Текст книги "Его величество"

1) Письмо Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича к покойному Государю Императору от 14 Генваря 1822  г., в коем Его Высочество отрекается от наследия Престола, по праву первородства Ему принадлежащего.

2) Манифест, в 16 день Августа 1823  г., Собственноручным Его Императорского Величества подписанием утвержденный, в  коем Государь Император, изъявляя Свое согласие на отречение Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича, признает Наследником Нас, яко по Нем старейшего и по коренному закону к наследию ближайшего. Вместе с сим донесено Нам было, что таковые же акты и с той же надписью хранятся в Правительствующем Сенате, Святейшем Синоде и в Московском Успенском Соборе. Сведения сии не могли переменить принятой Нами меры. Мы в актах сих видели отречение Его Высочества, при жизни Государя Императора учиненное и согласием Его Величества утвержденное; но не желали и не имели права сие отречение, в свое время всенародно не объявленное и в закон не обращенное, признавать навсегда невозвратным. Сим желали Мы утвердить уважение Наше к первому коренному отечественному закону, о непоколебимости в порядке наследия Престола. И вследствие того, пребывая верным присяге, Нами данной, Мы настояли, чтобы и все Государство последовало Нашему примеру; и сие учинили Мы не в пререкание действительности воли, изъявленной Его Высочеством, и еще менее в  преслушании воли покойного Государя Императора, общего Нашего Отца и Благодетеля, воли, для Нас всегда священной, но дабы оградить коренный закон о порядке наследия Престола от всякого прикосновения, дабы отклонить самую тень сомнения в чистоте намерений Наших, и дабы предохранить любезное Отечество Наше от малейшей, даже и мгновенной, неизвестности о законном его Государе. Сие решение, в чистой совести пред Богом Сердцевидцем Нами принятое, удостоено и личного Государыни Императрицы Марии Федоровны, Любезнейшей Родительницы Нашей, Благословения.

Между тем горестное известие о кончине Государя Императора достигло в Варшаву, прямо из Таганрога, 25 Ноября, двумя днями прежде, нежели сюда. Пребывая непоколебимо в намерении Своем, Государь Цесаревич Великий Князь Константин Павлович, на другой же день, от 26 Ноября, признал за благо снова утвердить оное двумя актами, Любезнейшему Брату Нашему, Великому Князю Михаилу Павловичу для доставления сюда врученными. Акты сии следующие:

Николай Павлович перевел взгляд на Милорадовича. Он увидел, как военный генерал-губернатор опустил глаза в пол. Чтобы не смущать более Михаила Андреевича, он посмотрел на адмирала Мордвинова. Адмирал смотрел открыто, его черные глаза выражали интерес.

– Акты сии следующие, – повторил Николай Павлович и продолжил речь:

– Первый. Письмо к Государыне Императрице, Любезнейшей Родительнице Нашей, в коем Его Высочество, возобновляя прежнее Его решение, и укрепляя силу оного Грамотою покойного Государя Императора, в ответ на письмо Его Высочества, во 2 день Февраля 1822 года состоявшеюся, и в списке притом приложенною, снова и торжественно отрекается от наследия Престола, присвояя оное в порядке, коренным законом установленном, уже Нам и Потомству Нашему.

Второй. Грамота Его Высочества Нам; в оной, повторяя те же самые изъявления воли, Его Высочество дает Нам титул Императорского Величества; Себе же предоставляет прежний титул Цесаревича, и именует Себя вернейшим Нашим подданным. Сколь ни положительны сии Акты, сколь ни ясно в них представляется отречение Его Высочества непоколебимым и невозвратным, Мы признали однако же чувствам Нашим и самому положению дела сходственным, приостановиться возвещением оных, доколе не будет получено окончательное изъявление воли Его Высочества на присягу, Нами и всем Государством принесенную.

Ныне, получив и сие окончательное изъявление непоколебимой и невозвратной Его Высочества воли, извещаем о том всенародно, прилагая при сем:

Грамоту Его Императорского Высочества Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича к покойному Государю Императору Александру Первому;

Ответную Грамоту Его Императорского Величества;

Манифест покойного Государя Императора, отречение Его Высочества утверждающий и Нас Наследником признавающий;

Письмо Его Высочества к Государыне Императрице Марии Федоровне, Любезнейшей Родительнице Нашей;

Грамоту Его Высочества к Нам.

В последствие всех сих Актов, и по коренному закону Империи о порядке наследия, с сердцем, исполненным благоволения и покорности к неисповедимым судьбам Промысла, Нас ведущего, вступая на Прародительский Престол Всероссийской Империи и на нераздельные с Ним Престолы Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, повелеваем:

Присягу в верности подданства учинить Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству Великому Князю Александру Николаевичу, Любезнейшему, Сыну Нашему;

Время вступления Нашего на Престол считать с 19 Ноября 1825 года.

Николай Павлович увидел улыбку на лице Голицына. Ему показалось, что князь кивнул головой. Он посмотрел на первый ряд, на второй, быстро оглядел конец зала и, снова вернувшись к князю Голицыну, неторопливо и четко закончил выступление:

– Наконец, Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших.

Дан в Царствующем граде Санктпетербурге, а дванадесятый день Декабря месяца в 1825 лето от Рождества Христова, Царствования же Нашего в первое.2626
  Полное собрание законов Российской Империи. Собрание Второе, том ХХХ. С. 161–162


[Закрыть]

Члены совета стояли в глубоком молчании.

Из зала заседания, Николай Павлович отправился в свои комнаты. Он шел по коридору мимо постов внутреннего караула лейб-гвардии Конного полка, которым командовал корнет князь Александр Иванович Одоевский, член Северного общества. После ночного дежурства, князь займет свое место в рядах восставших мятежников. А пока он смотрел на шагающего уверенной поступью императора Николая Первого, облаченного в мундир лейб-гвардии Измайловского полка.

Николай Павлович шел, не замечая пристальных взглядов, не слыша своих шагов, эхом отдающихся в сводах узкого коридора. Он напряженно думал, пытаясь выстроить свои мысли, как выстраивал солдат и офицеров в безупречный порядок, но мозг не слушал его, и мысли разбегались. Он стал императором в ответственный час для страны, после двух недель междуцарствия. Начатые его старшим братом императором Александром I реформы требовали скорейшего продолжения, но у него не было ни знаний, ни опыта, ни надежных соратников. Он не любим гвардейцами, генералитетом.

Он зашел в спальню, упал на колени, перекрестился и сказал жене:

– Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется, умереть с честью.

* * *

– Ты сам знаешь, Николай, что я всегда буду с тобой, – дрогнувшим голосом сказала Александра Федоровна.

– Друг мой милый! Спасибо тебе! – продолжая стоять на коленях, проронил Николай Павлович.

Узкое худощавое лицо мужа было торжественно красиво в строгости и неподвижности. Александра Федоровна, глядя на него, вспоминала, с таким же выражением лица Николай стоял в церкви Зимнего дворца 1 июля 1817 года на торжественном венчании.

Мысли стремительно уносили ее в 1814 год. Берлин с ликованием встречал русский гренадерский полк, шефом которого был ее отец Фридрих Вильгельм III. Торжественный обед в честь победы русских войск. На обеде присутствуют члены императорской и королевской фамилий, а также фельдмаршалы Блюхер и Барклай-де-Толи. Русский император Александр I и прусский король Фридрих Вильгельм III провозглашают тост за здоровье помолвленных великого князя Николая Павловича и принцессы Шарлоты.

«Это было 14 ноября! Какое совпадение! Завтра снова 14-е?» – пугаясь приближавшейся даты переприсяги, она торопится вспомнить их первую встречу с Николаем.

Великие князья вошли в залу, и Шарлота сразу определила, что не тот высокий, широкоплечий с копной рыжих волос, а другой, худощавый, длинный и тонкий, с чертами лица, словно высеченными из камня, и есть Николай, ее суженый. Ее мысль не успела еще сформироваться, как рядом послышался голос статс-дамы: «О, какое очаровательное создание! Он дьявольски красив! Это будет самый красивый мужчина Европы!»

Шарлота сердито посмотрела на статс-даму, но, ничего не сказав, подумала: «Это будет мой мужчина!»

Николай и Михаил Павловичи следовали в штаб-квартиру русской армии. Их визит прусской королевской семье был короткий, может поэтому, как ни старалась Александра Федоровна что-то еще вспомнить из того дня, на память приходил только момент первой встречи.

Она уснула далеко за полночь, продолжая вспоминать знакомство с Николаем, их помолвку, венчание, свадьбу, жизнь в Аничковой дворце, которую они называли «Аничков рай», рождение первенца…

«Провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности. Здесь увидел я в первый раз ту, которая по собственному моему выбору с первого раза возбудила во мне желание принадлежать ей на всю жизнь», – записал в дневник Николай Павлович, глядя на уснувшую жену, вспоминая дворец прусского короля и стоявшую напротив него шестнадцатилетнюю красавицу Шарлоту.

Она сразу приглянулась ему ниспадающими локонами светлых волос по обе стороны лба, пронзительными голубыми глазами, заостренными чертами лица, детской хрупкой фигуркой. Еще не было конечного решения о выборе будущей невесты от матушки, но он для себя тогда принял решение и готов был отстаивать его до конца.

Отложив лист бумаги, Николай Павлович снова взглянул на спящую Александру Федоровну. Ее лицо было спокойно.

Вглядываясь в любимые черты, он вдруг представляет жену в костюме Лаллы Рук. Корона разделяет волосы, падающие по обе стороны лица локонами, достигающими плеч. Стан ее облегает лиф из золотой парчи, концы широкого пояса ниспадают на белые одежды. Наряд украшен жемчугом и драгоценными камнями, в изумрудах восточные туфли. Розовое газовое покрывало, затканное серебряными нитями, облекает прозрачным флером стройную фигуру принцессы…

Тогда, впервые после свадьбы, Николай Павлович и Александра Федоровна посетили Берлин. В свите находился Василий Андреевич Жуковский. По предложению герцога Карла Мекленбургского в честь гостей было решено устроить грандиозное театральное действие по пьесе английского поэта-романтика Томаса Мура «Лалла Рук». Пьеса состояла из прозаического текста, в который были включены четыре стихотворные поэмы. Сюжет был прост: некий бухарский хан Абдаллах сватает в жены своему сыну Аларису «тюльпанощекую» Лаллу Рук, дочь монгольского владетеля Индии Аурангзеба – последнего подлинного представителя династии. Жених и невеста впервые должны встретиться в Кашмире. В пути Лаллу Рук сопровождает бухарская свита, в которой находится поэт Фераморс, развлекающий принцессу рассказами.

По замыслу постановщиков ставятся «живые картины» на сюжеты четырех поэм, включенных Томасом Муром в прозаический текст. Заключительный сюжет пьесы – праздник роз в Кашмире. В 123 ролях среди актеров принц Вильгельм, другие немецкие принцы, принцессы, знатные гости. Главные исполнители – Александра Федоровна в роли Лаллы Рук и Николай Павлович в роли принца Алириса, скрывающегося во время путешествия под видом поэта.

Праздник состоялся в Большом королевском дворце 27 января 1821 года. Повторное представление было дано 11 февраля для трех тысяч берлинцев в театре. Костюм Лаллы Рук с тех пор стал любимым маскарадным костюмом Александры Федоровны. Остались переводы нескольких поэм Томаса Мура, сделанные ее учителем Жуковским, и два стихотворения, посвященные великой княгине поэтом.

Николай Павлович помнил одно из них:

 
– Ах! Не с нами обитает
Гений чистой красоты:
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты.
 

* * *

Много лет спустя, император Николай I в своих записках о  вступлении на престол, напишет: «Мы легли спать и спали спокойно, ибо у каждого совесть была чиста, и мы от глубины души предались Богу».2727
  Николай I. Молодые годы. СПб., 2008. С. 135.


[Закрыть]

Потревожило короткое сновидение. Оно было единственным промелькнувшим в уставшем мозгу Николая Павловича. Он с трудом воспроизвел его, но не мог вспомнить подробности. В памяти остался вечер на берегу широкой реки, дежурные костры, палатки и выступающее из тумана лицо римского императора Марка Аврелия. Последний представитель плеяды великих цезарей Древнего Рима о чем-то с тревогой говорил ему.

О чем?

У Николая Павловича не было времени перебирать подробности сновидения. Зато он отчетливо вспомнил, как, будучи 17-летним юношей, написал письмо своему воспитателю, профессору морали Аделунгу о римском императоре Марке Аврелии.

«Грезы далекой юности», – подумал он, улыбаясь, и поспешил из комнат.

Все, кто видел утром Николая Павловича, не заметили на его лице ни тени волнения, отчаяния. Как писал позднее, присутствовавший при одевании императора генерал-адъютант Александр Христофорович Бенкендорф, государь сказал ему спокойным голосом: «Сегодня вечером может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг»2828
  Корф М. А. Восшествие на престол Николая I. С. 262.


[Закрыть].

К огорчению Николая Петровича, никто не озаботился выпустить и рассыпать в народе печатные экземпляры манифеста, которым возвещалась и объяснялась новая присяга. Частные разносчики на улицах продавали экземпляры новой присяги без манифеста. В Зимний дворец проникали слухи о необычной активности офицеров, передвигающихся по столице, толпах горожан, устремляющихся к Дворцовой площади.

В ожидании прибытия в Зимний дворец командующего гвардейским корпусом Воинова, Николай Павлович, волнуясь и не зная с кем еще поделиться своими чувствами, написал письмо сестре Марии Павловне:

«С. – Петербург, 14 декабря 1825.

Молись Богу за меня, дорогая и добрая Мария; пожалей о несчастном брате, жертве Промысла Божия и воли двух своих братьев. Я удалял от себя эту горькую чашу, пока мог, и молил о том Провидение. Я сделал то, что сердце и долг мне повелевали.

Константин, мой Император, отринул присягу, мною и всею Россиею ему принесенную; я был его подданным: мне оставалось ему повиноваться.

Наш Ангел должен быть доволен; его воля исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.

Повторяю, молись Богу за твоего несчастного брата; он нуждается в этом утешении; пожалей о нем. Николай»2929
  Там же. С. 262.


[Закрыть]

В 7 часов, приняв генерала Воинова, Николай Павлович прошел в залу, где его ожидали начальники дивизий и командиры бригад, полков и отдельных батальонов гвардейского корпуса. Он сказал им, что, покоряясь непременной воле старшего брата, которому недавно вместе со всеми присягал, принужден теперь принять престол.

– Есть вопросы, сомнения? – после того как был зачитан манифест, спросил Николай Павлович, вглядываясь в стройный ряд командиров.

– Нет вопросов. Не сомневаемся, – прозвучали выкрики.

Император кивнул головой, отступил шаг назад и торжественным голосом сказал:

– Теперь вы отвечаете мне головою за спокойствие столицы; а что до меня, если буду императором хоть на один час, то покажу, что был того достоин.

Начальники дивизий и командиры бригад, полков направились в помещение круглой библиотеки на присягу. В тот же час Синод и Сенат разослали повестки для сбора всех своих членов к 11 часам утра в Зимний дворец для выслушивания манифеста и торжественного молебствия.

Он снова остался один. О чем бы он ни думал, куда бы мысленно не обращался, на ум приходила тревожная мысль о брате Михаиле. Великий князь уже должен находиться в Петербурге. На встречу с ним к Нарвской заставе был выслан флигель-адъютант государя Василий Перовский.

На какое-то мгновение Николай Павлович закрыл глаза, увидел себя и брата Михаила в детском возрасте. Они помещены в Зимнем дворце в верхнем этаже над комнатами государя, близ маленького садика. Николай Павлович, поддавшись искушению, мысленно прошел туда от Салтыковского подъезда и увидел белую прихожую, потом залу с балконом, антресолями. Пол и стены внизу комнат обтянуты шерстяными подушками, а выше тянулись обои с изображением зверей. На полу, на больших подушках разбросаны игрушки. В маленьком детском раю никого нет, кроме братьев, воспитательницы Николая – шотландки Евгении Васильевны Лайон и воспитательницы Михаила миссис Кеннеди.

Видение резко сменяется другими картинками. Он видит отца. Они разговаривают. Великий князь Николай Павлович спрашивает:

«Папа! Почему вас называют Павлом I?»

«Потому, что не было другого государя, который носил бы это имя до меня», – отвечает император.

«Тогда меня будут называть Николаем I».

«Если ты вступишь на престол», – замечает ему государь и быстро направляется к выходу.

Великий князь бежит за отцом, но дверь перед ним захлопывается. Он падает на пол и заливается слезами.

На этом видение прерывается. Николай Павлович смотрит на часы. Уже восемь часов утра, но сообщений от его флигель-адъютанта Василия Алексеевича Перовского о прибытии Михаила Павловича все еще нет. С минуты на минуту должен прибыть военный генерал-губернатор Милорадович. От него Николай Павлович надеялся узнать об обстановке в городе и результатах поиска заговорщиков, о которых извещалось в письме из Таганрога. Потом должны поступать донесения, как принимают присягу в полках. Потом… Потом он снова вспомнил о Михаиле Павловиче и, чтобы выплеснуть всю горечь тревоги, заглушить боль в сердце, сел за письмо к нему:

«С. Петербург, 14 декабря 1825 года. В ¹/₄ 8 утра.

Я тебя ждал, любезный Михайло, с нетерпением ждал, но видно Богу угодно было отнять у меня и сие последнее утешение. – Я Государь!!! Брат должен быть доволен, но ради Бога, где ты, что с тобой делается? Я начинаю бояться, что тебя… задержали в Ямбурге.

Вчера ночью ждал я тебя от 8 часов до ³/₄ 12-го. Тут решился я идти в Совет и выполнить волю брата, все было в порядке, сегодня же в 7 часов были у меня все генералы наши и им прочел я письмо брата – они поехали исполнять долг свой. Вчера один офицер, но не наш, а адъютант, Бог ему простит, я в душе прощаю, пришел в казармы 1-го лейб-гвардейского батальона Преображенского и вздумал говорить солдатам, что они напрасно присягать идут; солдаты на него кинулись и привели к дежурному офицеру. Он и сидит под арестом, я его увижу и так как теперь прощаю, так и тогда прощу, пусть ему совесть будет наказанием.

Все мы здоровы, равно жена твоя, которая у нас пробыла до 1 часа. Бог с тобой.

Твой навеки верный брат и друг. Н».3030
  РГИА. Ф. 706. Оп. 1. № 71. Л. 3. об. 4.


[Закрыть]

* * *

Пройдя в кабинет государя, граф Милорадович остановился у окна. Своей нахохлившейся фигурой он сегодня не походил на бравого генерала, скорее напоминал воробушка. Михаил Андреевич то настороженно посматривал на императора, занятого перепиской, то бросал рассеянные взгляды на площадь, а то просто осматривал потолок.

– Как обстоят дела с поиском заговорщиков? – оторвавшись от бумаг, быстро спросил Николай Павлович.

– Свистунов, Захар Чернышев и Никита Муравьев в отпуску. Иных разыскать не могли. Полиция вся на ногах. Жду сообщений, – потрескавшим голосом отрапортовал военный генерал-губернатор.

– В списке значатся Рылеев и Михаил Бестужев, – император с каким-то особым вниманием посмотрел на графа.

Встретив его внимательный взгляд, Милорадович скривил лицо, глянул на свой мундир, пальцами руки пробежал по пуговицам и тем же уверенным голосом ответил:

– По месту жительства не обнаружены.

– Дворец полон слухов о волнениях в городе, а вам ничего не известно, – нарочно припугнул его Николай Павлович.

– Немедля проверю, – невозмутимо отрапортовал граф.

В небе, заполненном плотными облаками, образовался просвет. Солнечные лучи, блеснув в стеклах окон, пробежались по мебели. Милорадович переступил с ноги на ногу и оказался в полоске света. Его густые крашеные волосы вспыхнули огнем, заискрились.

«У графа голова в огне. Не к добру это. К погибели», – хмурясь, подумал император.

Милорадович, заметив недовольство на лице государя, гордо вздернул вверх голову:

– Сегодня же к полудню отрапортую полною справкой о злоумышленниках.

– Не стоит тебе себя утруждать, Михаил Андреевич, – жалеючи графа, тепло обратился к нему Николай Павлович. – Со злоумышленниками разберется тайная полиция. Я сам свяжусь с их начальником, как его там, с Фогелем. Вы мне, пожалуйста, доложите, как проходит присяга.

– Окончена присяга в Кавалергардском, Преображенском, Семеновском, Павловском, Егерском и Финляндском полках и в гвардейском Саперном баталионе, – живо перечислил Милорадович. – Улыбнулся: – Первыми присягнули лейб-гвардейцы Конного полка. Там у них казус вышел. Но командир находчивый оказался, сами знаете, генерал-адъютант Орлов. Он, завидев, что священник замешкался с чтением присяги, вырвал у него из рук присяжный лист и стал громогласно читать клятвенное обещание.

– Вот и порадовал. Благодарю, – кивнул император.

Милорадович смущенно повел глазами. И снова Николаю Павловичу показалось в смущении графа, в том, как неуклюже повернулся и как, сутулясь, вышел из кабинета, нечто странное. Только вчера это был бравый генерал, дамский угодник, интриган, генерал с кипучим, деятельным характером, властный, самолюбивый.

В дверях выросла фигура генерал-адъютанта графа Орлова.

Высокого роста, крепко сбитый, широкоплечий и с правильными чертами лица, румянцем на щеках, он был прямая противоположность Милорадовичу. Алексей Федорович неторопливо, уверенно доложил о принесенной присяге лейб-гвардии Конным полком.

– Наслышан о вашей находчивости, – махнул рукой император и рассмеялся.

Орлов улыбнулся. Он хотел было сказать что-то про свой полк, но тут распахнулась дверь, и без доклада быстро вошел командующий гвардейскою артиллерией генерал Сухозанет.

– Прошу простить, ваше величество! У нас казус. Артиллеристы требуют немедленно великого князя Михаила Павловича, – взволнованно проговорил он.

Николай Павлович поднялся от стола.

– Успокойтесь, – сказал он твердо, чувствуя, как учащенно забилось сердце и стали мокнуть ресницы. – Успокойтесь, – повторил он, продолжая успокаивать себя. – Говорите неторопливо, подробно.

– Ваше величество! – генерал глубоко вздохнул. – Смею доложить, что утром, когда я начал приводить к присяге 1-ю бригаду конной артиллерии, некоторые офицеры потребовали, прежде чем идти на присягу, личного удостоверения великого князя Михаила Павловича. Они заявляли мне, дескать, великий князь, несогласный на воцарение Николая Павловича, нарочно удален из Петербурга. Порядок восстановлен. Офицеров же, разъехавшихся неизвестно куда, я приказал по мере их возвращения сажать под арест.

Николая Павлович, еще минуту назад внимательно слушавший генерала, вдруг гневно выдавил из себя:

– Возвратить арестованным сабли! Не хочу знать их имен. Не будет присяги – ты сам за все ответишь!

Вошел дежурный офицер.

– Ваше величество! Великий князь Михаил Павлович прибыл! – нарушая правила доклада императору, радостной скороговоркой сказал он.

– Михаил! – теряя выдержку, воскликнул Николай Павлович.

Он бросился к двери. Потянулся к ручке. Тяжелые, дубовые створки дверей неожиданно распахнулись, и в проеме их выросла огромная, чуть сутуловатая фигура рыжеволосого, голубоглазого великого князя.

Генералы Орлов и Сухозанет, учтиво поклонившись Михаилу Павловичу, быстро ретировались из кабинета императора.

– Здравствуй, брат! – протянул Михаилу руки Николай.

– Здравствуй! – радостно сказал Михаил, обнимая за плечи Николая.

Под окнами кабинета раздалась барабанная дробь.

– Это с принятия присяги возвращаются лейб-гвардейцы Семеновского полка, – торжественно сказал Николай Павлович.

– Тогда почему тревога на лице? – оторвав взгляд от окна, спросил Михаил.

– Ты извини, что я вынужден тебя с дороги отправлять в казармы. Несмотря на присягу в большинстве полков, положение остается серьезным, – сказал Николай Павлович, продолжая любовно разглядывать брата.

– Что случилось? – настороженно посмотрел на него Михаил Павлович.

– Ты видел, как сейчас от меня вместе с генерал-адъютантом Орловым вышел генерал Сухозанет. Он сообщил, что в первой бригаде конной артиллерии офицеры требуют великого князя Михаила Павловича. Они меня обвиняют, будто сослал я тебя подальше от столицы. Поспеши к ним. Всюду идет присяга. Артиллеристы отказываются, – Николай Павлович говорил долго, подробно объясняя обстановку в столице, рассказывая о мятежниках, про которых узнал от подпоручика Ростовцева, и признавался в переживаниях с отсутствием брата.

Иногда в разговор вступал Михаил Павлович. Он говорил короткими фразами. Изредка ругался, называя нехорошими словами мятежников.

У дверей они еще раз обнялись, и великий князь отправился в конноартиллерийские казармы.

* * *

Лицо начальника штаба гвардейского корпуса Нейдгардта, всегда спокойное, холодное, сейчас искажала боль. Он не докладывал, он кричал, запыхавшись, переходя с русского на французский и опять на русский язык:

– Ваше величество! Московский полк в полном восстании. Генералы Шеншин и Фредерикс тяжело ранены. В моем присутствии штабс-капитан князь Щепин-Ростовский нанес им сабельные удары. После этого мятежники от Фонтанки по Гороховой улице прошли к Сенату. Я едва их обогнал, чтобы донести о том вашему величеству. Ради Бога, прикажите двинуть против них 1-й батальон Преображенского полка и Конную гвардию.

Николай Павлович знал Шеншина, командовавшего бригадой, и барона Фредерикса – командира лейб-гвардии Московского полка. На утренней встрече с командирами воинских частей он выделил их из большого числа генералов и старших офицеров как самых надежных. Теперь его больше всего тревожил Московский полк. Он шел к Сенатской площади. Рядом находилась типография, где лежали распечатанные тексты присяги и манифеста. Мятежники могли об этом знать и перекрыть путь к типографии.

– Ты говоришь, батальон преображенцев и конную гвардию? – переспросил император, стараясь преодолеть волнение.

– Их казармы по расположению ближе всех к Зимнему дворцу, – торопливо подтвердил Нейдгардт. – Да, – он сделал шаг к  императору. – У вас был генерал-адъютант Орлов. Он мне встретился на лестнице. Его полк в полном составе принял присягу. Позвольте, я догоню его и передам ваш приказ?

– Вы обгоняли Московский полк, значит, могли определить, в полном составе он восстал или нет? – не обращая внимания на просьбу Нейдгардта, стараясь не выдавать волнение, спросил Николай Павлович.

– Состав полка не полный, но больше половины, – отступив назад, ответил генерал.

– Кричали чего? Ты помнишь? – император смотрел немигающими глазами.

– Кричали: «Ура! Константин!», – смущенно сказал Нейдгардт.

– Константин, говоришь? – задумчиво произнес Николай Павлович. Постоял в молчании, потом резко вскинул голову и хрипловатым голосом резко выкрикнул: – Давай к Орлову! Пусть не мешкаясь выводит полк на Сенатскую площадь. Я скоро будут там.

…На Сенатской площади, возле здания Сената, выстраивалось каре Московского полка.