Текст книги "О носах и замка́х"

Глава 4. В апартаментах «Доббль»

Джаспер широко зевнул.

Доктор Доу тоже почти зевнул, но в последний миг с трудом сдержал себя – хоть ему и отчаянно хотелось последовать примеру племянника, это могло повредить его репутации: кто-то на Чемоданной площади мог заметить его неподобающее зевание.

– Я там почти заснул! – пожаловался Джаспер, кивнув на тяжелую дверь темного дерева, которая только что за ними закрылась.

– Понимаю, – сказал доктор. – Это одно из самых сонных мест в Тремпл-Толл. Пойдем. Нужно только отойти подальше, и сонливость пройдет.

Бросив раздраженный взгляд на угрюмую вывеску «Паровозное ведомство. Пути. Сообщения (билетами не занимаемся)», доктор Доу поправил пальто и быстрым шагом направился вдоль грязно-серого здания с кажущимися бесконечными рядами пыльных окон. Племянник на прощание показал дверям Паровозного ведомства язык и поспешил за дядюшкой.

Стоило им свернуть на Твидовую улицу, как Джаспер тут же снова почувствовал себя таким же бодрым и жизнерадостным, каким был до посещения сонного ведомства.

Мимо прогрохотал трамвай, забитый, словно новый спичечный коробок. Прохожие, нервные и суетливые (в окрестностях вокзала они всегда такие), спешили по своим делам. Но сильнее прочих торопился толстый констебль на темно-синем самокате, несущийся вниз по Твидовой в сторону Чемоданной площади. Он неистово гудел в клаксон и грубо прибавлял от себя:

– Дорогу! Полиция едет! Дорогу, сонные улитки!

Полицейский едва не сбил какую-то старушку, но даже не заметил этого. Как не заметил он и доктора Доу с его племянником.

– Интересно, куда это он так торопится? – Джаспер задумчиво уставился вслед шумному констеблю.

– Надеюсь, на поезд, чтобы навсегда покинуть Габен, – холодно произнес Натаниэль Доу. К мистеру Бэнксу он относился с крайним презрением, считал его глупым, невежественным и утомительным человеком. Они с напарником, мистером Хоппером, доктор был убежден, являлись худшими представителями Дома-с-синей-крышей.

– Это вряд ли, – усмехнулся Джаспер. – Может, он спешит по какому-то срочному полицейскому делу?

– Вероятнее всего, он спешит на обед. Мы почти пришли.

Доктор и его племянник свернули за угол у табачной лавки «Раухен», рядом с которой стоял сигарный столб с десятками крошечных раструбов; из них в воздух вырывался разноцветный дым, демонстрируя различные сорта табака: от самого дешевого – «Гордость Гротода» – и до «Лунгенброт» – сотня фунтов за дюжину папиреток.

Улица Большая Колесная, на которую вышли доктор и его племянник, на деле была довольно узкой и тесной – на ней могли разминуться лишь два экипажа, и то если потеснятся. Верхние этажи домов подступали почти вплотную друг к другу и нависали над мостовой, отчего внизу стояла полутьма. Здесь было довольно тихо, и доносившийся с Чемоданной площади гул напоминал вялое ворчание.

В глубине квартала от привокзальной суеты пряталось кафе «Кретчлинс»: два больших круглых окна и дверь с колокольчиком между ними. О данном заведении знали в основном лишь те, кто обитал поблизости, приезжие сюда не захаживали, поэтому и цены здесь были… удобоваримые. Маленьким кафе заведовало довольно милое семейство: миссис Элмерс принимала и разносила заказы, а ее супруг, мистер Элмерс, готовил омлеты и жаркое.

Доктора Доу обычно раздражали милые люди, поскольку в их пряничной сиропности часто ощущалось что-то потаенно-угрожающее, но Элмерсы были «терпимо» милыми и слегка грустными. Натаниэль Доу, в присущей ему манере строить догадки, предполагал, что это как-то связано с тем, что их лишь двое.

Зайдя в «Кретчлинс», доктор и его племянник кивнули поздоровавшейся с ними хозяйке, румяной женщине средних лет в кремовом переднике, после чего повесили свои пальто на вешалку.

Доктор бросил любопытный взгляд на газетный шкаф в простенке. Там в отделениях-сотах лежали свежие выпуски едва ли не всех периодических изданий, которые печатали в Габене. Ему мучительно захотелось взять свежую «Сплетню», но он понимал, что Джаспер ему этого не простит.

Кафе пустовало, и лишь у дальней стены неподвижно сидел немолодой человек с черной бородой. Он пил кофе и читал газету из Старого центра «Мизантрополис». Новые посетители его не интересовали, что вполне устраивало и самого доктора.

Они сели за столик у окна.

– Мэм, – сказал Натаниэль Доу, когда к ним подошла хозяйка. – Я ожидаю письмо – прошу вас, передайте мне его, как только оно прибудет.

Миссис Элмерс кивнула.

– Конечно, сэр. Чего изволите?

– Мне, пожалуйста, омлет с беконом, два средне обжаренных тоста с маслом и кофе «Велюрр», без сахара и побольше корицы.

– О, пропустили завтрак? – улыбнулась миссис Элмерс. – Но ведь позавтракать никогда не поздно, верно?!

Доктор Доу промолчал – его экономка с этим бы поспорила.

Миссис Элмерс все записала в блокнотик и повернулась к мальчику:

– А что будете вы, юный джентльмен?

– А у вас есть «Твитти»? – спросил Джаспер.

– К сожалению, нет, – ответила хозяйка. – Но мистер Элмерс только что испек чудесные заварные пирожные.

– Сгодится, – с грустью вздохнул Джаспер. Судя по его трагичному виду, он вынужденно смирился с жестокими обстоятельствами, как будто попал на необитаемый остров и принял решение в пользу пирожных, только чтобы избежать голодной смерти.

– Жаль, у вас нет сиреневого чая, – сказал доктор, глянув на племянника.

– Зато у нас есть чудесный кленовый чай, который как нельзя лучше подходит к заварным пирожным мистера Элмерса.

Джаспер кивнул, а доктор Доу добавил, пока хозяйка не ушла:

– Помимо пирожных, еще одну порцию омлета и еще два поджаренных тоста для моего племянника. – Джаспер нахмурился, но дядюшка поспешно добавил: – Это ради миссис Трикк – ты должен их осилить.

Экономка действительно очень огорчалась, когда мальчик плохо ел, а этот омлет для нее должен был стать, образно говоря, куском сырого мяса, брошенным в пасть голодному цирковому льву.

Хозяйка отправилась выполнять заказ, и Джаспер нетерпеливо проговорил, глядя ей вслед:

– Ты сказал, что все мне расскажешь, как только мы окажемся в «Кретчлинс». Надеюсь, ты не станешь ждать, пока мы все не съедим?

– Разумеется, нет.

– А зачем мы ходили в Паровозное ведомство? Там та-а-ак уныло! За те полчаса, что мы пробыли в этом угрюмом месте, я совсем состарился и стал как ты.

Доктор Доу не считал себя таким уж старым, но спорить у него желания не было, к тому же, в общем-то, Джаспер сказал все верно: процесс ожидания (как, собственно, и сам процесс жизни) и есть старение. Согласен он был и с тем, что сильнее всего процесс старения можно ощутить, когда попадаешь в тягучую рутину бюрократии. Механизм вроде как работает, но зубчатые колеса давно не смазывали, и они вращаются еле-еле, со скрипом. Таких шестеренок (меланхоличных клерков) в Паровозном ведомстве множество. Там все происходит настолько медленно, что появляющийся зевок почти невозможно подавить, и он постепенно превращается в глубокий тяжелый вздох. Ускорить процесс неспособно даже предписание от господина комиссара Тремпл-Толл о всяческом содействии. Содействие оказывается, но никто ведь не говорил о спешке в этом самом содействии.

Минуте на двадцать восьмой ожидания, когда оформленный по всем правилам запрос, лежащий прямо перед носом клерка-пересыльщика, до сих пор не отправился в архивную секцию ведомства, терпение лопнуло даже у такого хладнокровного человека, как Натаниэль Френсис Доу. Он потребовал, чтобы ответ прислали по адресу «Большая Колесная, 24. “Кретчлинс”», развернулся, сказал: «Пойдем, Джаспер», и они покинули ведомство, отвечающее за сообщения, но при этом являющееся едва ли не самой неторопливой службой в городе.

– Паровозное ведомство, – сказал доктор Доу, – это ключ к местонахождению мистера Фиша.

– Ключ? – поразился Джаспер.

– Тем утром, когда ты приехал от бабушки на поезде «Дурбурд», я видел человека на вокзале, приезжего. Я совсем о нем забыл из-за всего, что произошло дальше, но кое-какие детали дела, которым мы сейчас занялись… они мне напомнили о нем. Полосатое пальто, длинный нос, ящик, описанный мистером Бо. Джентльмен с вокзала – теперь я знаю, что это был мистер Фиш, – ссорился с человеком из Паровозного ведомства: кто-то украл один из его ящиков.

– Ты видел Фиша! – восторженно прошептал Джаспер.

– Признаюсь, я тогда не особо обратил на него внимание, – сказал Натаниэль Доу. – Кто мог знать, что вскоре мы будем разыскивать этого человека.

– Так мы все же возьмемся за это дело? Пойдем по следу кукол и Фиша, чтобы выяснить, что он задумал, и помешаем его планам?

Доктор Доу промолчал. К их столику подошла миссис Элмерс с подносом – в отличие от различных ведомств и департаментов, в «Кретчлинс», на радость посетителям, стряпали довольно быстро.

Омлет и тосты выглядели великолепно, и как бы Джаспер ни хотел сразу перейти к десерту, он просто не мог проигнорировать их изумительный аромат.

Расставив тарелки и разложив приборы, хозяйка удалилась.

Джаспер схватил было вилку, но дядюшка отчеканил: «Салфетка», и ему пришлось повязать салфетку, после чего он поспешно взялся за приборы. Сам же Натаниэль Доу принялся за еду неторопливо, каждым своим движением сообщая окружающим, что это он делает одолжение еде, позволяя ей перебираться с тарелки в такого прекрасного него.

Доктор Доу вернулся к разговору – к зависти племянника, дядюшка умудрялся и есть, и последовательно выкладывать сведения, при этом каким-то странным образом он не говорил с набитым ртом.

– Итак, мы знаем, что некий мистер Фиш предположительно из Льотомна привез в Габен на поезде несколько ящиков, в которых находились куклы. Один ящик был украден. Вероятно, именно об этом говорил гремлин мистеру Фишу на Железном рынке.

– Угу! – подтвердил Джаспер, пытаясь прожевать омлет, – дядюшкиного умения у него не было. – Фото пофо не по фану!

– Да, они не ожидали, что поблизости окажется мистер Стиппли, который страдает клептоманией, то есть болезненной тягой к совершению краж.

– А потом ящик достался мистеру Бо, – добавил Джаспер, наконец прожевав.

– Именно. И он распродал кукол – откуда ему было знать, что внутри каждой – гремлин. Впоследствии одного обнаружила мадам Леру, один выбрался в Странных Окнах, еще двое разбросаны по Тремпл-Толл и один – в Фли.

– А тот гремлин на Железном рынке?

– Вероятно, он прибыл в одном из ящиков, который не был украден.

– Я не понимаю, – начал Джаспер, – зачем кому-то привозить сюда гремлинов, спрятанных в куклах?

– Потому что привозить в открытую их запрещено, ты ведь знаешь.

– Нет же! Зачем они вообще здесь понадобились? Зачем их везти, если в Габене есть свои гремлины?

– Полагаю, что-то гремлинов из Льотомна все же отличает от здешних. И не только говорливость. К тому же это не просто какие-то грызливые носатые гремлины. Они сообщники мистера Фиша.

– Жаль, мы не знаем, что Фиш и его гремлины задумали.

Доктор Доу ничего не сказал и взялся за последний тост.

– Мы ведь не знаем, так? – спросил Джаспер. – Дядюшка?

Доктор не торопился отвечать, и племянник раздраженно напомнил ему:

– Ты же говорил, что все расскажешь. Это как-то связано с тем, что мы узнали в шестереночной лавке? Балерина?

Доктор Доу кивнул.

– Речь шла не о танцовщице в пуантах, – сказал он. – Ты помнишь мистера Бэггза?

– Твоего пациента?

Окровавленный человек, явившийся как-то ночью пару лет назад домой к доктору Доу, был одним из тех, кто и состряпал ему недобрую славу.

– Гм. Да, пациента. Мистер Бэггз… как бы помягче выразиться, – доктор на мгновение задумался, – что ж, помягче никак не выразишься – он был грабителем. С несколькими сообщниками он успешно ограбил почтовый дирижабль, но, к огорчению мистера Бэггза, подельники решили поделить добычу без его участия.

– Но при чем здесь мистер Бэггз? – удивился Джаспер. – Он ведь в тюрьме Хайд, так?

– Так. Но именно от него я узнал про балерину, – сказал доктор Доу. – Балерина – это инструмент. Инструмент для вскрытия замков в сейфах и несгораемых шкафах. Что-то наподобие сверла и ворота. Отмычка.

– Отмычка? Но при чем здесь какая-то отмычка?

Доктор Доу многозначительно поглядел на племянника, предоставляя ему возможность догадаться самому.

– Фиш назвал гремлина своей любимой балериной, – сказал Джаспер. – Он имел в виду, что гремлин – его любимый инструмент для вскрытия замков?

Натаниэль Доу по-прежнему выжидающе молчал. Племянник продолжал:

– Значит, они готовили… ох, мои подтяжечки… – мальчик перешел на шепот: – Они готовили ограбление.

Доктор снова ничего не сказал.

– Но кого они хотели ограбить? Или что? Или… ой! Это… не может быть… ты думаешь… – У Джаспера не хватило слов, и эмоции захлестнули его. Казалось, он сейчас запрыгнет на стул с ногами, после чего галопом понесется на нем по «Кретчлинс».

– Ты все понял, Джаспер, – кивнул доктор Доу. – Рад, что мне не пришлось объяснять.

– Я не могу поверить! – все тем же шепотом сказал племянник. – Фиш… это он ограбил банк Ригсбергов!

Доктор Доу поднял палец, призывая племянника к молчанию. Подошла миссис Элмерс.

– Письмо, которое вы ожидали, прибыло, сэр, – сказала она и передала доктору конверт.

– Благодарю.

Натаниэль Доу вытащил из конверта бумагу со множеством печатей, окинул ее быстрым взглядом, а затем посмотрел на по-прежнему пребывающего в замешательстве Джаспера и удовлетворенно кивнул:

– Мы знаем, как найти мистера Фиша.

Площадь Неми-Дре всегда была шумной, но сейчас к грохоту уличных механизмов добавился протяжный рокот двигателей. Мрачная тень наползла на окно, и внезапно будто бы наступили сумерки – это в небо над городом поднимался старенький дирижабль «Воблиш».

В комнатушке все дрожало и сотрясалось. Грязные шторы на окнах подрагивали. На столе плясала табакерка, подпрыгивали чернильницы и фотографический аппарат, дребезжали футляры с фотостеклами, а обтянутый газетной тканью зонтик и папки с бумагами ползли к краю.

Такое во время взлетов и посадок «Воблиша» творилось здесь регулярно. Впрочем, местечко было беспокойным и без дирижаблей, трескучих трамваев и пыхтящих экипажей: на лестнице постоянно хлопали двери, кто-то носился по ступеням вверх и вниз, за стеной гудели линотипы и ротационные машины – новый тираж «Сплетни» готовился к выпуску.

Квартирка представляла собой одну-единственную комнату, часть которой нависала над подъездом застекленным эркером. У окна стоял уже упомянутый стол, слева от входа за шторкой пряталась кровать, справа громоздились шкафы, заставленные пухлыми картонными папками.

Пахло в квартирке, которая по совместительству была конторой некоего джентльмена, премерзко: керосином, застарелым потом, дешевым пойлом да редкостной гадостности табаком. Впрочем, хозяина подобное нисколько не смущало – еще бы, ведь все это были его запахи, витающие в сугубо его излюбленном бардаке.

Мистер Граймль, мужчина лет сорока – сорока пяти, выглядел намного старше своего возраста из-за состояния крайнего опьянения и особой неухоженности. Его вислые щеки были покрыты щетиной, а под глазами залегли тяжелые мешки.

Вальяжно развалившись на стуле и закинув ноги на стол, мистер Граймль всем своим видом выражал скуку.

– Я до сих пор не понимаю, что именно вас ко мне привело, господа, – сказал он, с легкой усмешкой глядя на стоящих у его стола констеблей, которые с каждой секундой своего пребывания в этом непритязательном месте хмурились все сильнее.

– Нам сообщили, мистер Граймль, – ответил толстый констебль с глазами навыкате, – что вы являетесь соучастником преступления.

– О! Неужто! И кто же вам это сообщил?

– Вас это интересует больше всего? – удивился толстый констебль.

– Да! А вовсе не то, какое преступление имело место? – добавил его напарник, высокий широкоплечий громила, прямоугольный, как дверной проем.

Мистер Граймль мог позволить себе не бояться этих констеблей и откровенно потешался над ними. За годы он наработал множество связей в самых разных местах, и Дом-с-синей-крышей исключением не был. Этот человек знал, что, попади он в какое-нибудь затруднительное положение, парочка сержантов (а быть может, и кое-кто постарше рангом) вступится за него. И поэтому, когда к нему заявились эти двое, он встретил их кривой улыбкой и даже отхлебнул из бутылки в их честь.

– Вы пришли не по адресу. – Мистер Граймль усмехнулся еще шире: он много чего слышал о вокзальных констеблях и не особо воспринимал их всерьез. – И к слову, вы не должны сейчас ловить карманников на какой-нибудь платформе «Дурачинс»?

– Такой платформы нет, – ответил Хоппер, не уловив оскорбления. – Может, вы имели в виду «Дурчинс»? Если да, то…

Бэнкс прервал напарника – он прекрасно все понял. Его невероятно злило, что этот человек смеет тянуть с ними время. Как будто им делать больше нечего, кроме как торчать здесь, в этой прокуренной, пропахшей неуважением к полиции комнатушке со ржавой табличкой «Герхарт Граймль. Частный сыщик» на двери.

– Неподалеку отсюда была совершена кража, – заявил толстый констебль. – И свидетель утверждает, что вы причастны.

– Ну надо же, – беззаботно хмыкнул мистер Граймль. – Оказывается, в Габене можно доверять свидетелям. Кажется, я на днях читал в «Сплетне», в рубрике метеорологических прогнозов, что ожидается наплыв из врак.

– Вы не шутите, не шутите с нами.

– Да, потому что нам совсем не смешно.

Мистер Граймль сделал глоток из бутылки и, вытерев рот рукавом рубахи, сказал:

– Да я уж заметил. И каким же боком я, спрашивается, причастен к краже, о которой вы толкуете?

– Поговорим без обиняков, – процедил констебль Бэнкс. – Где кукла, мистер Граймль?

– Что? Какая еще кукла?

– Вы прекрасно знаете какая. Ваш этот мелкий пройдоха влез в квартиру почтенной дамы и стащил куклу из ее коллекции. Где она?

– Мой… пройдоха? – Частный сыщик удивленно поднял бровь.

– Коротышка у вас на побегушках, – уточнил Бэнкс. – Мы знаем о ваших методах.

– Да, мы о них наслышаны, – важно кивнул Хоппер.

С самого начала разговора из-за шторки, где пряталась кровать сыщика, все время раздавалось гулкое утробное рычание. Сперва Бэнкс и Хоппер не обращали на него внимания – констебли относили его к одному из ничего не значащих местных шумов, но постепенно рычание стало громче, а прочие звуки затихли: ротационные машины в редакции «Сплетни» выключили, а дирижабль давно улетел. Игнорировать рычание больше было нельзя.

– Бэнкс… – Хоппер ткнул напарника локтем, испуганно глядя на шторку, но тот был слишком поглощен обвинениями сыщика, чтобы что-то замечать.

– Вы используете любую возможность, чтобы пролезать в щели, Граймль, – заявил толстый констебль. – Неудивительно, что на вас работает какая-то крыса в костюме.

Мистер Граймль уже не выглядел таким самоуверенным. Казалось, он даже немного протрезвел.

– Вы понимаете, что это звучит нелепо?

Рычание становилось все более злобным и пугающим – оно могло принадлежать какой угодно твари, и, судя по тембру и яростным ноткам, на кровати сыщика сидело что-то весьма жуткое. Даже Бэнкс уже заметил неладное.

– Что это у вас там? – Положив руку на рукоятку дубинки, он шагнул к шторке, и тут из-за нее выскочила маленькая вертлявая такса. Собачка принялась с громким злым лаем носиться вокруг констеблей, покушаясь на их щиколотки.

– Уберите вашу собаку! Немедленно!

Городские собаки были злейшими врагами полицейских. Они их облаивали, пытались укусить, преследовали их, когда те ехали на своих самокатах, и вообще относились к служителям закона крайне непочтительно. В Тремпл-Толл регулярно ездила Будка, отлавливающая бродячих собак, но меньше их отчего-то не становилось. Под мостами, в канавах, в темных тупиках, в подворотнях – везде кишели эти клыкастые твари, особо ненавидевшие носителей темно-синей формы. Помимо бездомных собак, в Габене жили еще и домашние, которые, по мнению служителей закона, были ничем не лучше. Старый констебль Лоусон так и вовсе всех уверял, что городские собаки только прикидываются глупыми, а на деле это хитрые и коварные существа, у которых есть собственная тайная организация, возглавляемая карликовой собачонкой по кличке Флокс. Но старый констебль Лоусон давно и бесповоротно спятил, и никто его особо не слушал. Тем не менее собаки по-прежнему не вызывали у полицейских ничего, кроме раздражения.

И вот теперь эта такса! Бэнкс и Хоппер единодушно сошлись на том, что она являлась ярчайшим представителем своего мерзкого вида.

Хоппер попытался пнуть собачонку, и мистер Граймль все же позвал ее:

– Шушера! Ко мне! Ко мне, девочка!

Злобно озираясь и пуская слюни, такса нехотя подошла к хозяину и запрыгнула к нему на колени.

Всем своим видом Шушера походила на мистера Граймля – жизнь ее сильно потрепала: одно ухо надкушено, парочки зубов не хватает, а коричневая шкура в некоторых местах, казалось, была поедена молью. Помимо прочего, как и ее хозяин, такса выглядела весьма нетрезвой. Отдельное неудовольствие у констеблей вызвало ее имя.

– Шушера, ты понимаешь, о чем они говорят? – спросил свою собаку мистер Граймль. – Вот и я ничего не понимаю. Какая-то кукла, какой-то коротышка. Может, они тебя имеют в виду? Господа, может, ваш свидетель видел Шушеру? Но вряд ли она могла утащить какую-то куклу.

– Что ж, – недобро усмехнулся Бэнкс и бросил многозначительный взгляд на напарника. – Мы и не думали, что вы сознаетесь. Но это ничего, мистер Граймль, поскольку у нас есть еще один свидетель, который знает кое-что любопытное о ваших делишках. И я сейчас говорю не столько об этих куклах, сколько о другом – вы и сами догадываетесь о чем: вы и ваш этот коротышка очень сглупили, мистер Граймль.

– Да, вы зазевались – и тут-то и попались, – поддакнул констебль Хоппер.

– Так что, – продолжил Бэнкс, – скоро вам будет не до смеха. И ваши дружки в Доме-с-синей-крышей вам не помогут. Уж не после того, что вы провернули.

– Может быть, обычно вы и работаете чисто, но только не в этот раз, Граймль.

Сыщик продолжал улыбаться и поглаживать свою таксу, но глаза его при этом были полны злости.

– Вы что-то там говорили о том, чтобы мы возвращались на вокзал и ловили карманников, да? – сказал толстый констебль. – Но мы здесь не сами по себе. За нами стоит сержант Гоббин, и ему надоел ваш любопытный нос, который постоянно торчит где-то поблизости.

Полицейские из Тремпл-Толл были мастерами угроз, они профессионально отыгрывали своими лицами посулы многочисленных и жутких кар, которые непременно ожидают всякого, кто вызвал их неудовольствие. И хоть мистер Граймль был не из числа их обычных типчиков, которым часто хватало лишь нахмуренных бровей да пристального взгляда, все же он заметно напрягся от их слов. Гоббин – это уже не шутки.

Мистер Граймль полагал, что констебли продолжат давить, попытаются вызнать то, что он хочет скрыть, но Бэнкс бросил на него презрительный взгляд, сказал: «До скорой встречи. Уходим, Хоппер», и они покинули контору частного сыщика, оставив мистера Граймля и Шушеру в весьма неоднозначных чувствах.

Такса порывалась ринуться за ними вслед и таки цапнуть каждого за лодыжку, а мистер Граймль погрузился в раздумья. Нужно было что-то делать или же не стоило делать ничего – сейчас он никак не мог понять, а его нутро, не раз выручавшее его в сложных ситуациях, как назло, впало в спячку…

Констебли меж тем спустились, вышли на шумную площадь Неми-Дре и, вскочив на свои самокаты, покатили прочь, клаксонируя и поругиваясь на прохожих. Можно было подумать, что Бэнкс и Хоппер куда-то торопятся, но далеко они не отъехали – завернули за угол, остановились и притаились там, выжидая.

Хоппер достал полицейский бинокль, который в его массивных ручищах казался совсем миниатюрным, и осторожно выглянул из-за угла. Бэнкс же замер у небольшой кованой панели на углу, примостившейся под табличкой с названием улицы: «Ламповая». На панели фигурными буквами было выведено: «Приемник № 34. Ламповая/Площадь». Ниже расположилась круглая крышка с вентилем, рядом чернела прорезь для монет.

План был прост. Бэнкс и Хоппер знали, что Граймль ничего им не выложит, поэтому решили схитрить. Заявились к нему, открыли карты и принялись в свойственной им манере угрожать. После чего напустили туману и картинно удалились. Бэнкс был уверен, что после такого блефа этот пьяница заметушится и как-то себя выдаст. Он надеялся, что тот выберет один из двух вариантов: либо отправится предупредить своего подельника лично, либо отправит ему послание. К обоим вариантам констебли были готовы.

– Твой кузен не подведет? – спросил Бэнкс.

– Я ведь уже говорил, он мне не кузен, а четвероюродный брат по линии тетки.

– Неважно, он не подведет?

– Мы ведь наобещали ему с три короба.

Бэнкс нахмурился:

– Да уж. Теперь нужно добыть три короба кренделей! Не жизнь, а сплошные траты и разочарования! Придется зайти по дороге в «Засахаренные крыски мадам Мерро».

Ждать долго не пришлось. Вскоре над крышкой уличного приемника пневмопочты зажглась лампочка. Пришло послание.

– Что-то быстро… – пробубнил Хоппер.

– Наверное, это все где-то здесь поблизости.

– Ты был прав! Ты был прав, Бэнкс!

– Ну разумеется.

Толстый констебль открыл крышку и извлек капсулу, на ярлыке которой значилось: «Апартаменты “Доббль”, мансарда». Внутри капсулы оказался конверт – к нему булавкой была прицеплена записка: «Не забудь, Хмырр, я жду свои крендельки. Твой кузен, Перчи П. Перчинс».

– Ну вот, – проворчал Хоппер. – И Перчи туда же! Притом что он ведь никакой мне не кузен, а четвероюродный брат по линии тетки!

– Хоппер, уймись.

Бэнкс поспешно разорвал конверт и достал оттуда сложенную записку. На засаленной и покрытой жирными пятнами страничке блокнота торопливо – судя по кривому почерку и неаккуратным кляксам – было выведено:

«Фиш! Они знают! Беги!»

Шпион выхватил из-под плаща пистолет со средством глушения выстрела и нажал на спусковой крючок. Офицер из корпуса Аэронавтики не успел достать служебное оружие. Схватившись за грудь, он покачнулся и упал, а шпион ринулся мимо него, забрался по крылу стоявшего тут же биплана в кабину, завел двигатели и взмыл в воздух.

Джаспер был в восторге. Восхищенным взглядом он проследил за тем, как биплан, стрекоча, как какой-то жук, сделал несколько кругов над его головой, после чего вернулся на полку. Двигатели заглохли, пропеллер замер, бортовые фонари погасли. Раненый офицер из корпуса Аэронавтики уже стоял, замерев в изначальной позе, а шпион выбрался из биплана и встал рядом.

Эти игрушки были чем-то невероятным. Согласно громким заявлениям на коробке, миниатюрные человечки могли сидеть, стрелять, прыгать, бегать, ползать, драться, управлять различными средствами передвижения. Демонстрационный показ-сценарий, представленный на полке лавки игрушек, подтверждал все написанное. Джаспер так и видел, как выходит из лавки с коробкой «Приключения Элиас». Он поглядел на бирку с ценником и обомлел – дядюшка смог бы ему купить такой набор, только если вылечит половину города – и не в бедняцком Тремпл-Толл…

Лавка игрушек «Тио-Тио» на углу Хартвью и Флеппин была известным местом – дети со всего города мечтали поселиться здесь навсегда. В залах «Игрушки для мальчиков» и «Игрушки для девочек» звучали задорные карнавальные мелодии. Куклы, плюшевые медведи, набитые ватой обезьянки и вельветовые рыбы стояли на полках, свисали из-под потолка, громоздились в сундуках. По общему залу летали заводные дирижабли и механические мотыльки. Через все помещение проходила игрушечная железная дорога, и по ней неустанно ездил красный с золотым поезд.

Заведовала всем этим богатством счастливейшая из всех людей (по наивному детскому мнению), миссис Фрункель.

Миссис Фрункель в своем полосатом переднике стояла за стойкой и глядела на топчущихся тут же мальчиков и девочек, щурясь так, что ее глаза практически исчезли под створками век; порой она резко приставляла к глазам лорнет на витиеватой серебряной ручке. Каким-то неведомым образом эта женщина всегда с ходу определяла, хорошо ли вел себя ребенок, – плохо воспитанные дети не только не обслуживались, но и с позором изгонялись из лавки, в то время как прочие дети громко смеялись им вслед и тыкали пальцами, когда миссис Фрункель звонила в Колокол Плохих Детей.

Маленькие посетители очень боялись строгую хозяйку лавки, многие не выдерживали ее пристального взгляда и сами предпочитали ретироваться, пока было не слишком поздно.

Сейчас же, словно насекомое под лупой, подвергался пристальному и дотошному изучению высокий джентльмен в цилиндре и пальто, сжимающий в руке черный саквояж.

– Натаниэль Доу? – Миссис Фрункель поморщилась, словно пыталась распробовать эти два слова на вкус, и они показались ей пересоленными. – Что-то не припомню этого имени. Вы, случайно, не брали себе другое имя?

– Нет, – со смесью возмущения и недоумения в голосе ответил доктор Доу.

– Вы в Габен приехали откуда-то? Может быть, из Уиллабета?

– Нет, я всю жизнь провел в Габене.

– С детства?

– Я здесь родился.

– Стра-а-анно. Очень стра-а-анно, – протянула миссис Фрункель. – Знаете, я помню имена всех детей в этом городе, которые когда-либо переступали порог моей лавки.

Доктор Доу поднял бровь, выражая сомнение, но миссис Фрункель лишь кивнула.

– Да-да! – заверила она. – Я помню всех мальчиков и девочек в Габене. Не только из Тремпл-Толл, но и из Старого центра, Набережных и Сонн, были даже те, кто покупал у меня игрушки, приехав из Фли. Я помню всех, абсолютно всех. Но вы…

– Мне не покупали игрушки, миссис Фрункель, – нехотя признался доктор Доу.

– Какой кошмар! – искренне ужаснулась хозяйка лавки. – Это просто возмутительно! Ну разве только, если вы плохо себя вели…

– Миссис Фрункель. Мы пришли, чтобы получить у вас кое-какие сведения, а вовсе не для того, чтобы становиться жертвами допроса.

– Это ваш сын? – проигнорировала его слова миссис Фрункель, глядя на подошедшего к стойке Джаспера – немыслимые для Саквояжного района цены и толпящиеся у полок богатенькие дети испортили ему настроение.

– Племянник, – уточнил доктор.

– А вот его я помню! Джаспер Трэверс!

Джаспер от этих слов помрачнел еще сильнее и сжал зубы.

– Сын Сирении и Роджера Трэверс, – добавила хозяйка лавки игрушек.

– Джаспер Доу, с определенных пор, – железным голосом проговорил Натаниэль Доу. – Но вы правы, это тот самый мальчик.

При одном упоминании родителей Джаспер, как это и бывало в подобных случаях, захотел отправиться в свою комнату и запереться там. Обстоятельства, после которых он стал жить с дядюшкой Натаниэлем, были весьма трагичными, и каждый раз так и не зажившие до конца раны раскрывались вновь, стоило кому-то упомянуть его родителей. Джаспер уже очень давно не слышал свою старую фамилию…