Текст книги "Исповедь командира"

Ежедневно в шестнадцать часов проводилась «планерка», на которой докладывали о ходе передачи техники. Однажды принимающий технику офицер доложил, что на одном из агрегатов некомплект документации. Главный инженер, не дослушав до конца, начал «драть» офицера полка. Высказав весь негатив, он, наконец, дал возможность доложить суть дела. Оказалось, что на буссоль нет «этикетки». Опять начал выступать Горбунов: «Как можно так работать с прибором, что даже „этикетка“ отвалилась?» Все оказалось совсем не так. «Этикеткой» назывался документ, заменяющий «паспорт». При этом ни номера, ни других параметров, определяющих принадлежность «этикетки» к конкретному устройству, в «документе» не было. Просто было название прибора и некоторые характеристики.

– Терехов, это твои приборы и твоя документация, – безапелляционно резюмировал Горбунов. И все мои попытки ответить, что это техника службы вооружения, а, значит и задачи решать им, успеха не имели. На следующий день я принес «этикетку» от другой буссоли и сказал, что я могу распечатать аналог и поставить печать, подтверждающую подлинность. Но принимающая сторона, как говорил мой институтский друг, «уперлась рогом» и требовала оригинал. И Горбунов настаивал на том же.

После совещания я доложил Никитину об инциденте и попросил посодействовать. Однако вечером Сергей Валерьевич сказал, что Горбунов требует документ. Я сказал, что у меня много работы и я сегодня останусь в полку. Когда подчиненный говорит, что у него много работы и он поработает «после восемнадцати», многие начальники воспринимают это с радостью.

Я никогда не приветствовал «сверхурочную» работу. Если человек не успевает сделать то, что положено в рабочее время, значит, во-первых, его плохо научили работать, а во-вторых, надо проверить его пригодность в данной должности. Да, бывали случаи, когда без «сверхурочной» работы не обойтись. Но некоторые делали из этого систему, оправдывая это тем, что «рабочий день у нас ненормированный». Но в нашей ситуации Никитин не увидел в моем желании ничего предосудительного.

План созрел, когда Никитин передал отказ Горбунова. Я вспомнил, что на тренажере тоже была буссоль, и я точно видел в сумке злосчастную «этикетку». Я понимал, что это неправильно и незаконно, но, как говорят в Одессе «хотите делать скандал на ровном месте – их есть у меня».

Одним из «секретчиков» у меня был сержант срочной службы. Это был толковый парень. Летом восемьдесят четвертого года он помогал мне делать ремонт в квартире. Я привез его домой, поскольку мое семейство загорало в Одессе. Мы поужинали, и я рассказал ему, что надо будет делать.

Поскольку продукты были на исходе, я оставил ему одежду, рассказал, где находится магазин и написал список, что надо купить. Ходить по городку в форме ему было нельзя, а в гражданке можно было сойти за молодого прапорщика. Вечером я приехал домой. Работа по ремонту продвигалась неплохо, а вот с продуктами была беда. Он купил все, только в таком количестве, что нам этого хватило на один день. Я забыл написать, сколько надо купить, а он решил съэкономить. Пришлось на следующий день ему опять идти в магазин.

Я попросил «секретчика» после отбоя прибыть в штаб. Сигнализация в учебном корпусе не работала. Я взял запасной комплект ключей, аккуратно снял со слепка печать, таким же образом открыл класс, ящик с буссолью и достал злополучную «этикетку». Закрыли и «опечатали» класс и учебный корпус. Наутро я поручил «секретчику» посмотреть, как будут открывать учебный корпус. Приемщики ничего не заметили. «Афера» удалась.

Перед вечерней планеркой я приказал нашему офицеру принести соответствующий «акт». Когда дошла очередь до «этикетки» я отдал «документ» новому «хозяину» и убедился, что подпись в «акте» поставлена. На вопрос Горбунова, с какого агрегата я взял «этикетку», я ответил, что все агрегаты с буссолями уже приняты и опечатаны, а «документ» надо было просто хорошо искать. И если два старших лейтенанта, сдающий и принимающий, не могут разобраться с документами, то, видно, плохо знают технику, а офицеры службы вооружения так проверяют технику, что отсутствие документа не обнаружили.

Я понимал, что таким ответом мог нажить себе в лице Горбунова врага. Но, с другой стороны, показывал, что начальник штаба полка —это первый заместитель командира и начальник, в том числе, и для всех замов командира полка. Никитин тоже присутствовал на этом совещании, но мне вопросов задавать не стал.

***

Полк, после сдачи техники, стал готовиться, а потом и поехал на полигон. Меня оставили для завершения работ по выбору позиций и подготовке документов. В сооружениях силами строителей делали ремонт. На командном пункте начали устанавливать новую аппаратуру. Я вспомнил, как мы, в Раквере, сидели без дела. В Нижнем Тагиле, в полку, где я имел честь быть начальником штаба, бездельничать было некогда. И не было ни одного человека, который мог себе позволить отдыхать в служебное время. К нам приезжали начальники разных уровней, проверяли ход работ, разработку документов, другие вопросы повседневной деятельности. Но все офицеры полка, не поехавшие на полигон, понимали, что надо сделать всё, чтобы полк вовремя заступил на боевое дежурство. А осенью, ещё до прибытия полка с полигона, меня назначили командиром полка. Знал ли я что это будет нелегко? Да. Но отказываться от должности командира полка, от высокого к тебе доверия… Нет, этого бы не понял мой отец, который не дожил до этих дней, этого бы не поняли моя жена и дети. 13 сентября 1985 года я стал командиром полка.

***

До меня полком командовал Чертков Владимир Петрович. Отзывы о нем как офицеров управления дивизии, так и офицеров полка были хорошими: требовательный командир, полк занимает одно из ведущих мест в дивизии. Правда, показные занятия, почему-то в его полку, на моей памяти ни разу не проводились. Черткова назначили заместителем командира нашей дивизии.

Первый раз я приехал в «свой» полк на попутке из полка, где был начальником штаба. Чертков был в кабинете. Поговорили немного, но особого желания рассказывать о подчиненных у него не было. Это меня немного удивило, но он сказал, что «лучше сам все узнаешь».

А ещё он «своей властью» забрал из полка единственный «командирский» УАЗ. «На несколько дней, пока я не разберусь», – сказал он в заключении нашей беседы. Как будто ему прямо в первый день надо было ездить по всей дивизии. Пришлось несколько дней утром ездить на автобусе со всеми офицерами, а вечером два раза гонять автобус: уезжать в восемнадцать часов я не мог, надо было разбираться со многими вопросами.

А через несколько дней случилось событие, которое существенно ухудшило мои, ещё не сложившиеся, отношения с заместителями. Это была пятница. Часов около семнадцати позвонил Чертков и сказал, что сегодня он устраивает «отвальную», все уже готово, время и место встречи доведет мой зам. по тылу. Через несколько минут в кабинет постучался и вошел Востриков. Он доложил, что «по приказу Черткова» недалеко от полка развернута палатка, организован стол, и командир хозвзвода Шеметов к девятнадцати часам все приготовит.

Сейчас, по прошествии лет, я понимаю, что надо было повести себя по-другому. Но в тот момент я согласился. В назначенное время мы подъехали к небольшой поляне на опушке леса, невдалеке от дороги. Место было выбрано так, что с дороги нас не было видно. Скорее всего этим местом пользовались не раз. В палатке было относительно тепло, но шинелей не снимали. Чертков взял бразды правления в свои руки. Говорил тосты сам, говорили и подчиненные. Не знаю почему, но после пары рюмок я почувствовал себя не очень хорошо. Я извинился, сказал, что приболел и поеду домой, а машину пригонит назад один из присутствовавших. Мы сели в машину, приехали в городок, и я пришел домой. «Восторга» от моего внешнего вида супруга не испытывала. Наутро чувствовал себя я не очень хорошо, но в полк поехал. Провел развод на ПХД (парково-хозяйственный день) и пошел в кабинет. К обеду Востриков доложил, что «палатка свернута и все имущество на месте».

На мой вопрос, почему организовали мероприятие без моего приказа он что-то невнятно пробормотал про то, что зам. командира дивизии… а он думал, что все согласованно… он выполнял приказ… и т. д. и т. п.

Увы, в тот момент я не сделал правильного вывода. Надо было позвонить Черткову и сказать, что …Но…

Я знал, что в полку была баня, где часто «парились» офицеры. Но за три года командования полком я не только ни разу не «парился» там, но даже ни разу туда не зашел. Из всего управления, а точнее из числа заместителей, нормальные отношения у меня были с начальником штаба Николаем Ивановичем Быкадоровым и замом по вооружению Николаем Игнатьевичем Марчуком. Особенно эти отношения наладились на этапе подготовки полка к заступлению на боевое дежурство.

Кто-то может сказать, что в полку всегда работает служба тыла. Людей надо кормить, одевать и обувать, обеспечивать теплом, электричеством и водой. Да, это так. И, тем не менее, нормального отношения с «тылом» не было. Только об одном человеке из всех «тыловиков», майоре Микшине Геннадии Михайловиче, у меня остались самые лучшие воспоминания.

Да, некоторые офицеры службы вооружения, своим поведением «не всегда мне нравились». Специально взял эти слова в кавычки. Они не девушки, чтобы нравиться. Но при получении техники и при постановке на дежурство они показали высокий уровень подготовки и не считаясь со временем работали сами, обучали офицеров и всячески способствовали тому, чтобы техника работала безотказно.

За два года работы начальником штаба полка я понял, что это повседневный, сложный и огромный труд. И делать эту работу могут только исключительно грамотные люди, которые постоянно повышают уровень своего мастерства.

Особые отношения у меня были с офицерами командного пункта. Молодые ребята очень удивились, когда я, однажды, показал, что умею не только рассказывать, но и практически работать с картами, обрезать листы, клеить, быстро находить нужные точки, на вскидку достаточно точно определять расстояния. А когда я однажды, только взглянув на карту, сказал, что между двумя позициями будут проблемы со связью, они удивились. Забыли ребята о моем гражданском образовании. Оказалось, что действительно, проблемы была и позицию пришлось менять.

А в 1987 году, перед проверкой ГИМО (Генеральная Инспекция Министерства Обороны) мне за три дня удалось объехать все позиции подразделений полка. И помогал в этой поездке один из оперативных дежурных штаба полка, Андрей Рудольфович Тютиков.

То, что меня назначили именно на этот полк, было, с одной стороны, почетно, а с другой создавало много трудностей. Почетным было то, что полк должен был получить первый комплекс «чистого» «Тополя». Существенное отличие характеристик этого комплекса от того, что было раньше, давало нашей стране огромное преимущество в «ядерном паритете».

Это же создавало и трудности. Закон «единства и борьбы противоположностей» работал. Комплекс «в основном» был готов, но ставить его на дежурство было нельзя. Поэтому полк, снятый с боевого дежурства весной 1985 года ждал, когда промышленность «доведет» всё до нужных кондиций. И вот личный состав полка, не имея вооружения, учебных пособий, тренажеров и всего того, что делало полк не просто «единицей» в структуре РВСН, а боевой частью, несущей боевое дежурство, ждал. Полгода до меня, и полтора года со мной.

Что по этому поводу думало руководство РВСН мне, естественно, не известно. Понятно, что иметь полк, готовый в любой момент принять вооружение и заступить на дежурство было лучше, чем набирать людей «по тревоге». Да и люди, которые да этого уже дежурили вместе, знают друг друга, быстрее смогут освоить новую технику.

Нет, я ни в коем случае не хочу и не могу никого упрекать. Последнее дело для офицера обсуждать действия старшего начальника. Ты, командир полка, не можешь знать всех задач, стоящих даже перед командиром дивизии, что уж говорить про руководство РВСН, а, тем долее, про руководство страны. И уж тем более, ты не можешь знать и всех возможностей, которыми страна располагает.

Чего бы хотелось? Опять я оцениваю это с уровня командира полка. В полку не было здания учебного корпуса. Не был построен командный пункт. Да и строительство сооружений на боевой позиции шло медленно. А может быть, надо было подключить к строительству личный состав полка?

Да, ни солдаты, ни офицеры не обладали строительными профессиями. Но ни эти ли солдаты и офицеры самостоятельно ремонтировали казармы, старые учебные корпуса, боксы в парке, изготавливали наглядные пособия, начиная от самых простых стендов и заканчивая достаточно сложными тренажерами. Но, к сожалению, мы были, мягко говоря, только наблюдателями. Даже к контролю промежуточных операций в ходе ремонта или строительства нас не допускали.

Ещё будучи начальником штаба полка, я пытался контролировать ход работ по переустройству сооружений на технической позиции. Летом, когда основная часть личного состава была на полигоне, в полк приехал начальник штаба армии генерал-лейтенант Чичеватов. Я в то время исполнял обязанности командира полка на БСП. Чичеватов обошел несколько сооружений на боевой позиции, даже залез вместе со мной на крышу одного здания. Там он долго возмущался, почему к антенне подсоединены ржавые кривые куски стальной, пятимиллиметровой проволоки. Помогли мои институтские знания. Я объяснил назначение этих «кусков» и убедил Чичеватова, что их форма и, тем более ржавчина, роли не играют.

А вот «беседа» Чичеватова с подполковником, руководителем строителей, была весьма эмоциональной. Никакого видимого сдвига в ремонте сооружений я не обнаружил, о чем и доложил начальнику штаба армии. Более того, на месте не оказалось электрических обогревателей. Руководитель строителей не смог ответить ни на один вопрос. У него не было графика работ, и объяснить, зачем он приехал без документов, не зная задач и хода их решения, подполковник не смог. Так было и у меня в полку. Несколько раз я пытался выяснить, где строители и что они делают, но внятного ответа не получал.

В декабре 1985 года, дивизию принял новый командир полковник Басамыкин Николай Иванович. Первый раз мы увидели его за несколько недель до назначения. На командно-штабные учения, для проведения которых оборудовали зал в доме офицеров, приехали генералы и офицеры армии. Среди них был среднего роста, среднего телосложения полковник, который ничего не говорил, не выступал, а только ходил, приглядывался, присматривался, прислушивался. Сразу прошел слух, что это новый командир дивизии.

И вот, однажды, нас вызвали в штаб дивизии и представили нового командира – того самого полковника. Через несколько дней Басамыкин побывал и у меня в полку. Прошел по сооружениям, по казармам, был в столовых. Но никакого впечатления от его «визита» у меня не осталось. Говорил общие фразы, не ругал, не хвалил. Такое-же впечатление вызвал его визит и у командира соседнего полка Вани Савченко. Его назначили на несколько недель позже меня. У через несколько дней я позвонил ему «по прямому проводу». У нас была резервная линия открытой связи, не через узел связи дивизии. Это позволяло оперативно обмениваться информацией так, что никто «с верху» не мог «подслушать».

А, примерно, через пару месяцев, началось совершенно непонятное. Каждое воскресенье, часов в шестнадцать, командир дивизии собирал всех командиров полков и частей на совещание. При этом он контролировал, откуда мы поедем. В первый раз я и ещё несколько командиров пришли в штаб прямо из дома. Этим мы вызвали его крайнее неудовольствие. Оказывается, он поставил задачу на пост ВАИ контролировать, какие машины и когда проезжают мимо поста.

В следующий выходной я поехал в полк за час с небольшим до совещания. Принял доклад от дежурного по полку, прошел по территории, зашел в парк, столовую, переговорил с «ответственным» и поехал на совещание. И опять «втык», мол «имитирую бурную деятельность: съездил на полчаса в полк и доволен». Я был, к счастью, не один. Пришлось в следующее воскресенье ехать в полк с утра. Нет, конечно, у командира в полку всегда есть что делать. Но это, когда полк дежурит. А к концу декабря 1985 года в дивизии дежурили только два полка.

Надо сказать, что «когда руководство не знает, что делать, подчиненным, от такого руководства толку мало». Нет, конечно, командир полка самостоятельная и важнейшая единица в структуре дивизии. Но когда полк не дежурит, понимания, что нас ждет впереди, без информации от командира дивизии, нет. Конечно, скажут некоторые, есть план боевой подготовки. Выполняй и всё тут. Но реально, в то время, когда полк не дежурил, нормальной боевой подготовки не было. И причин тому много.

Ранее уже было сказано, что не было ни учебных пособий по новому вооружению, ни тренажеров. Да и классов, где можно было нормально заниматься, тоже не было. А все «увещевания» про то, что есть «тактическая, огневая, инженерная, ЗОМП, медицинская, строевая, наконец» упираются в одно «НО». И это «НО» как говорили в известном фильме, «превысит сто тысяч остальных улик». Что же это за «НО»?

Во-первых, для всех этих занятий, кроме строевой и огневой, тоже нужны КЛАССЫ. Да и окопы можно рыть и зимой (особенно в нижнем Тагиле, когда после минус тридцати минус пять уже кажется «жарой»).

Во-вторых, реальные стрельбы до Нового 1986 года не проводились ни разу, а потом стали готовиться к полигону. Помню, что стрельбы проводились в 1987 году летом.

И, наконец, в-третьих. А что же мы вообще делали? Сейчас, по прошествии стольких лет я не помню. Нет, не из-за склероза. Ведь я прекрасно помню, что я делал, будучи командиром дивизиона, начальником штаба полка. И помню, что с момента снятия полка, где я был НШ, и до того, как я принял полк. Там были яркие, запоминающиеся события. И хорошо помню полигон, и после полигона, постановку, дежурство, проверки, до самого момента сдачи полка новому командиру. А 1985 год и 1986 до полигона – почти полный провал. Нет, кое-что помню.

Помню, как в полк уже в должности командующего армией, осенью 1985 года приехал генерал-лейтенант Чичеватов. Он прошел по нескольким казармам, потом зашел в общежитие. Начальник общежития Клименко Генриета Александровна представилась. Командующий пошел по комнатам. В одной или двух комнатах шел ремонт. Два солдата под руководством Клименко готовили комнату к оклейке обоями.

– Почему в одной комнате одеяла на койках разные. Почему стулья не одинаковые, зачем в комнатах пепельницы? -эти вопросы задавал командующий, но ответы на них его не интересовали. Все попытки женщины сказать что-то он обрывал. Она чуть не плакала, но его это, по-моему, нисколько не смущало.

После посещения общежития он остановился у входа и задал мне вопрос: «Товарищ Терехов, сколько вам лет?» Только находясь в неадекватном состоянии после такого поведения мужчины по отношению к женщине, можно было ответить так, как это сделал я. «Я пятидесятого года рождения, товарищ командующий», -сказал я. Назвав его по должности, я немного сгладил гнев. Дальше последовали фразы о том, что я как был гражданским, так, не смотря на академию, и остался, что отвечать надо на вопрос, а не болтать что попало. И не заставлять командующего заниматься арифметикой.

– И вообще, товарищ Терехов, по-моему, вам надо написать рапорт, -заключил генерал.

– Какой рапорт, товарищ командующий, -удивленно спросил я.

– Рапорт о снятии вас с должности, -без тени на лице ответил генерал.

Я сразу понял, что это моральное давление. Показать свою значимость и унизить собеседника, показать, что тот – маленький человек, рядом с ним, большим. Я потом много раз обдумывал этот момент. Мне неоднократно приходилось разговаривать с генералами, в полк приезжал Главнокомандующий РВСН, я встречался со всеми Главкомами у могилы неизвестного солдата, я неоднократно докладывал начальнику академии и его заместителям. Но никогда и никто из них не позволял себе унизить меня. Я тут…

– Нет, товарищ командующий. Писать рапорт я не буду. За те несколько месяцев, что я командую полком, у меня нет ни одного взыскания. Да и до этого, в должности начальника штаба полка меня не наказывали. Если вы считаете, что я не справляюсь с должностью, это необоснованно. Писать рапорт я не буду, -повторил я.

Удовлетворенный своим превосходством, командующий пошел в сторону столовой. Как раз было время обеда и я предложил не просто посмотреть столовую, а пообедать.

В столовой командующий разделся, помыл руки и зашел в зал. Я шел чуть впереди и «показывал» дорогу. Зайдя в зал, я громко, как обычно, поздоровался и пожелал приятного аппетита. Генерал молча прошел к столу и, не спрашивая, занял место во главе, там, где обычно сидел я. Попробовал закуску, пару раз зацепил вилкой квашеную капусту. Наученный Крыжко, я никогда не накрывал стол для гостей чем-то сверхъестественным. Готовили у меня в столовой хорошо.

Официантка, увидев, что генерал отодвинул закуску, принесла «дымящееся» первое. Пообедать мне в тот день не удалось Командующий, «между ложками первого», задавал вопросы. Отвечать с «набитым ртом», чтобы из него летели крошки, меня не учили. Я держал ложку в руке, что-то шевелил ей в тарелке и отвечал на вопросы. Генерал съел первое. Я тоже отодвинул полную тарелку. Принесли второе. Картина продолжилась. Хорошо, удалось выпить полстакана компота. Молча оделись, вышли из столовой. «Волга» командира дивизии стояла на перекрестке, метрах в двадцати от столовой. Водитель не первый раз был у меня в полку и знал, где надо ждать командира дивизии. Командующий подошел к машине, вполголоса сказал «до свидания», руки не подал, сел в машину и уехал.

Заместители ждали возле входа в столовую. Я подошел, закурил. Командующий не курил, и, естественно, мне такой возможности не дал. В двух словах рассказал про поход в казарму, где не было высказано особых претензий, о том, как командующий довел до слез начальника общежития.

Через день, когда визит генерала по частям дивизии закончился, в клубе состоялось подведение итогов. Конкретики было мало. Когда «проверяющий» ходит с «блокнотом» или за ним кто-то записывает, тогда и подведение получается конкретным и толковым. А тут только общие фразы. Виноваты во всем все сразу. А это значит НИКТО.

Увы. Не для всех посещение Чичеватова закончилось «без последствий». Командир одного из полков воспринял слова командующего о рапорте «как приговор». Его перевели преподавателем одного из наших училищ. Нет, он не сожалел. Такого морального состояния, которое было у меня после отъезда командующего, такого унижения от начальника мне не приходилось до этого испытывать никогда. Оказалось, что это не последний раз.

Ни слова не было сказано о том, когда предстоит поездка на полигон и получение техники. И даже о том, как организовать обучение новой технике, пусть не всей, той, что уже была подготовлена. Зато столько негатива было вылито за плохую подготовку к зиме. При этом главное, что не было готово – это «внешний вид зданий». А недостатки по внешнему виду заключались в том, что не соответствовал требованиям цвет зданий. «Лимонный цвет» – это было как бред сумасшедшего. Сейчас уже и не вспомню кто, но один из командиров показал офицерам соответствующей службы дивизии несколько листов, раскрашенных в разные оттенки «лимонного» с вопросом: «Какой». Ответ был: лучше спросите у командующего.

Вот так и текло время. С понедельника до пятницы, вроде бы, что-то делали, только вот вспомнить не могу, что. В субботу ПХД, в воскресенье приезд в полк, бесплодное хождение по территории, сидение в кабинете, вроде как «изучение документов», которые закрыты в секретной части, потом совещание у командира дивизии, три часа выслушивание общих слов ни о чем. И снова в понедельник приезд к подъему, доклад о состоянии дел и отсутствии грубых нарушений воинской дисциплины, развод, постановка задач… И НИЧЕГО, что могло-бы запомниться!!!

Только сейчас вспомнил старую детскую сказку о потерянном времени и подумал: семь месяцев своей жизни, о которых я НИЧЕГО не помню и которых, увы, НИКОГДА не вернуть.

А ещё 1 декабря было начало нового учебного года, а первого июня начало второго полугодия. Увольнение солдат, которые не поняли, что это было и в чем глубокий смысл такой службы. Мы, офицеры, и то не могли этого понять. А что вспомнят те мальчишки, которые пришли весной 1985 о первом году своей службы? Зачем он прошел и что сказать про это своим родителям, друзьям, девушкам… Что сказать о нас, офицерах, которые не смогли их занять тем, что называется «защита Отечества». Год жизни пропал…

***

И вот весной восемьдесят шестого года что-то «забрезжило»…пошли слухи о том, что скоро… может быть… поедем на полигон. Потом слухи материализовались в приказ. Вот тут началась нормальная военная работа… Подготовка людей, подготовка техники, разработка документов…

А в июне в полк пришла, без защиты дипломов, целая сотня лейтенантов. Их выпустили из училищ специально для моего полка. Такого количества молодежи я не видел никогда. Надо сказать, что их подготовка, во время первого знакомства, вызвала у меня некоторое удивление. После того, как я слышал положенные слова доклада, что лейтенант такой-то для прохождения… и.т.д. я задавал простой, на мой взгляд вопрос «электрик или механик?», получал ответ, который меня несколько удивлял: «инженер-системотехник».

Инженер-системотехник – специалист, который занимается проектированием и развитием систем. Основной профессиональной задачей такого специалиста является построение и техническая поддержка компьютеризированных управленческих информационных сетей и адаптация их в решение конкретных производственных и управленческих задач.

Эту вставку я, естественно, нашел уже сейчас, в 2022 году. А тогда с «высоты своих двух высших образований» понимал это немного по-другому, представляя ракетный полк, как сложную военно-техническую систему. Но, с другой стороны, мне было не совсем понятно, как могли лейтенантов готовить к пониманию в виде «сложной военно-технической системы» ракетного полка. Помогли сами офицеры. Когда заходил разговор о том, как они понимают в виде системы «ракетный полк», они отвечали весьма запутанно. Было понятно, что это не их уровень.

А вот когда заходил разговор о структуре системы управления в звене «пусковая установка – командный пункт дивизиона – полка», здесь разговор шел о вполне понятных для них вещах. И они с удовольствием рассказывали мне о том, чего я тогда практически не знал: о БЦВМ, организации работы этой системы, программировании и многих вещах, о которых у меня было весьма смутное представление. А когда я рассказывал им, как будучи оператором, проводил проверки и подготовку системы управления ракеты 8К63, они, дабы меня не обидеть, слушали внимательно. Я, правда, и сам понимал, что это был, как говорил Ришат Ахметович Абаев «каменный век, и то, до нашей эры».

Хотя, среди новых офицеров были и те, кого я называл «механиками» – специалисты по пусковым установкам в смысле подъемного оборудования, и «электриками» -в смысле систем обеспечения энергией.

Офицеры полка уже ездили на полигон в 1985 году. Но тогда не то, что технику получали, даже обучение было «на пальцах», только по почти самодельным описаниям офицеров учебного центра и рисункам «от руки».

Надо сказать, что и вторая поездка полка (а со мной – первая) летом 1986 года была только для обучения. Мы ехали эшелоном, с техникой, везли бензовозы, бортовые машины, автобусы. Поселили нас в казарме. Офицеры и прапорщики на первом этаже, сержанты и солдаты на втором. Практически сразу стало ясно, что до получения техники дело может не дойти и в этот раз. Правда, с обучением дело было немного лучше. Часть занятий проводили сотрудники предприятий промышленности. Подготовка у них была на порядок выше, чем у преподавателей учебного центра. Они могла ответить на любой вопрос. И многие офицеры, особенно только что прибывшая молодежь, почерпнули на этих занятиях знания, которые потом позже нам очень помогали. Это были, как раз, те, кто представлялся «инженер-системотехник».

Увы, для меня эти занятия были не очень полезны. Причиной этого было то, что частенько приходилось с занятий уходить. Для начальника учебного центра не важно было, что я на занятиях. Он вызывал тогда, когда ему было удобно.

Надо сказать, что условия содержания были весьма жесткие. Нас из центра не выпускали. Все мои попытки обосновать необходимость выхода в городок останавливались словами, что «водки там все равно вам никто не продаст, а все остальное есть у нас в магазине». А такая аргументация, как «друзья, с которыми учился в училище» отвергалась, опять же, по причине «напьются». Надо полагать, что принцип «у кого что болит…» в полной мере относился к начальнику учебного центра. Пару раз, после того, как мы возвращались с какой-то площадки, мы заезжали в городок, даже, то-моему, заходили в какой-то магазин, может быть, не один. А все остальное время сидели, практически безвылазно, на территории учебного центра.

Однажды нам несказанно повезло. Мы ехали куда-то на дальнюю площадку, когда на контрольно-пропускном пункте, чуть ли не посреди степи, нас остановили и сказали, что проезд закрыт на полчаса. Все попытки сказать, что у нас есть определенное время прибытия на площадку, никак не действовал. И вдруг в нескольких километрах от нас раздался очень громкий звук, потом появился дым и над ним, медленно поднималась в небо огромная ракета, похожая на те, которые выводят в космос космонавтов. Мы сразу выскочили из автобуса и смотрели в голубое небо, пока ракета не скрылась. Многие их нас, в том числе и я, видели старт ракеты «живьем» впервые. Это было настоящее чудо. Да, сейчас на огромных телеэкранах все можно разглядеть подробнее, чем видели мы. Но тот ясный, солнечный, безоблачный день с голубым небом и уходящей вверх огромной ракетой забыть нельзя.

Недели через три после прибытия на полигон я разговорился с одним из офицеров о том, что делают офицеры летом. Оказалось, он заядлый рыбак, грибник и «ягодник». Но, до грибов было ещё далеко, собирать ягоды «не мужское дело», а вот про рыбалку мы с ним сразу разговорились. А тут ещё подошел начальник автослужбы полка Владимир Васильевич Мищенко. Профессионалы сразу нашли общий язык. Оказалось, у Мищенко были и удочки и всё, что надо для рыбалки. Да и для проезда на речку, о которой говорили, не надо было никаких пропусков.