Текст книги "Миф о другой Эвридике"

Владимир Зенкин
Миф о другой Эвридике

10. Предисловье[1]1
  Так уж вышло, что десятую главу первой части, худшую главу в книге, досадно не похожую на остальные главы, пришлось ампутировать из текста, сделать донельзя краткой (совсем бы её выкинуть на фиг!.. если б не коварный связующий смысл ею несомый) и назвать предисловьем.
  Худшую?.. Не потому, что не старался я. А просто невозможно (для меня, по крайней мере) человеческими словами-понятьями отпечатлить то, что существует за пределами человеческих понятий и слов. Но. Су-Ще-Ству-Ет. Вот – неколебимо главное.
  А я… рискнул дотянуться, почувствовать, как получится. А получилось, как получилось… а не так, как есть.
  Так что, пускай глава эта неприкаянная появится первей остальных, чтоб мне сразу за неё откраснеть – отморгаться и, если читатель на ней не захлопнет со справедливым раздражением книгу, далее (обещаю!) всё будет более-менее благопристойно.


[Закрыть]

Две сущности бытия не враждебны друг другу и не напрочь друг от друга отчуждены. Они связаны узкими тропо-скважинами, проходящими сквозь граничный слой – Подступ.

Окончания скважин в нижней, сдвоенной сущности, то есть, в вещественно-духовном мире, располагаются на нескольких характерных участках поверхности Земли. Первоначально они были надёжно укрыты от влияния земных стихий, а главное, от никчёмной любознательности людей, которым невдомёк, что встреча с прямым выплеском иносущностной среды крайне опасна для них. Однако, бурное развитие человечества, процессы миграции, применение техники, воздействующей на ландшафт планеты, весьма понизили эту надёжность.

В верхней, одноцелой, энерго-информной сущности – применительно к обиходному человеческому понятью: в духовном, «послежизненном» мире – находятся специальные субприводы для отвора-затвора скважин. Периоды между включениями субприводов значительны, а время их действия очень кратко – для минимального влияния друг на друга структурно несхожих сред.

Через тропоскважины проникают в нижний мир Верители, выполняют свои контролирующие и балансировочные функции и возвращаются обратно. Находятся они там, разумеется, в виде личностных информных полей, недоступных для восприятия чувствами и приборами обитателей этого мира.

Вернуться назад Верители, в принципе, могут и напрямую, через слой Подступа. Но это потребовало бы очень большого расхода индивидуальной энергии; снизился бы общий потенциал, который потом нелегко восстановить.

Кстати, не помешает попутно пояснить, что в верхнюю сущность, через границу и Подступ, поднимаются все без исключения духовные матричные комплексы разумных обитателей нижнего мира, а именно: в ортодоксно земных понятиях – души. Это неминуемая и важная часть Программы Двусущностного Генезиса человека, разработанной Творцами. Для этого непростого процесса затрачивается энергия, высвобождаемая при разъединении двух компонент человеческого индивидуума: духа (души) и тела. То есть, во время его физиологической смерти.

Так вот. В описываемый здесь момент отворилась одна из скважин, через которую вернулся назад Веритель. Прибывшего, по обыкновению, встречал Аналитик, чтобы принять у него отчётные сведения. И разумеется, для дружеской беседы. Беседа, как вы понимаете, велась не посредством слов, за отсутствием органов для их говоренья и слушанья, а универсальным способом: рекомбинациями личностных информных импульсов.

Это единственный (и вседостаточный) способ общения в энергетическом мире.

Аналитик: – Ты чем-то расстроен?

Веритель: – Зверёныш остался там. Не успел проскочить.

Аналитик: – Почему?

Веритель: – Отстал. Отвлёкся на какую-то мелочь. Надо было мне его первым вбросить в скважину.

Аналитик: – Надо было помнить, что скважина отворяется на короткое время.

Веритель: – Недоследил, извини.

Аналитик: – Перед зверёнышем извиняйся. Зачем ты, его с собой взял?

Веритель: – Очень просил. Любопытный он. И очень привязан ко мне.

Аналитик: – Ты же знаешь, что… нежелательно.

Веритель: – Но не запрещено. Другие тоже брали с собой зверёнышей. Для их полноценного развития. Контраст впечатлений очень много даёт.

Аналитик: – У других они не оставались там.

Веритель: – Моя вина, признаю. Что делать? Ждать следующего отвора?

Аналитик: – Самому пройти напрямую, через границу и Подступ, у него сил не хватит.

Веритель: – Подождёт. Он смирный и понятливый.

Аналитик: – Пока он сам в себе. Рядом со скважиной.

Веритель: – Там он и будет. Ему известны правила.

Аналитик:– Следует срочно ввести правило о запрете неодиночных проникновений. Нельзя рисковать.

Веритель: – Он спокойно дождётся.

Аналитик: – Ты так уверен? Кто может оказаться с ним рядом? Вдруг, с кем-то сконсонирует его импульсный спектр.

Веритель: – Вероятность очень мала. В любом случае, Закон о Невмешательстве он знает.

Аналитик: – Не настолько неукоснительно, чтоб оставаться там одному. Молод он и неопытен.

Веритель: – Моя вина. Готов нести ответственность.

Аналитик: – Подумаем.

Веритель: – С этой скважиной ещё проблемы. Выход слишком доступен. Второй случай попадания людей под выплеск среды.

Аналитик: – Скважина будет ликвидирована. Ещё один, последний отвор. Возможно…

Часть первая
Обрывки причин

Она сама была раем.

Там, где была она – был рай.

Марк Твен

1. Невелов

До чего ж не любил он эти высоконачальственные кабинеты. На тёмном дубе, на жаркой латунной бляхе – «Первый заместитель». Он намеревался пойти к самому мэру, но его направили к первому заместителю: мол, вопрос ваш не настолько гигантен, и вообще, мэра нет и невесть когда будет.

Он задержался у могучей двери, сооружая на лице в меру торжественную благоозаботу. Монументальная секретарша с пышным костром шафрана на голове, приняв его задержку за нерешительность, кивнула покровительственно.

– Глеб Степанович в курсе.

Невелов отворил дверь и вошёл в кабинет.

Первый зам стоял спиной к нему, у окна, склонившись над аквариумом, и кормил рыбок.

– Здравствуйте – здравствуйте, проходите уважаемый…

– Эдуард Арсеньич Невелов.

– Эдуард Арсеньич. Замечательно, – хозяин кабинета завершил умилительное руководство рыбьим завтраком, разогнулся в плечистого, плотного, средних лет верзилу, потёр друг о друга концы пальцев, стряхивая с них остатки сухого корма, протянул руку Невелову.

– Глеб Степанович. Рад познакомиться. Мы с вами ещё не встречались. По-моему.

– Не доводилось.

– Хорошо, что встретились. Чем больше узнаешь интересных людей, тем жизнь интересней становится. И поучительней. Меня информировали о теме вашего визита. И даже немного заинтриговали оной, – голос у первозама был густ, басист, речь – почти без обычных мягкоковровокабинетноназидательных выжимов, с крапинами иронии, – Эльза Иосифовна, – наклонился он к селектору на столе, – Пригласите, пожалуйста, Никишина. Он знает, зачем.

С начальником управления охраны здоровья населения и защиты окружающей среды города Волстоля Юрием Вадимовичем Никишиным Невелов был формально знаком по городским совещаниям руководителей медицинских учреждений и впечатление о нём себе составил нелестное: тусклый чиновник-прагмат, мыслящий и действующий только в рамках своих обязанностей, не приемлющий риска и азарта; хотя, в духе времени, ненавязчиво эрудированный, улыбчиво красноречивый, безупречно «лоялизированный». Да. От Никишина ему сегодня вряд ли случится содействие. Хорошо, если нейтралитет. Рассчитывать только на себя.

– Итак, Эдуард Арсеньич, вы являетесь главным врачом известной в городе клиники «Надежда»… – кратким жестом хозяин кабинета показал на небольшие кресла вокруг уютно расположенного у окна столика со столешницей красного тёплого дерева. Сам уселся напротив. Столик, в противу официальному длинному столу, служил, видимо, для доверительных бесед.

– Именно: психотерапевтической специализированной клиники «Надежда», – прокашлявшись, сказал Невелов, – Я возглавляю клинику третий год. До меня был Ирвин Модестович Торн – мой добрый товарищ, золотой человек, мощнейший специалист. Умер… безвременно. К великому сожаленью.

– Мн… – философично кивнул головой первозам, – Кто знает, кому когда… Причина?

– Сахарный диабет.

– Вы работали с ним вместе?

– Нет, я работал в мединституте на кафедре психиатрии.

– Сменили институтскую кафедру на обычную клинику?

Глаза у первозама сидели глубоко и прочно под кустистыми бровями, отгороженные друг от друга твёрдой отливкой переносицы; взгляд тягуч, досконален.

– Клиника «Надежда», Глеб Степанович, не совсем обычная клиника.

– Чем же она «не совсем»?

В кабинет вошёл маленький, лысоватый, подвижный, безукоризненно подтянутый Никишин. Улыбнулся Невелову губами, глаза остались в прежнем ответственном серьёзе; протянул вялую руку, занял своё место за столиком, в намереньи прежде послушать, чем говорить.

– Так вот, кратко о нашей клинике, – продолжал Невелов, – Клиника психотерапевтическая. То есть, мы не лечим больных с патологическими расстройствами психики. Для этого есть соответствующие профильные больницы. К нам приходят люди здоровые физически и, в целом, психически. Но люди, пережившие сильные эмоциональные потрясения, душевно травмированные некими событиями, поступками, совершёнными ими или по отношению к ним. Мучимые невозможностью исправить что-то когда-то содеянное, раскаянием, доходящим до морального самоказнительства, или наоборот, жестокой обидой за постигшую их несправедливость. У людей впечатлительных, одиноких эти переживания часто усиливаются и гипертрофируются, постепенно заполняя всё их личностное пространство, весь горизонт самосознанья. Их жизнь превращается в настоящий кошмар. В итоге они могут или оборвать свою жизнь, ослеплённые отчаянием, или сделаться уже безусловными психически больными, требующими изоляции в психолечебнице. Если им вовремя не помочь. Таких людей в теперешнее не нежное время очень много, поверьте. Наша группа медиков: психиаторов, психологов, и занимается помощью этим людям.

– Насколько я знаю, – заметил Никишин, – самая эффективная в городе «горячая» телефонная линия психологической помощи задействована от вашей клиники. Как она называется?

– «Ты сможешь!» Да, и линия, и консультационные пункты, и выезды специалистов на дом, на места происшествий и опасных конфликтов. Это, так сказать, разовая, «аварийная» помощь. Но основное для нас – системная и нацеленная работа с людьми. Цель одна – восстановить их деформированное самоличностное ощущение. Возвратить им истинное, благое восприятие окружающего мира и себя в нём. Сказать иначе – мы лечим не столь больное сознание, сколь больную душу. А душа – понятие многотайностное.

– Какими методами? – с цепким интересом спросил Глеб Степанович. Но полуневзначай скользнул взглядом по настенным часам, напомнил, что интерес его заужен временем.

– Методы традиционные: общеукрепляющие процедуры, доверительные беседы, ролевые игры, в аккуратных пределах гипноз, обучение самогипнозу… то есть, методы, доступные любому квалифицированному психиатру или психологу. И методы особенные, извлечённые из особенных качеств некоторых наших сотрудников. У нас есть люди, обладающие удивительными способностями. Они могут общаться с пациентами на тонкочувственном уровне, умеют улавливать информотоки сознаний и подсознаний, отделить и погасить негативы, высвободить и оживить позитивы. Например, мой заместитель Рамин Халметов – талантливый, в этом смысле, человек; Лита Дванова, наш ведущий специалист – необыкновенная женщина. Некоторые другие…

У Невелова была привычка в длинных разговорах то и дело безнадобно снимать и надевать очки. Эта невинная процедура меняла его облик, его обличную энергию и укромно действовала на собеседников. Тяжёлая, тёмно янтарная оправа, притемнённые стёкла вкупе с его седеющей бородкой и усами на прочном, костистом лице, с отсеребрённой, но густой, не ладящей с расчёсками шевелюрой над библейским лбом, являли его во всём монолите собственного духа, неукротимой воли, в незыблемости своей правоты, в прохладной, сумрачной загадке глаз.

Когда же очки с переносицы низлагались на стол, глаза Невелова вдруг представали какими-то светленько-серенько-простенько-обычайними (первовременное заблужденье плохо вглядевшихся в Эдуарда Арсеьевича); аскетичность лица, кадыкатость шеи несколько подтачивали начальный монолитизм, обнаруживая возможность сомнений и душевных смут.

В общем и целом, пристальный собеседник Невелова неизбежно проникался (очки, надо полагать, были не единственной тому причиной) странным, тревожным обаянием его личности.

– Хочу привлечь ваше внимание, господа, к главному, неукоснительному принципу, который мы соблюдаем свято. Он выражен в названии нашей клиники. Это серьёзное слово. Если у человека есть надежда, то для него почти всё преодолимо. И никто не поможет человеку, осенённому надеждой, лучше, чем он сам. Нужно только убедить его в этом. Ещё плавнее: подвигнуть к тому, чтобы он сам себя убедил. Чтоб продрался сквозь тёмный завал собственных домыслов, отчаяний, обречений к спокойному горизонту. Мы не привносим в психику людей ничего извне, не строим в них новые личности. Мы очищаем и разбуживаем старые. Истинные. Могу вас уверить, иногда это очень непросто.

Вы, Глеб Степанович, хотели узнать о наших особых методах работы с пациентами, которые, кроме нас, вряд ли кто применяет.

– Именно, – согласился хозяин кабинета, сдержанно вздохнул, снова скосил взгляд на часы. Возможно, он слегка пожалел о своей любознательности, крадущей у него драгоценное время.

– И о вашей проблеме, конечно, – конкретизировал первозамовский вздох Никишин, – С которой вы пришли к нам.

– Да-да, разумеется… проблема… – энергично-торопливо, чуть торопливей надобного, закивал головой Невелов. Подняв со стола свои могучие очки, утвердил их на переносице. Продолжил уже солидно и ровно.

– Не то, чтобы проблема… Особый поворот, особый путь, возможно. Очень замысловатый. Но заманчивый. А дело вот в чём. Пригородный посёлок Рефинов; тот, что севернее городского лесопарка. Про рефиновскую воронку вы, наверное, слышали.

– Слышал не раз, но видеть не доводилось, – оживился первозам.

– Представьте, на безупречной, как стол, равнине – невесть откуда взявшийся выем окружностью с километр и глубиной метров тридцать. Воронка в земле в виде правильного усечённого конуса. Когда возникла она, никто не знает; жители посёлка утверждают, что она была всегда и не находят в ней ничего чрезвычайного. Как и равнина, она вся покрыта травой и мелким кустарником. Геологи, насколько мне известно, тоже не слишком ею озадачены: всего-навсего осел участок земной поверхности за счёт каких-то внутренних пустот. Но что-то уж очень ровно, очень аккуратно он осел. Может и впрямь осел…

Но главное даже не в самой воронке, а в том, что на её дне. Нагроможденье каменных глыб, самых разных по форме и по размеру.

Откуда взялись камни – тоже загадка. Обнажились отломы глубинных пород при опускании земной поверхности? Принесены невесть когда и оставлены на дне воронки? Чем или кем? Каким-нибудь медленным катаклизмом – ледником, к примеру? А ну как даже, чьей-то неведомой разумной силой? Хотя очень трудно вообразить технические устройства, способные перенести издалека – ведь в округе нет никаких признаков гор, никаких каменных залежей – глыбы, высотой в два-три человеческих роста. Еще трудней представить – зачем.

Словом, загадка воронки и её каменного содержимого ещё ждёт своего отгадчика. Но наш интерес не в этом. Свойство одной странной конструкции из этих камней – вот, что нас волнует.

Каменные глыбы, глубоко вросшие в землю, лежащие, как попало, образуют между собой расщелины и узкие проходы. Так вот, если пробраться через одну довольно тесную расщелину, можно попасть во внутреннюю полость. Она образована двумя огромными глыбами, почему-то выкрошенными изнутри и соединёнными меж собой. Возможно, это изначально была одна глыба, каким-то неведомым образом разделённая надвое. Обе части плотно прижаты друг к другу, в них находится полость. В основаниях глыб, вросших в землю, имеется проход в неё.

Неясно как, но полость получилась овальной формы, размерами… раза в два побольше вашего кабинета. Натуральная каменная пещера с очень неровной, грубо издолбленной внутренней поверхностью. Словно её вырубали кайлом. Или отбойным молотком.

– Вы считаете, что эта пещера искусственного происхождения? – усмехнулся Никишин.

– Откуда мне знать, я не специалист. Лично моё впечатленье, возможно, абсурдное: полость выдолблена в двух частях разделённой каменной глыбы, а части плотно соединены. Причём, выдолбленного материала, мелких осколков или щебня, там нет нигде: ни в полости – ни вокруг камней, ни в верхнем слое почвы. Значит, предположенье, что камень сам собою изнутри выкрошился тоже не очень правдоподобно. Вот такой парадокс.

– Насколько я просвещён, как бывший историк, – сказал первозам, – никаких следов древних развитых цивилизаций в наших местах не обнаружено. Редкие первообщинные племена, разве что.

– Племенам такие работы никак не под силу. Они и для современной техники – весьма и весьма.

– Ладно. Что для вас-то, для вашей клиники – в этих камнях?

– В этом всё дело, – заметно волнуясь, Невелов снял очки, положил на стол, потеребил пальцами короткую бородку, – Камни эти являются источниками каких-то тонких энергополей, воздействующих на психику человека. Внутри полости воздействие намного сильнее. Хотя никакие физические приборы эти поля не улавливают, обычные органы чувств – тоже. Поля эти действуют непосредственно на мозг человека, на его сознанье и подсознанье. И что самое удивительное – действует благотворно.

– Я знаю эту историю, – вмешался Никишин, аккуратные гимнастёрочные глаза его оживились, – У истории этой вполне радужное начало и не очень радужный конец. Семь лет тому? Когда не ошибся.

– Около семи. Не ошиблись, – более жёстко, более громко сказал Невелов, – С вашего позволения, – повернулся от Никишина к первозаму, – я расскажу её не с конца, а с начала. Некоторые жители Рефинова давно догадывались, что камни эти не просты. Кое-кто специально ходил к ним, чтобы утешиться в несчастьях, обрести душевный покой, разобраться со своими чувствами. Большинство же жителей относилось к ним без особого почтения: камни и камни себе, а всё остальное – домыслы легковерных. Дети изредка там бывали: заглядывали в расщелины, взбирались на верхушки валунов. Никаких особенных происшествий, ничего подозрительного.

Мой глубокочтимый предшественник, основатель клиники «Надежда», – потеплел, поторжественнел голос Невелова, – Ирвин Модестович Торн случайно узнал про рефиновскую воронку. Приехал, поговорил с рефиновцами, осмотрел камни, с помощью местных энтузиастов подкопал, расширил проход в пещеру, проник в неё. Через несколько дней привёз целую группу специалистов: геологов, геофизиков, радиологов, с соответствующей аппаратурой. Произвели массу замеров, сделали анализы состава камней, грунта, почвенных вод, воздуха, Бог весть, чего ещё… Результаты были очаровательны: радиоактивность – в допустимых пределах; геомагнитные поля – в норме; грунт как грунт, вода как вода; камни – заурядные базальты с вкраплениями доломита, кварца, слюды. Нигде никоих крамольных примесей, ни маломальских аномалий. Никакого вреда физическому здоровью человека – таковы были выводы специалистов. И – странная, но несомненная польза здоровью психическому. Здесь Ирвин Модестович был сам специалистом непревзойдённым и этот вывод он сделал сам со своими врачами. Правда, широкой огласке его предавать не спешил.

На протяжении примерно полутора лет клиника «Надежда» использовала камни рефиновской воронки для психотерапевтического воздействия на своих пациентов. Далеко не на всех, конечно, а лишь с самым неблагополучным, самым «аварийным», можно сказать, душевным состоянием; в тех случаях, когда другие, апробированные, методы не очень помогали.

Всё происходило просто. Три-четыре пациента, два-три сопровождающих врача-психотерапевта приезжали на служебном микроавтобусе, всей компанией спускались в воронку. Для начала, для адаптации, прогуливались вокруг камней, любовались колоритным пейзажем (А и достоин же любования сей пейзаж!), после чего проникали в каменную пещеру. Ровным счётом ничего там не делали, просто усаживались на раскладные стульчики, переговаривались и созерцали живописно корявые стены в свете фонарей, специально для этого приспособленных. Посидев так с час-полтора или побродив по пещере, покидали её через тот же узкий проход. Вот и вся процедура. Поднимались из воронки к месту, где их ждал микроавтобус, и возвращались: кто в клинику, кто по домам.

Что там действовало, какие энерготоки влияли на психику людей? Но пациенты после того (и врачи, кстати, тоже) чувствовали себя гораздо лучше. Достаточно было одного-двух походов в пещеру, чтобы у пациентов до безопасных пределов снизилось внутреннее напряженье, начали пропадать навязчивые состояния, появилась уверенность в себе, благой интерес к своей личности и к окружающим.

За полтора года в рефиновской воронке и в пещере побывало шестьдесят пять пациентов клиники. Все они избавились от своих недугов. Лишь семеро из них обратились в клинику повторно. Остальным психотерапевтическая помощь больше не понадобилась.

– А вы сами были там? – поинтересовался первозам.

– Был, к сожаленью, всего два раза, вместе с Торном. Успел почувствовать на себе.

– Всё это, конечно, замечательно, Эдуард Арсеньич, – ровный, древесный голос Никишина, мимолетящий прохладный взор, – Чем всё закончилось не забудьте рассказать.

– Не забуду, спасибо.

Невелов взглянул на Никишина с беглой скукой. «Интересно, – подумал, – за что я ему так не нравлюсь? За что он так не нравится мне? Созерцатель…».

– Около семи лет назад произошёл совершенно неожиданный печальный инцидент. Молодой врач Эмиль Смагин со своим пациентом Григорием Костюком на машине Смагина приехали к воронке для того, чтобы пробраться в пещеру. Вдвоём. Это было грубым нарушением установленного порядка посещения пещеры только с разрешения главного врача и только группами не менее пяти человек. Непонятно, зачем это им понадобилось; может быть, состояние психики пациента вызвало беспокойство у неопытного Смагина; дело было в воскресенье, связаться с Торном он не смог или не захотел и самолично решил для помощи пациенту воспользоваться чудодейственными свойствами пещеры. Таковы были мотивы или нет – судить трудно, а спросить не у кого.

– Не у кого? – удивился первозам.

– Они оба погибли в тот день. Вначале Торну сообщили о смерти Смагина. Переезжая на своей машине автотрассу на въезде в Рефинов, он попал под тяжёлый грузовик. Потом, рядом с входом в пещеру, был найден труп Костюка, прикрытый сломанными ветками. Он умер от остановки сердца. Ни малейших следов насилия на нём не было. Под ногтями его и на обуви обнаружились частицы почвы с земляного пола пещеры. Так доказала экспертиза. Та же почва осталась на обуви Смагина и пыль с камней на его одежде.

Восстановленная по фактам картина событий была такова. Они оба находились в пещере, когда у Костюка случился внезапный сердечный приступ. Он упал на землю и умер в считанные секунды. Смагин не успел оказать ему никакой реальной помощи, у них и медикаментов с собой не было. Смагин вынес своего пациента наружу. Окончательно убедившись, что тот мёртв, прикрыл тело ветками, побежал к машине, чтобы ехать в Рефинов, скорей всего, в местное отделение милиции. До посёлка было – рукой подать. Но… по-всему, находясь в эмоциональном шоке от неожиданной беды, от своего к ней косвенного причастия… возможно, резко ухудшилось самочувствие… или на что-то отвлеклось внимание… словом, он оказался на пути грузовика, мчащегося по трассе с большой скоростью. Скончался, не приходя в сознанье.

– Всё в общем, понятно, – сказал первозам с чуточным разочарованьем в голосе; он, видимо, любил детективы и ожидал более замысловатой истории, – Кроме причины смерти этого… Костюка.

– Вполне объяснимо. Человек пожилой. Несколько лет назад перенёс инфаркт. Мнительность. Неуравновешенность. Резкая смена обстановки. Необычная пещера. Как правило, энергетика пещеры оказывала благотворное, успокаивающее действие на посетителей. Здесь, к сожаленью, получилось наоборот. Причины? Вовремя невыявленная клаустрофобия у пациента. Неопытность, самонадеянность врача, не согласовавшего ни с кем свои действия. Нарушение установленных правил…

– Ну и?.. – первозам уже не мельком, а затяжно посмотрел на стенные часы. Отведённое для беседы время подходило к концу.

– Так вот… – заторопился Невелов, – Рефиновская воронка, пещера… смерть человека в пещере, смерть человека после пещеры… Подозрительное, пахнущее криминалом событие. Хотя следствием доказано, что никакого криминала нет. Но. На всякий случай… Во избежание дальнейших возможных и невозможных инцидентов районные руководители приняли, что называется, радикальные меры. Воронку сверху, по периметру, обнесли оградой из сетки – рабицы с воротами на замке. Расщелину меж камнями, проход в пещеру, засыпали толстенным слоем земли с самосвалов. Дабы у рефиновских детей и у праздношатающихся взрослых не было шансов туда попасть. К великому сожаленью, не стало шансов туда попасть и у пациентов клиники «Надежда».

Торн не успел даже оспорить с районными администраторами это «высокомудрое» решение. Он оказался перед свершившимся фактом, и доводы его уже ничего не значили.

В течение трёх лет он пытался привлечь внимание городских властей к рефиновской воронке, к загадочным камням и пещере в них. Этот феномен необходимо было изучить, его уникальные свойства могли принести пользу жителям города и не только города. Для этого требовались денежные средства, серьезные специалисты, научная база. Однако, в те поры ни у кого не нашлось ни средств, ни возможности, ни желания. Наверное, время было сложное, нестабильное. Острых проблем невпроворот… Может быть…

У Ирвина Модестовича сильно пошатнулось здоровье. Долгие месяцы он был прикован к постели. Потом… его не стало.

Сейчас, по-моему, времена изменились к лучшему. Сейчас вы – новые, прогрессивные люди во главе города. Я – приемник благородного дела Ирвина Модестовича. Я пришёл вам от его имени, от всей нашей клиники, от себя. С просьбой о помощи и содействии.

Невелов кратко выдохнул. Снял свои очки, аккуратно положил их на безызъянную крышку стола. Потолкал, подвигал их пальцем по столу. Поднял очки, повертел в руках, снова водрузил на переносицу.

Пауза была деловита и недолга.

– Суть вашей просьбы ясна, – сказал первозам, – Итак, рефиновская воронка. У вас есть план реальных работ в этом направлении?

– Конечно.

– Сейчас я должен ехать в Военно-транспортную академию на юбилейное собрание. Обсудите план с Юрием Вадимычем, подкорректируйте, если надо, и представьте мне в развёрнутом, печатном виде. Какие там первые пункты?

– Открыть для нас доступ в рефиновскую воронку. Освободить проход в пещеру. Создать независимую комиссию специалистов для предварительного обследования…

– Вот-вот. Перечислите, каких специалистов, откуда, какие необходимы обследования и, хотя бы ориентировочно, технические средства. Ну и так далее. По срокам всё распишите. Я вернусь через три часа. Ещё раз встретимся. Будем решать.

* * *

«…проанализировав вышеприведённые результаты комплексного обследования, комиссия вправе сделать предварительное заключение. А именно: так называемая, рефиновская воронка, находящиеся в её нижней части, на земляном грунте, каменные глыбы и, в частности, образованная между ними внутренняя полость, являются объектами не представляющими непосредственной опасности для жизни и здоровья человека и не несущими выраженной угрозы экологической обстановке в данном районе.

Вместе с тем, комиссия подчёркивает, что вблизи каменных глыб и особенно во внутренней полости проявляется некоторое воздействие на психическое и эмоциональное состояние человека.

Воздействие это, по субъективным ощущениям членов комиссии, носит благоприятный, успокаивающий характер. Причина или источник этого воздействия не обнаружены.

Комиссия предлагает незамедлительно провести более доскональное изучение данного феномена, с привлечением к этому…».