как от широкой трубы северного ТЭЦ. Тихая медленная музыка без слов. Мелкий барабанящий дождь по окнам. «Не хватает только теплого пледа и плюс тридцать лет к моим годам», – подумал я. Прислушался к тишине, но услышал только свой клокочущий желудок, который стал издавать странные звуки. Я вспомнил, что последний раз мы ели в Костроме. Почему я раньше не вспоминал об этом? Открываю буфет и достаю сладкие булки. Окунаю сдобные рогалики в горячий чай, и усталость от долгой дороги исчезает. Все произошедшее со мной за два последних дня казалось выдуманной сказкой, рассказанной сто лет назад неким сумасшедшим. Так не бывает на самом деле. Может, я придумал Луизу? Завтра спрошу у своих друзей, не привиделось ли мне все это. Очень все похоже на приключения Дон Кихота.

Я допил чай и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Здесь прохладней, чем внизу, и гораздо темнее – окна не на всю длину стен, как на веранде, а по одному окошку на каждую стену. Кроме левой стены – там вход в Тамаркину комнату. Я включил фонарик на телефоне и подошел к стеллажу, закрывающему всю стену. Все заставлено книгами с пожелтевшими страницами. Вот она. Яркая красочная обложка с изображением старого европейского городка, и скачущий тощий старичок с копьем на лошади. Я открыл книгу: «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Ого, это точно не я. Не хитроумный я. Не может хитрый или умный человек бросаться в глупые авантюры без цели или выгоды. Выглядело все глупо, а выгоду в этой поездке мы только потеряли. Вернее, я потерял. И за всех сразу. Всех обхитрил, хитроумный идальго. Кто такой этот идальго? Я полистал книгу – «человек, происходящий из благородной семьи и получающий свой статус по наследству». И здесь не про меня – не дает особого статуса по наследству. Клея во дворе понюхать дал, а особого статуса нет. Хотя статус беспризорника есть. Статус отлученного в детстве от любви и ищущего нежности и ласки у проституток. Вот как получается! Иногда даже бесплатно, бюджет семейный сэкономил. Истинный благородный идальго. Что там еще про него написано – «часто идальго являются те люди, кто не помнит о своем происхождении и нет каких-либо документов о подтверждении их благородства». Вот это да! Почему же теперь нет такого звания? В районе одного километра я знаю еще как минимум двух идальго. Один толстый, который уже точно спит, другой худой – небось уехал на поиски кутежа и женщин. А как узнать, что ты идальго? Вот, нашел: привести пять свидетелей, которые могут подтвердить ваш статус. Надо на доске информации детдома повесить: «Для подтверждения вашего статуса идальго необходимо подтверждение пяти благородных идальго, что вы идальго. Тогда вы по праву будете носить почетное имя идальго и более не обязаны носить предыдущее звание "беспризорник"». Да, я нашел занятие на выходные – надо найти пять идальго, чтобы они подтвердили мой статус. А вдруг получится?

На лестнице заскрипели шаги. Дверь в комнату открылась, и сквозняк из коридора нарушил сумрачную тишину комнаты. Вошла Марина. Одеяло на ее теле было затянуто так туго, что казалось, будто она была одета в смирительную рубашку. Как пеликан, пробирающийся через болота, она прошла от двери до другого конца комнаты. С кошачьим бурчанием она бухнулась на старую тахту-диван и широко зевнула.

– Уже два часа ночи. Чего не спишь? – заворчала она.

– Так. Книжку решил выбрать на выходные, – отвечал я.

– Выбрал?

– Да.

– Не позвонил ни разу.

– Да все некогда было. Тяжело выделить время. Поездка непростая выдалась.

– Баха время находил. Всем своим женам всегда звонит. Скучает.

– Мы все скучаем. Расстояние и нужно для того, чтобы это почувствовать. Чем больше расстояние и время, тем острее чувства. Дома сидеть скучно совсем.

– Вот вы и придумываете себе отдых от семьи. Петя не видит тебя совсем. Три года без отца живет. Когда опять уедешь?

Я взглянул на Марину. В ее взгляде не было ни капли упрека. Она просто ожидала моего ответа.

– Неделю дома буду. Отпуск себе устрою. Баха с Кузьмой без меня пока справятся. У Кузьмы все равно семьи нет. У Бахи жены сразу две – на всех времени не хватит, пусть деньги зарабатывает.

– Петя рад будет. А то начнет думать, что его папа космонавт. Пойдем спать. Не могу без тебя уснуть.

– Иди, я скоро. Книжку выберу и приду. Мне же надо чем-то неделю заниматься.

– На рыбалку сходи с ребенком. Колька из кирпичного дома хвастался вчера – килограмма два принес.

– Схожу. Иди. Я скоро.

Она ушла, и я погасил лампу. Лунный свет разлился по всей комнате, будто ждал своего часа. Молчание спящего дома иногда прерывалось лаем дворовых собак. Дома скучно. Чем неделю заниматься? Надо мотоцикл доставать из гаража, в этом сезоне ни разу не заводил. Опять аккумулятор два дня искать буду. Карбюратор так и не настроил. Может, ребенку домик на улице построить? Может, двухэтажный? Будет соседских детей звать. Инструменты в сарае пятый год разобрать собираюсь. Или дорожки каменные по участку проложить? Э, скукота-то какая. Надо поинтереснее что-нибудь придумать, скуку развеять. Может, на пикник всех созвать? Шашлыков нажарить и полдеревни пригласить. Хотя нет, можно в запой всей деревней уйти. Надо что-то поспокойнее. В поход пойду. Подышу свежим воздухом, приведу мысли в порядок. Настроение какое-то странное. И паршивое. Надо отвлечься – книжки буду читать. Вот и отвлекусь. Все. Устал я.

Скрипучая лестница провожала мои шаги вниз, на первый этаж. Все спят. Наконец-то я один. Наконец смогу уснуть.

Потекли безропотные летние деньки. Жара стояла невыносимая. Уже в начале июня вода в озерах была теплой, и к полудню на диких пляжах собирались кучки отдыхающих, сменяющих утренних рыбаков. Каждое утро я собирал соседских детей от трех до семи лет, и мы, вооружившись лопатками, ведерками, сачками и прочими необходимыми инструментами, ходили на соседнее озеро. Я возглавлял детские экспедиции и выступал в качестве надзирателя. Наш путь пролегал через незасеянное поле и колючие кусты. Редко когда удавалось обойти кусты стороной – всякий раз хоть один ребенок норовил посадить себе занозу в награду за любопытство. Любимым местом остановки на дороге было огромное высохшее дерево. Корень все еще торчал в земле и крепко держал ствол. Половина ствола лежала на земле – по ней и лазили дети, пытаясь вскарабкаться на верхушку, которая все еще тянулась к небу. Это место я не любил. Всякий раз, взобравшись на высоту, дети не спускались вниз, а просто прыгали, получая ссадины и царапины. После игры в скалолазов мы добирались до озера. Любимая детская территория – это полузасыпанная песочница, поваленные качели и муравейники. Любимая игра детей – носить ведерки с водой из озера в песочницу. Это занятие, которое их всегда объединяло. Главное носить воду и выливать в песок и ямы. Обмывать водой лопатки и игрушки. Куда именно лить – не имело значения. Важна лишь последовательность действий: набрал воду – вылил воду. И так далее. Купаться никто не лез, чему я был доволен – работа спасателем не мое призвание. Дисциплина у нас была строгая. Кто себя плохо ведет – на следующий день остается дома. Каждый из детей хотя бы по разу оставался. Этого наказания было достаточно для примерного поведения на несколько дней.