Текст книги "Сюжетная типология русской литературы XI-XX веков (Архетипы русской культуры). От Средневековья к Новому времени"

Глава 2
«Воинская повесть» и «житие»: к проблеме межжанровой типологии

2.1. Проблема реализации структуры «жития-мартирия» вне жанра

В предыдущей главе мы, в частности, описали структуру мученического жития. В полном виде она представляет собой достаточно сложное образование уже потому, что содержит два развернутых жизнеописания героев-антагонистов, мученика и мучителя – святого и его убийцы. Мы заявили тезис о реализации этой структуры вне жанра / в других жанрах. Настоящая глава посвящена рассмотрению проблемы такого феномена, как функционирование сюжетно-типологической модели, аналогичной модели «мученического» жития, в «воинской повести».

Мученический конфликт – прежде всего отражение реального, исторического конфликта. Если возникает угроза жизни христианина, а затем происходит казнь, убийство, гибель его в бою или в результате преступления, то все данные ситуации могут быть описаны по модели мученического конфликта. Достаточно часто начинают встречаться подобные описания в древнерусской литературе с эпохи татаро-монгольского нашествия. Примером могут служить летописные сообщения о гибели в феврале 1238 года членов семьи великого князя Юрия Всеволодовича и других жителей города Владимира в церкви Богородицы во время нападения татар. «И тако [запершись в церкви] огнем безъ милости запалени быша. И помолися боголюбивый епископъ Митрофанъ, глаголя: “Господи Боже силъ, Светодавче <…> простри руку свою невидимо и приими в миръ душа рабъ своихъ”, и тако скончашася»259259
  Летописные повести о монголо-татарском нашествии // ПЛДР. ХIII век. М., 1981. С. 138.


[Закрыть] (Лаврентьевская летопись) (здесь и далее курсив в цитатах наш. – В. В.). Ср. вариант сообщения Тверской летописи о тех же событиях: «А татарове <…> у церкви двери изсекше, и много древиа наволочиша, и около церкви обволочивше древиемъ, и тако запалиша. И вси сущии тамо издъхошася, и тако предаша душа своа въ руце Господеви»260260
  Там же. С. 166.


[Закрыть].

Более сложный вариант реализации структуры жития-мартирия мы находим в исторических, «воинских повестях», рассказывающих о начале монголо-татарского нашествия (и более поздних). Показательны в этом отношении повести рязанского цикла.

В «Повести о Николе Заразском» (ХIII в.)261261
  Д. С. Лихачев отмечал, что цикл рязанских повестей «не имеет единого автора: он слагался в течение почти двух столетий» (Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском // СКИК. Вып I. (ХI – первая половина ХIV в.). Л. 1987. С. 332). «Повесть о Николе Заразском» и связанная с ней «Повесть о разорении Рязани Батыем» цитируются по самому раннему и единственному списку ХVI века, опубликованному в ПЛДР.


[Закрыть] святой угодник является во сне неженатому еще князю Федору Юрьевичу Рязанскому со словами: «И умолю о тобе всемилостиваго и человеколюбиваго Владыку Христа Сына Божия – да подарует ти венець царствиа небеснаго, и жене твоей, и сынови твоему»262262
  Повесть о Николе Заразском // ПЛДР. ХIII век. С. 180.


[Закрыть].

Уже само обещание героям «венца царствиа небеснаго» есть не что иное, как предсказание мученической смерти. Оно определяет соответствующее развитие связанной с ними сюжетной линии. Все происходит так, как предсказал Никола. Князь Федор Юрьевич был отправлен с дарами к Батыю уговорить его не воевать Рязанскую землю. «Безбожный царь Батый, лстив бо и немилосердъ, приа дары, охапися лестию не воевати Резанскиа земли <…> И нача просити у рязаньских князей тщери и сестры собе на ложе». Один из рязанских «вельмож» из зависти донес Батыю, что Федор имеет красавицу жену, княгиню царского рода. «Царь Батый лукав есть и немилостивъ в неверии своем263263
  Также говорится, что он желает «Рускую землю попленити, и веру християнскую искоренити, и церкви Божии и до основаниа разорити» (Повесть о разорении Рязани Батыем // ПЛДР. ХIII век. С. 190).


[Закрыть], пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: “Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту”». На что «благоверный князь» посмеялся и ответил: «Не полезно бо есть нам християном тобе нечестивому водити жены своя на блуд. Аще нас преодолееши, то и женами нашими владети начнеши»264264
  Там же. С. 184, 186.


[Закрыть]. За смелый ответ Батый велел убить Федора. А жена его Евпраксия, услышав о гибели мужа, «абие ринуся ис превысокаго храма своего и сыном своимъ со князем Иваном Федоровичем, и заразишася до смерти»265265
  Там же. С. 186.


[Закрыть].

Может показаться, что княгиня Евпраксия совершила тягчайший грех с точки зрения христианских представлений: она убила себя и своего сына. Но это поверхностный смысл. Ни самоубийства, ни сыноубийства, а значит и греха, здесь нет. Смерть князя Федора, его жены и сына предстает как мученическая казнь от рук внешнего врага. Никола вымолил у Христа «подарок» для них – мученический венец, предстающий символом супружеской любви, верности и святости. Аналогичные смыслы несет один из рассказов «Волоколамского патерика» о плененной татарами русской девушке. Она спросила у пленника, инока: «“Господине отче, разумехъ, что хощетъ мне сотворити безаконникъ сей; и аще ударю его ножемъ, несть ли мне греха?” Онъ же рече: “Богъ благословитъ тя, тщи: сего ради онъ, разъ-ярився, убьетъ тя, и будеши съ мученики”. И пришедъ онъ, и восхоте коснутися ея, она же удари его ножемъ въ руку. Онъ же разъярився, вземъ мечь, изсече ея, – и бысть мученица Христова»266266
  Волоколамский патерик // Древнерусские патерики. М., 1999. С. 101.


[Закрыть].

В той же «Повести о разорении Рязани Батыем» князь Юрий Ингоревич призывает воинов перед боем с татарами: «О господия и братиа моа, аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим! Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа Божиа церкви, и за веру христьянскую, и за очину отца нашего великаго князя Ингоря Святослави-ча»267267
  Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 186. (В параллельном тексте-переводе последняя фраза дана в следующем виде: «Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть». Возможно, это случайный недочет, речь идет не о вечной славе, но о вечной жизни, которую мученик «покупает» своею кровью. (В связи с этим интересно переосмысление традиционной воинской формулы с догматической точки зрения Иваном Грозным. В Первом послании к А. Курбскому царь пишет, что беглый воевода в свое время проливал кровь на поле брани не за православие, а ради чести и богатства. «И сие убо Богови неприятно есть; паче же удавлению вменяется, еже славы ради умрети», – заключает он (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. С. 42).


[Закрыть]. В данном тексте убиенные в сражении с татарами рязанцы представлены в качестве святых-мучеников. Ту же семантику несет и краткий рассказ об оставшемся в живых и изнемогающем от ран князе Олеге Ингоревиче268268
  Князь Олег Ингоревич (Игоревич) Красный, умерший своей смертью в 1258 году, спутан в данном эпизоде с князем Романом Ольговичем, убитым в Орде в 1270 году. (См. комментарий в кн.: ПЛДР. ХIII век. С. 557.)


[Закрыть]. Батый хочет его «изврачевати от великых ран и на свою прелесть возвратити. Князь Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек его безбожна, и врага христьанска. Окаяный Батый и дохну огнем от мерскаго сердца своего, и въскоре повеле Олга ножи на части роздробити. Сий бо есть вторый страстоположник Стефан, приа венець своего страданиа от всемилостиваго Бога»269269
  Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 188.


[Закрыть].

В этих примерах и во многих других (которые мы опускаем) перед нами, несомненно, варианты реализации структуры жития-мартирия в историческом, воинском повествовании. Батый охарактеризован как враг христианства (соответствующие фрагменты выделены нами курсивом). Погибшие от рук татар христиане предстают в качестве мучеников. (Заметим, что мученические мотивы не проводятся в повести последовательно.) «Народное почитание или рука книжников вносили в число русских святых многих князей, погибших в Батыево нашествие: семью князя Юрия, его супругу, сыновей и их жен, убитых при взятии Владимира, рязанских князей Феодора и Евпраксию, которая разбилась, бросившись с терема с малолетним сыном, блюдя свою чистоту. Но они никогда не были канонизированы»270270
  Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 95.


[Закрыть].

Как мы видим, в приведенных примерах мученическая смерть может описываться по-разному. Важно выяснить, какие формулы могут быть использованы при ее описании. Не нуждаются в разъяснении случаи, когда убиенный прямо называется мучеником, страстотерпцем, святым, или говорится, что он удостоился мученического венца, «добыл живота вечного» и т. п. О мученической смерти свидетельствует знакомая нам формула «предаша душа своя въ руце Господеви» и сходные с ней по своей семантике варианты. Мученическую смерть подразумевают и призывы выступить на защиту христианской веры, Русской земли и дела (обиду и пр.) великого князя (позже – царя). Собственно говоря, в этой триаде и заключается суть воинского мученического подвига в русской культуре.

Выявленная проблема реализации структуры мученического жития (или аналогичной структуре мученического жития) в историческом, воинском повествовании представляется нам очень существенной. Она и будет рассмотрена далее в контексте воинской проблематики средневековой христианской культуры в целом.

2.2. «Воинская повесть»: к проблеме жанрового определения

«Воинская повесть» – самый распространенный жанр (или тип повествования) в разделе мирской литературы ХI–ХVII веков. В этом отношении с ним соперничает только жанр «жития» (соответственно, в разделе церковной литературы).

К настоящему времени издано два сборника, в которых помещена подборка древнерусских воинских повестей271271
  См.: Воинские повести Древней Руси / под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.–Л., 1949; Воинские повести Древней Руси / вступ. ст. Л. А. Дмитриева; сост. Н. В. Понырко. Л., 1985.


[Закрыть]. Но ни в первом, ни во втором читатель не найдет не только теоретических рассуждений относительно жанра, но даже самого жанрового определения. (Особенно показательно это для академического издания 1949 года.)

Для того чтобы уяснить, каковы же представления о воинской повести в современном литературоведении, небезынтересно обратиться к статьям, содержащимся в специальных словарях, справочниках и энциклопедиях. Задача, стоящая перед их авторами, заключается в том, чтобы обобщить наработанный научный материал и на его основе дать краткое, но при этом исчерпывающее и максимально точное описание того или иного явления.

В «Краткой литературной энциклопедии» мы находим следующее определение: «Воинская повесть – жанр древнерусской литературы 11–17 вв. Воинская повесть представляла собой светскую историческую повесть как оригинальную, так и переводную, посвященную изображению воинских подвигов, с описанием битв, воинского быта, снаряжения и т. п.».

Автор статьи выделяет три периода в развитии воинских повестей. Первый период – киевский. «После разгрома Киевской Руси татарами возникает новый этап развития воинских повестей». Далее отмечены особенности произведений означенного этапа. «Облик ее героя-витязя окрашивается трагизмом. Мужество перед непобедимым врагом приобретает оттенок религиозного подвижничества. Воинские повести сближаются с произведениями житийного жанра». «Третий этап развития воинской повести начинается с конца 14 в., после Куликовской битвы <…> В воинских повестях этого периода <…> героем становится вождь Московского государства, свершающий воинский подвиг с мыслью о высоком призвании родной земли, оплота христианского правоверия». Также отмечено, что «поэтика воинской повести оказала значительное влияние на развитие летописной и житийной литературы: в описании сражений, героев и т. д.»272272
  См.: Автомонова А. П. Воинская повесть // КЛЭ : в 9 т. М., 1962. Т. 1. Стб. 1015–1016. (При цитации нами убраны сокращения, принятые в энциклопедических изданиях.)


[Закрыть].

В «Словаре литературоведческих терминов» статья о воинской повести отсутствует. В статье «Повесть» ее автор, В. В. Кожинов, приводит примеры древнейшего существования данного жанра: «Повесть временных лет», «Повесть о нашествии Батыя на Рязань»273273
  См.: Кожинов В. Повесть // Словарь литературоведческих терминов. М., 1974. С. 272.


[Закрыть].

В «Литературном энциклопедическом словаре» помещена статья Д. М. Буланина. Она фактически не добавляет новых сведений по отношению к информации «Краткой литературной энциклопедии». Отметим лишь следующее положение: «Центральный герой оригинальных русских повестей – обычно реальная историческая личность, представленная в качестве идеального воина»274274
  Буланин Д. М. Воинская повесть // ЛЭС. М., 1987. С. 68.


[Закрыть]. Общий информационный характер носит и статья В. В. Кускова в пособии для высшей школы275275
  Кусков В. В. Повесть воинская // Литература и культура Древней Руси : словарь-справочник. М., 1994. С. 123.


[Закрыть].

Не удается вынести представления о жанровой природе воинской повести и из статьи «Повесть древнерусская», помещенной в энциклопедическом издании – «Литературной энциклопедии терминов и понятий». В указанной статье отмечено, что «в 14–15 вв. были созданы пространные нелетописные воинские П<овести> д<древнерусские>: “Повесть о разорении Рязани Батыем”, “Сказание о Мамаевом побоище”». Далее сказано, что в этих повестях «усилено беллетристическое начало: подробно изображаются переживания персонажей, приводятся монологи и диалоги. Авторы прибегают к приемам ретардации и убыстрения повествования в наиболее напряженные моменты». Отмечено также, что «беллетристическое начало характерно и для исторических повестей 17 в.», – к ним отнесена «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков»276276
  Ранчин А. М. Повесть древнерусская // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. Стб. 753–754.


[Закрыть].

Как мы видим, за основу жанрового определения воинской повести авторы словарно-энциклопедических статей взят тематический, т. е. простейший признак. Однако не стоит забывать, что это один из основных жанровых признаков. О чем совершенно справедливо напоминает Н. Ф. Трофимова, ссылаясь на соответствующие труды литературоведов277277
  См.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть ХI–ХVII вв. : курс лекций; Развитие исторических жанров: материалы к спецсеминару. М., 2000. С. 6; см. также: С. 10.


[Закрыть]. В частности, на монографию Д. С. Лихачева «Поэтика древнерусской литературы», в которой он пишет, что «…основой для выделения жанра, наряду с другими признаками, служили не литературные особенности изложения, а самый предмет, тема, которой было посвящено произведение»278278
  Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д. С. Избранные работы : в 3 т. Л., 1987. Т. 1. С. 321.


[Закрыть].

И все-таки при чтении работ, посвященных воинским повестям, сложно избавиться от впечатления, что существует какое-то скрытое препятствие на пути к раскрытию природы текстов данного жанра (типа повествования).

Традиция научного изучения воинской повести заложена работами А. С. Орлова и насчитывает более столетия279279
  См.: Орлов А. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая ХVII в.). М., 1902.


[Закрыть]. Об итогах весьма красноречиво говорят слова современных исследователей. «…В отечественном литературоведении нет работ, раскрывающих закономерности существования и развития жанра воинской повести». «До настоящего времени не существует единого определения жанра воинской повести, хотя сам термин используется в литературоведении давно»280280
  Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 3, 7.


[Закрыть]. «До сих пор одним из самых сложных вопросов в древнерусской литературе, касающихся так называемых воинских повестей, остается вопрос об их жанре. Существует ли отдельный жанр воинского повествования или нет?»281281
  Прохазка Е. А. О роли «общих мест» в определении жанра древнерусских повестей // ТОДРЛ. Л., 1989. Т. 42. С. 228.


[Закрыть]. «К тому же, – замечает Е. А. Прохазка, – употребляются и другие термины: “летописная повесть”, “летописный рассказ”, “историческая повесть”, “героическая повесть”, которые также обозначают литературные произведения на воинскую тему. Однако те, кто пользуется этими терминами, редко определяют их и редко уточняют, какие литературные черты они приписывают данной группе памятников. Даже академик А. С. Орлов, уделявший много внимания исследованиям воинских повестей, никогда не определял точно, какие произведения принадлежат к этой категории повествования, не уточнял, что именно он сам подразумевает под термином “воинская повесть”»282282
  Там же.


[Закрыть]. (Е. А. Прохазка предпочитает пользоваться термином «воинское повествование».)

Проблема обозначена вполне определенно. Даже само существование жанра ставится специалистами под сомнение.

Совершенно очевидно, что под термином «воинская повесть» в древнерусской литературе объединяются очень разные исторические формы повествования. В чем их преемственность? Какова их типология? В чем сущность и качественные отличия?283283
  Ср.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 9.


[Закрыть] Без ответа на эти вопросы продуктивное изучение текстов, относимых исследователями к указанному жанру, сегодня вряд ли возможно.

Мы будем пользоваться термином «воинская повесть», не пытаясь внести в его понимание каких-либо уточнений. Задача настоящей главы заключается в том, чтобы с типологических позиций рассмотреть конкретные произведения данного жанра. Нас интересует феномен реализации житийной структуры в этом, традиционно относимом к разделу мирской, или же так называемой светской литературы284284
  См.: Кусков В. В. Жанры и стили древнерусской литературы ХI – первой половины ХIII вв. : автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 1980. С. 13. (Ср. попытку определить свое отношение к видению «многих современных исследователей» «воплощения нового литературного жанра – “воинской повести”» в летописных повестях о монголо-татарском нашествии Р. Пиккио: «Мы предпочитаем считать этот жанр вариантом или, точнее, новой эволюционной фазой большой “повести”, фундаментального летописного рассказа. “Воинские повести”, связанные с татарским нашествием, – ответвление от стиля “Повести временных лет”…» (Пиккио Р. История древнерусской литературы. М., 2002. С. 110)).


[Закрыть], типе повествования.

«Воинские повести зарождаются и длительное время существуют исключительно в рамках летописей, затем выделяются из них, превращаясь в самостоятельные произведения с собственной литературной судьбой, начинают бытовать в сборниках нелетописного состава. Но выявить тот момент, когда этот жанр “выходит” за пределы летописей, очень трудно, тем более уже в летописных сводах ХIII–ХIV вв. встречаются тексты этого жанра, которые мало связаны с окружающими их сообщениями и представляют собой самостоятельные произведения»285285
  Ср.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 8.


[Закрыть], – пишет Н. Ф. Трофимова. Мы проанализируем именно поздние воинские повести (список самой ранней датируется второй четвертью ХVI века – см. ниже). Тезис, который мы хотели бы раскрыть, можно сформулировать так: определенный тип «воинских повестей» следует перевести из раздела мирской литературы в раздел литературы агиографической, так как их природа определяется житийной структурой, аналогичной структуре «жития-мартирия». Забегая вперед, назовем их «воинскими повестями агиографического типа». Вряд ли данный тезис излишне полемичен. У нас нет цели дать крайнюю формулировку. Цель другая: поставить проблему, которая видится вполне реальной.

Чтобы решить поставленную задачу (раскрыть сформулированный тезис), нам придется не только сравнить «жизнеописания» и образы воина и внешнего врага с жизнеописаниями и образами соответствующих житийных персонажей, но и рассмотреть ряд аспектов воинской проблематики в древнерусской культуре, в частности «церемониал выхода на врага», раскрывающий христианское понимание битвы и воинского служения.

Мы сознательно отказываемся от рассмотрения вопроса выявления генезиса обнаруженной структуры на материале текстов ХI-ХIV веков, так как данная задача требует привлечения очень большого объема материала и, на наш взгляд, должна быть решена отдельно.

2.3. Воин и монах: разность путей и судеб

«…Княземъ въ Руси велико неустроение и части боеве»286286
  Летописные повести о монголо-татарском нашествии. С. 152.


[Закрыть], – с горечью писал летописец в повести о битве на Калке (1223 год). Мы бы не стали приводить эти слова, если бы они ни выражали столь многое в русской истории. В. О. Ключевский писал о Герберштейне287287
  Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) – австрийский дипломат, побывавший в России в 1517 и 1526 гг. Он написал ставший широко известным европейскому читателю труд о Московии. (См.: Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.)


[Закрыть], посетившем Московское государство в ХVI веке: «Герберштейн, наблюдавший Московию при отце Грозного, вынес такое впечатление, что для нее мир – случайность, а не война»288288
  Ключевский В. О. Соч. : в 9 т. Т. 2. Курс русской истории. Ч. 2. М., 1988. С. 196.


[Закрыть]. Данное заключение можно распространить не только на годы правления великого князя Василия III, но на всю эпоху Средневековья. «Острыи мечю, борзыи коню – многая Руси»289289
  Галицко-Волынская летопись // ПЛДР. ХIII век. С. 254.


[Закрыть] – эти слова венгерского полководца Фильнея донесла до нас летопись ХIII века. Они характеризуют Русь как воинское государство.

Состояние усобицы, войны было почти непрерывным как для Киевской, так и Московской Руси290290
  В связи с этим напомним следующие вычисления Н. Аристова: «В 1055–1238 годах было 80 областных войн; некоторые из них тянулись 12–17 лет» (Аристов Н. Промышленность Древней Руси. СПб., 1866. С. 251). Известны подсчеты В. О. Ключевского. «В продолжение 234 лет (1228–1462) северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн» (Ключевский В. О. Соч. : в 9 т. Т. 2. С. 45). Ср.: «За ХIII–ХIV и первую половину ХV века русские выдержали более 160 войн с внешними врагами» (Мавродин В. В. Образование русского национального государства. Л., 1941. С. 127). «Ильин в своей книге “Сущность и своеобразие русской культуры” напоминает, что Россия в большей части своей истории была осажденною крепостью. Ссылаясь на С. Соловьева, он указывает следующие цифры: с 800 до 1237 года каждые четыре года происходило военное нападение на Русь; в 1240–1462 годах было двести нашествий. Ильин подсчитывает, что от 1368 до 1893 год, т. е. в течение 525 лет было 329 лет войны, значит, два года войны и один год мира» (Лосский Н. О. Характер русского народа. Кн. первая. Посев. 1957. С. 49). «Сообщения о военных походах занимают более половины летописи», – характеризует В. В. Кусков «Повесть временных лет» (Кусков В. В. История древнерусской литературы. 5-е изд. М., 1989. С. 51). Данный факт красноречиво свидетельствует о той роли, которую война играла в рассматриваемую эпоху, и значимости воинской тематики для средневековых авторов.


[Закрыть]. Описывая фигуру князя в литературе ХIХIII веков, Д. С. Лихачев замечает: «Главные добродетели князя – быть “величавым на ратный чин”, быть готовым жертвовать своей жизнью за свою честь, за честь Русской земли, мстить за свой “сором” или “сором” Руси»291291
  Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси // Лихачев Д. С. Избранные работы : в 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 48.


[Закрыть]. Но не только князю предписывалось быть воином. В годину опасности на защиту своей земли становился каждый, кто мог держать оружие. Судьба воина – походы, ранения, гибель на поле брани – типична для человека Средневековья. «Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти»292292
  Поучение Владимира Мономаха // ПЛДР. ХI – начало ХII века. М., 1978. С. 412.


[Закрыть], – писал Владимир Мономах своему врагу, князю Олегу Черниговскому, прощая его за убийство в усобной схватке своего сына. «Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивьно, в ратех бо и цари и мужи погыбають»293293
  ПВЛ // ПЛДР. ХI – начало ХII века. С. 246.


[Закрыть], – обращался к нему и брат убитого, князь Мстислав. «Аще мужь убьенъ есть на рати, то кое чюдо есть?»294294
  Галицко-Волынская летопись. С. 326.


[Закрыть], – звучат сохраненные летописцем слова Даниила Галицкого, доказывая нам, что подобные выражения были распространенными и типичными в Древней Руси. Ср. русскую пословицу: «Солдату умереть в поле, матросу в море»295295
  Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. М., 1990. Т. III. С. 257.


[Закрыть].

Итак, воин – фигура для Средневековья абсолютно типичная и репрезентативная в той же степени, как, например, и фигура монаха.

Монах – герой «жития», воин – герой «воинской повести». «Житие» – жанр церковной письменности, историческую «воинскую повесть», как было отмечено, принято относить к разделу мирской литературы. Несмотря на то что названные типы повествования разведены по разным сферам письменной культуры, есть несомненный смысл в том, чтобы сравнить образы воина и монаха, равно как и их жизнеописания в древнерусских текстах.

Казалось бы, что общего между воином и монахом? Первый живет в миру, он может быть и князем, и боярином, и земледельцем, и ремесленником. Пока нет войны, каждый занимается своим делом. Второй, совершив постриг, отрекается от всего мирского и не принадлежит более к миру живых, он принял звание «живого», «непогребенного мертвеца». Отвергшись от мирских путей, монах избирает путь, ведущий в царствие небесное.

Путь монаха резко отграничен от пути человека мирского, в том числе и воина. «Яко же бо нелепо мертвец на конь всажен, тако же и мних власть в мире прием: но овому свое есть, еже во гробе вложится, овому же, еже в келии затворився плакати грех своих и всячески нудитися, еже удалитися всего честнаго в мире сем. Аще ли мертвый на коне, инок же власть держа, то обое кроме естества. Мирскому бо мирская подобает строити, а иноку иноческий путь правити»296296
  Послания Ивана Грозного. М.–Л., 1951. С. 184–185.


[Закрыть], – поучал иноков Кирилло-Белозерского монастыря Иван Грозный.

Чернецу запрещено одевать воинскую одежду (как и любую другую, кроме монашеской297297
  В свою очередь, «необходимо иметь в виду, что ношение монашеского платья не монахами считалось на Руси совершенно недопустимым. Тот, кто надел это платье даже случайно, обязан был принять постриг» (Панченко А. М., Успенский Б. А. Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха // ТОДРЛ. Л., 1983. Т. 37. С. 57).


[Закрыть]) и брать в руки оружие298298
  Запрет распространялся и на занятия охотой. «Попам и епископам митрополит Георгий (ок. 1065 – ок. 1076. – В. В.) строжайше запрещал охоту: “аще поп ловит звери или птици, да извержется сана”, а епископ подвергался той же каре даже если только “носил ястреб на руце [охотничья птица. – Б. Р.], а не молитвенник”» (Цит. по кн.: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. 2-е изд. М.–Л., 1966. С. 93). В связи с этим интересно, что бывшего патриарха Никона, сосланного в Ферапонтов монастырь в звании простого чернеца, в частности, обвиняли в следующем неподобающем его званию проступке: «Он же Никон из пищали стреляет, и из кельи застрелил птицу баклана» (Дело о патриархе Никоне. СПб., 1897. С. 344; ср.: С. 345).


[Закрыть]. Он не должен иметь «ни тула, ни меча, ни шлема, ни копия <…> (понеже ему не дано то, ни повелено от сотворшаго вся того держати)»299299
  Новая повесть о преславном Российском царстве // ПЛДР. Конец ХVI – начало ХVII века. М., 1987. С. 44.


[Закрыть]. «И не достоит иноку храбро вооруженных полкех ездити съ вершники, аки воину на брань»300300
  Беседа преподобных Сергия и Германа валаамских чудотворцев // ЛЗАК. СПб., 1895. С. 13.


[Закрыть]. В «Повести о прихожении Стефана Батория на град Псков» монахи, бывшие воины, сражаются в проломе городской стены, но в руках у них не ратное оружие, а иконы301301
  См.: Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков // ПЛДР. Вторая половина ХVI века. М., 1986. С. 448. (Едва ли ни единственный известный в древнерусской литературе пример, когда монахи получают благословение выйти на поле битвы как обычные воины, связан с событиями Куликовской битвы. Два инока Троицкого монастыря, в прошлом искусные ратники, Пересвет и Ослябя, с благословения Сергия Радонежского отправляются с великим князем Дмитрием Ивановичем сразиться против татар. (См.: Дмитриев Л. А. Литературная история памятников Куликовского цикла // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 349). «То, что в войске Дмитрия появились ратники монахи, означало, что война с чужеземными завоевателями – священное дело, общий долг всех русских людей» (Лихачев Д. С. Мировое значение Куликовской победы // Сказания и повести о Куликовской битве. С. 257).


[Закрыть].

Как мы видим, разведение образов воина и монаха может выступать в средневековом мировосприятии и средневековых текстах резко и отчетливо. Насколько это разведение абсолютно? Следует ли видеть в нем и разность путей данных персонажей?

Как бы ни были различны эти герои, объединяет их обоих судьба. В ту минуту, когда воин выступил навстречу врагу, его путь становится схожим с путем постриженника.