Текст книги "Исповедь командира"

В субботу, после того, как уехал начальник учебного центра, я собрал офицеров и предложил съездить на речку, порыбачить, искупаться, в общем отдохнуть. А при удачном стечении обстоятельств ещё и поесть ухи. Начпрод получил задачу по поводу продуктов, в том числе и, если рыбы не будет. Николай Иванович Быкадоров подготовил и распечатал приказ о выезде на рыбалку.

В воскресенье, после завтрака, сели в автобус и поехали на речку. Дорога заняла не более часа. Место было живописное. Мы подъехали на самый берег неширокой речки. Слева, в километре за небольшим леском был высокий холм. Противоположный берег речки тоже постепенно поднимался в горку. Быстрое течение шевелило траву и водоросли. День был жаркий, но потрогав воду от купания все отказались. Развели костер, поставили большой котелок для чая. Мищенко развернул удочки, но быстро стало понятно, что с его снастями поймать рыбу не получится. Кто-то попытался попробовать воду на вкус, но поднеся ладонь ко рту почувствовал какой-то запах. И действительно, вода слегка отдавала керосином. Хорошо, что воду догадались взять с собой. Чай решили приготовить на своей воде.

Развернули на траве кусок брезента, разложили продукты, расставили кружки. То ли, на огонек костра, то ли на шум, подошел мужчина. Было понятно, что это кто-то из местных. Поздоровались, спросили про рыбалку и запах от воды. Все оказалось просто. Оказалось, что на стартовой площадке, которая располагалась невдалеке от холма за речкой был аварийный слив компонентов. Кто-то прозевал, был пролив топлива на землю. Вроде все собрали, но, видно, дождь часть почвы с неуничтоженным топливом по склону холма смыл в речку. Так, что хорошо, что рыбу не поймали и чай заварили на своей воде.

Перекусили, погоняли мяч, чуть не упустили его в реку. Наверное, кто-то и фотографировал, но увы, ни одной фотографии ни с полигона, ни с пути следования туда и обратно у меня нет.

Понедельник начался, как обычно. Сразу после развода на занятия я пошел в штаб. Обычно, в понедельник я докладывал начальнику учебного центра о проведении выходных. А потом докладывал о состоянии дел командиру дивизии. Начальник центра после доклада спросил, кто разрешал нам выезд на рыбалку. Откуда узнал, непонятно. Я сказал, что есть приказ по полку, об организации выезда офицеров на отдых. Всё предусмотрено, рыбу не ловили, загорали у реки, не купались, играли в футбол. Тем более не было никакого алкоголя.

Он сказал, что для организации таких мероприятий необходимо было его разрешение, но впредь он такие мероприятия запрещает. И приказал доложить о выезде командиру дивизии.

Наверное, у командира и без этого был «полон рот забот». Он никак не отреагировал на мое сообщение. Приказал, как всегда, контролировать занятия, меньше расходовать горючее, «держать дисциплину».

На вопрос начальника центра, как командир дивизии отреагировал на мой доклад, я сказал, что никак. Приказал качественно проводить занятия и меньше расходовать бензин, а то машины болтаются целыми днями неизвестно где… С тем и разошлись.

***

К концу июля – началу августа стало понятно, что техники мы не получим. Нам не говорили, какие проблемы, но местные «технари» и промышленность грешили на электронику. Сейчас уже не вспомню, как все получилось, но однажды замполит после ужина предложил выпить. Быкадоров, Марчук, замполит и я жили в небольшой комнате, а все офицеры в большом помещении казармы.

Я не помню, чтобы мы ходили в клуб, да и был ли он в учебном центре… Да и про телевизор тоже не помню, по-моему, был… А вот про стол для настольного тенниса я помню точно. Он стоял прямо возле входа в нашу комнату. Офицеры все свободное время «стучали мячом». Нет, меня это никогда нисколько не раздражало, раз стучат, значит это кому-то нравится. Вот и в тот день за дверью кто-то активно «резался» в теннис. Мы выпили, чем-то закусили, потом ещё по одной… А потом мне тоже захотелось поиграть.

В свое время, в восьмом классе, мы ходили играть в теннис в солдатский клуб, который находился недалеко от нашего дома, почти в центре небольшого немецкого городка Бернау. Днем кроме нас в клубе никого не было. А вечером, перед фильмом, в теннис играли солдаты. Однажды мы пришли в клуб, поиграть, а потом посмотреть кино. Я от родителей слышал вот какую историю. Командира того подразделения, куда мы ходили в клуб, звали Валентин, Валя. А прямо напротив проходной на территорию этого подразделения располагался небольшой ресторанчик. А назывался этот ресторан «Валь-казино». Конечно, никакого казино, даже в ГДР, быть не могло. А вот название было. И иногда в выходной день, или после работы, офицеры говорили: «А что Валя, не сходить ли нам к тебе в казино?». И Валентин, довольный такой шуткой, наверное, не отказывал.

Мы только зашли в клуб, как к нам подошли два солдата. «Ребята, у нас день рождения, сходите в „Валь-казино“, купите бутылочку „корна“.» «Корн» – это немецкая водка (как я слышал от взрослых, весьма посредственного качества). Знали мы, что этого делать нельзя? Да, знали… Но пошли. У немца, продавца, наша просьба продать бутылку «Корна», сказанная по-немецки, не вызвала никаких эмоций. Он взял деньги, пересчитал и подал нам бутылку. Бутылку я спрятал под рубаху. Да нас никто и не проверял на проходной…

На следующий день отец спрашивал, не знаю-ли я, кто покупал солдатам водку. Вот так было один раз в жизни, я сам стал виновником грубого нарушения воинской дисциплины…

Я вышел из комнаты и стал смотреть, как играют. Партия закончилась, и я попросил сыграть. Играли один на один, по-моему, вторая пара ракеток сломалась… После нескольких промахов по шарику с понял, что координация после ста грамм, существенно нарушена. Видели офицеры, что я «под шафе»? Наверняка. Но никто не сказал ни слова. Даже улыбки от моих неловких движений, по– моему, не было. Наверное, что-то у меня в мозгу «щелкнуло». Я положил ракетку на стол, поблагодарил за игру и пошел на улицу, покурить.

Учитывая то, что надежды на получение техники не было, я принял решение отправлять офицеров в отпуск. Главной проблемой было то, что все молодые офицеры, а это почти сто человек, не были в отпусках. Откладывать дальше было нельзя. Получение техники и постановка на дежурство – это такие мероприятия, когда каждый человек на счету. Офицеры уезжали в отпуск прямо с полигона. А через несколько дней и мы, закончив обучение, поехали домой.

***

Конечно, двухмесячное отсутствие дома дало себя знать. И я разрешил командирам, по мере возможностей, давать офицерам отдохнуть с семьями. Увы, длилось это недолго. Меня вызвал командир дивизии и довел распоряжение о срочном выезде первой группы на полигон. Состав группы около ста человек, только офицеры и прапорщики. А основная часть полка вслед за нами погрузит технику и поедет эшелоном.

Ехали обычным пассажирским поездом. На одной станции, только мы вышли из вагона, подошел начальник комендатуры. Выяснив, что начальник команды я, он сказал, что теплушка уже готова, можно грузиться и сразу подцепят к поезду. Я не понял, переспросил, какая теплушка… Оказалось, что ему просто сообщили, что едет команда сто человек, надо срочно отправить дальше. Узнав, что у нас только офицеры и прапорщики, он начал говорить, что дня два придется подождать, пока будут билеты. Однако, когда мы объяснили, что нас уже на следующем перегоне ждет вагон, который готовы прицепить к скорому поезду, он зашевелился. В итоге, наша настойчивость и его пробивной характер сделали свое дело. Вагон прицепили к поезду, и мы поехали дальше. В итоге, расстояние от городка под Нижним Тагилом до Плесецка, почти две с половиной тысячи километров, мы проехали суток за трое. В учебный центр мы приехали местными автобусами. Эти-же автобусы, до прибытия нашей техники, возили нас по разным площадкам. Но график нашей работы уже с первого дня был такой напряженный, что мы еле успевали довозить наших людей до нужного места.

Сразу после прибытия первой группы начались работы по приему техники. Надо сказать, что это был не просто «прием по описи». С «приема по описи» все только начиналось. А дальше шел целый комплекс испытаний каждого агрегата. Сначала проверялась каждая отдельная система, затем все системы каждого агрегата проверялись в комплексе.

Через несколько дней прибыл эшелон с остальным личным составом полка и техникой. После разгрузки технику поставили в парк учебного центра, а личный состав разместили в казармах. Начальник центра сразу попытался использовать наши машины в интересах учебного центра. Пришлось пожаловаться «вышестоящему командованию». Ежедневно проводилось совещание, где соответствующие службы полигона и полка докладывали о ходе приема техники. Вот там я и рассказал о попытках использовать нашу технику.

Надо сказать, что представители службы вооружения и главного штаба делали все, чтобы мы вовремя получили технику. И один из вопросов, который был решен с их помощью, это устранение преград со стороны начальника учебного центра. После этого случая он мог использовать нашу технику только по согласованию со мной.

Все ли было нормально в условиях такой спешки? Конечно нет. Да ещё «помогали нам» архангельские морозы. Конечно, и в Нижнем Тагиле зимой морозы за тридцать – это норма. Но в Мирном было очень холодно. Да ещё и условия режима секретности требовали соблюдения особых условий. А погода часто бывала морозная и ясная. Значит ни о каких перемещениях нашей техники без учета спутниковой обстановки не могло быть и речи.

Однако, условия договора с американцами по контролю за вооружением требовали, чтобы в определенном месте в установленный срок стояли все пусковые установки полка. Уже тогда мы называли «пусковые» сокращенно «Апушки» (АПУ – автономная пусковая установка). Нет, никакой готовности они, естественно, не занимали. Но все агрегаты, естественно, охранялись нашими людьми. А, значит, людям надо было где-то отдыхать, есть, пить. Да и режим хранения ракет должен был обеспечиваться. И в условиях сильных морозов офицеры принимали все меры для того, чтобы температура агрегатов поддерживалась в требуемых пределах. А для этого приходилось принимать такие меры, которые не были предусмотрены ни одной инструкцией.

Естественно, для маскировки агрегатов применялись специальные сети. В зимнее время сети были белого цвета. И вот, для поддержания требуемой температуры, некоторые агрегаты и узлы дополнительно утеплялись этими сетями. Промышленники, когда увидели эти наши «доработки» сначала возмущались. Но когда лейтенанты (а именно на них лежала ответственность по контролю за температурой агрегатов и узлов) показали, что будет, если эти «доработки» убрать, «промыслы» (так мы за глаза называли представителей промышленности) с таким решением согласились.

Надо сказать, что работа по приему техники была совсем не похожа на повседневную жизнедеятельность. Испытания шли без перерыва, практически круглосуточно. И многие работы, по инструкции, требовали особого контроля со стороны командира или главного инженера полка. Поэтому часто утреннего и вечернего «развода» в том виде, как это бывает обычно, не проводилось. Чаще всего задача командирам подразделений и начальникам служб ставилась по телефону, иногда даже по радио, часто с использованием штатной аппаратуры агрегатов.

Особая обстановка складывалась в период, когда стало ясно, что мы будем проводить учебно-боевой пуск ракеты. Сейчас уже не установить, как выбирали расчет и почему машина управления была со второго дивизиона, а «апушка» – из третьего. Расчет, непосредственно передававший на пусковую учебно-боевой приказ включал заместителя командира второго дивизиона по боевому управлению капитана Васильева Валерия Васильевича и инженера 3-й группы старшего лейтенанта Валова Владимира Борисовича.

«Апушка» номер семь, которая проводила пуск, была третьего дивизиона, командир группы капитан Заиков Павел Васильевич, начальник отделения старший лейтенант Широбоков Александр Альбертович, оператор лейтенант Коротаев Олег Викторович, механик-водитель прапорщик Трофимов Николай Сергеевич.

***

Как я это все не забыл? Увы, моя память оказалась «короче» памяти однополчан. Осенью 2021 года я «залез» в интернет. Это в наше время истинный номер полка был засекречен. А я просто набрал в поисковике «804 рп». Читал всё, что открылось. И наткнулся на страницы газеты «Тагильский Рабочий», где был раздел, посвященный 42 Тагильской ракетной дивизии. Естественно, было там и про мой полк.

Написал «мой» и подумал, а вправе ли я так писать? Однажды, когда я учился в Академии, в разговоре с сослуживцами я тоже сказал «мой полк». Я тогда был только комбатом. И наш командир отделения Валера Мишин, сказал, что это Александр Васильевич Козлов может так сказать, он поступил с должности «начальник штаба полка». Я тогда не согласился. Как это, не мой полк? Я в нем служу, горжусь его славным прошлым, делаю всё, чтобы боевая готовность батареи, а, значит, и полка, была на требуемом уровне. Значит, это «МОЙ полк».

Я написал редактору газеты про то, что имел честь служить в этом полку. И через некоторое время в газете напечатали один из моих рассказов. Но главное, что я тогда нашел, это фамилии офицеров, которые проводили пуск. Дату пуска я нашел немного раньше. Оказалось, что и даты проведения всех учебно—боевых пусков тоже были доступны. А простой анализ времени пуска позволил сделать однозначный вывод, что полк проводил пуск 29 ноября 1986 года. И я решил, что эта информация о времени пуска и его участниках обязательно должна быть в моей книге «Записки ракетчика».

А 31 января 2022 года я нашел в «Одноклассниках» ещё одного однополчанина Александра Альбертовича Широбокова. И вот переписка с ним открыла мне информацию, о которой я не знал или забыл. В одном из писем он прислал мне фотографию, как я прощаюсь с Боевым знаменем моего полка. Кто сказал, что у полковника не могут выступить слезы? Я помню, что и тогда, когда целовал край Святыни, я их еле сдержал.

А потом было ещё несколько сообщений от Широбокова:

…неделю все девять ПУ стояли на смотровой площадке. Холодно было …очень

Воздуховоды обматывали белым КМП (комплект масок-перекрытий прим. автора) потому что системы ТВР (температурно-влажностный режим прим. автора) не справлялись.

Я писал об этой «доработке» наших офицеров.

И ещё одно сообщение от Александра Альбертовича (привожу его без изменений, так, как написал автор):

…когда пошли на пуск то примерно через сутки у нас забрали наш МОБД и дали иркутский с расчетом. Работы было очень много-переезды испытания замена приборов и блоков. Спали по 30—40 минут в сутки, иногда немного больше. Когда расставались с иркутчанами они нам и сказали что кормили нас за свой счёт. Продуктов нам никто не дал и не подвозил. Их самих было 4—5 (человек, прим. автора). Вот они и ходили в магазин за продуктами. Видели как мы впахивали потому ничего и не говорили. Все мы неделю так и ходили в танкачах (зимний комплект технической одежды, иногда называли «танковый» прим. автора) не раздеваясь. Когда шли на стартовую позицию сидя в кабине оператора доложил Заикову что лента РТА кончилась. Пришлось разматывать перематывать рулон заводской большой что бы найти чистое место для записи пуска. Нашел. Перемотал. РТА выключил для сохранения места на этот режим.

После пуска когда вернулись ко всем в баках оставалось 59—80 литров горючки (один раз завести движок и газануть). Доложил. Но у бензовоза порвался ремень. Сказали канистрами носить солярку… чтооо… вдвоем… три км… ТОННУ горючки

…вот тогда меня и прорвало… голодные, без продуктов, не спавшие, без литературы секретки и ленты рта. без горючки три офицера и прапорщик неделююю.

Зато на пуск посмотреть приехали все те от кого все это зависело

Высказал. Вот и поехал с полигона домой не со всеми, не с техникой а с тыловиками. Думали будет наказание и НГ встречу в теплушке.

За заботу конечно спасибо кому то. У нас была нулевая готовность и при пуске должны были уйти в бункер. Там ничего бы и не увидели. А так нас отвезли километра на полтора и со стороны увидели старт. Правда низкая облачность была и она (ракета прим автора) ушла быстро

Вот так… Я не стал изменять ни строчки, ни знака препинания из письма Александра Альбертовича.

А ведь наверняка тогда все детали этого «события» те, кому положено, знали… Наверное, и я тоже…

А посмотреть на пуск мы ехали с экипажем этой «апушки» в одном автобуса, а потом ставили отпечатки пальцев с сажей от сгоревшего топлива с контейнера в «удостоверения личности». Жаль, когда мне «полковника» присвоили, удостоверение пришлось поменять. И как я ни просил оставить хоть страницу, кадровики не соглашались.

А после «пуска» работы меньше не стало. Испытания продолжались, а потом погрузка техники на платформы…

И вот мы, почти половина офицеров и прапорщиков полка, с полигона едем домой, естественно, через Москву. И с нами в поезде едут сотрудники организации-разработчика комплекса. И в Москве мне предлагают переночевать, а утром специальным самолетом прямо в Нижний Тагил, точнее на аэродром, который находится недалеко от поселка Салка.

***

Оказаться двадцать четвертого декабря на полдня в Москве – это не просто удача. С учетом «специального» снабжения, (когда в магазинах военторга были почти пустые прилавки) которое «организовал» воинским частям глава Свердловского обкома Ельцин, это была большая удача. Я не знаю, как моя супруга решала задачу питания нашей семьи. Она тоже работала, ездить в Тагил могла только по выходным. А в нашем «Военторге» с продуктами была большая проблема.

После пары часов похода по ближайшим к гостинице МИТ («Московский институт теплотехники» прим автора) магазинам мой кошелек опустел. А вот уложить то «богатство», которое я приобрел, в чемодан, оказалось весьма проблематично. Зато на Новогоднем столе была и хорошая колбаска, и сыр, и конфеты, и «Фанта», и «Кока-кола», и бутылка коньяка «Арагви» (вот это я точно помню).

Тогда я впервые узнал, что такое «чартер». Институт специально заказал самолет для своих сотрудников, а меня включили в список пассажиров. Когда чемодан проезжал через «сканер», сотрудница засмеялась, увидев несколько бутылок, которые лежали в разных «позах».

«Самолет прибывает в аэропорт «Салка», -объявила стюардесса. Автобус привез меня прямо к дому. Дома были все, и, конечно, все обрадовались. А минут через двадцать зазвонил телефон, и кто-то их моих замов сказал, что сегодня вечером приходит первый эшелон, приказ на разгрузку готов, личный состав будет на площадке разгрузки в установленное время. Ожидается прибытие командира дивизии. Пока мы были на полигоне, в дивизии сменился командир. Новым командиром дивизии стал полковник Кудрин. Естественно, я в установленное время докладывал командиру о состоянии дел с полигона. Теперь предстояла первая личная встреча.

Помылся, переоделся и, побыв дома не более часа, поехал на площадку разгрузки.

В ноябре нам в полк дали два новых «УАЗика». Естественно, один был мой. А водителем был молоденький младший сержант Сережа Пристинский. Он «объезжал» машину уже неделю.

Все было нормально, только сибирские морозы, даже при полностью включенной «печке», давали себя знать. Когда я спросил у зам. по тылу, как утеплить машину, он ответил, что сейчас ни сил, ни средств для этого нет. Только через пару недель машину утеплили. Тогда я поехал на очередную проверку и взял с собой зам. по тылу, который был оповещен за пять минут до отъезда и, естественно «утеплиться» не смог.

Мы ездили часа четыре, печка «молотила» по полной, но мне несколько раз приходилось выходить, поэтому в машине было холодно. Сергею, по моему распоряжению, выдали валенки и ватник. Ездить в валенках было неудобно, но на остановках он быстро снимал сапоги и совал ноги в валенки, которые лежали под печкой и согревались. Я согревался движением и тем, что периодически заходил в теплые помещения машин.

А вот зам. по тылу согреться было негде, и к концу поездки он изрядно замерз. На обратном пути в полк он сказал, что надо временно пересесть на другую машину, а эту водитель вместе с помощником из автовзвода будет утеплять.

Когда я приехал на площадку разгрузки, эшелона ещё не было. Личный состав разгрузочной команды грелся в небольшой комнатке одного из корпусов. Не успел я переброситься парой фраз с офицерами, подъехал командир дивизии. Я подошел и доложил о готовности к разгрузке. Не знаю, почему, но мне с первой встречи показалось, что командир дивизии относится ко мне как-то «не так». И голос, и интонация всегда были такими, как будто он был чем-то недоволен. Мы служили вместе почти два года. И я не вспомню ни одного случая, когда командир дивизии был бы доволен состоянием дел в полку или чем-то хорошим, что в полку сделано.

На вопрос, почему личный состав не построен, я ответил, что люди проверены, инструктаж проведен, а морозить людей попусту до прибытия эшелона нет смысла. Им всю ночь работать. Было темно, место, где мы стояли, освещалось не очень хорошо, но я, глядя командиру в глаза, увидел, как его лицо «скривилось от недовольства». Тем не менее, выводить людей на мороз я не стал. А минут через десять загудел тепловоз и показались платформы и вагоны с техникой. Я отдал приказ, личный состав построился…

То, что после разгрузки предстоит перегон техники в полк, я, естественно знал. Но в этот раз кроме перегона предстояло и испытание некоторых систем. И к этим испытаниям, кроме меня и главного инженера, были привлечены начальник штаба полка и один из замов по БУ. А закончились эти испытания дня через четыре. Конечно, в эти дни часть времени я находился непосредственно в полку. Даже удалось обойти несколько казарм и обе столовые.

***

И в солдатской, и в офицерской столовой все было без изменений. Я вспомнил, какие столовые были в городках на полигоне. Да, там офицеры платили за обед или ужин «живыми» деньгами. Нет, готовили у меня не хуже. А вот «лоска» в столовых полка не было. Конечно, до постановки полка на дежурство думать о чем-то серьезном в оборудовании столовых не приходилось. В то время я уже хорошо усвоил, что, если ТЫ, командир полка, сам «не сильно хочешь» что-то сделать, подчиненные «тоже этого хотеть не будут». Увы, заместитель по тылу был, мягко говоря, без инициативы.

Несколько лет назад в нашей семье появился специальный нож для чистки картошки. Я случайно «споткнулся» об это простейшее устройство в хозяйственном магазине, а дома сразу оценил его преимущества. Чистка происходила значительно быстрее, а отходов было существенно меньше. И я сразу вспомнил, что видел этот нож и раньше, но не обращал внимания. А ведь тыловики, как профессионалы, должны были о нем знать. Да, в солдатской столовой была механическая картофелечистка. Но она была старая, часто ломалась. И тогда для чистки картошки использовали обычные ножи, процесс чистки занимал много времени, а отходы, иногда, составляли процентов тридцать от общего веса картошки. Так было и по многим другим вопросам тыла.

Нет, солдаты и офицеры были одеты и обуты, пища в столовых готовилась своевременно и качественно. Но сделать так, чтобы «тыл» полка был лучшим в дивизии… ни мой зам. по тылу, подполковник Востриков, ни его помощники не стремились. Наверное, это можно сказать не только про тыловиков.

А что, начальник клуба, под «отеческим» руководством замполита полка, не мог сообразить, что при ремонте зала шифер для отделки нижней части стен располагали «волнами горизонтально», что делало и без того низкий зал визуально ещё ниже?

Во-первых – «шифер» (увы, умнее ничего не придумали). Это все от того, что понятие у замполита полка о культуре солдат было весьма неблаговидное: «Все-равно сапогами всё изгадят». Так можно было из металла сделать. Ещё крепче.

«Ведь это они, политработники, руководимые партией, „белая кость“. А солдаты – подчиненные, они только и хотят всё сломать и испортить. А офицеры и прапорщики только и думают про выходные и зарплату», -примерно такое «мировоззрение» о личном составе было у замполита полка.

А во-вторых, когда в клуб зашел командующий армией, начальника клуба вообще не нашли, а замполит полка, как всегда, «мужественно прятался за широкой спиной командира».

Однажды мне пришлось ехать на машине замполита. Водитель в не глаженом обмундировании, выглядел как «сонная муха». И замполит его ругал «за все на свете грехи». А когда я сказал, что может надо просто поговорить, по-хорошему, был ответ: «Я с ним уже два раза говорил». Это меня не просто удивило, а поразило. Но потом эта сущность «собственного превосходства» над подчиненными проявилась в полной мере. Только из-за семьи и детей пожалели тогда этого «политработника», «инженера человеческих душ».

И что? Если в полку по некоторым вопросам не все решается хорошо, значит, плохой командир? Или надо больше «пинать» подчиненных по любому вопросу? А что, в Уставе это не для всех написано:

Военнослужащий несет личную ответственность за защиту своей Родины.

Он должен: оберегать… способствовать… свято и нерушимо соблюдать… выполнять… быть дисциплинированным… беспрекословно повиноваться командирам…

Военнослужащий обязан твердо знать… умело и добросовестно выполнять… постоянно совершенствовать… в совершенстве знать… беречь… проявлять…

Нет, я не хочу сказать, что я такой, как сейчас говорят, «белый и пушистый», а зам. по тылу и ещё некоторые офицеры полка, бездельники и лентяи. Последнее дело валить все на подчиненных. Если есть успех – скажи спасибо подчиненным, если неудача – ищи причину в себе. Только этот принцип должен быть одним из руководящих в службе любого офицера.

***

За эти четыре дня мы с Сережей Пристинским, водителем моего УАЗика, проехали не одну сотню километров. Операции, которые должен был контролировать командир полка, были то на АПУшках, то на других машинах или на КП полка. Когда днем оказывался в полку звонил домой или на работу супруге. И на её вопрос, когда приеду, ответ был один – как только закончим испытания. Где, когда и сколько мы спали, сейчас, естественно, не вспомнить. Говоря «мы», я имел в виду, в первую очередь практически всех офицеров, прапорщиков и большую часть сержантов и солдат. Ни о каких выходных мы даже и не думали.

Полк получил задачу поставить на опытно-боевое дежурство первый дивизион в 1986 году. Скорее всего техника была готова 30 декабря, во вторник. Приказ, я думаю, был отдан в тот же день. Естественно, заступил и командный пункт полка. Я говорю об этом вполне определенно потому, что 31 декабря вечером мы встречали Новый 1987 год в компании друзей.

Отдых был всего один день. А второго января работа продолжилась. Настоящая военная работа. Приходили эшелоны с техникой, разгружались, техника проверялась и в установленные сроки второй и третий дивизионы заступили на опытно-боевое дежурство. Мы получали опыт эксплуатации техники, боевые расчеты «притирались», совершенствовались знания и опыт работы на новом вооружении.

И вот наступил тот день, который ждут сотни людей – конструктора, инженеры, рабочие и, конечно, мы, военные-ракетчики.

28 апреля 1987 года, во вторник, на плацу построился весь полк. На правом фланге стояли дежурные смены. Увы, оркестра в полку не было. Хорошо, хоть, поставили усилитель и динамики, чтобы гимн включить.

Приказ о заступлении на боевое дежурство я отдал перед строем полка, затем торжественный марш и дежурные смены пошли по местам. Я, как и положено, пошел на командный пункт полка. А, примерно часов около семнадцати, когда все, в том числе и командир дежурных сил полка, приняли боевое дежурство, я лично доложил командиру дивизии о том, что «804 ракетный полк на боевое дежурство по защите нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик заступил».

Случилось то, чего мы ждали долгие месяцы. Месяцы обучения на полигоне, месяцы получения техники в морозном Мирном, месяцы подготовки в дивизии. Мы были ПЕРВЫМИ. Формально первым числится 779 полк из Йошкар-Олы, командир подполковник Дремов В. В. Но специалисты знают, что первым полком «настоящего», точнее, как тогда говорили «чистого» «Тополя» были МЫ.

***

Никакой эйфории от того, что мы «заступили» ни у кого не было. Все прекрасно понимали, что впереди ждет нелегкая работа по освоению нового комплекса. Те знания, которые мы получили на полигоне, были только основой, базой для совершенствования.

А, кроме того, уже в первых числах мая мы узнали, что нас будет проверять высшая комиссия в вооруженный Силах – Управление генеральных инспекторов Министерства обороны или, как сокращенно называли эту структуру ГИМО.

Но и это было не всё. В начале лета, непосредственно перед началом проверки полк выходил на плановое боевое дежурство на полевые позиции. Нельзя сказать, что выход в поле как– то облегчил наше участие в проверке. Конечно, в подразделениях, которые дежурили в поле, нельзя было проверить многие предметы боевой подготовки. Но, при этом, на управление полка и тыловые подразделения ложилась большая часть сдаваемых дисциплин.

На совещании у командира дивизии нам представили старших посредников. В полк был назначен полковник Жеребятьев. Невысокого роста офицер с погонами сухопутчика-общевойсковика по пути в полк задал несколько вопросов, касающихся структуры и задач, которые решает полк. Учитывая то, что не на все вопросы я мог ответить в присутствии водителя, беседа не была продолжительной.

На КП полка были собраны все заместители и начальники служб, допущенные в главный зал. Я представил офицеров и предложил порядок заслушивания, который, естественно, был оговорен с ними заранее. Каждый из офицеров, перед началом доклада вывешивал «Рабочую карту». Это несколько удивило полковника. Более всего он был удивлен, когда «Рабочую карту» повесил замполит полка. Доклады были короткие, а на все заданные полковником вопросы следовали конкретные и содержательные ответы.

После заслушивания докладов полковник познакомился с главным залом. Но мое предложение поужинать он отказался. Причин, на мой вопрос «почему» было две: во-первых, он не сможет заплатить за ужин, а во-вторых они питаться будут только в столовой в дивизии. Я понял, что они даже в мелочах не должны себя «компрометировать».

Из всего, что мы, офицеры управления полка, сдавали, я запомнил «огневую подготовку» и «вождение боевых машин». Я не умел, да и не любил стрелять из пистолета. Получить четверку удавалось редко. Но из автомата нам стрелять было не положено. Оружие почистили заранее, поэтому к внешнему виду пистолетов вопросов не было. А вот вопрос полковника: «Где «квоч», – застал меня врасплох. Я сразу ответил, что не знаю, что это такое. Оказалось, что так называется заостренная палочка, которую макают в краску и ставят отметку в пробоинах на мишени. Я сказал, что мы мишени не экономим, а после каждого стреляющего их меняем. Тройку по огневой офицеры управления получили.