Текст книги "Русская книга людей (сборник)"

* * *

Копал грядку. По вспаханному бегала птичка, собирала червяков и относила детям. Мало своей семьи, так еще других кормить приходится. Взобрались всем миром на шею и едут!

* * *

На праздник авиации весь день над головой летали аэропланы. А из одного по ошибке выпрыгнул парашютист. Подошел – трезвый как стеклышко. Спрашивает: «Дяденька, а далеко ли тут Тушинский аэродром?» А я возьми да ляпни: «А ты уж не Тушинский ли вор будешь?» Обиделся. Стало стыдно своей казарменной шутки. Напоил чаем, дал денег на дорогу. Даже напутствовал, не жалко хорошему человеку помочь. Хотя хороший чайную ложку не спер бы.

* * *

Ударили первые заморозки. Листва на культурных растениях пожухла, скукожилась. А сорняки стоят как ни в чем не бывало, по-прежнему ядреные, инеем на солнце сверкают. Точно так же и сосед по даче Осипов со всем своим семейством.

* * *

Почему никто не обратил внимание на то, что слова «Быть или не быть» в устах никогда не существовавшего в реальности персонажа звучат более чем странно? Неужели люди настолько глупее меня?

* * *

Яблочки такие румяные, да ровные, да пригожие, да душистые, что душа радуется. Почему же нас собирают скукоженными и вызывающими гадливость?

(за уборкой яблочного урожая при помощи плодосъемника Зингера, запатентованного в 1912 году)

* * *

В гостинице поселили с эстрадником. До того человек разогнался, что даже по ночам не может остановиться – куплеты поет. Если бы перед сном не разувался, наверное, и чечетку бил бы.

* * *

Погожий солнечный день нехорош для углубленных раздумий. Для этого нет лучше ненастья. Чтобы небо пониже да дождик попротивней. До того додумаешься, что волосы дыбом и в магазин за горькой – поскорее думы залить. Каково же Платону было, когда пили только сухие вина?

* * *

Купи дураку компьютер, он все равно дураком останется. Но если умный за компьютер сядет, то столько может бед натворить. Все это от лукавого и во искушение. Однако никто не видит и видеть не хочет. Прямо хоть бери лампу и иди искать человека.

* * *

Написал: «Разряды атмосферного электричества выхватывали из обступавшего мрака синюю глину большака». И тут же устыдился: что же я, паразит, вытворяю-то. Это прямо-таки какой-то канкан на могиле Римана! Порвал в ярости и больше в этот день за стол не садился.

* * *

В Каблукове открыли храм. Говорят, служит коммунист-расстрига.

* * *

Вечно второй Михаил Юрьевич Лермонтов. Про него вспоминают лишь тогда, когда в кроссворде надо отгадать двоих поэтов.

* * *

Наблюдал, как на Ярославском вокзале китайские челноки садятся в поезд «Москва – Пекин». Маленькие, но упорные. Каждый тащит груз в два раза больше собственного веса. Ежели запустить сюда весь ихний миллиард, так они бы за три рейса всю Россию к себе перевезли.

* * *

Решил выяснить коэффициент умственного развития налогового инспектора. Для разработки стратегии и тактики моих с ним отношений. Спрашиваю: чем отличается налоговый инспектор от комара? А он возьми да ляпни: от комара вред, а от меня польза. «Да нет, уважаемый, – отвечаю ему. – Во-первых, комар зимой спит, а вы кровь весь год сосете. А во-вторых, комара легко прихлопнуть, а вас несколько сложнее». Посмотрел он на меня, как на Льва Толстого. Однако понял, что клиент я никудышный – при таком уме у людей деньги обычно не водятся.

* * *

Фермер Новоселов открыл винокуренный завод. Казалось бы, прогресс, торжество нового хозяйствования. Однако на деле все это оказалось фарсом и жульничеством. Половину округи под корень скосило. Правда, оставшаяся половина в результате направленной мутации приобрела нечеловеческую жизнестойкость. Но когда в кругу местной интеллигенции возникают споры о том, дьявол ли Новоселов или наоборот – демиург, я придерживаюсь особого мнения. На мой взгляд, неграмотный русский мужик, которому вдруг приспичило послать внуков учиться в Англию.

* * *

При полном отсутствии ума, люди с остервенением и без роздыху работают физически. Что бы ни делать, лишь бы отвлечься от свиста ветра в зияющем в голове отверстии. При отсутствии половины ума, люди беспрерывно работают умственно. Лишь бы не замечать обступивших со всех сторон загадок бытия. И те и другие – одного поля ягода, однако почему-то относятся друг к другу с презрением.

* * *

По первой пороше ходил на зайца. К вечеру с пустыми руками завернул к лесничему. Пили, как он выражается, «казёнку», настоянную на бруснике. Вспоминали о временах, когда природа не была химией отравлена. Вернулся утром с головной болью. А тут еще изба выстыла. Стал топить. И тут какая-то омерзительная муха отогрелась и зажужжала. Ну, я ее из двух стволов, влет. Потом отошел и стало стыдно. Лев Толстой так бы не сделал.

* * *

Люблю поговорить с родным народом, придумавшим русский язык со всеми его словами, падежами и ударениями. Подойдешь к очереди, по-свойски покусывая травинку, и спросишь, предвкушая услышать что-нибудь сочное, чего ни в одной вымученной книжке не вычитаешь:

– Вы последний?

– Обижаете, уважаемый. Нет у нас последних, надо спрашивать: «Кто крайний?»

– Ну, хорошо, допустим. Так все-таки вы крайний?

– Господь с вами! Я умеренный!

Вот каков наш человек! И все это ведь не за деньги придумывает, а ради своего и вашего удовольствия. Ну как тут его не полюбишь?!

* * *

Ночь – для поэтов и разбойников. День – для всякого работящего люда. Ну а для меня пять-семь минут, когда светило ускользает за горизонт. Постоять на берегу моря, взгрустнуть о Копернике.

* * *

За соседним столиком сидят молодые писатели. Много пьют, шумят, роняют стаканы. Мнят себя гениями, хоть и не написали пока ничего стоящего. Скорее всего, и не напишут. Но выпьют немало. Знаю я этот народец – печатаются за свой счет, а пьют за чужой!

* * *

Прибежали какие-то чужие дети. Руками машут, кричат: «Тятя, тятя!..» Жуть берет!

(за перлюстрацией)

* * *

Испокон веку на Руси было заведено брать взятки, окружать себя подхалимами и не радеть о народе. Ну а народ, видя все эти безобразия, такое творит!.. Точно такие же взаимоотношения между писателем и читателями. Не ровен час замешкаешься где-нибудь в дороге, так и нож в спину всадят.

* * *

Пойдешь поутру в лес за грибами. Этот уж как красив, а ядовит. Тот благороден, да червив. Те условно съедобны, эти зайцами надкусаны. Так и проходишь впустую до обеда. Взопреешь, а в корзине домой только лишь ножик принесешь.

То же самое и в книжной лавке.

* * *

Господи, неужели никогда не услышу: «Барин, извольте чайку откушать»! Экая звукопись! А внутренняя рифма-то какова!

* * *

У русского языка есть два существенных недостатка. Во-первых, его не понимают за границей. Во-вторых, на нем можно написать не только мировой шедевр, но и какую-нибудь непотребную гнусность, чего не скажешь о древнегреческом, где все написанное представляет определенный интерес. Вот кто великий и могучий!

Русская галерея

Предисловие

Автор, длительное время работавший в печатных средствах массовой информации кем-то вроде художественного критика, по долгу службы и по велению сердца был свидетелем более двухсот выставок изобразительного искусства, на каждой из которых экспонировалось не менее пятидесяти картин, графических листов, скульптур, ассамбляжей, коллажей, инсталляций, постеров, объектов, артефактов и прочих творений как современных, с позволения сказать, художников, так и традиционно ориентированных живописцев. Каждая работа в той или иной степени воздействовала на сознание автора, оставив в нем поверхностный или глубокий след. О многих из них автор честно поведал читателям средств массовой информации, обращая их внимание не столько на сюжетную сторону работ, сколько на художественные идеи, которыми руководствовался художник, на самобытность или стилизованность техники исполнения, на предполагаемую стоимость той или иной картины, на реакцию посетившей вернисаж публики, склонной, как правило, к злословию, и на меню вернисажного фуршета, а то и основательного банкета.

Тем самым читатель средств массовой информации, получая из моих рецензий множество самых разнообразных сведений, как правило, совершенно для него бесполезных, был лишен возможности узнать: а что же именно теперь рисуют художники на холсте. Кого избирают в качестве героев своих невразумительных повествований, каковы их лица, осанки, одежды, какие события ими изображаются, какие мысли пробуждают в зрителе…

И теперь, по прошествии многих лет, автор, движимый чувством вины по поводу систематического введения читателя в заблуждение относительно значимости нынешнего изобразительного искусства, как современного, так и традиционалистского, считает своим долгом приподнять завесу тайны над сюжетной стороной экспонирующейся на выставках живописи.

Автор пытается извлечь из бессвязной череды данных описаний и некоторую личную пользу. Пора в конце концов дать однозначный ответ на вопрос, который задают автору читатели его прозаических произведений: «Владимир Яковлевич, каково соотношение придуманного и взятого из жизни в вашем творчестве?» Надеюсь, что после прочтения данной книги всяк поймет, что никакого соотношения тут нет. Все, с чем работает автор, в лучшем случае взято из второй реальности, которую можно назвать культурной, книжной, информационной или, как модно нынче говорить, «виртуальной». Горе тому читателю, который, приняв все это за чистую монету, начал бы руководствоваться сочинениями автора в своей конкретной жизни: такой хрупкой, легкоранимой и, что самое страшное, быстротечной.

Автор

* * *

Вот человек, лицо которого искажено гримасой злобы. Глаза превратились в узкие щелочки. Открытый рот обнажает два ряда крепких хищно сверкающих зубов. В его правой руке острый нож, лезвие которого отражает тревожный лунный свет. Природа, затаившись, ждет страшной развязки. Второстепенные детали подчеркивают атмосферу неизбежности беды: татуировка на левом запястье злодея, раздавленный беспощадным каблуком ежик, изо рта которого вытекает алая кровь, обвисшие, словно в обмороке, листья… Жертвы еще нет, но зритель с тревогой ощущает ее приближение по еле уловимому сгущению красок в левом верхнем углу картины.

* * *

Нагромождение красок телесного цвета создает атмосферу здоровой русской бани, ощущается аромат горячего пара, свист душистых березовых веников и сладострастное постанывание парящихся людей.

Однако все проясняет начертанная рукой художника (без знаков препинания и заглавных букв) до боли знакомая фраза: «скрещенье рук скрещенье ног».

* * *

Сбегающая с холма накатанная лыжня заканчивается в полынье. На воде – расходящиеся концентрические круги, у кромки льда – алая лыжная шапочка. Над полыньей поднимается морозный пар. Гнетущую атмосферу не развеивают яркие лучи солнца, которые свидетельствуют о мощном антициклоне. Из лесу доносится потрескивание деревьев. Х., м., 60х90 см.

* * *

Стрелы двух башенных кранов соединены над городской бездной. По ним навстречу друг другу в мешковатых комбинезонах идут крановщик и крановщица. Они молоды. В руках крановщика букет полевых цветов, в глазах крановщицы – нескрываемое счастье. До места встречи осталось не более пяти-шести шагов. Развевающаяся косынка свидетельствует о том, что на высоте гуляет свежий ветерок. Внизу крохотные точки людей. Вверху лишь диск солнца и парящая в потоках восходящего воздуха мощная широкогрудая птица с голубым оперением. По-видимому, орел, что является символом активного гомосексуализма.

* * *

Погожее летнее утро, о чем свидетельствует сверкающая на траве роса. Маленькая девочка в розовом платьице спряталась от подружек в кустах. Однако ее лицо излучает не веселое озорство, а испуг, поскольку рядом проходят чьи-то ноги в огромных ботинках и брюках, заляпанных в лучшем случае краской. Маленькое сердечко бешено колотится в груди, ладошка зажимает во рту крик ужаса. При более пристальном рассмотрении можно обнаружить затаившуюся на гнезде встревоженную пичугу, которая от страха даже закрыла глаза. Не покидающее зрителя ощущение детской порочности, которая лишь играет в испуг, а не переживает его в действительности.

* * *

Лежащий на смертном одре Пушкин слабеющей рукой тянется к перу. В то же самое время взгляд его устремлен на шкафы с книгами. Как бы оценивает место своих произведений в контексте мировой литературы всех времен и народов. От собравшихся у изголовья родных и близких полностью отчужден. А те напряженно вслушиваются в хладеющие слова, которые скорее всего обращены вовсе не к ним, а к приближающейся вечности. Белинский близок к обмороку, но искусно скрывает свое внутреннее состояние, до крови вонзив ногти в ладони. Картина почему-то называется «Смерть Ленского».

* * *

Васнецовские богатыри, спешившись, солидно покуривают самокрутки. А в это время конь Ильи Муромца мощно покрывает кобылку Алеши Поповича. Однако богатырей занимает совсем иная проблема: проплывающий в небесах «Боинг», хвост которого украшает звездно-полосатый американских флаг. Илья грозит ему палицей, Никитич целится стрелой, а Попович – из рогатки. Вдали возвышается запотевшая бутылка «Кока-колы», изображение которой перенесено на холст офсетным способом. На месте полуденного солнца намалеван знак доллара. Пол перед картиной усыпан шелухой от подсолнухов.

* * *

В узком пространстве лифта две мужские фигуры, изображенные по пояс. Один давно не брит и помят, другой выглядит вполне благополучно. Первый смотрит куда-то в нижний передний угол, второй в спину первому. Лица выражают скованное ожидание, отчуждение и тоску. На стенах лифта надписи: «Fak», «Шит», «Rep», «Козлы», «Гавно». Если судить по одежде мужчин, то на дворе затянувшаяся зима. Подслеповатый свет лампочки и выражения лиц создают ощущение либо позднего вечера, либо слишком раннего утра. Да, в общем-то, и пол пассажиров угадывается с трудом. Так что картину вполне можно было бы назвать «Семейная чета после долгих лет совместной жизни».

* * *

Футбольный матч на каком-то крупном стадионе. У мяча стоит Винсент Ван Гог в трусах и майке с цифрой 10 на груди. Из отрезанного уха хлещет кровь. В отдалении с выражением нескрываемого ужаса на лицах застыли футболисты обеих команд. Судья в черном, надув мячиком щеки, что есть мочи свистит в свисток. Трибуны взметнули в воздух руки, как после забитого гола. Откуда-то с небес свешивается веревочная лестница, по которой спускаются чьи-то босые, видимые лишь по колено ноги. Волосяной покров на ногах полностью отсутствует.

* * *

Группа детей дошкольного возраста в цветастых майках с надписями на английском языке с радостными лицами сгрудились у свежего холмика. В руках у них небольшие лопатки. Двое прихлопывают землю по бокам холмика. А наверху лежит шапка-бейсболка и крошечные кроссовки. Торчит неловко закопанная надломившаяся ромашка. В отдалении маленькая девочка писает, присев и задрав коротенькую юбочку. Радостное выражение лиц детей контрастирует с наползающей на небо тяжелой грозовой тучей, центр которой сверкает нестерпимым адским пламенем.

* * *

Все пространство картины занимает огромная собака непонятной породы, с живота которой свисают тринадцать сосцов. К сосцам присосались двенадцать белых и один черный щенок. Земля под щенками разверзнута, поэтому они свисают с матери тринадцатью беспомощными, но жадными пиявками. Брюхо собаки и щенки подсвечиваются исходящим из бездны неровным и тревожным светом пожарища. Ноги кормящей суки прочно стоят на противоположных краях провала. Это, несомненно, аллегорическое изображение бомбометания. Однако картина называется «Тайная вечеря».

* * *

На трех расположенных по диагонали аскетичной комнаты стульях при свете свисающей с потолка на длинном проводе лампочки спит человек в пальто и ботинках на босу ногу. Окно настежь распахнуто в абсолютную черноту ночи, поэтому сквозняк шевелит редкие волосы спящего. Часы с отвалившейся часовой стрелкой на левом запястье показывают пятнадцать минут. Все четыре потолочных угла затканы паутиной. Тут же и четыре паука. Из-под не достающей до пола двери просунуто примитивное проволочное сооружение, при помощи которого кто-то, находящийся с той стороны, пытается отодвинуть дверной запор. Толстый слой пыли на полу свидетельствует о том, что этот опасный сон продолжается уже довольно долго. На остановившееся время нарочито намекают лежащие на боку песочные часы.

* * *

Неярко, но тепло горит ночник. Молодая женщина в ночной рубашке расчесывает перед зеркалом пышные волосы. В зеркале возникает отражение вошедшего в дверь мужчины, который одет традиционно: темный костюм, белая сорочка, галстук в косую полоску, небольшие усики. В его появлении ощущается некий сюрприз: мужчина в знак сердечного приветствия держит над головой букет роз, бутылку шампанского и коробку с тортом. Под мышкой неловко зажат кейс. Лицо искажено слащавой улыбкой.

Женщина же испытывает скорее разочарование, чем радость. Смиренное разочарование, которое можно обозначить народными словами: «На безрыбье и рак рыба».

Однако зритель, не обладающей душевной чуткостью, эмоционально воспринимает картину совсем по-иному: ему видится обоюдное плотское притяжение героев. Более того, он хотел бы, чтобы тема была раскрыта при помощи триптиха, где вторая часть изображала бы постельную сцену, а третья иллюстрировала бы некое «хмурое утро». Чтобы и «клубничка» была показана во всех подробностях, и был заклеймен грех командировочного приключения.

* * *

Кабинка, скорее всего, станционного туалета. Ощущение антисанитарии и зловония передано при помощи бурой лужи на полу и мазков фекалий на стене. Множество надписей: «Среди говна мы все поэты, среди поэтов все говно», «Сосу», «Пидарасы», «У меня 20 сантиметров!»… И вдруг неожиданно: «Здесь был Дюшан». Внизу приписано другим почерком: «И здесь он абасрался». На межкабинной перегородке висит изрядный клок газеты «Московский комсомолец» и широкий ремень с блестящей солдатской бляхой. Кабинка пуста, однако зрителя не покидает ощущение постыдности пристального рассматривания холста.

* * *

Безбрежное, уходящее за горизонт русское поле осенним погожим днем. Золотая рожь с вкраплением васильков небесной голубизны. Создается ощущение, что поле следит за тобой тысячами ясных детских глаз. На переднем плане рожь колеблется ветром. Далее – сливается с небесами. Состояние покоя и умиротворенности несколько нарушают эти невинные детские глазки. Проступает тревожный подтекст: то ли нерожденные, то ли убиенные при помощи абортов. Трагедия русской женщины, которую тщетно пытаются облегчить феминистки.

* * *

В пику Петрову-Водкину под названием «Купание красного слона». В просторном водоеме десяток обнаженных и веселых девушек ползают по слону и трут его мочалками. Точнее, девушки скорее не веселые, а вожделеющие, ибо слон с его огромным хоботом олицетворяет фаллическое начало. Не унывает даже та, которой для помывки достался хвост: хоть и потоньше хобота, но ежели умело пощекотать, тоже может стать упругим, как пожарный шланг во время борьбы с огнем телесным.

* * *

Старт автомобильных гонок «Формула-1». Ровные ряды обтекаемых машин, ревущих мощными двигателями в ожидании сигнала. Головы пилотов облачены в шлемы со стеклянными забралами. Вместо лиц, которые в этой ситуации портили бы картину своими человеческими – органическими – чертами, стекла шлемов отражают сияющее в небесах солнце: три десятка сварочных сияний, что позволяет скаламбурить: «А вместо сердца пламенный мотор!» Впечатляет и еще один удачно найденный художником прием: вибрирующие капоты машин не имеют резких очертаний, а, что называется, «смазаны» в предвкушении бешеной скорости. И лишь одноногий судья с клетчатым флагом в руке несколько снижает пафос этого апофеоза своей никчемностью. Хотя, если посмотреть на это дело с другой стороны, может быть, и усиливает. Ведь кого-то берет за живое монолитность и однородность, а кому-то милее контрасты.

* * *

Определенным образом сфокусировав зрение и внимательно приглядевшись, вдруг обнаруживаешь в необузданных пластах краски даму с собачкой. На даме строгий английский костюм, изящная шляпка. Икры ног несколько полноваты для конца ХХ века, однако этот дефект при помощи искусного покроя юбки и фасона башмачков превращен даже в некоторую пикантность. На левом плече черненькая сумочка с золотой застежкой, поводок из дорогой кожи. А вот собачонка – дрянь. Ни породы, ни манер, ни минимума собачьего интеллекта: кокетливо мочится на голову водопроводчика, которая виднеется из раскрытого колодца. Однако все это можно рассмотреть лишь после получаса рассматривания картины без единого смаргивания. Так что непонятно, чья тут заслуга: художника или же добровольного истязания собственного зрения.

* * *

На прямоугольном обеденном столе стоит красный гроб. В гробу лежит мужчина средних лет, одетый в черный костюм, белую рубашку и темный галстук. Руки скрещены на груди. Глаза закрыты. Щеки ввалились. Редкие волосы зачесаны назад. Над правой бровью различим толстый слой грима, что наводит на мысль о том, что в этом месте либо какое-то прирожденное уродство, либо дырка от пули. Из нагрудного кармашка торчит сложенный уголком белый платочек, что свидетельствует о моде давно ушедших лет. Однако сидящие на стульях вокруг стола одеты вполне по-современному. Среди них: сморщенная старушка, убитая горем, женщина средних лет с выражением обиды и недоумения на лице, несформировавшаяся девушка лет шестнадцати, глаза которой выражают испуг, и мальчик, испытывающий скуку. Остальные фигуры явно второстепенны и расположены на заднем плане. Невозможно определить их родство, однако их человеческие качества очерчены вполне конкретно: выпивоха, прелюбодейка, сутяга, любитель анекдотов, начальник средней руки, человек с криминальным прошлым, настоящим и будущим…

Дверь распахнута настежь. В дверном проеме стоит человек, радостно размахивающий над головой какой-то бумагой почтового формата. Сзади кто-то пытается вытащить его из комнаты, крепко схватив за шиворот, отчего у «весельчака» расстегнувшаяся на груди рубашка обнажила буйный волосяной покров. Название: «Беда приходит не одна, за ней вослед спешит вторая».

* * *

Нагромождение железных конструкций. Свисающие с высокого потолка электрические провода. На железных деталях следы ржавчины, на деревянных – плесени. Повсюду битые стекла и клочки бумаги. Пробивающаяся сквозь асфальтовый пол трава. С любопытством просунувшаяся в зияющий оконный проем ветка с веселыми листочками. Ощущение вечности природы, которая зализывает раны, нанесенные сгинувшим с лица земли человечеством.

* * *

Роденовский «Мыслитель» все так же, как и много лет назад, натужно мыслит. В его не знающий отдыха мозг вживлены два электрода, которые при помощи двух проводков подсоединены к бытовому кипятильничку. Тот опущен в стакан с водой, которая интенсивно кипит. На столе также: вазочка с вареньем, раскрытая коробка шоколадного ассорти, тонко нарезанный лимон на блюдечке, чайная ложечка и стопка салфеток. Кроме мыслителя, в комнате никого нет. По-видимому, временно.

* * *

А это уже видеоинсталляция. Ее автор в семнадцатилетнем возрасте начал ежедневно фотографировать свое лицо анфас с одного и того же расстояния. Шли годы, автор взрослел, лицо его изменялось. В момент появления видеоаппаратуры художник смонтировал на ленту весь накопленный фотоматериал. И с этого момента начал ежедневно «подклеивать» к видеоинсталляции по одному кадру. В конце концов, доживя до шестидесяти четырех лет, художник скончался от инфаркта. Последний снимок сделали друзья. В результате получилось следующее: в течение двенадцати секунд на экране монитора свежая юношеская физиономия стремительно превращается в одутловатое лицо, с удручающей скоростью обрастающее морщинами и теряющее волосы. Изображение останавливается на последнем кадре, запечатлевшем смерть. Причем, исходя из соображений художественности, друзья художника в момент фотографирования принудительно приподняли мертвому веки. Получилось двойное глумление – и над покойным, и над зрителями.

* * *

Спокойные воды залива чуть покачивают лодку, в которой двое мальчиков удят рыбу. При этом каждый ревниво следит не за своим, а за поплавком товарища. У обоих клюет. Однако и тот и другой «не замечают». Судя по впалым животам и рельефным ребрам мальчиков, свирепствует послевоенный голод. Об этом красноречиво свидетельствует и то, что осторожная чайка держится от лодки на безопасном расстоянии. В связи с этим на птицу истрачен скудный мазок белил.

* * *

Фоном картины является регулярный советский парк с расставленными среди кустов цветущей сирени скульптурами шахтеров, футболистов, конькобежек и студентов. В центре композиции – беседка, в которой дети в пионерских галстуках играют в лото. Причем бочонки с цифрами дети достают не из мешочка, а из трусиков белокурой полненькой хохотушки. Выражения лиц детей похотливо-отвратительны. Внизу табличка: «Без названия. Х., м., 120х180 см. Третий приз Антитоталитарного биеннале».

* * *

Русская зима. Десяток изб, вертикально пускающих в небо белые столбы дымов. По деревенской улице зябко бежит собачонка. Навстречу ей мужик степенно ведет под уздцы лошадь, везущую хвороста воз. Две женщины в полушубках, валенках и цветастых платках о чем-то судачат у колодца. Отчасти смеркается, на что намекает еле затеплившийся огонек в окнах крайней избы. И над всем этим – высоко в небе – ласковый и вместе с тем тревожно-озабоченный женский лик с пшеничными волосами и голубыми глазами. Если присмотреться к картине повнимательней, то можно обнаружить нежное крыло, которое укрывает деревню. То ли на ночь, то ли навсегда. Во всяком случае автор этого не конкретизирует ни эмоционально, ни при помощи названия работы, которое звучит традиционалистски банально: «Русская деревня».

* * *

Бомж что-то кричит зрителю беззубым потрепанным лицом с седой щетиной и кровоподтеками. Что-то гневное, что должно было бы пробудить в посетителе выставки не только сострадание, но и совесть. Однако таковые сюда практически не ходят. Гениальная находка автора, еще более циничного, чем зажравшаяся вернисажная публика.

* * *

По столу ходит курица. Наткнувшись на раскрытую книгу, в изумлении остановилась и рассматривает отпечатанные в ней буквы. Уж не зернышки ли? Нет, дура, то не зернышки, а зерна истины, посеянное, но пока еще не взошедшее разумное, доброе, вечное. Автор – известный писатель юмористического пошиба. Публика – абсолютная дура.

* * *

По Москве-реке плывет парусное судно серьезных размеров. На носу стоит царь Петр Первый. Приближается Каменный мост. Судовые пушки тщетно пытаются его разрушить, дабы расчистить путь куражащемуся во хмелю Петру Алексеевичу. По правую руку от царя подзуживающий Меншиков, по левую – науськивающий Церетели. Радостные толпы по берегам размахивают флагами. Однако почти вся команда под шумок уже уселась в шлюпки и что есть мочи налегает на весла – лишь бы подальше от сиих опасных развлечений.

* * *

Триптих. Вид куба спереди. Вид куба сбоку. Вид куба сверху. Название: «Малевич в кубе, Кандинский в жопе».

* * *

Высоко в небе проплывает журавлиный клин. Стоящая в чистом сжатом поле девочка в красном платье на прощанье машет ему голубым платочком. Ощущение не только грусти по ушедшему лету, но и радости по поводу верно найденной автором интонации. Вдали едва различимы заводские трубы, однако дым они испускают отчетливый. Правда, существует и еще одно истолкование: это трактор боронит пересохшую почву, поднимая клубы пыли. И действительно, откуда тут взяться заводу? Хотя в России и не такое бывает.

* * *

Вне всякого сомненья, на картине изображен ад. Более того – самое страшное его место, о чем свидетельствует парадность интерьера: стены задрапированы дорогой парчой, на которой вытканы все способы мучений грешников, обслуга ходит в бархатных камзолах. На подиуме в антикварном кресле восседает сам Вельзевул. В центре огромной залы пылает костер, в который черти все подбрасывают и подбрасывают пухлые пачки долларов. Над костром укреплен котел, изображенный художником двумя антагонистическими красками: верх котла мрачного чугунного цвета, низ доведен до нестерпимого белого каления. В котле: Ельцин, Чубайс, Немцов, Черномырдин, Лившиц, Лужков, Березовский, Гусинский, Куликов, Ястржембский… И еще девяносто человек, опознать которых смог бы лишь чрезмерно увлеченный политикой зритель. Лица грешников имеют фотографическое сходство с оригиналами. Несмотря на несомненный плюс (узнаваемость насоливших автору политиков), тут есть и существенный минус: все вывариваемые в котле сохраняют спокойное выражение, хотя должны бы сильно страдать. Детальному изучению картины мешают толпы людей с православными хоругвями и красными знаменами. Х., м., 540х360 см. Третья часть триптиха «Страшный суд» – «Исполнение приговора». Две другие – «Блудодеяние» и «Встать, суд идет» – художественной ценности не представляют.

* * *

Портрет русской красавицы с разрумянившимися на морозе щечками. На ресницах пушистый иней. В душе поющая радость: али я не молода, али не красива, не страшны мне холода, я – душа России. Странное сочетание белоснежного пухового платка с расписанной алыми розами голубой шали. Однако это не следствие отсутствия вкуса у бесплатно позирующей женщины, а глубокая символика, привнесенная в произведение ушлым художником: платок и шаль колористически олицетворяют цвета современного российского флага. Именно это подчеркивается и в названии работы: «Российская красавица».

* * *

По небу, по-самолетному оттопырив руки и вытянувшись в струнку, летят трое военнослужащих в защитных касках. Один ведущий и двое ведомых. Верхняя часть картины – сверкающее чистотой безоблачное небо. Военнослужащие, расположенные строго по центру холста, каким-то странным образом отбрасывают на землю такую чудовищную тень, что внизу лежит глубокая ночь с вкраплением каких-то мутных огоньков. Еще одна особенность нижней половины холста – применение приема пастозной живописи, т. е. наложение выпуклых мазков, до такой степени рельефных, что в душу наиболее чутких зрителей закрадывается подозрение: а не руины ли это. Действительно, руины, поскольку художник в нескольких местах «земли» корявыми буквами написал: «руины и пожарища», «руины и пожарища», «руины и пожарища»…

* * *

Жанр, указанный в приглашении, – динамическая инсталляция. На белом полу галереи в квадратно-гнездовом порядке с шагом 50 см закреплены сырые куриные яйца. По мере накопления публики и потребления ей спиртных напитков яйца начинают по неосторожности растаптываться. В конце концов не остается ни одного целого. Пол приобретает желтый цвет. Название: «Поиски белого на белом». Не предусмотренные автором побочные следствия: несколько падений, ушибы, выпачканные костюмы, потеря видным искусствоведом съемного зубного протеза, в связи с чем негативная оценка перформанса в специальных изданиях и восторженная – в бульварной прессе.