Текст книги "Исповедь командира"

Часов около шестнадцати в казарму зашел Соколых. Команду «смирно» подавать было не кому, я представился, а через несколько секунд из канцелярии вышел Мишка. «Представление» началось прямо от входа.

Перед убытием в Луцк в казарме провели уборку. Но летом форточки всегда открыты, и за несколько дней на полу, подоконниках и стендах, которые ещё оставались на стенах, образовался слой пыли. То, что мы «бессовестные люди» было самым мягким из того, что мы услышали. Нам было сказано, что «и солдат мы отправить не могли, и технику сдали плохо. А такие казармы у нас были всегда, и как это нас, таких-растаких, допустили командовать батареями, ему вообще непонятно». А когда я сказал, что командирами батареи нас назначили по его представлению, степень недовольства превзошла всё возможное. То, что в полку ещё есть партийный комитет, мы знали.

– И если Вы не исправите все недостатки, то к новым назначениям поедете с партийными взысканиями, -таким были последние слова командира полка перед выходом из казармы.

Комбатам на втором этаже досталось меньше. Во-первых, Соколых уже «выпустил пар» на нас, а во-вторых, там комбатами были майоры. Он просто зашел в казарму, глянул от входа и сказал, что пусть они у нас узнают, что надо сделать. Вместе с Соколых майоры Хотимич и Глазачев, командиры третьей и четвертой батареи, спустились на первый этаж. Командир полка пошел в штаб, а они, вместо того, чтобы слушать наш рассказ, в лицах рассказали нам всё, что слышно было на весь полк.

Соколых ходил по полку один. Это было странно. Обычно, если командир полка собирался проверить объект дивизиона, он сообщал об этом командиру дивизиона. Командир дивизиона ходил вместе с командиром полка. Почему Виталий Андреевич Панов не пошел с Соколых, не знаю. Хотя, годом раньше у меня была возможность услышать, мягко говоря, негативное отношение командира дивизиона к командиру полка.

Минут через тридцать после убытия Соколых из казармы, я вместе с Каримовым пошел к Панову. Виталий Андреевич с улыбкой выслушал наш рассказ «о визите командира полка».

– Вечером и утром теперь построение будет перед вашей казармой. Можете идти, -сказал Панов.

Мы не стали ничего уточнять и решили, что «утро вечера…»

– Миша, как старший по званию и по казарме приказываю организовать уборку помещения. Я, хоть и не был курсантом, но знаю, как проводится парково-хозяйственный день в казарме. Поэтому ставлю тебе задачу организовать уборку санитарных помещений. Материальное обеспечение организуешь сам. А себе ставлю задачу привести в порядок пол в казарме, -так я скомандовал Мише после того, как мы зашли в казарму. А на все его вопросы ответил, что он целый старший лейтенант на майорской должности и вопросы обеспечения должен решить сам.

Не прошло и получаса, как я, удивив начальника склада, взял у него ведро половой мастики. На его вопрос, что у тебя дома разве полы паркетные, я сказал, что подрядился полотером в театре, вот только мастику надо свою. Прапорщик предложил сотрудничество и доставку мастики был готов взять на себя. Я обещал подумать и пошел в казарму.

Когда мы жили в Германии, в одном из городков у нас в квартире были паркетные полы. И каждую неделю родители проводили генеральную уборку. Я часто намазывал мастикой полы, а через час натирал их до блеска специальной щеткой.

В казарме было пусто, только в канцеляриях стояли по паре стульев. Но я начал намазывать пол в спальном помещении. Размер спального помещения в нашей казарме был весьма внушительный. Длина более тридцати метров, а ширина около пятнадцати. Конечно, ни о какой «помывке пола» перед намазыванием мастики, не могло быть и речи. Да и за уборку казармы мы взялись не из-за того, что на нас накричал Соколых. Ходить без дела по полку просто надоело.

***

Хорошо, что в «каптерках» остались, после отправки солдат, почти новые комплекты технического обмундирования. Заначки, о которых я не знал, хранились на полках с двойным дном. И это при том, что свою «каптерку» я однажды перевернул полностью.

Было это 31 декабря 1977 года. Не знаю почему, но с самого утра у меня в голове «крутилась» мысль «проверить каптерку». Старшиной батареи был молодой, прослуживший чуть больше полугода, сержант. Толковый парнишка, он с первого дня много делал для организации службы суточного наряда, благоустройству помещений и сохранению имущества батареи. Но сержанты более старших призывов пытались оказать на него моральное давление. Да и нештатный «каптенармус» был на полгода старше, чем старшина. Он, как оказалось позже, и организовал «хранение» «неположенного имущества».

После развода офицеры увели личный состав для обслуживания техники, а я остался в казарме. Вместе с Мишей Каримовым, двумя нашими старшинами и дежурным по батарее мы проверили оружие в «оружейке» и опечатали пирамиды и входную дверь своими печатями. Суточный наряд вооружался только штык-ножами. И на праздники, по приказу командира полка, оружейная комната закрывалась, а один комплект штык-ножей передавался по книге выдачи.

Затем поговорили с активом, который организовывал празднование Нового года. Все было готово. Но мысль «про каптерку» меня не оставляла.

Отправив «каптерщика» в магазин, кое-что докупить к солдатскому праздничному столу от меня, я зашел в каптерку и попросил старшину закрыть дверь на ключ. Как известно, если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место. Но я начал проверку с самых верхних полок стеллажей с имуществом. А когда дошел до нижних и открыл ничем не примечательный старый портфель, обомлел. Там стояли, завернутые в полотенца, две бутылки вина. Проверка ещё нескольких портфелей и чемоданов принесла ещё больший «улов». Всего я нашел семь бутылок вина.

В паре километров от полка был хутор, на котором жила эстонская семья. Даже сейчас я помню, что имя хозяина этого хутора «Август» знали все офицеры. Нам говорили, что этот человек продает солдатам вино и водку. Командование полка и дивизиона неоднократно посещало этот хутор. Но, как говорится, «не пойман-не вор».

Старшина с удивлением смотрел на мои находки. Он категорически отрицал свою причастность к хранению вина. Но, после нескольких вопросов, рассказал, что несколько дней назад каптерщик попросил его после отбоя «поработать в каптерке» над «дембельским альбомом». Вычислить, кто в эту ночь был дежурным по батарее и дневальными было несложно. Но опрашивать их, так я подумал, было бесполезно.

Я переложил все вино в свой портфель, опечатал каптерку и предупредил старшину, что вскрывать можно будет только в присутствии офицеров дежурной смены.

В предпраздничный день командир разрешил выехать в шестнадцать часов. После обеда я попросил офицеров собраться в канцелярии. Поздравил всех с Новым годом, пожелал всего наилучшего, а потом начал доставать из портфеля вино и вручать офицерам. Количество, и то, что я достаю бутылки из своего портфеля их удивило. Утром мой портфель был почти пустой, по крайней мере все видели, что перед разводом я отдал его дневальному и попросил отнести в канцелярию. Рассказ «про каптерку» привел их в полное негодование. Решили, что личному составу ничего сами говорить пока не будем. А начальника дежурной смены я попросил после ужина собрать «дембелей», то есть солдат, которые должны были уволиться весной 1978 года и рассказать про мою находку. Решили, что делать этого сейчас нельзя. Те, кто хотел выпить, могут снова пойти «к Августу». А хождение по зимнему лесу ночью «чревато».

Тот Новый год я запомнил на всю жизнь. Жаль, что повлиять на увольнение я не мог, всех увольняемых весной собрали в отдельное подразделение и куда-то перевели из полка.

Я уже намазал почти четверть казармы, когда входная дверь открылась. На пороге стоял человек в МВКШ, резиновых сапогах, перчатках и противогазе. В руках у него было ведро, из-под крышки которого шел желтоватый дым.

– Вот, принес для чистки санузлов, -произнес человек голосом Миши и пошел к умывальнику.

– Мишка, ты где окислитель достал, -спросил я, не приближаясь.

– Места знать надо, вот «начальник четыре» мой «вручил» вместе с ведром, не бойся, он «разбавленный», -ответил Мишка. «Начальник четыре» так мы часто называли начальника отделения заправки.

То, что было потом, кому бы я ни рассказал, вызывало только «покручивание пальцем у виска».

Мишка подсоединил к крану шланг, открыл воду и стал поливать «очки» в туалете из ведра. Немного из ведра, потом из шланга. Через несколько минут всё было белым. Окислитель, хоть и разведенный, «отъедал» грязь моментально. А вода быстро смывала это «моющее средство». Понятно, что я зашел в туалет минут через двадцать, когда Мишка открыл все окна нараспашку так, чтобы был сквозняк. Что станет с трубами, мы, конечно, не думали.

Я продолжал намазывать пол мастикой. Миша переоделся и стал мне помогать. Мы не жалели мастику. А когда пол был намазан полностью, Миша разогнался и прокатился, как по льду. Я поддержал. Так прошло время до обеда. А перед отъездом мы вдвоем натерли пол до блеска. Мишка сказал, что надо доложить Соколых и Панову. Но я, как «старший товарищ» сказал, что Панов нам задачу не ставил, а Соколых уже забыл, что был у нас в казарме. Так и оказалось. Через несколько дней очередного «безделья» меня вызвали в штаб полка и вручили предписание. Я назначался командиром батареи в другой полк нашей дивизии, который размещался в районе города Выру.

Как оказалось, казармы нашего городка были никому не нужны. Сначала из казарм сняли все окна и двери, а через несколько лет там вообще всё разрушилось.

Два года спустя я, уже слушатель командного факультета, рассказывал об этих днях моим товарищам. Некоторые из них тоже прошли этап снятия с боевого дежурства и с тоской говорили, что хуже времени в их жизни не было. Но, как оказалось, в моей жизни был ещё один период, когда не было боевого дежурства. Только должность у меня была выше, ответственность больше, а последствия оказались более тяжелыми.

***

Разницу между командиром дивизиона и командиром батареи в Раквере и командиром дивизиона БРК «Пионер» в Нижнем Тагиле я ощутил уже в первые дни работы в этой должности. Конечно, и офицеров, и прапорщиков, и сержантов, и солдат в дивизионе было в два с лишним раза больше, чем у меня в батарее. Да и техника была новее. А вот количество агрегатов было чуть меньше, чем в батарее.

Нет, сравнивать так нельзя. Самоходные пусковые установки с боевыми ракетами, которые даже на тактико-специальных занятиях под моим руководством двигались по боевой позиции, мощнейшие средства боевого управления и связи, машины, в которых можно приготовить пищу, отдохнуть, да ещё у всех автоматические коробки передач…

Первый раз, когда я сел за руль, один из механиков-водителей пытался мне «баки забить» про то как это всё «едет». Но ещё в академии офицеры, служившие на «Пионере», рассказали мне, как управляться с автоматической коробкой передач. И на второй или третий день я уже ехал на учебной машине, вполне справляясь с особенностями управления.

Сооружения на боевой позиции, которую я, иногда, по старой память называл «старт» были в хорошем состоянии. После каждого выхода техники их «драили» до блеска, причем не только солдаты, но и офицеры и прапорщики. Да и ходить на «старт» каждый день, как в Раквере, не было нужды. Большую часть времени занимались в учебном корпусе, много времени занимали работы по благоустройству территории и казармы.

Вторник и пятница были днями, когда менялись дежурные смены. Тогда и технику обслуживали и «старт» приводили в порядок. В среду, как правило, был день общевойсковой подготовки, а понедельник и четверг посвящались подготовке дежурных смен. Типовая неделя нарушалась только тактико-специальными занятиями или учениями, в том числе с выходом на полевые позиции.

Но первой задачей, которую мне надо было решить, это сдать на допуск к несению боевого дежурства. Конечно, заниматься так, как это было в «лейтенантские» годы было невозможно. И вот тут, как, впрочем, и во многих других вопросах, мне помогли два человека: начальник штаба дивизиона майор Виктор Петрович Костин и начальник командного пункта старший лейтенант Газинур Мулланурович Ярулин.

Я до сих пор удивляюсь, как эти два офицера выполняли тот объем задач, которые должен решать штаб. Через год, став начальником штаба полка я в полной мере это осознал. В первый месяц Виктор Петрович практически руководил дивизионом. А я изучал с помощью Ярулина боевые документы и порядок работы на аппаратуре боевого управления.

Естественно, мне нужно было изучить расположение всех боевых позиций дивизиона. Это через год – полтора я неплохо знал район, куда выходили на учения и дежурство подразделения нашего, да и других полков. Хорошо, что в академии нас неплохо научили «читать» карты. Несколько дней я по карте изучал район Нижнего Тагила.

Надо сказать, что местность на Урале весьма специфическая. Западнее от дороги Нижний Тагил – Екатеринбург– это холмистая местность. Конечно, есть местами и гористые районы. Правда, высота этих гор обычно менее километра. И только в отдельных местах это скалы в чистом виде. А вот районы восточнее магистрали – заболоченные леса. При выборе позиций, на первом этапе использовались крупномасштабные карты. И даже это не исключало, что при выезде на местность выбранные по карте маршруты и позиции оказывались совсем непригодными.

В должности командира дивизиона мне, естественно, не надо было выбирать позиции. Выбрав подходящее время и согласовав рекогносцировку с командиром полка, мы взяли машину, документы, запас продуктов и поехали «в район». Главными моими «помощниками», а точнее главными людьми в этой рекогносцировке были, естественно, Костин и Ярулин.

Дня за три мы объехали все позиции. Нельзя сказать, что это была «тяжелая» поездка. Такая возможность, не думать ни о чем, кроме того, где был и что ещё надо осмотреть, для офицера, категории начальник штаба и командир дивизиона, выдавалась раз в год, а то и реже. На своих позициях мы детально разбирались со всеми вопросами.

Надо сказать, что один из вопросов, на которые и в академии обращали внимание, было «управление на ступень выше штатной». И в ходе этой поездки Виктор Петрович обращал внимание на то, где находятся позиции других дивизионов и формирований полка.

Запомнил ли я всё, что надо? Нет.

Смог бы вывести дивизион на любую позицию? Притаких начальнике штаба и начальнике командного пункта дивизиона – да, без сомнения. Только к концу года пребывания в должности можно было сказать, что «в общих чертах» я разобрался в том, что и как должно быть в дивизионе. Конечно, по некоторым вопросам я разобрался детально. Можно ли было за год «разобраться детально по любому вопросу»? Однозначно нет.

***

Никто меня не убедит, что к концу года пребывания в должности он стал «ассом». Только к концу третьего года можно сказать, что ты можешь решить любой вопрос быстро и правильно. Такой срок я работал только в двух должностях – командир батареи и командир полка.

Конечно, чем больше общий срок службы, тем больше у офицера опыта. Однако, офицер, который пять лет служит в должности «начальник отделения» в батарее и офицер, который пять лет служит заместителем командира полка, как говорят в Одессе «это две большие разницы».

Естественно, академическое образование для меня было очень важным. Я понятия не имел про тактику вообще и тактику ракетный войск в частности. Да и по другим военно-техническим вопросам и видам обеспечения мои знания, до академии, были, мягко говоря «нулевыми». Конечно, за восемь лет службы до академии, из которых пять лет я был командиром батареи, меня многому научили.

Я никогда не забуду моих учителей. И это были не только старшие или начальники. Это были и мои товарищи, и мои подчиненные, офицеры и прапорщики, сержанты и солдаты. У них я учился не только «класть углы кирпичной кладки» или «управлению автомобилем».

Я учился разговаривать на любые темы, не бояться «острых» вопросов, быть честным и любить свою работу, уважать людей и быть готовым защитить свою Родину. «Высокие слова», скажут некоторые. Нет, это просто нормальная жизнь советского офицера, воспитанного на хорошей книге, классном фильме, не только про войну, а и про спорт, про нашу природу, про любовь.

***

Первое боевое дежурство на ПКП дивизиона прошло, как во сне. Я понял, что дежурство в том понимании, как я это знал это до академии, и то, что мне предстоит, сравнить нельзя. Постоянное моральное напряжение в условиях такого же постоянного недосыпа. Даже то, что первые сутки ты был из дома, выспавшись. Я, обычно, заступал с 21 до 3 и потом с 9 до 15 часов. Практически сразу после 21 часа начинались тренировки на аппаратуре. И даже, если они были несложными, расслабления никогда не было. Иногда, сразу после одной тренировки, могла начаться следующая.

Хорошо, если оператор мог хоть чем-то помочь. Понятно, что как реагировать на различные варианты тренировки, он не обязан был знать. Хотя были операторы, которые за время несения боевого дежурства, кроме своих прямых обязанностей неплохо знали и работу командира.

Увы, ежедневный распорядок дня сказывался и на самочувствии во время несения боевого дежурства. Обычно после двадцати трех часов мы с оператором начинали зевать и глаза непроизвольно закрывались. Вот тут начиналась непроизвольная борьба со сном, и, как ни странно, помогали тренировки. А если их не было каждый сам решал, как с этим бороться. Некоторые играли в шахматы, другие писали конспекты, пили чай.

Обычно я, да и другие офицеры и прапорщики, брали что-то домашнее: пирожки, жареное мясо или куски курицы, иногда вареную картошку. Нет, не потому, что в полку кормили плохо, а именно для того, чтобы немного скоротать время за «чаем».

С каждым следующим днем, естественно, усталость накапливалась. Нет, не только физическая, из-за постоянного недосыпа. Уставали морально. Постоянное напряжение в ожидании тренировки, это только «верхушка». А ещё периодические проверки состояния ракет, систем боевого управления и связи, проверки караула, внутренней службы.

Контроль личного состава, автомобильной техники, периодическая проверка системы оповещения дежурных смен и офицеров и прапорщиков в жилом городке. Дозаправка агрегатов после проведения занятий и учений. А зимой ещё и контроль состояния систем жизнеобеспечения боевых сооружения, парков, казарм.

Некоторые скажут, что многие вопросы решает служба суточного наряда. Да, естественно, служба суточного наряда была существенным подспорьем. Она была инструментом организации и контроля многих вопросов. Но, если что-то было не в порядке, в первую очередь ответственность лежала на командире дежурных сил дивизиона или полка. И все эти проверки и контроли проводились как систематически, так и внезапно.

И всё это тем или иным способом отражалось в документах, чтобы потом можно было устранить или спросить за просчеты. Не для того, чтобы наказать нерадивого, а, чтобы понять, почему при такой системе организации и контроля все-таки «просмотрели». А ещё мы находили время для повышения уровня личной подготовки по многим вопросам. К сожалению, некоторое время приходилось «тратить» на бессмысленное «конспектирование трудов классиков марксизма-ленинизма» и «решений партии и правительства».

Я, большую часть времени на дежурстве, изучал боевые документы. Знания, полученные в академии, не могли, естественно, охватить в полном объеме весь круг вопросов, касающихся боевых документов. Но они помогали изучать конкретные документы применительно к конкретной ситуации. То, как этими документами владели Костин и Ярулин меня, порой, удивляло. Увы, знания Виктора Петровича и его умение работать, не были оценены по достоинству. Он семь лет был начальником штаба дивизиона, потом восемь лет руководил штабом вертолетной эскадрильи дивизии.

«Должность НШ (начальник штаба) сложная, нужно много знать и исполнять огромное количество боевых документов и еще большее количество никому не нужных бумаг. О том, что нужное, а что не нужное, приходит с опытом. Быть НШ первые 5 лет тяжело, а мне посчастливилось быть НШ 15 лет (1979—1994г)», -так говорил о своей службе Виктор Петрович.

Увы, так бывало, что и звания присваивали с задержкой, и на вышестоящие должности не назначали достойных из-за бестолковости отдельных «старших начальников» (увы, такие, к сожалению, в наше время были). А медаль «За боевые заслуги», врученная Виктору Петровичу в 1986 году «за освоение новой техники» разве может быть достойной оценкой того огромного труда, который этот офицер отдал армии?

***

То, что после увольнения офицер никому не нужен, я узнал на собственном опыте в 1998 году. А Виктор Петрович уволился из армии в 1994. Люди моего поколения помнят «лихие девяностые». Это в Москве мы могли найти какую-нибудь, а точнее любую, работу. А что делать уволенному офицеру в военном городке? Попытка Виктора Петровича заняться «бизнесом» успеха не имела по причине отсутствия «начального капитала». Спасла случайность. В 1995 году в школе военного городка Тагильской дивизии освободилась должность преподавателя «ОБЖ».

«Основы безопасности жизнедеятельности» – область научных знаний, охватывающих теорию и практику защиты человека от опасных и вредных факторов во всех сферах человеческой деятельности, сохранение безопасности и здоровья в среде обитания.

Увы, бытует мнение, что этот предмет могут преподавать все, кто угодно. Почему, собственно? Чем «ОБЖ» отличается от физики или иностранного языка? Есть предмет, есть методика его преподавания. А вот найти преподавателя с профессиональной подготовкой, да ещё в школе военного городка, да ещё в «лихие…»…

Наверное, были сомнения в том «а смогу ли» и у Виктора Петровича. Я не могу сказать, что я очень хорошо знаю этого человека. Но одну его черту я отметил с первого дня знакомства: если он за что-то брался, то разбирался в этом вопросе до тонкостей.

Не ошибся в нем директор школы. А через год Виктор Петрович стал классным руководителем кадетского класса. И его ученики в областных соревнованиях «Зарницы» неоднократно становились победителями и однажды участвовали в общероссийском конкурсе под Санкт-Петербургом.

А что может быть приятнее для офицера, чем то, что десять его воспитанников поступили в военные училища! А по окончании обучения молодые лейтенанты приезжали в городок и, естественно, приходили к нему.

Десять лет после увольнения из Вооруженных сил Костины жили в военном городке. Очередь на квартиру в Свердловске (ныне Екатеринбург), куда он подал документы, практически не двигалась. А вот местные власти оказались более заботливыми к семье офицера и представили ему квартиру в Нижнем Тагиле. И Министерство обороны сразу отреагировало: раз у вас уже есть квартира, из очереди вас исключают.

С 2005 года ещё десять лет Виктор Петрович трудился в детской спортивной школе. И опять его воспитанники побеждают на городских соревнованиях и занимают почетные места на областных.

Ещё во время работы в школе летом Виктор Петрович вывозил своих учеником в походы. Сплавы на лодках по реке Чусовая группами детей под руководством Виктора Петровича всегда оставляли у участников незабываемые впечатления. Увы, семейные обстоятельства не позволили этому замечательному человеку продолжить работу. Но он и сейчас активно участвует в воспитании детей и привитии им любви к Родине.

***

А что же «ближайший» подчиненный Костина – старший лейтенант Ярулин? Ученик оказался достойным учителя. В 1985 году его перевели в одно из подразделений штаба дивизии. Его подготовка была настолько высокой, что в 1988 году он принимал активное участие в обучении назначенного начальником штаба моего полка Валерия Михайловича Мазурова.

Показательна работа майора Ярулина на одном из учений в дивизии, которое проверяла комиссия Главнокомандующего Ракетными войсками. Ярулин, будучи оперативным дежурным штаба дивизии, был назначен начальником штаба тылового пункта управления. Когда, по учениям, управление дивизией должен был взять один из полков, Ярулин предложил начальнику тыла дивизии полковнику Чеботареву выехать на КП этого полка, и взять управление на себя. Предложение было неожиданным и смелым. Но настойчивость, с которой молодой майор убеждал начальника тыла, не оставляла сомнений в правильности предложения. Управление дивизии успешно продолжил тыловой пункт. А доклад начальника штаба майора Ярулина был так убедителен, что генерал, проверявший дивизию, удивился, что докладчик не тыловик, а «оператор». Он предложил майору поступать в академию тыла и транспорта с перспективой службы в управлении тыла Ракетных войск. За успехи в службе офицер был награжден медалью «За боевые заслуги».

В 1990 году Газинур Мулланурович был переведен в Оренбург, в 1991 году было присвоено звание «подполковник» досрочно. В 1995 году закончил курсы руководящего состава Вооруженных Сил при Академии Генерального Штаба Вооруженных Сил РФ. В 1999 году стал самым молодым в Ракетных Войсках начальником командного пункта армии. После увольнения из Вооруженных Сил продолжал успешно работать на гражданском поприще и сейчас является генеральным директором одной из ведущих строительных компаний Санкт-Петербурга.

Ученик превзошел учителя? Нет, он просто продолжил его дела на более высоком уровне.

***

Наверное, не всем нравилось, что у второго дивизиона 433 ракетного полка и у меня, его командира, все складывается успешно. И вот на учениях с выходом на полевые позиции, кем-то оставленная перед радиатором машины управления отвертка разрушает этот элемент системы охлаждения и двигатель машины выходит из строя. Сложнейшее в условиях Нижнего Тагила мероприятие – разворот дивизиона с неисправной машиной на буксире, проходит нормально. Дивизион возвращается назад, в полк. Поиск виновника ни к чему не приводит, вот только седых волос у меня на голове стало больше…

Сказать честно, назначение начальником штаба полка было неожиданным. Я только начал «входить во вкус» командования дивизионом. По-моему, стал понимать многих офицеров и складывался хороший коллектив…

Как-то на совещании из окна кабинета командир полка Борис Владимирович Жуков увидел, как несколько солдат под руководством прапорщика везут на тележке несколько берез с небольшими корнями. «Терехов, -спросил командир полка, – это куда твои люди березы без корней везут?» Я пытался объяснить, что выполняю его распоряжение «облагородить» небольшой «зеленый островок» перед КПП полка. «Если они через неделю засохнут, ты их с собой на пятую площадку заберешь, посадишь перед своим штабом и будешь Никитину «баки забивать» что «облагораживаешь» территорию. Сергей Валерьевич Никитин был командиром 142-го гвардейского ракетного Рославльского Краснознаменного полка. Туда, как мне сразу после «вливания» за березы объяснил полковник Жуков, меня назначили начальником штаба полка. «Повышение» это было настолько неожиданно, насколько и приятно. И уже через несколько минут, когда я пришел в свою казарму, офицеры и прапорщики дивизиона меня поздравляли.

***

Когда на совещании у командира дивизии нам сообщили о предстоящем перевооружении на комплекс «Тополь», мы обрадовались. Нельзя сказать, что «Пионер», на котором мы дежурили, был «вчерашним днем». Но то, что мы узнали про новый комплекс, восхищало. И мы начали готовиться.

Я, начальник штаба полка, получил задачу о подготовке к выбору полевых позиций. Штаб дивизии определил каждому полку районы и предложил провести «камеральную» оценку района. Слово «камеральная» происходит от слова «камера». То есть сначала надо было оценить местность по карте, не выезжая из полка.

Учитывая особую секретность работ, даже склеивать листы карт приходилось самому. Вот тут пригодился академический опыт. Склеенные карты хранились в специальном портфеле в моем личном сейфе в секретной части. На окна моего кабинета повесили шторы. И когда я работал с картами, окна зашторивались, а входная дверь закрывалась на ключ. Я предупредил офицеров штаба, что в определенное время, как правило после обеда, я буду работать с документами. А если, вдруг, кто-то приходил, то сначала карты и рабочие тетради убирались в портфель, портфель опечатывался и убирался в сейф, который тоже опечатывался. Только после этого можно было открыть дверь.

Через пару недель мы с командиром полка Сергеем Валерьевичем Никитиным поехали докладывать командиру дивизии о проделанной работе. Никитин, естественно, собирался доложить, но генерал-майор Крыжко остановил его.

– Сергей Валерьевич, пусть Терехов доложит, потренируется, а мы послушаем, чему он у тебя научился и как знает район, – он посмотрел на меня и сказал, -слушаем.

В ходе изучения района я читал документы, где описан порядок оценки района и вспомнил всё, чему учили в академии. И структуру доклада, построил, естественно, по классике. Кроме того, вспомнил, какие замечания мне делал генерал Крыжко, когда «экзаменовал» меня в начале моей работы начальником штаба полка.

Естественно, и командиру я докладывал также. Поэтому доклад получился короткий, но емкий. Вопросы, которые были заданы по окончании доклада, тоже не вызвали проблем. Даже вопросы организации связи в условиях Уральских гор были проработаны. Начальник связи полка, тоже допущенный к предварительной оценке, рассчитал наиболее неблагоприятные районы.

Командир дивизии доклад утвердил и приказал приступить к изучению района на местности. Я очень любил рекогносцировки, а вот семье они не очень нравились. Обычно дежурил я со вторника до пятницы, в субботу готовил машины и экипажи, получал продукты, заправлял и обслуживал машины, а в понедельник уезжал на неделю. Понятно, что всё, что я перечислил, я только организовывал, а непосредственные исполнители были подчиненные, но всё равно, работы было много.

А через несколько недель после начала рекогносцировочных работ полк сняли с дежурства, и мы начали готовить технику к сдаче. Вот тут я вспомнил свой «комбатский» опыт. Надо сказать, что некоторые вопросы, например, «несанкционированное разукомплектование» агрегатов имели место. Вот только инициаторами этих мероприятий были не солдаты, а офицеры и прапорщики.

Через несколько дней после снятия полка с боевого дежурства, приехали приемщики техники. Комиссию со стороны дивизии возглавлял главный инженер полковник Горбунов Виктор Степанович. Надо сказать, что было несколько случаев, когда он принимал «позицию» принимающей стороны. Мне пришлось на время отменить поездки на рекогносцировку. Сергей Валерьевич Никитин, командир полка, поручил мне возглавить передачу комплекса тренажеров из учебного корпуса. Несколько дней я практически не выходил из учебного корпуса. Хорошо, что офицеры из инструкторской группы дивизии принимали активное участие в проверке и передаче оборудования. Наконец, все было передано, классы и входную дверь опечатали приемщики.