Текст книги "На переломе эпох. Том 2"

2.23 (89.01.22) Новый запал новой революции

22 января 1989 г. Липтовски-Микулаш
Svatý Križ č.a. 252, Liptovský Mikuláš

Аналогично ГДР власти Чехословакии препятствовали горбачёвским переменам.

В понедельник 15 января 1989 года в Праге, чехословацкая полиция решительно разгоняет демонстрацию, организованную в честь 25-й годовщины самоубийства Яна Палаха, совершенного, как принято считать, в знак протеста против советского вторжения в 1968 году. Вероятнее всего, этой провокации отводилась роль запала в бомбе переустройства Восточной Европы в духе «нового мирового порядка»[56]56
  Однако едва ли Ян Палах протестовал против коммунизма, являясь ярым «большевиком-марксистом». Скорее он протестовал против отхождения «вождей» от истинных идей марксизма-ленинизма. Ввод войск ОВД был также фоном этого события. Катализатором, но едва ли истинной и единственной первопричиной. Накануне Ян побывал в СССР и был очень этим воодушевлён. Однако последние события 1968 года сильно его потрясли. Он был расстроен не только вводом войск, но тем, что компартия Чехословакии была не способна ни к реформам, ни к отстаиванию своей позиции. Он видел влияние буржуазии на руководство страны и понимал, что в таких условиях силовое решение стало неизбежным фактом. Он желал не только вывода советских войск, но и возврата руководства Чехословакии к истинным марксистским позициям. Пора очнуться! Но его «идеальный мир» буквально таял под его ногами…


[Закрыть].

Этот воскресный день пришёл, как обычно, суля долгожданный отдых после непростой рабочей недели.

Да и вообще, не простой недели. Где были минуты и счастья, и глубокого разочарования. Отец с мамой ушли с утра пораньше по своим делам, старшая сестра Малвина – студентка уже давно обосновалась в Братиславе, обитая в студенческой общаге, навещая свой дом только время от времени. Зденка также строила планы на учёбу в том университете. Только ещё не могла понять, кем именно она хочет стать… Ну, возможно, на следующий год… Ну, а пока она работала в местном универмаге. Сейчас же Здена одиноко бродила по квартире, совершенно не находя, чем заняться в этот воскресный январский день…

Визит Януша был, как обычно, делом неожиданным. Но это обрадовало девушку. Было чем заполнить полную пустоту выходного дня…

– Представляешь, в прошлый понедельник полиция жестоко расправилась с мирной демонстрацией! – заявил практически с порога Януш и посмотрел прямо в карие глаза Здены.

Здена лишь посмотрела вопросительно на юношу:

– Слушай, а вы там вообще учитесь или как?

– Ну, родоки думают, что мы учимся, а у нас там настоящая молодёжная жизнь! Бурная и интересная! Это же Пра-а-га!

– Это ты про стычки с полицией?

– Кроме стычек с полицией у нас есть и другие забавы. Да и сейчас мы только лишь собирались отметить 20-ю годовщину самосожжения Яна Палаха, которое, кстати сказать, случилось ровно 20 лет назад! А эти уроды нам этого не позволили! Хотя мы были уверены, что нам воспрепятствуют, и всё же мы вышли! Нас было много! А в следующий раз будет ещё больше! Это был только «запал» для нашей революции. Но скоро взорвётся вся бомба! Вот тогда посмотрим, кто кого! Вчера многих задержали! А мне повезло! Правда, вот, – он продемонстрировал огромный лиловый синяк на спине.

– Это ведь ужасно, Януш! Как они так могли?

– Да они все – шакалы. И их шакалья власть будет держаться, пока советские войска здесь! Это оккупанты Здена! Теперь-то ты это видишь?! – он потряс перед ней руками.

– Вижу, Януш, твой синяк. Только ведь это были наши чехословацкие полицейские, не советские солдаты. Да?!

– Да, это были не советские. Пока не советские. Но поверь, они снова выйдут на наши улицы на танках, как только получат приказ! Но на этот раз мы их победим! За нами – вся Европа и Америка!

– Советский Союз сам перестраивается. Ведь и у них идут перемены! Они не пойдут против нас!

– Раненый зверь больно кусается! Так что ты держись от своего вояци подальше! Смотри, случится что, тебе словаки этих отношений с оккупантом не простят!

– Это всё тебя не касается! Вообще, мы же цивилизованные люди! Что за чепуху ты несёшь?

– А ты всё же подумай! О своём будущем! Хочешь, чтобы все тебя называли «курвой оккупанта»?!

– Ист далей![57]57
  Убирайся!


[Закрыть] – Здена указала Янушу на дверь.

– Старого друга выгоняешь?! Променяла на этого гада?

– Я тебя, Януш, ни на кого не меняла! Ты – это ты, а он – это он. С тобой я дружу с детства, а его я люблю, понимаешь?! Я сама решу, что мне делать. Это моя жизнь. И никогда больше не смей меня оскорблять! Что бы там кто другой ни говорил. А если ты действительно и сам так про меня думаешь, значит, тебе не место в моём доме и вообще возле меня!

Хоть Здене и было скучно, но такая тема общения ничем не украшала её одиночества!

Януш постоял минуту-другую молча.

– Препачь[58]58
  Извини


[Закрыть] меня, Зденка, препачь. Но если в твоём доме для меня нет места, в особенности – возле тебя, то мне и правда, лучше уйти. Да, лучше мне уйти… Пока ты не изменишься. И не изменишь своё отношение самой к себе и ко мне тоже…

Он раздосадовано вышел, бухтя себе под нос. Дверь громко стукнулась о дверной косяк сквозняком ему вслед. Гулкий стук каблуков Януша наполнил лестничную клетку, отзываясь эхом по пустынным этажам всё удаляясь, удаляясь…

Этот скучный воскресный день подходил к концу. Здена, отвлекшись от чтива книги, задумчиво смотрела в тёмное окно январского вечера.

Отец сидел в кресле с газетой в руках, мама копошилась на кухне.

– Ладислав, съездишь на неделе к Густаву, нужно ему вот это передать, – вдруг мама выглянула из кухни, – он просил очень.

– Зачем? Моника, что это? – удивился Густав, увидев тяжёлый свёрток.

– Не важно, это для Миро. Пóтом посмотришь.

– Ну, не знаю, у меня столько дел на этой неделе… – отец сморщился, явно не горя большим желанием… – ну, ладно, что тут поделаешь.

– А давайте я съезжу, после работы, в среду, например!? – вызвалась Здена.

– Брось, Зденка, обратно будешь по ночи ехать?

– Так я там, у дяди Густава и переночую, а потом – назад, а?

Родители переглянулись.

– Не волнуйся, тата.

– Ох, Зденка! Ну, смотри мне! Ну, позрим! Ну, позрим!

2.24 (89.01.25) Хромые встречи

Январь1989 г. Ружомберок
Общага

– Что с ногой, комиссар? – капитан Сидоренко шевелил усами.

– Так, бандитская пуля, товарищ капитан.

– Ты мне зубы то «бандитскими пулями» не заговаривай! Я не за «так» спрашиваю. Ты уже две недели на службу не ходишь и в санчасти не лежишь. Больной – ложись в санчасть. Здоров – вперёд на службу! Комбат сказал вытягивать тебя в любом виде сегодня на батальонную вечернюю поверку. Личный состав не выключишь на твой больничный! А то ты всё на меня сгрузил! Идти-то сможешь?

– Не уверен.

– Не уверен, пришлю манов[59]59
  Этим «ласковым» словом усатый ротный продолжал называть солдат


[Закрыть], принесут на руках. А пока смотри, ни шага костылём из общаги. В любую минуту могу тебя вызвать в строй. Так что смотри, готовься! Да, ну и поправляйся скорее! – ротный теперь уже по-доброму усмехнулся, похлопал лейтенанта по плечу и ушёл.

Тимофеев вытащил из-под подушки смятый конверт со словацкими надписями, за которым вчера он прыгал с одним костылем в город на почтамт, рассчитывая лишь получить весточку от неё.

«Агой! Я приеду вечером 25 февраля в Ружомберок к дяде на адин дэнь. Адрес ты знаешь. Если кцеш, найдёшь. Я буду чакать…»

Едва прочитав эти строки, он стал счастливейшим из счастливых. Она простила его и тот дурдом с простынями, через который ей недавно пришлось пройти. После которого он ни видел её, ни слышал. Он только прыгал на костыле, «скрываясь в складках местности», день ото дня на городской почтамт, отправляя письма и ожидая ответ. И вот! И вот тот трепетный момент! Вот то драгоценное письмо, которое он готов был сразу же расцеловать и которое без конца перечитывал весь день! Нетерпение росло по мере приближения к тому заветному «вечеру 25-го», к тому заветному часу. Волнение. Биение сердца. Пульс сдавливал виски, и всё внутри замирало, когда он следил за стрелкой часов, неотвратимо ползущей к заветной отметке. Но вот! Неожиданный стук в дверь, капитан, принесший совсем не радостное известие. Совсем некстати. Закон бутерброда в действии! Что делать? И всё же через несколько минут он уже ковылял, прыгая с одной ноги на одинокий костыль, одолевая шаг за шагом, метр за метром туда, куда неумолимо звало его сердце, вопреки предостережениям своего ротного.

– Влад! – только и выговорила Здена…

Её терзали тягостные мысли. Она срывается, едет бог весть, куда и зачем! Во имя чего? Ради того, который, чтобы не быть с ней замеченным, спускал её по простыням, рискуя её здоровьем! Который как заяц прячется, боясь с ней даже открыто переписываться, без этого дурацкого «до востребования»! Который уедет скоро в свой дурацкий Союз и забудет её, Зденку, которая останется один на один со своим позором. Возможно, репутация её будет безнадёжно разрушена. Возможно, окружающие будут смотреть на неё как на падшую, как на «курву». А он только и готов на то, чтобы безумно целоваться и зажиматься в тёмных закоулках… А разве его, бесшабашного мальчишку, ещё что-то могло сейчас волновать?! И всё же вот она, стоит здесь, сейчас, напротив него. Касается его раскрасневшегося лица своими холодными ладонями.

«Что ты делаешь, Здена?! Беги от этого советского vojaci! Беги от своей беды!» – шепчет ей её внутренний голос. Но бесполезно. Всё бесполезно! Она не в силах совладать с собой и своими чувствами…

– Здена, Зденочка, милая моя Зденочка! Как я счастлив тебя видеть! Нет в мире ничего дороже тебя! – он по-мальчишески жадно целовал её. Потом сжал её кисти рук. – Здена, я бы мечтал смотреть на тебя вечность, не отрываясь! Но сейчас мне пора, – он снял её ладони со своих щёк, поцеловал снова.

Здена не поверила своим ушам.

– Как, я приехала, чтобы тебя увидеть, а ты говоришь, что тебе пора?! Пречо?[60]60
  Почему?


[Закрыть]

– Мне нужно. Очень нужно. Пойми!

Она задумалась: «Дура я! Другие, как нормальные люди, встречаются, живут нормальной человеческой жизнью! А здесь!?..»

– Я вернусь. Позже. Жди меня. Пойми. Так надо. Мне трудно тебе сейчас всё объяснить! Жди! Я вернусь! Обязательно. Прости. Нет! Тебе со мной нельзя! Жди здесь! – Тимофеев поцеловал девушку и исчез так же неожиданно, как и появился.

Зденка зашла в дом. Почему она никак не хотела понять того, что ей говорил её отец, Януш, её сестра, подруги. Хорошие они, эти советские ребята, но нет с ними не только никакого будущего, но и никакого настоящего. Так. Мгновения. Минутное увлечение. Похоть одна… Но всё же он… нет его интереснее и нежнее. Что это так больно тянет в сердце?.. Здена уснула, мучимая тягостными мыслями, находясь, словно в капкане собственных чувств…

И всё же, среди глубокой ночи, в окно стукнул камешек…

И вот, стрелка часов приближалась к 5 утра. Они лежали, безумно счастливые, но уже безнадёжно несчастные от приближающегося расставания. Он без устали продолжал ласкать её тёплое тело, трогал её лицо, проводил пальцами по припухшим, искусанным поцелуями, розовым полоскам её губ, прикасался к нежным бугоркам её сосков, ненасытно погружаясь в мягкую нежность её девичьего таинства, и периодически вырубаясь от наваливавшейся усталости… Вздрагивал, открывал глаза и снова смотрел на неё, словно желая напиться влагой её осязания перед предстоящим неизбежным отбытием в свой пустынный зазеркальный мир духовного небытия.

Ещё миг, ещё, каждое мгновение ускользало так подло и быстро, как песок сквозь пальцы, и вот Здена грустно прижимала к себе ещё тёплую подушку, одиноко глядя в темное, не сулящее «доброе утро» окно…

2.25 (89.01.25) Вот так встреча!

Январь 1989 г. Комарно
Мотострелковый полк

– Товарищ Самойлов! Вот так встреча! – Басманов удивлённо развёл руки без тени радостной улыбки, скорее опешив.

– А-а-а-а! Мичман Басманов, собственной персоной! – Самойлов, скривив губы, протянул руку для пожатия.

Басманов как-то не очень охотно и очень сдержанно вытянул свою негнущуюся ладонь в ответ.

– Давно здесь?

– Да уже второй год! А тебя откуда занесло?

– А я сперва в Ружомберок распределился. А теперь вот – здесь буду служить, в вашем полку.

– А оттуда тебя за что-то выслали? Нам тут регулярно проштрафившихся с дивизии высылают! Потому что Комарно – самый распрекрасный полк! А-а? Что натворил-то?

– Ничего, Петя, я не натворил! Сюда отправили, значит так надо!

– Просто так внутри дивизии не перемещают! Или на повышение, или на понижение! А если на равнозначное – значит, скорее всего, залёт на любовном фронте! Ибо за пьянку – чаще отправляют в Союз! Эх-хе– хе! А мож тебя на повышение тогда? А?

– А мож, и на повышение, товарищ Самойлов! Любопытство не порок, а большое горе!

– Ладно, не хочешь, не говори! А жена-то где твоя? – Самойлов любопытно поднял брови.

– Со мной жена. Там, где ей и положено быть, когда муж на службе. Только ты держись от неё подальше.

– А что, такая страшная, что ли? – сострил Самойлов.

– Ты остряк, что ли? Подколоть меня решил? Подколешь, когда я на очко сяду! Понял?! Сам то что, всё холостякуешь? Так всё только языком чесать и мастер?

– Да нет! Я тоже женат! – не без гордости произнёс Пётр Самойлов. – Уж более года!

– Ну и молодец! – Сергею надоела беседа с, по его мнению, молокососом, при том ещё с противным таким, и он, не желая дальнейшего высасывания подробностей для новых сплетен, махнул рукой, – ладно, давай, валяй, мне пора!

– Честь имею! – ответил ему Самойлов.

– Разве?

– Хм!..

Однако вскоре молва о причинах перевода сюда Басмановых, обросшая приукрашенными слухами, словно зараза, передающаяся воздушно-капельным путём, проникла в скучающий по сенсациям полк. Как только сплетня докатилась и до Самойлова, он почесал свой затылок, опешив сразу от нахлынувших на него двух новостей, ну никак он не ожидал снова встретиться с Ирой, со своей бывшей Иркой, на которой он едва не женился! Что же касается второй новости, о причинах появления в Комарно Басмановых, это для него стало практически ожидаемым явлением.

«А вот, я же говорил тогда! Вовремя Иркину суть раскусил! А то бы щас сам так вот рога бы и носил! И все бы шушукались за моей спиной!»

Он пожалел про себя Басманова, а где-то больше – даже позлорадствовал. Это оправдывало в его собственных глазах его поступок тогда на выпуске. Иру он уже пару раз видел мельком, но та делала вид, что его не замечает или не узнаёт. Тем не менее, Самойлов возгорел необъяснимым желанием «тряхнуть стариной» с Иркой, все интимности которой он так хорошо помнил!

«А почему бы и нет! Ирка теперь – «честная полковая давалка», а я у неё был в «пионерах освоения»! Так что если не хочет, чтобы я тут ещё про неё разговорчиков добавил, придётся отдуваться! Тем паче, что она сама себе приключений на «пятую точку» ищет! Так почему бы и не со мной!» – крутилось в грешной бессовестной башке Самойлова…

Часть Третья
Крах Советской империи

3.1 (89.02.06) А в это время в соседней Польше

Февраль 1989 г

6 февраля 1989 года: начались переговоры между польским правительством и оппозицией.

Президент страны и первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Войцех Ярузельский первым из коммунистических лидеров согласился говорить с оппозицией как с равными партнерами и публично обменялся рукопожатием с лидером «Солидарности» Лехом Валенсой, некогда ранее арестованным по его приказу.

Этому способствовали исключительная популярность оппозиции (накануне введения военного положения в 1981 году в «Солидарности» официально состояли около 10 миллионов человек из 30-миллионного населения страны), высочайший авторитет католической церкви, которую к тому же возглавлял «польский папа» Иоанн-Павел II, и – особенно характерное для Польши – отождествление антикоммунизма с национальным патриотизмом.

Ярузельский, в свое время потерявший родителей и здоровье в советском ГУЛАГе, считался, по меркам соцлагеря, умеренным политиком. Еще 17 сентября 1986 года в Польше были освобождены все политзаключенные, а 29 ноября легализован Временный совет «Солидарности».

Польша – единственная из стран Восточного блока сразу же начала копировать горбачевскую гласность и экономические реформы.

«Круглый стол» власти с оппозицией продолжался до 5 апреля. Через два дня основные договоренности – проведение летом демократических выборов, отмена цензуры и полная легализация «Солидарности» – были ратифицированы сеймом.

(По материалам открытых интернет-источников.)

3.2 (89.02.15) А в это время в Афганистане

Февраль 1989 г

15 февраля 1989 года советская армия покинула Афганистан[61]61
  Войска были введены в Афганистан после свержения и убийства генерального секретаря ЦК НДП Афганистана Нур Мохаммада Тараки вместе с его супругой. (Журналист и писатель Нур Мохаммад Тараки родился в 1917 году. С мая 1962 по сентябрь 1963 года работал переводчиком посольства США в Афганистане. В 1963 году Нур Мохаммад Тараки в первый раз посетил СССР… Встав у власти, администрация Тараки приступила к проведению радикальных экономических и социальных реформ, которые вошли в противоречие с укоренившимися в афганском обществе социально-религиозными традициями. Декретом Революционного совета № 6 от 12 июня 1978 года была ликвидирована задолженность крестьян ростовщикам и помещикам. В октябре специальным декретом правительства женщинам были предоставлены равные права с мужчинами. Был установлен минимальный возраст вступления в брак (18 лет для мужчины и 16 лет для женщины), отменены принудительные браки и запрещён древний обычай выкупа за невесту…) Ранее, несмотря на многочисленные просьбы со стороны Тараки о военной поддержке в борьбе с контрреволюцией, Леонид Ильич Брежнев отказывал ему в этом, опасаясь оказывать военное вмешательство во внутренние дела дружественного государства. В ответ на очередную просьбу Л.И. Брежнев тогда сказал: «Войска в Афганистан Советский Союз вводить не будет. Появление наших солдат в вашей стране, товарищ президент, наверняка восстановит большую часть афганского народа против революции…»


[Закрыть].

Афганская операция, которая, согласно первоначальному замыслу советского руководства, должна была завершиться в течение 30 дней, продлилась 9 лет и 10 месяцев.

СССР потерял 15051 человека, 53753 стали инвалидами, 417 пропали без вести. На войну и развитие инфраструктуры Афганистана (строительство домов, школ, больниц, стадионов, электростанций и т. д.) было потрачено около 38 миллиардов долларов. С уходом советских войск развитие страны было прекращено, ни одна западная коалиция, дислоцированная в этой стране в дальнейшем, не осуществляла впредь ничего подобного!

С уходом советских войск, уже 18 февраля 1989 года президент Афганистана Наджибулла вынужден был ввести в стране чрезвычайное положение, дабы остановить вспышки насилия и активность антиправительственных сил, ещё с большим энтузиазмом подогреваемых западными спецслужбами…

(По материалам открытых интернет-источников.)

3.3 (89.02.25) Забава

Февраль 1989 г. Ружомберок
На танцах в словацком доме культуры

21 февраля (вторник) 1989 года Вацлав Гавел, чешский драматург-диссидент, заключен в тюрьму за подстрекательство к беспорядкам в Праге.

А в Ташкенте озверевшие узбекские экстремисты уже в открытую нападали на граждан славянских национальностей. Кричали: «Русских зарежем», «Русских нужно вешать на фонарных столбах».

– Агой, Януш! – Зденка махнула рукой, едва увидев в толпе молодёжи, гудящей подобно улью, знакомое лицо.

Януш посмотрел как-то сквозь девушку и продолжил о чём-то увлечённо болтать с парнями вокруг.

– Януш, ты что, не здороваешься больше со мной?

– Что-о? А-а, Здена, а ты что, начала отличать своего старого друга среди толпы прочих?..

– Я просто поздоровалась, не хочешь, не надо, забираю свой «агой» назад, – Здена обиженно развернулась и пошла прочь.

Януш махнул рукой, открыто демонстрируя, что ему всё «пофиг» и стал дёргаться в такт музыки…

После полуночи, как это водится, прекратились новомодные западные мелодии и начались словацкие «народные польки-бабочки», что вызвало в толпе молодёжи какое-то особенное возбуждение, которому, казалось, способствовали разливаемые тут вина: «бéло», «крáсно», подаваемые в горячих нагретых бутылках из бара, устроенного в гардеробе, что было особенно приятно морозной февральской ночью вновь прибывающим, страждущим как можно скорее согреться и «догнаться» до кондиции присутствующих!

– Здена! – Януш окликнул девушку, направляющуюся на выход. – Ты до домов?

– А что, ты уже смог отличить свою старую подругу среди толпы «прочих»? – съязвила она.

– Ладно, брось! Давай, я тебя провожу!

– Обойдусь, а потом… я не одна!..

Януш поднял вопросительно глаза.

В эту минуту на забаву ввалила «джинсовая группа» парней, возбуждённо говорящих на русском…

Очевидно, что и для Зденки это был также сюрприз.

– Влад! А помныш, как мы с тобой в Штребске Плесо тогда-а! А-а-а..? – смеялся молодой человек кавказской внешности, которого она уже где-то видела раньше.

– Полкачу тогда, слава богу, не попались на глаза, он бы нас съел!

– А вы, кстати, в курсе, он заменяется скоро! Всё! Время его пришло! Час пробил! Замена! Так что нового полкача нам скоро пришлют, а пока, наверное, Карпов за него будет!

– Не верю своим ушам!

– Вот те раз!

– Вот те и «два»!

– Ну, и слава богу!

– А мне бы лучше, чтобы всё было как прежде. Ненавижу перемены!

– А мне любая перемена хороша!

Офицеры негромко делились впечатлениями…

Здена стояла молча, надеясь быть замеченной.

– Зденка! Подь к нам! – наконец один из «джинсовой группы» отделился и, прихрамывая, решительно направился к ней…

– Зденка? Агой! – улыбался широко Тимофеев.

– Агой, Владик! Слушай, а пóшли отсюда! – вдруг совершенно неожиданно предложила девушка.

Это было совершенно неожиданно. Но именно об этом мечтают многие уже не одинокие мужчины… ведь танцы – это только лишь предлог, чтобы остаться, в конце концов, «тет-а-тет». И чем раньше это случится, тем лучше! Тем больше сил, тем больше времени. Счастливого времени вместе. Они шли по тёмным пустынным улицам, таким привлекательным для молодых влюблённых. Никто не мог им помешать…

– Владик, оставайтесь здесь, в Чехословакии, а?

– Зденушка, давай лучше ты со мной в Союз!?

– В Союз? Да какой же ты глупый!

– Я глупый? – возмутился Тимофеев.

– Конечно! Ну что мы там будем делать-то? Да меня и родители не пустят, да и хуже там у вас.

– Хуже? Но ведь сейчас перестройка! Мы скоро знаешь, как заживём!

– В России никогда не будет хорошей жизни, – она поджала губы, подняла брови вверх, одновременно с плечами.

Тимофеев изобразил гримасу, опустив уголки губ вниз, недовольно закрыл глаза.

– Это почему же?

– Так. При социализме не бывает хорошей жизни. Мы вот поэтому и смотрим на Запад, на капитализм.

– Знаешь, может ты и права, но я лично считаю, что люди просто были пока не готовы к жизни при социализме. Просто они оказались хуже, чем кто-то предполагал. А жизнь при социализме не только может, но и должна быть лучше. Просто всему своё время!

– Може быть, може быть… – девушка пожала плечами.

– Знаешь, я тут такую притчу придумал, – воскликнул юноша.

– Какую? – девушка подняла глаза. Однако в темноте этого было не видно.

– Про обезьян.

– Про обезьян? – она рассмеялась.

– Про них!.. Ну, и не только!.. Ну, жили – были обезьяны в банановой роще. Жевали бананы. Кидались шкурками. Не было у них никаких проблем, если не считать, что в неурожайные годы многие из них страдали от голода. А любимым их делом было висеть на дереве. И вдруг нашлась одна старая седая обезьяна с умными глазами. (Наверное, из породы человекообразных.) И сказала она своим лохматым бестолковым сородичам:

– Товарищи обезьяны! Даёшь джунгли под пшеничные поля! А все поля – даёшь обезьянам! И отныне у вас не будет голода! Вот вам семена!..

Вдохновились обезьяны. Побили и изгнали противников этой перемены. Срубили все пальмы, включая и банановые. Дескать, «мы наш, мы новый мир построим!» Расчистили всё под поля. Работали денно и нощно. Многие «товарищи – обезьяны» даже погибли, об этом нельзя не сказать!

– Товарищи-обезьяны? – усмехнулась девушка.

– Хм!.. Они самые! Ну, бывало, рухнет пальма, рухнут и сидевшие на ней обезьяны. Что ж, нормальная ситуация. Потери в пределах допустимых! Да и селекция своего рода!

– Какой ужас!

– Не то слово! Итак, очистили поля, разбросали семена, половину съев. Расселись на поваленных брёвнах и ждут результата. Прошло ни много ни мало времени. Пробились всходы кое-как. Радуются обезьяны. Лакомятся редкими молодыми сочными побегами. Хвалят своего вождя, который, походу, представился создателю с чувством преисполненного долга перед народом своим обезьяньим!

– Хм!

– Но вот пришло время, когда все побеги были вытоптаны, съедены или просто засохли. А банановые пальмы лежали сухой грудой громадных листьев. Ведь хозяйство-то сельское они вести не умели! И понятий в управлении у них не было. И тут и наступил страшный голод… Передохло множество обезьян. И пошли злые голодные обезьяны, достали своего седого вдохновителя из могилы и повесили его посмертно! После чего одни стали тщетно пытаться втыкать в землю сухие стволы банановых пальм, другие – подались в соседние леса…

– И какая же тут мораль? – Зденка притулилась к такому смешному в своей юношеской горячности юноше.

– А мораль тут проста: если обезьяне дать семена, она их скорее съест, нежели посеет и вырастит. А потому пусть обезьяна лучше остаётся обезьяной и висит на пальмах, пока, наконец, не станет человеком!

– Вот как? Тогда вытекающий вопрос: а как же тогда быть с человеком?..

– С человеком? – он почесал «репу». – Вот я и говорю, что человек должен тоже стать гораздо выше, нежели сейчас, должен стать по-настоящему «человеком разумным».

– А что сейчас?

– А сейчас я бы сказал, что нет такого человека. Есть только «человек неразумный», который живёт лишь днём сегодняшним, подобно обезьяне.

– А я думаю, что такой человек разумный уже появился!

– Ты думаешь?

– Уверена. Это ты! – она прижалась к нему.

– Ты шутишь! Да я просто болтун! – он рассмеялся, обнял девушку, взял её щёки в ладони и принялся целовать. На этих тёмных пустынных улочках, таких привлекательных для молодых влюблённых, никто не мог им помешать…