Текст книги "Жить за двоих"

– Во сука! Пацан один дерётся с тремя, а этот ещё лезет! Молодец, малый, на… ачил ты им.

На этом всё закончилось. Сергей отошёл в сторону, прикрывая глаз рукой. Он был уверен, что синяка или, как называли мальчишки, «фонаря» ему не избежать.

На полпути к дому Серёжка встретил Самвела, который, освободившись от ковров, возвращался на речку, чтобы присоединиться к нему. Серёга рассказал другу о драке, и Самвел очень жалел, что его не оказалось рядом: дрался он тоже будь здоров. Зато у Самвела нашёлся пятак, который Серёжка приложил под глаз, чтобы наливающийся синяк побыстрее рассосался – так делали все пацаны.

– Ты знаешь, они теперь от тебя не отстанут. Ты не ходи туда один! Будем всё время вместе – пусть попробуют, – рассуждал Самвел.

– Да у меня есть финка, я им и сам врежу, – по-геройски твёрдо заявил Серёга…

Летом театр готовил новый спектакль, и Серёжку пригласили на роль мальчика-негритёнка. По ходу пьесы он должен был танцевать чечётку, которую к этому времени он уже мастерски освоил. Ему нашли клетчатую голубую рубашку, называемую ковбойкой, и приличные брюки. Лицо и руки перед каждым спектаклем вымазывали жжёной пробкой, так что негритёнок получался сравнительно неплохой, вот только голубые глаза никак не вязались с коричневым лицом. Но на это руководительница труппы как-то пошутила об альбиносе.

В разгар школьных каникул по городу поползли слухи, что в местном театре появился негритёнок, якобы сын известного американского негра, который убежал в Советский Союз от гонений у себя на родине. Интрига раскрылась, когда состоялся дневной спектакль для детей, и к общему разочарованию ребятни они узнали в негритёнке Серого. Серёга с таким чувством танцевал чечётку, что заразил всех своих сверстников, и после спектакля во дворах и на улицах мальчишки и девчонки, надев свою лучшую обувь, пытались повторить Серёжкину дробь. Оказалось, совсем не просто отбивать ритм ногами, так что ребята после этого прониклись к Сергею ещё большим уважением.

Вот только с Элкой ничего не получалось. Начинался новый учебный год, а письма Серёжа так и не написал.

Мало того что Элка училась в женской школе, так Серёже ещё и со сменами катастрофически не повезло: сам он учился в первую, а Элка ходила во вторую, – так что, когда Серёжка возвращался из школы, Элки дома уже не было. И только вечером во дворе во время игр у Серёжи была возможность видеть свою безответную любовь. Элка всё ещё сильно нравилась ему, в мечтах он держал её за руку и даже целовал…

За лето Сергей подрос и повзрослел, многие учителя не сразу узнавали его, что вызывало у Серёжки недоумение. В классе пошли разговоры, что самых достойных учеников скоро будут принимать в комсомол. В душе Серёжа не сомневался, что достоин, но хотел услышать это от самой классной руководительницы, которая составляла список кандидатов на вступление в ряды ВЛКСМ.

Однажды после последнего урока к Серёжке подошёл Виктор Куликовский, известный всей школе старшеклассник, который последние два года был знаменосцем на первомайских демонстрациях. Виктор отлично учился и был капитаном школьной волейбольной команды.

– Слушай, Сергей, вчера на заседании комитета комсомола мы рассматривали кандидатуры семиклассников на вступление в комсомольскую организацию. Ты – в числе первых!

Сергей слегка растерялся.

– Ну что ты молчишь? Сам-то хочешь вступать?

– Конечно, хочу.

– Тогда давай так: вот тебе Устав ВЛКСМ. Читай, готовься, что будет непонятно – найди меня, я тебе всё объясню. Договорились?

– Договорились.

Сергей почувствовал радостное возбуждение. Первым желанием было найти своих друзей и срочно поделиться с ними – ведь они собирались вступать в комсомол все вместе. Как назло, близко никого не оказалось. Разочарованный и взволнованный, Сергей направился домой. Но тут его догнали закадычные друзья Самвел и Мишка! Серёжка сразу же заметил, что в руках у них тоже по Уставу. Всю дорогу ребята бурно обсуждали долгожданную новость.

В тот же день уже весь двор знал, что Сергей, Самвел и Мишка скоро станут комсомольцами.

Однако дома Серёжа был немало озадачен тем, что его отец не пришёл в бурный восторг от этой новости. Немного прояснил ситуацию разговор, услышанный Сергеем вечером, когда к ним в гости пришёл Арташес, отец Самвела. Мужчины часто вели откровенные и даже опасные в то время беседы на разные темы, но при этом никогда не пытались избавиться от присутствия своих детей. Единственно, Артём всегда напоминал:

– Всё, что вы здесь слышите, вас не касается. Смотрите, не болтайте! Станете старше – сами во всём разберётесь. А пока не вашего ума это дело!

Арташес поздравил Серёжу, а потом обратился к его отцу:

– Не волнуйся, Артём. Парни – молодцы, что стараются. Им это нужно. Ведь сегодня без этого нельзя.

– Да, я всё понимаю и согласен с тобой. Одно меня тревожит – чтобы они не стали как Павлик Морозов.

Сергею нравился дядя Арташес. Немного старше его отца, он был спокойным, уравновешенным, рассудительным. Варя говорила об Арташесе:

– Хороший мужик, умный, в нём совести на толпу хватит.

Жена дяди Арташеса тётя Ашхен была замечательной кухаркой, и Серёжка обожал поесть у них дома. Особенно полюбились ему лаваш и мацун. Серёжа помнил, как на дне рождения его отца Арташес встал и сказал такую речь:

– Понимаешь, Артём, у нас, у армян, за столом, особенно по праздникам, принято обязательно произносить тосты. Это мы делаем не потому, что любим поговорить, хотя и не без этого, а потому, что хотим поделиться со своими близкими всем, что есть у нас на душе: посоветовать и посоветоваться, признаться в любви. Как ты знаешь, я и моя жена выросли сиротами, в жизни нам пришлось многое испытать. Может быть, поэтому мы научились ценить дружбу, когда Бог дарит её нам, научились ценить друзей и быть верными им. Я благодарен Богу, что он подарил мне такого друга, как ты. Ты для меня – как родной брат! Моя семья любит тебя. Живи долго!

Тогда, на следующий день после отцовского дня рождения, Серёжка стал расспрашивать свою мать, как случилось, что дядя Арташес и тётя Ашхен стали сиротами.

Варя рассказала сыну всё, что слышала от Арташеса и его жены о том, как они детьми чудом спаслись во время резни армян турками в 1915 году. Рассказ потряс Сергея до глубины души, тысячи «почему» мучили мальчика. Однажды он не выдержал и спросил напрямую у дяди Арташеса:

– А вы помните своего папу?

Арташес опешил от такого вопроса. Он обнял мальчика и севшим от волнения голосом ответил:

– Нет, не помню. Мне ещё не было трёх лет, когда турки убили его…

– А за что они его убили?

– Он не хотел продавать им свою землю на берегу большого озера.

– А почему не хотел?

– Потому, что это была наша земля, там родились мой дед и прадед.

– А разве за это можно убивать?

– Турки считали, что да.

– А в соседнем дворе живёт Витька-Турок. Он и в самом деле турок?

– Да.

– А зачем вы разговариваете с ним?

Дядя Арташес молчал. Серёжа поднял голову и увидел, как взрослый мужчина плачет. Сердце его сжалось от жалости и сострадания. С тех пор семья Арташеса стала для Сергея родной.

Устав ВЛКСМ друзья учили вместе. Сергей готовился и зубрил, терзаясь страшными сомнениями, – ведь четырнадцать ему исполнится только в феврале будущего года, а именно с этого возраста можно было стать комсомольцем. Своими переживаниями он ни с кем не делился и держал их в тайне. Друзья приписывали его нервозность обычному волнению. Но вопреки всем тревогам перед новогодними праздниками состоялась наконец торжественная церемония, и Серёжу, Самвела и Мишу приняли в комсомол.

Элка узнала об этом одной из первых.

– Ну и что здесь такого, подумаешь! А вот письмо ты так и не написал! – ехидно заявила она.

– Я не хочу писать, я хочу сказать.

– Так говори!

– И скажу! Я люблю тебя!

– Вот дурак! Тоже мне новость! Да об этом последняя собака знает в нашем дворе! А моя мама говорит, что ты ещё маленький!

Внутри у Серёжки всё заледенело, а потом как будто оборвалось.

– А ты – дура, и мать твоя такая же! – и побежал к себе домой.

Дома он повалился на кровать, уткнулся в подушку и разрыдался…

Сергей постоянно читал, и ему нравилось, что герои многих книг вели личные дневники. Вечером он достал толстую тетрадь в клеточку и сделал свою первую запись: «Лучше бы я её не любил!» Дальше у него ничего не получалось. Эмоции захлёстывали Серёжу: ему было досадно, горько и обидно, что Элка так безразлична к его чувствам. Очередная мысль поговорить об этом с Самвелом, ведь они друзья, была Сергеем решительно отвергнута. Дневник стал для него единственным в своём роде спасением – именно в дневнике Сергей изо дня в день признавался Элке в любви, и после каждой новой записи ему становилось легче. И ещё жила мечта о том, что когда-нибудь он всё-таки прочитает это голубоглазой армянке, покорившей его сердце.

Новый год не принёс никаких изменений. Серёжка хотел подарить Элке на праздник томик стихов Пушкина, но когда встретил её в кино с девятиклассником из своей школы, то резко изменил прежнее решение и отдал книгу Самвелу. Весной он сжёг тетрадь со всеми признаниями и начал новый дневник, в котором для Элки уже не было места…

Одно событие изменило многое в жизни мальчика и его мировоззрении.

Сергей уже давно подметил, что Аркашка, собираясь на очередное свидание со своей девушкой, всегда берёт с собой или нож-финку, или окольцованную биту. Для себя Серёга это связывал с поздними возвращениями брата и защитой от хулиганья. Но недавняя встреча заставила его думать иначе.

Летним вечером около городского кинотеатра к Сергею подошёл местный бандит по кличке Осёл, за которым тянулась дурная слава. Дыша перегаром, он толкнул Сергея в плечо и процедил:

– Пацан, где прячется твой брат? Мне с ним надо рассчитаться.

Тут Серёжке всё стало ясно. Вот перед ним стоит гад, который открыто охотится за его Аркашкой. Кровь вскипела от ярости, пелена ненависти встала перед глазами, и Сергей, не помня себя, выхватил из кармана финку и бросился на громилу. Осёл обалдел от такой наглости малолетки. Неизвестно, что произошло бы дальше, если бы не оказавшийся рядом старший брат Серёжкиной матери. Василий моментально сориентировался, схватил племянника в охапку и оттащил в сторону. Осёл исчез.

Но так оставить это дело Сергей не мог. У него созрел план.

Каждый вечер подвыпивший Осёл возвращался домой. Напротив его дома росло пышное раскидистое дерево, называемое местными белолисткой. Именно белолистку облюбовал Сергей как наблюдательный пункт. В одну из ночей Сергей дежурил на дереве, скрытый густой листвой. Редкие облака плыли по тёмному небу, время от времени прикрывая луну. Серёжа ждал. Вот на углу улицы появился Осёл. Он шёл медленно, пошатываясь. Один. Серёжа знал, что Осёл только что распрощался с дружками, – результат трёхдневного наблюдения за домом врага, которое Сергей проводил с целью разведать привычки Осла, чтобы правильно рассчитать удобный момент для нападения, ведь второго шанса не будет – их силы слишком неравны. Поравнявшись с деревом, Осёл остановился. Калитка в дом располагалась как раз напротив. Момент был самый подходящий. Сергей на мгновение оцепенел, его сердце колотилось так, что, казалось, ещё минута – и оно выпрыгнет из груди. В коленях появилась неприятная слабость. Но злость и обида за Аркашку взяли верх, и Серёжа кубарем скатился с дерева на ненавистного злодея. Осёл рухнул мгновенно, издав непонятный хрип. Сергей оседлал его, вцепился руками в плечи. Враг не двигался… Серёжка из последних сил рванул домой и остановился только возле самой двери, чтобы перевести дух. Он весь дрожал, до конца не понимая, что произошло. До смерти напуганный мальчишка быстро заснул.

На следующий день город облетела сенсационная весть: Осёл был найден мёртвым на пороге собственного дома. Заключение врачей не вызывало сомнений: подвело сердце – покойный незадолго до смерти по обыкновению принял большую дозу алкоголя.

В городе только и говорили, что о смерти Осла. Многие радовались – это те, кто так или иначе пострадал либо от его буйного нрава, либо от налётов его банды на дома беззащитных горожан. Вспоминали, что разбой и воровство были «наследственной профессией» в роду у Осла – его старший брат входил в одну из группировок банды «Чёрная кошка» и был убит ударом острого булыжника в висок. Убийцей оказался молодой армянин, сестру которого бандит изнасиловал во время очередного грабежа. Что интересно, члены банды не стали мстить армянину за убийство подельника – главари сочли, что парень поступил правильно, «беспредельщиков» никто не уважал.

О смерти Осла сожалели только те, кто находился под его защитой и творил свои гадкие делишки в полной уверенности, что никто не осмелится связываться с ними из-за опасения мести со стороны Осла.

В доме Сергея узнали о смерти бандита от дяди Василия, того самого, кто так вовремя у кинотеатра вмешался в потасовку Серёжки и Осла. Эту новость Василий принёс с базара и, рассказывая подробности, время от времени бросал на Серёжу вопросительные взгляды, словно пытаясь разгадать, неужели его племянник каким-либо образом замешан в этой странной истории, по крайней мере, так казалось самому Серёжке. Но для себя Василий сразу отмёл страшную версию – ведь на теле не было никаких ран, да и вердикт врачей «разрыв сердца» звучал совершенно однозначно.

Серёжа, в свою очередь, заметил, что информация о смерти Осла изменила настроение Аркадия, и на сердце у него полегчало.

– Если тебя кто захочет отлупить, ты скажи мне, – со значением в голосе заявил как-то мальчишка своему старшему брату. – Я знаю, как с ними расправиться.

– Да ты кто такой, шибздик! Что ты можешь сделать? Ну ещё со своими пацанами ты можешь справиться, но куда ты лезешь?! Выброси из головы эти глупости!

Серёжка не обижался. Он один знал тайну смерти Осла. Никогда и никому он не расскажет об этом. Но в мальчишке с того дня поселилась на всю жизнь твёрдая уверенность в том, что зло можно наказать, нужно только этого захотеть.

1986

В Москве уже давно не случалось хороших зим. Сергей помнил, что, когда он впервые приехал в столицу в середине пятидесятых годов, московский климат был типично континентальным: зима – так это три месяца зима, а когда лето – то это лето. Сейчас ничего подобного не наблюдалось. В зимние месяцы температура иногда менялась так резко, что казалось, вот-вот набухнут и распустятся почки на деревьях.

Природа или, как стали говорить, окружающая среда менялась в результате вмешательства человека, который не находил себе покоя и постоянно что-то предпринимал – то расщеплял атом, то менял направление течения рек, а то и вовсе устремлялся в космос, думая, что на земле всё само собой образуется.

Человек менялся тоже. Вернее, не сам человек, а его мысли, его отношение к жизни, к политическому и экономическому укладу общества, в котором он живёт. Это было особенно заметно в СССР. Сергей и его друзья прекрасно понимали, что в мире не существует идеальных политических и экономических систем, такова уж природа человека и законов, по которым живёт и развивается любое общество. Но многие всё отчётливее начали осознавать, что система в Советском Союзе просто не работает. Системы западных капиталистических стран, хотя и имели много серьёзных проблем, всё-таки доказывали свою жизнеспособность, постоянно меняясь и приспосабливаясь к новым обстоятельствам в обществе.

Знаменитое соревнование двух систем закончилось полным поражением коммунистической. Советский Союз проиграл, потому что был на принципиально неверных позициях. Общество, которое не опирается на частную собственность своих граждан, на их элементарные свободы, не может рассчитывать на успех в современном мире.

Сергей, как и многие его коллеги, работавшие долгие годы за границей, мечтал о реформах, и даже больше, чем другие. Он лучше других представлял, что менять систему так же трудно, как и менять человека. Собственно, изменение системы – это и есть в первую очередь изменение психологии человека. А это – процесс сложный и долгий, болезненный, поэтому требует не ломки (что может привести к разрухе), а продуманных реформ, конечная цель которых должна заключаться в создании в стране армии собственников, способных учиться, жить и работать в условиях так называемых рыночных отношений.

Сергей видел, что верх берёт стихия – ломать, ломать всё без исключения. Существующая система не может быть реформирована. Такова была платформа неизвестно откуда взявшихся специалистов-экономистов. С одним из таких специалистов Сергей схватился на совещании в Кремле у первого заместителя председателя Совета Министров. «Ломать – не строить!» – бросил реплику Сергей, когда выступавший экономист говорил о необходимости коренной ломки.

– А вы что, знаете, как строить? – саркастически скривился оратор.

– Да. Представляю себе.

– Так мы тебе и дадим слово, – строго сказал ведущий совещание.

Сергей был готов. Он давно хотел не на бумаге (это он делал неоднократно), а в живом выступлении изложить отдельные аспекты своего видения новой системы в стране.

Все насторожились, так как знали, что предыдущий оратор пользуется поддержкой в Центральном Комитете партии, и многие просто не хотели вступать с ним в открытую дискуссию.

Сергей встал и, когда все успокоились, начал своё выступление, сдерживая волнение. Сидевший недалеко от него Заболотский подмигнул другу.

– Мы не можем, проснувшись однажды утром, сказать, что с сегодняшнего дня в нашей стране перестаёт действовать старая система и начинается рыночная экономика. Мы также не можем начать всё ломать, не имея чёткой и детально разработанной программы строительства новой системы.

– Это общие слова! Что вы конкретно предлагаете? – прервал его экономист.

– Извините, это не общие слова. Это предупреждение о том, что нельзя упрощать пути решения этой поистине исторической задачи, которую мы хотим решить. Что касается конкретного предложения, то оно элементарно просто – нам необходимо иметь программу реформ по следующим направлениям: политическое устройство, промышленное и сельскохозяйственное производство, вооружённые силы, внешнеэкономические отношения, образование, наука, медицина, социальная защита населения и так далее. К разработке этой программы необходимо привлечь ведущих специалистов по соответствующим направлениям. Программа должна быть опубликована, по ней должны быть организованы дискуссии во всех средствах массовой информации, после чего она должна стать, если хотите, руководством к действию.

Программа должна объявить частную собственность и свободу личности как незыблемую основу нашего общества. И в связи с этим в программе должна быть чётко определена политика приватизации, которая создаст миллионы собственников. Человек, проработавший на предприятии, скажем, сорок лет, имеет право стать его реальным акционером за чисто символическую плату.

И последнее – земля должна быть безвозмездно роздана людям, которые на ней работают.

Сергей сел. Видно было, что он волновался. Воцарилась полная тишина.

– Научил нас уму-разуму. Ты что думаешь, ты один умный, а здесь все дураки?

– Не все, – тихо, но так, чтобы его услышали, сказал Сергей.

– Всё. На этом закончим, – закрыл совещание первый вице-премьер.

После совещания только Андрей Заболотский подошёл к Сергею.

– Я тебе позвоню. По-моему, то, что надо. Я следил за Александром Владимировичем, кажется, он одобряет.

Сергей ехал в министерство со смешанным чувством.

– Чего я один лезу? Мне что, больше всех надо? – думал он. И сам же мысленно отвечал, что никогда бы не простил себе, если бы промолчал.

Не успел он войти в кабинет, как ему позвонил министр и попросил зайти.

– О вашем выступлении было доложено премьеру. Он мне уже звонил. На этой неделе он будет докладывать Генсеку. А у вас есть программа или идеи по Внешторгу?

Сергей ожидал этого вопроса, поэтому захватил с собой уже давно сформулированные и отпечатанные предложения по реорганизации управления внешнеэкономической деятельностью.

Документ состоял из четырёх страниц. Министр внимательно прочитал его.

– Ну что, мне нравятся ваши идеи, хотя они не во всём совпадают с точкой зрения других отраслевых министерств. Вы ведь прекрасно знаете, что все хотят самостоятельно, без Внешторга, выходить на внешние рынки, все хотят торговать.

– У меня так это и предусмотрено, но на это нужно время. И начинать либерализацию внешней торговли необходимо с неосновной группы товаров. Контроль над экспортом стратегической группы товаров и, в первую очередь, над экспортом нефти, газа, цветных металлов надо на начальном этапе сохранить за государственными организациями. Это необходимо по двум причинам: во-первых, для того, чтобы избежать ненужной конкуренции, которая приведёт к падению цен на наше сырьё, и, во-вторых, для проведения реформ государству будут нужны серьёзные финансовые средства, доступ к которым оно может потерять, утратив контроль над основными потоками свободно конвертируемой валюты.

– Я с этим согласен. Я помню ваши слова из выступления на одном из заседаний коллегии: представьте, если завтра какой-нибудь умник придёт к королю Саудовской Аравии и объявит: «Ваше Величество, у меня есть прекрасная идея! Разрешите, чтобы экспортом нефти из страны занималась не одна, а несколько компаний». Король, прекрасно понимая исключительный вред такой идеи, как минимум, сочтёт этого человека ненормальным, а то и голову прикажет снести. Я помню эти слова хорошо. Так вот, недавно я повторил их нашему премьеру. Премьер мне ответил: «А мы и не собираемся спрашивать саудовского короля, у нас есть свой король. Он нам и разрешит». Так что не всё так просто. Идите. Я вас приглашу на встречу с премьером.

Сегодня Сергей, наверное, впервые почувствовал, что ожидает окончания рабочего дня. Вечером он пригласил Аллу на концерт фортепианной музыки. Играл любимый пианист его юности Рихтер.

Ещё со школьных времён Сергей увлекался классической музыкой. Всю жизнь он мечтал научиться играть на пианино, но у него так и не сложилось. И всё-таки он с большим удовольствием часто играл на слух, и несведущим казалось, что играет человек, владеющий музыкальной грамотой. Любовь к классической музыке Сергей пронёс через студенческие годы, не пропуская ни одного сколько-нибудь значимого музыкального события.

После концерта Сергей и Алла поужинали в подмосковном ресторане на Москве-реке. Кофе пили у Аллы. Прощаясь, Сергей сказал Алле, что на следующей неделе он хотел бы познакомить её со своими детьми.

– Ты всё-таки решился… Почему?

– Потому, что я люблю тебя.

За свою жизнь Алла не однажды слышала эти слова. Но сейчас они прозвучали для неё словно аккорд на каком-то неземном музыкальном инструменте, от которого по телу пробегает дрожь, и во всём мире не существовало ничего значимее мелодии этих слов.