Текст книги "Его величество"

Глава третья
СЕНАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ

На молчаливый вопрос жены, Николай Павлович ответил:

– В Московском полку волнения; я отправляюсь туда.

Проходя коридором к Салтыковской лестнице, с нее было ближе к главной дворцовой гауптвахте, он не мог избавиться от неприятного ощущения своей вины за то, что зашел к Александре Федоровне и сказал про бунт в Московском полку.

«Я напугал ее. Хотел предупредить, а вместо предупреждения напугал», – клял себя император.

Он был уверен, в течение всего дня, как бы ни складывались обстоятельства, мысль эта неотвязно будет следовать за ним, угнетать его, пока он снова не увидит свою Александру, но уже как победитель мятежников.

Государя сопровождали генерал-адъютант Голенищев-Кутузов и полковник Хвощинский. Павел Васильевич и Павел Кесаревич участники Отечественной войны. Оба за храбрость отмечены наградами. Он выбрал их к себе в сопровождение из генералов и старших офицеров, толпившихся в канцелярии, потому что знал лучше других, как людей преданных его старшему брату Александру.

В канцелярии государь встретил и командира Кавалергардского полка флигель-адъютанта Апраксина. Перекинувшись несколькими репликами с потомком соратника Петра Великого, он велел Степану Федоровичу вести своих воинов на Сенатскую площадь.

Николай Павлович ни с кем подолгу не задерживался. Его разговоры с генералами, офицерами были краткими. Он не замечал удивленных взглядов, не слышал реплик, бросаемых вслед. Государь понимал, у него в запасе нет времени, он не может откладывать на завтрашний день принесение присяги, успокоение мятежников, и был уверен – если этого не удастся сделать, то не может жить далее, как до нынешнего вечера: он или государь, признанный всеми, или мертвый человек.

Нервное напряжение не покидало его, император иногда срывался на крик, впадал в задумчивость. Замечая за собой ненужную суетливость, впечатлительность, Николай Павлович время от времени одергивал себя, и тогда перед подчиненными представало холодное неподвижное лицо. Чувство страха, мучившее его вчера, сегодня уступало уверенности в своих силах, и лишь по-прежнему всюду мерещились враги и предатели.

Возле Салтыковской лестнице, облокотившись на перила, стоял командующий гвардейским корпусом генерал от кавалерии Воинов. При виде его грузной фигуры Николаю Павловичу вспомнилось, как 27 ноября в день получения известия о смерти императора пришли они к нему с Милорадовичем и заявили, дескать, генералитет решил завещание покойного императора Александра Павловича не доставать, а принимать присягу Константину. Милорадович говорил, Воинов стоял рядом и загадочно улыбался. Сейчас по его бледному, осунувшему лицу пробегали судороги.

– Скучаешь, Александр Львович? – спросил с иронией Николай Павлович. – Это тебе, брат, не великого князя уму разуму учить. Тогда ты горазд умничать был. Что стоишь здесь? Или не знаешь, войска твои из подчинения вышли? Ну-ка быстро на место, где быть должен – марш!

Генерал Воинов качнулся тучным телом, и, словно камень, сорвавшийся со скалы, с грохотом сбежал вниз по лестнице.

На первом этаже возле главной дворцовой гауптвахты императора встречал молодой офицер. Он лихо вышел на средину площадки, звонким голосом произнес:

– Ваше величество! Имею честь доложить, что 9-я егерская рота лейб-гвардии Финляндского полка на караул заступила. Начальник караула капитан Прибытков.

– Финляндский полк был у меня в дивизии. А ну-ка давай проверим, как наши ребятушки команды выполняют, – усмехнувшись, сказал он, приглашая за собой капитана.

Спустя несколько минут Голенищев-Кутузов и Хвощинский наблюдали марширующих солдат караула, выполняющих команды «в ружье», «шагом марш», «на караул», и рядом с ними императора, похожего, скорее, на молодого офицера, быстрой походкой сновавшего перед строем, отдающего команды. И будто бы не было никаких мятежников, и не надо было спешить на Сенатскую площадь, а наступил обычный день и все проходит по распорядку воинской службы.

Николай Павлович в парадном мундире лейб-гвардии Измайловского полка с голубой Андреевской лентой через плечо идет по фронту, останавливается возле каждого солдата, спрашивая, как тот присягал и кому присягал.

Встав в конце колонны, он говорит:

– Ребята! Московские шалят. Не перенимайте у них пример! Делайте свое дело!

Звучит его команда:

– Вперед, скорым шагом марш!

Караул с идущим рядом Николаем Павловичем направляется из внутреннего двора к главным воротам дворца. За воротами теснится толпа народа. Многие люди, завидев императора, кланяются в ноги, кричат «Ура!». Вверх летят шапки.

Остановившись у главных ворот, император громко и отрывисто читает народу лист манифеста. В морозной тишине торжественно и громко звучит его голос:

– Объявляем всем верным нашим подданным. В сокрушении сердца, смиряясь пред неисповедимыми судьбами Всевышнего, среди всеобщей горести…

Манифест, в 16-й день августа 1823 года собственноручным его императорского величества предписанием утвержденный, в коем государь император, изъявляя свое согласие на отречение цесаревича и великого князя Константина Павловича, признает наследником нас, яко по нем старейшего и по коренному закону к наследию….

Едва император затихает, громовые крики «ура», приветствия, самые сердечные возгласы потрясают воздух.

– Мы призываем всех наших верных подданных соединить с нами теплые мольбы их к Всевышнему….

Толпа, прерывая его, снова взрывалась криками «ура».

– Вы видите теперь, что я не отнимаю престол у брата? – спрашивает он.

«Ура!» – прокатывается по толпе.

Из-под арки Главного штаба с трудом пробирается к императору сквозь массы народа на серой в яблоках лошади начальник штаба гвардейского корпуса Нейдгардт.

– Ваше величество! Мятежный Московский полк остановил движение по Сенатской площади, где построил оборонительное каре, – говорит он по-французски, чтобы не будоражить толпу.

– Слушайте! Сейчас мне сообщили, что мятежники вышли на Сенатскую площадь. Они отказываются от присяги, – оборачиваясь к толпе народа, говорит Николай Павлович.

Нейдгардт в недоумении разводит руками.

Из толпы раздаются крики:

– Батюшка! Государь! Иди к себе!

– Не допустим никого!

– Государь, иди к матушке, к детям, к царице!

– Ступай с Богом, мы не допустим!

К Николаю Павловичу подбегает человек в шубе с лисьим мехом, обнимает его, целует, приговаривая:

– Батюшка наш отец, мы все за тебя встанем.

Едва освобождаясь от объятий, улыбаясь, Николай Павлович поднимает руку. Море человеческих волн утихает мгновенно, становится неподвижно, тихо, словно в храме в минуты исповеди.

– Не могу перецеловать вас всех… Но вот за всех…3131
  Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 105.


[Закрыть]

Произнося эти слова, он подходит к толпе, целует тех, кто ближе к нему, прижимает их головы к своей груди. Слышатся рыдания, возгласы приветствий. Народ шумит, волнуется, вздымаясь и опускаясь перед главными воротами.

Император снова поднимает руку.

В мертвой тишине отчетливо звучат его слова, обращенные к народу. Государь призывает идти всем по домам, быть смирными, спокойными, повиноваться повелениям тех, которые одни знают, как и что делать.

– Дайте место, – говорит он.

Толпа тихо отступает далее к краям Дворцовой площади.

Со стороны Миллионной улицы показались бегущие солдаты в шинелях. Их становится все больше и больше. Они строятся на площади возле манежа, образуя стройную колонну.

На бледном лице императора вспыхивает румянец. Он узнает преображенцев. Быстро пройдя к ним, Николай Павлович командует:

– К атаке в колонну стройся, четвертый, пятый взводы прямо, скорым шагом марш, марш…

Батальон разворачивается левым плечом вперед и идет мимо заборов достраивавшегося здания министерства финансов и иностранных дел к углу Адмиралтейского бульвара.

Внимание императора привлекает знакомая фигура сутулого, высокого человека, огибающего угол дома Главного штаба. Внимательно присмотревшись, он узнает полковника, князя Трубецкого.

В это время кто-то со спины резко берет его за локоть. Обернувшись, Николай Павлович от неожиданности зажмуривает глаза, но спокойно делает шаг назад.

– Вы?..

Его появление необычайно… Его вид поражает… Парадный мундир военного генерал-губернатора расстегнут и частью вытащен из под шарфа, воротник его оторван, лента измята, галстук скомкан.

Преданно глядя на императора маленькими слезящимися глазами, Милорадович с трудом произносит:

– Государь! Если они поставили меня в такое положение, остается только действовать силой.

«Эх, Михаил Андреевич, герой наш, что же ты с собой делаешь, – глядя жалеючи на старого генерала, думает Николай Павлович. – Где же твой блеск? Где твоя выправка?»

Милорадович покорно ждет. Ждут решения государя генерал-адъютант Голенищев-Кутузов, полковник Хвощинский, присоединившиеся к ним флигель-адъютант императора Кавелин, генерал-адъютант Комаровский и командир Преображенского полка Ислентьев.

– Не забудьте, граф, что вы ответствуете за спокойствие столицы, – после долгой паузы строго говорит Николай Павлович.

Генерал-губернатор кивает, но с места не трогается.

– Возьмите Конную гвардию и с нею ожидайте на Исаакиевской площади около манежа моих повелений, я буду на этой стороне с преображенцами близ угла бульвара, – едва сдерживая себя, дружеским голосом добавил император и резко отвернулся, чтобы не сорваться и не накричать.

Граф Милорадович словно очнулся ото сна: взглянул быстро на беспорядок своей одежды, вытянулся, приложил руку к шляпе, а потом суетливо, как обычный штатский гражданин, побрел назад по той же дороге.

На пути его подвернулись сани обер-полицейского Шульгина. Милорадович, спешив хозяина, забрался в них и в сопровождении своего адъютанта Башуцкого отправился к Сенатской площади.3232
  Там же. С. 108–109.


[Закрыть]

Когда стало ясно, что через площадь, запруженную сплошной массой народа, не проехать, он кружным путем по Поцелуеву мосту на Мойке добрался до казарм Конной гвардии. Возле казарм командовал построением граф Орлов. Конногвардейцы, выполняя команду на построение, явно не спешили седлать коней. Постояв недолго в стороне, Милорадович в нетерпении сел на лошадь и поскакал на Сенатскую площадь.

* * *

Михаил Павлович ехал от Зимнего дворца по едва установившемуся зимнему пути в артиллерийские казармы, находившиеся рядом с Таврическим дворцом. Возле Летнего сада ему встретилась колонна Кавалергардского полка.

«У кавалергардов присяга окончена, – радостно думал великий князь, провожая взглядом штандарты.

Миновав казармы 2-го батальона Преображенского полка, Михаил Павлович, удовлетворенно заметил: «И здесь присягнули».

В приподнятом настроении он прибыл к артиллерийским казармам. Навстречу, придерживая саблю, выбежал генерал-майор Сухозанет.

– Ваше высочество! Смею доложить, некоторые офицеры уклоняются от присяги под предлогом, что они не уверены в достоверности отречения цесаревича Константина Павловича, а вас считают удаленными из столицы по несогласию на вступление на престол Николая Павловича, – пылко доложил он и, помедлив, словно извиняясь, добавил. – Вследствие этого офицеры мною арестованы.

– Освободите немедля! – слезая с саней, рыкнул Михаил Павлович и уже вдогонку удаляющемуся генералу крикнул: – Всех на построение сюда. Всех до единого офицера!

Провожая взглядом Сухозанета, поморщился: «Что же ты, Николай Онуфриевич, убедить их не мог. А еще ветеран Отечественной войны».

Мысли его тут же перескочили к Зимнему дворцу. Вспомнилось испуганное лицо брата Николая. Таким он его не видел никогда. Если только в детские годы…

«Тут поневоле растеряешься, коль не знаешь, на кого положиться и какие еще штучки у заговорщиков приготовлены. Вон  – до моих артиллеристов добрались. Обманом берут. Пугают», – лихорадочно думал он, с нетерпением посматривая на дверь, за которой скрылся Сухозанет.

Один за другим из казармы с понурыми головами стали выходить офицеры. Не обращая внимания на окрики своего командира, они упрямо шли к великому князю.

– Господа офицеры, становись! – призвал Михаил Павлович. Движение прекратилось. Офицеры начали неторопливо выстаиваться в шеренгу.

– Рравняйсь! – скомандовал великий князь. – Смиррна!

Редкий строй сжался, выровнялся. Выполнив команды, артиллеристы устремили взоры на Михаила Павловича.

– Узнаете? – улыбнулся он.

– Узнаем, – несколько вразнобой ответил строй.

– Так вот, господа офицеры, сообщаю вам, я был у цесаревича Константина Павловича, когда поступило сообщение о смерти императора Александра I. Он тотчас при мне написал письмо брату, в котором уверил его, что подтверждает свое отречение от престола, написанное им в январе 1822 года. Более того, письмо это он доверил отвезти в столицу мне. Его просьбу я выполнил. Вопросы еще будут?

– Да как же нам… – потянул молоденький прапорщик.

– Вопросов нет, – перебил его штабс-капитан.

– Тогда не будем терять времени, – улыбнулся Михаил Павлович, – и приступим к принятию присяги.

Можно было ехать в Зимний дворец, а потом и домой. Он мысленно представил, как увидит матушку, жену…

Великого князя догнал нарочный. Он передал известие, рушившее планы Михаила Павловича – Московский полк отказался присягать, часть его самовольно ушла из казарм с распущенным знаменем, другие в нерешительности. Развернув сани, великий князь поехал в противоположный конец Петербурга к Семеновскому мосту.

Войдя на полковой двор, он увидел выстроенные во всю ширину его четыре роты. Посредине двора стоял священник, понуро глядевший под ноги. Неподалеку расхаживали командир гвардейского корпуса Воинов и командующий гвардейской пехотой Бистром.

Появление великого князя вызвало оживление, шум. Прокатилось: «Ура!». Солдаты стали выравнивать ряды. Генералы поспешили к Михаилу Павловичу.

– Нам сказали, что ваше высочество в оковах! – крикнул правофланговый первой роты.

– Вы видите, стало, как вас гнусно обманули, – улыбнулся он и, расправив плечи, спросил: – Скажите-ка, разве можно меня заковать?

По колонне прокатился смех.

Михаил Павлович махнул рукой и начал рассказывать подробности отречения цесаревича Константина, написании манифеста императором Александром I в 1823 году, о своей поездке из Варшавы в Петербург с письмом цесаревича Константина Павловича.

– А теперь, готовы ли вы присягнуть законному государю российскому, императору Николаю Павловичу? – спросил он, обводя строгим взглядом строй солдат.

– Рады стараться!

– Тогда, чтобы доказать вам, что вас обманывали и что от меня вы слышали одну сущую правду, – серьезно продолжил великий князь, – я сам вместе с вами присягну.

Приказав офицерам ходить по рядам и следить, как исполняется чтение нижними чинами, Михаил Павлович встал возле священника. Он повторял вслед верноподданнические слова – присягу новому императору.

– Теперь, ребята, – сказал великий князь, после того, как священный обряд был закончен, – вы должны доказать, что присягали не понапрасну, и потому я поведу вас против вашей же братьи, которая забыла свой долг.

– Рады стараться! – разнеслось по двору.3333
  Николай I: Муж. Отец. Император. Сост. Н. И. Азарова. М., 2000. С. 93–94.


[Закрыть]

У гвардейцев впереди дальний путь – великий князь первый, а за ним четыре роты со своими офицерами. Они выходят из каменных ворот, идут по Гороховой улице в направление Сенатской площади.

* * *

– Подождите, Михаил Андреевич! – крикнул генерал-адъютант Орлов, догнав генерал-губернатора Милорадовича. – Еще минутку. Полк в полной готовности. Он сейчас подойдет.

– Нет, нет, – запальчиво крикнул Милорадович, не оборачиваясь к Орлову. – Я не хочу… вашего полка. Да, я не хочу, чтоб этот день был запятнан кровью, я кончу один это дело!

Времени – начало первого часу. На улице – 7 градусов мороза по Реомюру (около 7 градусов по Цельсию). Московский полк больше часа стоит у здания Сената. Перед фасом каре, обращенным к строящемуся Исаакиевскому собору, появляется фигура генерал-губернатора Милорадовича. Его узнают и с той и с другой стороны.

Остановившись на мгновение, осмотревшись, Милорадович направляет коня в толпу народа, плотно стоявшего по краю площади. Раздвигая людей лошадью, громко бранясь, генерал-губернатор медленно продвигается по тесной дорожке.

Перед выходом на площадь путь Милорадовичу преградили солдаты Московского полка под командованием офицера Луцкого.

– Что ты делаешь здесь, мальчишка? – сердито бросил военный генерал-губернатор и попытался проехать дальше.

– Куда девали шефа нашего полка? – не растерялся Луцкий, придерживая лошадь.

Милорадович недовольно фыркнул:

– Не видишь, кто перед тобой?

До появления генерал-губернатора цепь под командой Луцкого пытался преодолеть жандарм Артемий Коновалов. От него отобрали палаш, прокололи штыком лошадь. Артемий был сбит на землю прикладом винтовки. Милорадовича солдаты тронуть не решились. Прорвавшись сквозь цепь, он подскакал к каре.

В парадном мундире с Андреевской лентой через плечо, в белых панталонах, в ботфортах, военный генерал-губернатор производил впечатление на восставших. Солдаты, оглашавшие криками воздух, толкавшиеся между собой чтобы согреться, замерли, а некоторые в знак уважения к заслуженному воину, сделали на караул.

Между Милорадовичем и солдатами сразу устанавливалось доверие. От него ожидали объяснения причин отсутствия цесаревича Константина. Спрашивали генерала, почему он не с ними. Он подробно обо всем рассказывал, разглядывая солдат, пытался найти знакомые лица, увидеть преданные взгляды.

Положив руку на эфес своей шпаги, твердым голосом Милорадович говорил:

– Ручаюсь этой шпагой, которую получил за спасение Бухареста, цесаревич жив, здоров – он в Варшаве – я сам получил от него письмо. Он добровольно отрекся от престола.

Расталкивая солдат, к Милорадовичу подошел князь Оболенский. Вежливо, но настойчиво он попросил:

– Извольте, ваше сиятельство, отъехать. Оставьте в покое солдат, которые исполняют свою обязанность.

– Почему же? – удивленно посмотрел на него генерал-губернатор. – Почему же мне не говорить с моими солдатами.

Отвернувшись от Оболенского, он продолжил:

– Солдаты! Солдаты!.. Кто из вас был со мною под Кульмом, Лютценом, Бауценом, Фер-Шампенуазом, Бриеном?.. Кто из вас был со мной, говорите! Кто из вас хоть слышал об этих сражениях и обо мне? Говорите, скажите! Никто? Никто не был, никто не слышал?

Милорадович снял шляпу. Перекрестился. Поднялся на стременах и, озирая толпу восставших, сказал удрученно:

– Слава Богу! Здесь нет ни одного русского солдата!

Князь Оболенский снова попытался вступить в переговоры с Милорадовичем. Но князя он по-прежнему не замечал и продолжал разговор с восставшими:

– Офицеры! Из вас же, верно, был кто-нибудь со мной! Офицеры! Вы все это знаете?… Никто? Бог мой! Благодарю тебя!.. Здесь нет ни одного русского офицера!.. Если бы тут был хоть один русский офицер, хоть один солдат, то вы знали бы, кто Милорадович!

Он вынул шпагу и, держа за конец клинка эфесом к солдатам, продолжал с возрастающим воодушевлением:

– Вы знали бы все, что эту шпагу подарил мне цесаревич, великий князь Константин Павлович, вы знали бы все, что на этой шпаге написано!.. Читайте за мной: « Дру-гу мо-е-му Мило-радо-ви-чу»… Другу! А? Слышите ли? Другу!.. Вы знали бы все, что Милорадович не может быть изменником своему другу и брату своего царя! Не может! Вы знали бы это, как знает о том весь свет!

Он медленно вложил в ножны шпагу.

– Да! Знает весь свет, но вы о том не знаете… Почему?.. Потому что нет тут ни одного русского офицера, ни одного солдата! Нет! Тут мальчишки, буяны, разбойники, мерзавцы, осрамившие русский мундир, военную честь, название солдата!.. Вы – пятно России! Вы – преступники перед царем, перед Отечеством, перед Богом! Что вы затеяли? Что вы сделали?

Возраставшее оживление слов, возвышение голоса, огонь движений, жестов лились и как электрический ток проникали в каре Московского полка, разрушая его. Подняв высоко руки, Милорадович уже не говорил, а гремел, владычествовал, повелевал толпой. Люди стояли вытянувшись, держа ружья под приклад, глядя ему робко в глаза. Он продолжал, усиливая свое на них воздействие:

– О жизни говорить нечего, но там… там, слышите ли? У Бога!.. Чтоб найти после смерти помилование, вы должны сейчас идти, бежать к царю, упасть к его ногам! Слышите ли? Все за мною! За мной!

Он взмахнул руками.3434
  Бондаренко А. Милорадович. М., 2008. С. 104–105.


[Закрыть]

Движение генерал-губернатора невольно повторили солдаты, подавшиеся его проникновенной речи. И может, скажи он еще несколько зажигательных слов, призови мятежников следовать за собой, в рядах могло бы возникнуть смятение.

В морозном воздухе отчетливо глухо прозвучал выстрел.

В какие-то секунды никто не понял, откуда и кто стрелял. Все взоры были обращены на Милорадовича. Он резко опустил руки, с головы его упала шляпа, потом медленно переломилось его тело. Лошадь рванулась. Милорадович качнулся. Толпа отхлынула. Находившийся рядом с графом адъютант Башуцкий успел поддержать падающего военного генерал-губернатора и положить на землю.

* * *

Государь стоял на коне возле дома Лобанова-Ростовского. Он был в одном мундире. Его литая высокая фигура, которую венчала черная шляпа с черными перьями, мерно покачивалась. Императора окружала свита, пополнившаяся генералами, поспешившими заявить о преданности новому императору. Они кружили возле Николая Павловича, то и дело приближаясь к нему, давая советы, получая указания.

Во время разговоров все чаще на глаза Николая Павловича попадал штабс-капитан Нижегородского драгунского полка в черной повязке с черными глазами и усами. Он находился возле императорской свиты и безуспешно пытался пробиться сквозь генералов.

– Кто этот офицер? – спросил государь генерал-адъютанта Васильчикова.

– Якубович, – ответил тот.

– Александр Иванович Якубович – неординарная личность, – дополнил, выдвигаясь вперед всех, генерал-адъютант Комаровский. – Я знаком с ним. Отчаянный малый. Получил известность лихими набегами на горцев. На Кубани его тяжело ранили в голову. Находится на излечении в Петербурге.

Николай Павлович снова отыскал глазами Якубовича и махнул рукой.

Капитан чуть пришпорил коня и, приблизившись к императору, горячо выпалил:

– Ваше величество, я был против вас, теперь же я хочу умереть за вас!

Государь улыбнулся, протянул руку:

– В таком случае, пойди к возмутителям и уговори их сдаться.3535
  Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 110.


[Закрыть]

«Кто он, болтун или романтик? И сколько среди мятежников таких сомневающихся?» – подумал государь, когда тот, отдав честь, лихо развернул лошадь.

Николаю Павловичу вдруг захотелось, чтобы на площади, среди восставших, было больше офицеров, мгновенно вспыхнувших желанием пойти на подвиг, свершить нечто великое ради призрачной идеи справедливости, а со временем стояния на морозе, осознавших всю пустоту этого величия, этой жертвенности и желающих как можно скорее мирного исхода дела. Теша себя этой мыслью и оглядывая свое малочисленное войско, состоявшее только из батальона лейб-гвардии Преображенского полка, он понимал, если в ближайший час, два на помощь к нему не подойдут другие полки, а восставших на площади станет больше, он потерпит поражение, о последствиях которого страшно было думать.

Его размышления прервали выстрелы. Прибежал флигель– адъютант Генерального штаба Голицын.

– Ваше величество! Тяжело ранен граф Милорадович. Смертельно, – доложил он.

Государь кивнул. На бледном лице его никто не заметил перемен.

К свите приблизился генерал-адъютант Бенкендорф.

– Слышали о Милорадовиче? – спросил он хриплым голосом.

– Милорадович искупил свою вину. Он не видел другого выхода. Но цена слишком уж дорога, – хмурясь, сказал Николай Павлович.

Мимо на рысях пронеслись два эскадрона Конной гвардии. К императору подскакал генерал-лейтенант Орлов.

– Ваше величество, докладываю, Конная гвардия в полном составе прибыла, – отрапортовал он.

Вслед за первыми эскадронами показались другие всадники. Прибытие конногвардейцев имело для Николая Павловича большое значение. Шефом этого полка был цесаревич Константин Павлович. В детские годы он сам был шефом этого полка. Император тут же приблизился к выстроенной колонне и, волнуясь от радости, приветствовал:

– Здорово, ребята!

По колонне прокатилось: «Ура!»

Сенатская площадь, стесненная заборами со стороны Исаакиевского собора, уже становилась мала для размещения большого количества войск. В тесном пространстве, пройдя по шесть человек в ряд, Конный полк выстроился в две линии, правым флангом к монументу, левым к деревянному заботу, ограждающему собор. Против них стояли мятежники, густой неправильной колонной, закрывая собой вход в Сенат. Между восставшими и конногвардейцами было не более 50 шагов, и они отчетливо различали друг друга. Некоторые даже перекрикивались.

«Они не должны уйти от возмездия!» – думал Николай Павлович, бросая взгляд на мятежную колонну.

«Они должны за все поплатиться», – возмущался император, слыша выстрелы со стороны восставших, получая известия, то об обстреле командующего гвардейского корпуса Воинова, то об избиении директора канцелярии Генерального штаба, флигель– адъютанта Бибикова, пытавшихся образумить солдат и офицеров Московского полка.

Рота лейб-гвардии Преображенского полка под командой капитана Игнатьева, пройдя через бульвар, заняла Исаакиевский мост. Теперь мятежникам было отрезано сообщение с Васильевским островом и одновременно прикрыт фланг Конной гвардии. По Почтовой улице мимо конногвардейских казарм на мост у Крюкова канала и на Галерную улицу ушел батальон Павловского полка.

Находясь на площади с малочисленными воинскими частями, Николай Павлович с нетерпением и тревогой ждал брата Михаила. Мятежники вели себя нагло. Они кричали, стреляли, выказывая свое превосходство над государевым войском.

Михаил Павлович с преданными императору ротами Московского полка появился от Гороховой улицы. Колонна солдат быстрым маршем вытекла на Сенатскую площадь, выстроилась в каре, наполнив площадь гулом шагов, лязгом винтовок.

– Слава Богу, у брата получилось, – сдержанно проговорил император, когда великий князь приблизился и отрапортовал.

Ему вновь вспомнилось испуганное лицо жены.

«Я оставил ее в комнатах в полном неведении о происходящем здесь, – подумал он. – Александра Федоровна сейчас, скорее всего, пользуется ложными слухами.

Мятежники сдаваться не думали. К ним подошло подкрепление – матросы Гвардейского экипажа, и силы, находившиеся в противостоянии, опять выровнялись. Никто не мог сказать, сколько еще прибудет сюда восставших, какие полки примкнут к императорскому лагерю.

Отыскав взглядом друга детства Адлерберга, он позвал Владимира Федоровича к себе и приказал подготовить загородные экипажи для матушки и жены, чтобы, в крайнем случае, если противостояние будет перерастать в стычки, препроводить их с детьми под охраной кавалергардов в Царское Село.

На душе его было неспокойно. Если еще утром он с мальчишеским задором готов был умереть под пулями мятежников, то теперь не мог избавиться от тревожных мыслей, роем вьющихся в голове. Он обвинял себя, что положился на Милорадовича и не привлек более никого к поиску мятежников, о которых говорилось в письме из Таганрога. Он давал команды, советовался с генералами, мысленно определял, кто из них войдет в его ближайшее окружение, когда, наконец, мятежники будут разбиты и наступит мирная жизнь, но потом вдруг останавливал ровный ход мыслей, в страхе представляя, как бунтовщики врываются в Зимний дворец…

Передав команду войсками великому князю Михаилу Павловичу, император направил коня к Дворцовой площади, оправдываясь сам перед собой, что торопится не к жене и детям, а на встречу с Саперными батальонами.

Едва Николай Павлович со свитой миновал здание Главного штаба, как увидел идущий в беспорядке со стороны Зимнего дворца с развернутыми знаменами лейб-гвардии Гренадерский полк. Приблизившись к гренадерам, он радостно крикнул подкреплению:

– Стойте!

Ему хотелось, слезь с коня, целовать каждого, прижимая к груди, говорить ласковые слова. В трудную минуту гренадеры могли полностью повернуть ход событий и прекратить стояние на Сенатской площади. Это была сила. На нее сейчас надеялся император, вглядываясь в лица гвардейцев.

И в это мгновение кто-то из толпы крикнул:

– Мы за Константина!

Николай Павлович выпрямился в седле.

– Мы за Константина! – послышались десятки, сотни голосов.

– Если так – то вот вам дорога, – он махнул рукой по направлению к Сенатской площади.

Щемило в глазах. Мимо проходила толпа, некогда бывшая его полком.

Впереди открывалась Дворцовая площадь. На ее пустынном пространстве легкий ветерок перекатывал снежные валки.

Николай Павлович еще не знал, какие события разворачивались здесь за тридцать минут до его встречи с гренадерами. Об этом ему расскажут позднее и он ужаснется.

…Было половина второго часа. В лейб-гвардии Гренадерском полку с утра не стихали споры. Одни ратовали за принятие присяги императору Николаю Павловичу, другие призывали выйти к Зимнему дворцу с требованием вернуть Константина и провозгласить конституцию.

От Сенатской площади донеслись первые залпы. Поручик Панов, понимая, что лучшего повода для выступления не будет, выхватил шпагу и бросился в ряды гренадер с криком:

– Слышите, ребята, там уже в наших солдат стреляют. Бежим на выручку! Ура!

Колонна гренадер, какое-то время раскачиваемая спорами, вдруг сжалась и как пружина выпрямилась, опрокинула охранявший ворота караул и бросилась по направлению к Неве. Старшие офицеры полка вместе с полковником Стюрлером попытались остановить солдат. Они забегали вперед, кричали, уговаривали, но их уже никто не слышал. Увлеченные героическим порывом, гвардейцы, перебежав по льду Неву, быстрым шагом пройдя мимо Мраморного дворца, через Миллионную улицу высыпали на Дворцовую площадь.

Вот он императорский дворец строго смотрит на них множеством темных глазниц. Откуда-то издалека доносится едва слышимый звук скрипки, долетают обрывки слов песни. В окнах появляются лица любопытствующих. Их становиться все больше и больше. Застывшая перед дворцом колонна гренадер привлекает внимание охраны, и солдаты ее начинают тонкой цепочкой отгораживаться от гвардейцев.

Выход на площадь караульных, как и недавно в казармах, появление командиров, внесло сумятицу в ряды гренадеров. Они зароптали, начали спорить между собой. Но раздался уверенный голос поручика Панова и колонна, грузно развернувшись, направилась во двор, сметая на пути охрану.

Оказавшись в большом колодце, окруженном высокими стенами дворца, гренадеры опять растерялись. Их предводитель метался от одного караульного к другому, призывая их присоединится к восставшим, впустить во дворец. Караульные, словно застывшие истуканы, не произносили ни слова, сердито морщась и крепче прижимая к себе винтовки.