Текст книги "Миф о другой Эвридике"

– Пятеро. Дрыхнут наверху, что им ещё делать.

Булыжник неохотно поднялся с кресла, разминая шею, покрутил полированной головой, с шумом, надув щёки, выдохнул.

– Только ты, Дюб. Дело стоит того. Нельзя оставлять их здесь, сам понимаешь.

– Сдайте их из рук в руки, седому Арону, – отрывисто сказал Сиртак, – В «обители» не задерживайтесь. Обо мне – ни с кем никаких разговоров. Кроме Арона, конечно. У меня ещё интересы в Волстоле, я приеду через пару дней. Будем готовить партию к переправке. Набираются неплохие экземпляры.

– Всё ясно. Сделаем в лучшем виде, – Булыжник тяжёлым шагом направился к выходу.

– Выезжайте через задние ворота, – бросил вслед ему Смайл, – Потише, поаккуратней.

– Не первый раз.

После ухода Булыжника Смайл достал из встроенного в стену бара шаровидную бутыль, поставил на тонконогий столик два бокала плеснул в них коньячного янтаря.

– Прошу вас.

– С утра? Зря, – поморщился Сиртак.

– По чуть-чуть. За успех.

– Удачное приобретение, господин Смайл.

– Когда вы планируете переправку?

– Через неделю, морем.

– Надеюсь, всё пройдёт гладко.

Сиртак сделал крошечный глоток из бокала.

– «Обитель» – контора серьёзная. За качественный товар платит щедро. Вам ли не знать.

– Да-да, разумеется, – торопливо закивал Смайл.

Сиртак поднял бокал к оконному свету, задумчиво любуясь золотистыми искрами в нём.

– По родственникам этих сестёр прозондировано? По близким и дальним.

– Нет у них родственников. Одна мать… была.

– Друзья, о которых они упоминали?

– Друзья – есть друзья. Сегодня он друг. А завтра – никто.

– Не скажите. Ментуру, надеюсь не подключат. Мне суета ни к чему, у меня солидные дела здесь.

– Ни в коем разе! А если и вдруг… С ментурой уладим, всё давно схвачено. Вас это никак не коснётся.

– Это ваши проблемы.

– Никаких проблем, господин Сиртак.

– Да? А ну как, приедут их друзья на «жигулях»? – остро усмехнулся гость, – Разбираться, шум поднимать.

– Шутить изволите? – развеселился Смайл, – Кто от кого узнает?

– А ну как?

– Приедут – уедут. В задумчивости. У нас Дюбовских молодцов остаётся четверо. Два охранника и я – семеро. И даже Анастасия Аристарховна – восьмая. Уговорим товарищей не шуметь.

* * *

Железная злая скорлупка несётся по шоссе, покачиваясь, поскрипывая рессорами… это так должно быть: рессоры, шоссе, автомобиль – по логике происшедшего; а уже, быть может, и не так, и нереально всё происшедшее, потому что движенье укачивает, притупляет, и потому что ничего не разглядеть вокруг из скорлупки; и где она, эта скорлупка, несётся коварным своим напором, может быть, не по земле уже даже, а в каком-то муторном небе летит, или уже въехала в никакое, в недоброе, в нескончимое небытие, в мираж, из которого нет возврата.

Ничего не видно из качающегося железного плена. Задняя дверь плотно заперта, боковых окон нет, единственный источник света – переднее окошко в водительскую кабину закрыто матовой стеклянной задвижкой почти полностью – лишь узенькая щель сбоку.

Скамеек в фургоне не было. Девочки сидели на каком-то длинном досчатом лакированном ящике – жёстком и скользком; при торможении машины, они сползали с него. Прислониться можно было только к такой же жёсткой доске вдоль боковой железной стенки; из-за доски торчали гнутые скобки, очевидно, для продеванья ремней, которыми крепился груз.

«Альтекс – товары для дома». Теперь – они здесь… Теперь они – живой «товар для дома». Для какого, чьего дома? Где он, тот гнусный дом; что с ними будет там?..

Эта мысль-чувство одинаково рухнула на сознанье Эли и Юли. Эта мысль была проста, простотой своей – ужасна.

Когда их заталкивали в машину, Булыжник-Дюб предупредил: – В дороге – никаких разговоров и шорохов, неважно, едем мы или стоим. Не вздумайте орать, звать на помощь. Один лишний звук – бросаю к вам вот это, – он показал маленькую, блестящую капсулу, – и плотно закрываю окно. Газ там почти без запаха. Но через пару секунд – вы валяетесь на полу в полном отрубе, и прийти в себя вам очень будет нелегко, и последствия для вас будут очень болезненные. Играть с вами никто не собирается, потому – сидеть тише покойников. Приедем на место – наговоритесь.

– Ехать долго? – сквозь зубы спросила Юля.

– Сколько надо.

Они сидели, прижавшись друг к другу, и каждая чувствовала тревожные пульсы крови – своей и сестриной. В кузове было душно, утреннее солнце начинало постепенно нагревать крашенную металлическую обшивку.

– Юль, – тихонько прошептала Эля почти на ухо сестре, – как думаешь, нас будут искать?

– Конечно, будут, – так же беззвучно ответила Юля, – Мама поднимет всех: Рамина, Симона, а те – своих друзей.

– Пока узнают, куда увезли нас…

– Рамин узнает. Он заставит этого Смайла всё сказать. Вот только…

– Что?

– Если нас сразу… отправят…

– Если нас отправят – это всё… – Элины глаза замерли и поблекли от представленного кошмара, – Тогда нам надо побыстрей умереть.

– Даже если не сразу отправят… Как им освободить нас? В милицию обращаться нельзя. А там, наверное, целое бандитское кубло. Перевозят таких, как мы, за границу и продают.

– Кому?

– Сама знаешь, кому. И зачем, – Юля проговорила слишком громко, с опаской взглянула на окошко в водительскую кабину. Через щель шириной в мизинец почти ничего невозможно было увидеть: ни дороги за лобовым стеклом, ни Булыжника, ни его напарника, сидящего за рулём, ржавоволосого, бровастого, насупленного верзилу, которого Булыжник называл почему-то Сфинксом, хотя ничего сфинксовского в этой образине не было; разве что, молчаливость.

– Что же нам делать? – смятый Элин шёпот.

– Нам нельзя туда доезжать.

– Нельзя…

– Нам надо сбежать по дороге.

– Давай скажем, что нам плохо.

– Им плевать, что нам плохо.

– Давай скажем, что хотим в туалет.

– Да, что не можем терпеть.

– Они пойдут с нами.

– Пойдут. Но в машину мы не вернёмся.

– А если начнут стрелять?

– Не станут они стрелять, – медленно, сгустив шепот, сказала Юля, – Я так думаю.

– Н-наверное.

– Ты… что-нибудь замечаешь в себе?

– Замечаю, – выдохнула Эля, – Со вчерашнего… с пещеры.

– Значит, не примерещилось нам, – заострился Юлин взгляд, – Я думала, может я чуть-чуть спятила. Будто, со мной… во мне – ещё кто-то.

– У меня тоже. Оно вышло к нам из пещеры. Невидимое. Могут быть существа без тела?

– А я знаю? Надо попытаться поговорить с ним.

– Не сейчас же.

– У него какая-то особенная сила. Она может действовать на людей. Я вот… почувствовала.

– Как действовать?

– Так, как мы захотим, – жёстко сказала Юля, – Давай попробуем.

– Давай, – облизнула пересохшие губы Эля, – Погоди… немного успокоюсь.

Юля застучала кулаком по передней стенке.

– Эй!..

7. Симон и Рамин

Они остановились на выезде из зарослей. Рамин повернул ключ зажигания, мотор заглох. Густая тишина в смолистой горчинке хвойного духа вплыла в открытые окна машины. За поджарыми стволами молодых сосен был хорошо виден большой трёхэтажный дом с лиловой черепичной крышей, с круглой остроконечной башенкой, с трёххвостым синим флагом на шпиле, лениво поплескивающимся в ветерке. Особняк величаво расположился на травянистой поляне; даже издали трава виделась необычно густой, ровной и мягкой; на такой траве хорошо бездельно валяться тёплым летним утром и ни о чём не думать. На такой траве (наверняка, она специально была выращена-ухожена) можно почувствовать себя счастливым и лёгким. Если, конечно, всё в порядке с тобой, с твоими ближними…

Дорога – капитальный, тугой асфальт – притекала к вишнёвым воротам в мощном заборе коричневого кирпича, покрытом двумя скатами лиловой черепицы.

Ничто, кроме редких птичьих чиликов, не нарушало тишины, ни единая людская фигура, не усложняла идиллического пейзажа.

– Уверена? – кивнул Рамин рядом сидящей Лите.

– Да. Всё совпадает.

– Тогда – к делу. Симон, ты что думаешь?

Дроздов, высунувшись из окна, цепко разглядывал дом и его окрестности.

– Думаю, нас там ожидают и уж точно не с ласковой дружбой. Но навряд ли так скоро. Сколько людей у них – трое ли, десятеро – мы не знаем; значит, рассчитываем на десятеро. И они не должны знать, сколько нас, поэтому давайте-ка, первым делом, съедем с дороги и замаскируем машину.

Рамин завёл мотор, подал машину назад, свернул направо, петляя между стволами по сухой, хрусткой земле, посыпанной старой хвоей и едва прикрытой хилой, выросшей без должного солнца травкой, доехал до самодовольной компании ёлок, обогнул их и встал под укрывом пышных ветвей.

– Вы с Лорой остаётесь в машине и ждёте нас, – повернулся он к Лите. И, не дав ей открыть рта для возражений, продолжил, – Нельзя всем идти. Может быть, это будет просто разведывательный визит. А решительные действия потом.

– Когда потом, что ты говоришь такое?! – воскликнула Лита, – С этими людьми не бывает потом. Всё должно решиться сразу и окончательно. Чем больше нас, тем мы сильнее. Я иду с вами.

– Я тоже, – сказала Лора.

– Ну вот, пожалуйста, – развёл руками Рамин, обращаясь к Дроздову.

– Поймите, нельзя всем нам туда, – терпеливо объяснил Симон, – Чем меньше людей, тем спокойней всё решится. К воротам Рамин пойдёт один. А я незаметно обойду с другой стороны, попытаюсь тихонько перелезть через забор, пробраться в дом. Для страховки, на всякий случай. Но всё должно сделаться мирным путём.

– Ребята, зачем вы сказки нам рассказываете? – искренне возмутилась Лита, – Мирным путём с бандитами, захватившими девочек, убившими их мать!?

– А если не мирным, – жёстко сказал Симон, – тогда вы тем более нам не подмога. Немирный путь – это моя специальность. И я кое-что смыслю в этом.

– А ты, – сварливо напустилась Лита на Рамина, – рассчитываешь на свои экстраспособности.

– Да. Но стрелять я тоже умею.

– А у меня, ты считаешь, нет способностей! Я не владею шоковым гипнозом, приёмами психоагрессии, да?

Рамин поднял руки в успокаивающем жесте.

– Лита, дорогая, я знаю, что ты можешь. Но пока нет смысла. Не нужно тебе туда. И тебе, Лора.

– Я объясню, – вмешался Симон, – Если вы будете там, нам придётся думать не только о деле, но и о защите вас. Отвлекается внимание, уменьшаются шансы. Нельзя хорошо воевать, если рядом с твоими опасностями человек, который тебе… очень дорог, – он бегло, но красноречиво глянул на Лору.

Лита сердито отвернулась к окну.

– Не убедили!

– Так, милые, героические наши дамы, – сурово провозгласил Рамин, – В боевой обстановке действуют не убеждения, а приказы. Вы остаётесь в машине либо рядом с ней, ничем не выдаёте своего присутствия, ждёте нашего возвращенья или телефонных звонков. А мы действуем, как решили. Не обсуждается! Всё будет в порядке, я уверен.

– С чего это ты так уверен? – обижено-ехидно спросила Лита.

– Я тоже уверен, – примирительно улыбнулся Дроздов, – Я, например, сегодня, несмотря на всё происшедшее, чувствую в себе какую-то особенную силу. В голове – ясно и свежо. Всё реакции – более быстрые, более точные. Такого… до такой степени, давно не было.

– А вчера ты выглядел не очень, – заметил Рамин.

– От вчерашнего ничего не осталось. Ночная метель всё смела.

– Метель? – насторожилась Лита.

– Во сне. Мне всю ночь снилась метель. Снег.

– Как он выглядел?

– Очень густой, ненормально густой. Не холодный. Ветер и снег.

– Сквозь него ты что-нибудь видел?

– Что?

– Очертанья людей… предметов.

– Нет. Вроде, нет.

Лита повернулась к Лоре, – Тебе тоже снился снег?

– Честно, не помню. Я мало спала.

– А тебе, Рамин?

– Да, – нахмурился Рамин, – Снег. Чересчур крупный и густой. И я тоже замечаю в себе подозрительный прилив сил.

– Нам приснилось одно и тоже. Может быть, кроме Лоры. Всем, кто вчера побывал в пещере. И мне. Я очутилась в снегопаде… в ненормальном, неснежном каком-то снегопаде. И встретила там Эдуарда Арсеньича. Он сказал, что это Подступ. Граница какого-то иного мира. Снег, метель, белая завеса… А что за завесой никто не знает.

– Ничего для нас хорошего, – заметил Симон.

Рамин неуютно повёл плечами.

– Трудно поверить во всё… Но приходится. Мы добрались сюда, нашли этот дом, благодаря Эдуарду Арсеньичу и, конечно, Лите.

– В той злополучной пещере, – рассудил Симон, – эта граница миров пробилась… или специально открылась на короткое время. Как диафрагма у фотоаппарата. И на нас выплеснулась какая-то потусторонняя энергодрянь. Поток светящейся пыли. Эдуард Арсеньич оказался на его пути. Ну и всем досталось: мне побольше, вам – поменьше.

– Да, – кивнул Рамин, – в пещере не было только Лоры. У остальных – схожие галюцинанты во сне. Явные изменения в самочувствии.

– У синичек, наверное, тоже такое? – спросила Лора.

– Должно быть. У них психика самая чувствительная и неустойчивая. Как всё это дальше проявится?

– Ладно, потом будем разбираться, – заключил Дроздов, – Сейчас главное – вызволить девчонок.

Мужчины вышли из машины. Рамин открыл багажник, достал и вручил Симону капроновый жгут, служащий авто-тросом, сгодный для перелаза через ограду неприятельского дома, и маленький топорик из сумки с туристическими причиндалами (тренога, котелок, старый чайник, скатка брезента), по счастливой забывчивости, не убранной из багажника.

Симон подошёл с топориком к заблудившейся среди ёлок берёзе, срубил, обтесал, зарогатил на конце гибкую ветку – для переброса через неприступный забор самодельного «крюка». «Крюком» назначился сам топорик, накрепко, через отверстие в металлической рукояти, привязанный к жгуту.

После чего они, бодро-успокаивающе кивнув женщинам, направились вперёд, к поляне.

На выходе из зарослей они задержались.

– Только бы тебя впустили внутрь, – пожелал Симон.

– Мне бы увидеть рожу охранника, его глаза. А там – никуда он не денется. Тебе-то потрудней будет.

– Я ещё курсантом побеждал в первенствах по преодоленью «непреодолимых» препятствий. Немало лет прошло, вспомню молодость.

– Пистолет бы тебе.

– Позаимствую, не волнуйся. Я думаю, этого добра в доме достаточно. Ты ведёшь переговоры, не торопишься, ждёшь меня. Я добираюсь до вас. А дальше – по обстоятельствам.

– Церемониться там не с кем.

– Ну всё, расходимся. До встречи.

* * *

Рядом с обширными бронированными воротами бронированная дверь в стене ограды. В двери – узкая закрытая прорезь – смотровое отверстие. Вряд ли им часто пользуются, так как сверху, над дверью и над воротами, на изящных кронштейнах – две телекамеры. Рамин нажал большую жёлтую кнопку, держал долго, не отпуская. В решётчатой коробочке переговорника сухо щёлкнуло, фанерный голос изрёк: – Добрый день, сударь. Слушаю вас.

– Добрый он не для всех. Мне необходимо встретится с хозяином дома.

– С хозяином? – скучно удивился голос, – Хозяина дома уже целый месяц нет в живых.

– С теперешним хозяином, – отчеканил Рамин, – С теми, кто сейчас распоряжается домом.

– По какому делу?

– По неотложному. И секретному.

– Вам придётся поделиться секретом, – совсем заскучал, приглох голос, – Прямо здесь.

– Извольте, «судари», – усмехнулся Рамин, – К вам привезли недавно двух девочек-подростков. Против их желания. Я хочу встретиться с теми, кто это сделал для обсуждения проблемы.

В переговорнике щёлкнуло – кто-то там отключился. Минуты безмолвия. Повторный щелчок.

– Никаких девочек никто никогда сюда не привозил, – голос был заметно живее и громче, – У вас неверная информация.

– У меня верная информация.

– Ошибаетесь. Ничем не можем помочь. Прощайте.

– Да нет, пока – здравствуйте! – с металлическими нотками сказал Рамин, – Предлагаю вам взглянуть на мои документы.

– Зачем?

– Так, для развлеченья. Может, вспомните кое-что.

Щелчок. Долгое раздумье. Слишком долгое.

– Ну давайте, показывайте на камеру.

– Камера камерой. Увидьте живьём. В подлинности удостоверьтесь. Впечатление гарантирую.

Опять щелчок. Опять молчанье.

Наконец в двери звякнуло, открылась узкая щель. Там, за щелью – чьи-то пальцы. Прежний фанерный голос, – Давайте ваши документы.

– Не бойся, стрелять не буду, – приник к щели Рамин, – Глазки мне твои… Глазки… И с тебя хватит.

Он разглядел охранника сбоку от щели, тот действительно опасался выстрела. Цементные утлые глаза на скуластом лице, настороженно сползшиеся к переносице.

– Отличный ты парень, – громко, медленно говорил Рамин, промораживая его своим взглядом, – С таким работать – одно удовольствие. Всё хорошо-прехорошо у нас. Всё спокойно. Мы смотрим в глаза друг другу. Не отрываемся, смотрим в глаза. Мы не думаем ни о чём. Мы давно знаем друг друга. Мы добрые друзья с тобой. Мы очень рады встрече. Мы доверяем друг другу. Ты открываешь дверь. Всё идёт, как надо. Ты молодец. Ты хороший работник. Ты работаешь на меня. Ты будешь находиться рядом со мной. Ты делаешь всё, что я скажу. Ты слышишь только меня одного. Уже можно не смотреть мне в глаза. Уже ты готов. Теперь – в дом, к хозяину.

Молодой, громоздкий охранник шагал впереди, через большой двор, выложенный узорчатой плиткой, мимо затейливых, взятых в чёрный и красный гранит многоярусных цветников с фонтанчиками; движенья его были плавны, вязки, но точны; по-прежнему, он был флегматично спокоен, сосредоточен и аккуратен. Но часто оглядывался на Рамина, словно боялся, что тот отстанет, и в глазах его громоздился серый бессмысл. По просьбе Рамина он охотно отдал свой пистолет и мобильник; пистолет Рамин спрятал понеприметнее за поясом под рубашкой. Они поднялись по широкому парадному крыльцу и вошли в дом.

* * *

Ограда была высотой больше двух метров. Палкой-рогаткой Симон поднял топорик на жгуте, осторожно, без шума, столкнул его на внутренную сторону черепичного двуската. Топорик исправно выполнил роль крюка и зацепился за скат. Симон натянул жгут – не особенно прочно, но несколько секунд должен выдержать. Вскоре он был уже наверху, отцепил топорик и, распластавшись на черепице, увидел двор и дом. Двор был пуст, но метрах в сорока, вдоль ограды, казенным неспешным шагом в его сторону шёл человек в серых униформенных рубашке и брюках. «Контрольный обход охранника?» Головы не поднял, оглядывает двор. «Молодец, правильно смотришь». Симон ждал, вжавшись в черепицу, наполовину свесившись по другую сторону ската. «Только б из окон случайно кто не взглянул». Со двора его трудно заметить, зато перед четырьмя торцевыми окнами второго и третьего этажа он был, как на ладони. Беспечный охранник наконец приблизился. Прыжок Симона через скат, паденье чужого тела, короткий удар ему над ключицей заняли пару секунд.

Быстро оттащив охранника под стену дома, к крыльцу торцевого, «чёрного» входа – неприметное из окон место, – он забрал его пистолет, выудил из кармана запасную обойму, снял с пояса и отключил мобильник. Под крыльцом были несколько ступенек вниз, к маленькой подсобной дверце в подвал. Он спустил бесчувственного стража на нижние ступеньки; на всякий случай толкнул дверцу – заперта.

Поднялся на крыльцо: большая дверь, разумеется, тоже на замке. Симон кратко задумался. «Идти к главному входу? Будет много шума, который пока ни к чему. Подниматься на второй этаж, на мансарду, с помощью жгута? Большой риск быть раньше времени обнаруженным. Через окна?..».

Он завернул за угол и увидел в ближайшем окне первого этажа открытую форточку. Окно располагалось выше его роста, но можно было влезть на фундаментный выступ, оформленный в виде изящного волнонаплыва. Держась рукой за подоконник, Симон осторожно заглянул внутрь. По всему – кухня. Над разделочным столом горел люминесцентный светильник – очень кстати: оттого пригасали блики на стекле, улучшался обзор. Две электрические плиты, огромный холодильник, на стенах сплошные шкафы и полки. У одной из плит – дородная женщина средних лет; жарилось что-то мясное, судя по запаху из форточки. «Больше, слава Богу, никого. Придётся иметь дело с ней». Симон вздохнул. Женские реакции непредсказуемы. Но другого выхода нет.

Он постучал в стекло. Повернувшейся женщине показал пистолет в руке, боком, не наводя на неё, затем указательным пальцем той же руки прикрыл себе губы, призывая к молчанию. Женщина, округлив глаза, отпахнув рот, смотрела на него. Симон, отняв палец от губ, поманил её к себе. Женщина стояла истуканом. Пока молча. А как будет, когда пройдёт первый шок? Чтобы предупредить неприятности, Симон подтянулся к форточке: – Эй! Один только звук – стреляю. К окну подойди. Быстро!

Женщина наконец сдвинулась с места.

– Открой створку. Слышишь!? Створку открой!

Он снова продемонстрировал пистолет, на этот раз – дулом вперёд.

Женщина невыносимо медленно, дрожащими руками, заворожено глядя на пистолет, отвела запор.

– Вот и чудесно, мадам, – похвалил он её, впрыгивая в комнату и закрывая за собой окно, – Вы мне сразу понравились своим благоразумьем. Продолжим же приятное общение. Выключим на время плиту и запрём дверь. Я задаю вопросы, а вы правдиво отвечаете. Правдивость – залог вашего светлого будущего.

Через пять минут Симон знал от испуганной, но уже пришедшей в себя Анастасии Аристарховны, что в доме, кроме Смайла – сына покойного хозяина, двоих охранников и её, находятся четверо людей Дюба. Они тоже подчиняются Смайлу. А так же гости издалека: очень важный господин Сиртак и его телохранитель, которые никому не подчиняются. Девочки были в доме, она их накормила, помогла им привести себя в порядок. Где они сейчас, она не знает. Их собирались куда-то увозить.

– Ну что ж, мадам, – заключил Симон, – коль вы проявили трогательную заботу о моих подопечных, не откажите в любезности слегка помочь и мне. Опять же, ради вашего будущего. Которое обязано быть. А будет оно, похоже, не у всех обитателей дома.

В коридор первой вышла Анастасия Аристарховна, с трудом переставляя ослабевшие ноги. За ней Симон; в руке он держал пистолет, за брючным ремнём у него – посподручнее для хвата – находились два острых разделочных ножа, взятых на кухне. Они поднялись по боковой малой лестнице на второй этаж, подошли к двери с цифрой пять.

– Здесь? – шепотом спросил Симон.

Женщина мелко кивнула.

– Заглянешь, скажешь, не угодно ли кофе с пирожными. Сколько их там и что они делают? Учти, я стою рядом. Гораздо ближе, чем они.

На стук приоткрылась дверь. Вялый выбормот «кофепирожнежелае…» смёлся вылетевшим из комнаты раздражённым «А пива холодненького слабо притащить?».

– Сколько? – прошептал Симон.

– Двое.

– А ещё двое?

– В следующей.

– Стучи в следующую.

За дверью с цифрой четыре признаков жизни не услышалось.

– Куда делись? – грозно свёл брови Дроздов.

– Откуда ж мне… Может, Смайл вызвал.

– Где Смайл?

– В зале должно… Иль в кабинете.

– Как попасть в зал?

– Туда, по коридору, по большой лестнице, вниз.

«Рамин, наверняка, уже там, со Смайлом, – размыслил Дроздов, – Значит, двое тоже должны быть там. Хорошо, что не все вместе. Сперва – с этими».

– Стой здесь. Ни шагу, ни звука, – приказал он женщине. Спрятал пистолет. Достал из-за пояса два ножа, более тяжёлый взял в правую руку, покачал в пальцах, примериваясь к центру тяжести, – А я порадую господ пивком. Правда, пивко у меня горяченькое.

Постучался так же, как Анастасия Аристарховна, тихонько-вкрадчиво. Приоткрылась дверь. Симон ринулся в комнату, по пути чиркнув левым ножом по горлу открывавшего, выбросил вперёд правую руку. Рваные всхрипы, грузно-мягкий звук паденья первого, у двери. Второй продолжал ещё сидеть на стуле с остановившимся в каменном изумленьи-беспонятьи лицом. Взгляд его медленно опускался на собственную грудь, из которой почему-то торчал нож. Затем, словно приняв решенье, он стал крениться набок.

Симон схватил женщину за руку, втащил в комнату. Щёки и губы её быстро белели.

– Останешься здесь. Эти двое – не бойся, они уже тихие – будут напоминать тебе о том, что шуметь нельзя. Потому что на шум я успею первым.

Он рассовал по карманам пистолеты убитых, вынул торчащий в дверном замке ключ, запер им дверь снаружи и осторожно направился по коридору к большой лестнице.

* * *

Резкая, холёная бородка. Легированный взгляд из-под грозных, проволочных бровей. К сему – абрикосовый нос и тыквенные залысины. «Недомастерённый из гнома демон. «Недодемон» В самомненьи, разумеется – эталон железной воли и непогрешимости, – мысленно усмехнулся Рамин, – Расхожий типаж».

Он торжественно стоит в центре зала. Хозяин. Кроме него – ещё двое: в разных углах, рядом с двумя выходами. Один – с жёлто-маслянистыми невротичными глазами, скошенным подбородком и оттопыренными ушами. Другой – более спокойный, по взгляду; выпяченные губы, утино расплюснутый нос. «Группа острастки. Решили, что пока хватит двоих. Сколько же их всего здесь? Ладно. Не торопимся, говорим. Ждём Симона».

Пришедший с Рамином охранник замер неколеблемым живым манекеном: почти не моргая, смотрит сквозь стены. Никого, кроме Рамина, он здесь уже не воспримет.

– Красиво вы его «обзомбасили», – с любопытством разглядывая охранника, восхитился хозяин, – Главное, быстро. Впустил вас, несмотря на мой запрет. Сопроводил сюда. Пистолетик вам презентовал, да? Того гляди, по вашему приказу, на нас бросится.

– Думаю, что обойдёмся без пошлых сцен, – ответил Рамин.

– Гипнотизёр? Мистик? Шаман? Вы, конечно, собираетесь и нас тут всех, таким же манером? Так мы – против. Правда, ребята? – повернулся он к своим людям.

«Ребята» красноречиво держали руки в карманах, явно, не пустых.

– Чего это ради? Я пришёл к вам решить проблему. Времени у меня мало, я человек занятой. Вы, полагаю, тоже.

– Разумеется. Какая же у вас проблема?

– У нас с вами. Возможно, больше у вас, чем у нас.

– Что вы говорите! Ну и…

– Разбойное похищение девочек. Подлое убийство их матери. Нормально?

Лицо хозяина не изменилось. Смотрел он не на Рамина, а на противоположную стену, на замысловатый гобеленовый узор.

– Господин… Не знаю, да и знать не жажду вашего имени. Случайно адресом не ошиблись ли? Мы об этом ни сном ни духом.

– Может быть, спросим их? – Рамин скользнул взглядом по бандитам, охраняющим двери, – Может, они всё натворили? Да скрыли от вас.

«Пока не реагируют. Спокойней, медленней… Плохо, что стоят далеко друг от друга. Трудно сразу на всех воздействовать. А не на всех… – кто-то начнёт стрельбу. Нет, пока выжидаем. Что там делает Симон?».

– Не понимаю, о чём вы. Чего хотите?

– Первым делом, я хотел бы взглянуть на девчонок, убедиться, что они живы-здоровы, успокоить их. А потом обсудим условия.

– Какие, к чертям, условия! Вы вообще, отдаёте себе отчёт, куда вы явились, с кем говорите? И главное, о чём?

– Но для чего-то вы увезли девчонок и спрятали их. Есть же конкретная цель. Давайте о ней говорить.

Хозяин, досадливо качнул головой, поднял взгляд к настенным часам в антикварном краснодеревном корпусе.

– Я действительно очень занят. Потому объясняю ещё раз, надеюсь, последний. Вы не туда попали. Здесь никто не знает никаких девчонок. Ищите их в других местах, там, где нужно. И можно.

– Неужели вы думаете, что я пришёл бы к вам, если б не был уверен, что это сделали вы или ваши люди?

– Вы из непонятливых, да? Не злоупотребляйте моим терпением. Пока ещё есть шанс нам расстаться без осложнений и забыть друг друга.

– А я, наоборот, думаю, что мы хорошо запомним, друг друга и сможем договориться.

«Где же Симон? Ни выстрелов, ни шума не слыхать. Или действует так ловко, или… какая непредвиденность. А дальше выжидать не получится. Ну что ж – к делу».

Психоэнергетическое воздействие на кого-либо начинается с воздействия на себя. Один из самых эффективных методов – вообразить, увидеть, ощутить в себе, вызвать для поставленной цели источник этой энергии. Всё зависит от излучательной силы образа и от интуивного умения ею управлять.

Рамину представлялся яркий, золото-красный, быстро вращающийся диск. Диск вращается где-то во внутреннем самопространстве: в голове, в груди, в душе, в разуме, на звонкой сфере – границе внятного реала и подсознанья. Чем мягче, золотистей его свет, тем энергия спокойнее, благостнее. Чем он краснее, тем излученье жёстче и повелительней. Скорость вращения диска определяла напор энерготока; направленный на человека энерготок почти всегда (но бывали исключения) сопровождался должным словесным обращеньем к нему. Тем самым человек приводился в состояние релаксного или напряжённого восприятья – смотря, что требовалось для психотерапии.

Сейчас Рамин, за бесполезным, бессмысленным диалогом с хозяином дома, внутренне видел в себе этот диск, вращенье его убыстрялось, он уже сливался в сплошной горящий шар, и свет его делался хищно-пурпурным.

Объекты воздействия находились слишком далеко от него и друг от друга. Но все трое почувствовали натиск неведомой воли.

– Вы же хотите со мной выгодно договориться! – повысил голос Рамин, – Мы решим эту проблему мирно! Вы все стремитесь к этому. Вы благоразумны и внимательны. Вы слушаете меня…

Нескольких секунд ему не хватило.

Хозяин дёрнулся в сторону, словно отшатываясь от невидимого обвала. Метнулся к креслу, бросил руку за боковину, вынул её с пистолетом.

– Что стоите, придурки! – тонко завопил он на своих сообщников и на охранника.

Охранник оставался прежним задумчивым манекеном. Сообщники от крика вернулись в себя, заново узнали хозяина, гостя друг друга. Уже были в руках у них пистолеты.

Рамин мог лишь скользнуть по ним боковым зрением. А в прямом его взгляде был один хозяин с поднятой рукой, и чёрное короткое дуло застыло перед выстрелом, и костяной палец на курке медленно-туго, в застопорившихся мгновеньях, начал сгибаться; странно-отчетливо, как сквозь линзу, видны были неотвратимые мизеры его сгиба…

– За-мри! За! Мри! Н-ну!.. – Рамин не узнал своего голоса, глухого, низкого рыка; рык сбился в сдавленном времени к частотам почти нечеловеческим и обращён был рык лишь к этому огромному пальцу, который сейчас был сам по себе – отдельное от всех существо, со своим тёмным разумом и тайным резоном.

Палец внял, согласился, умер, неспешно смёрзся с курком в целое, недвижимое – дальше он не пойдёт, не должен. «Этот – не выстрелит… пока. А те двое? Сбоку, за спиной, когда поймут, в чём дело… Нельзя сейчас к ним обернуться. Когда поймут». Секунда, секунда, ещё одна…

В осколок мгновенья вдруг смялся и смылся зал, стены, люди, поднятые пистолеты, он сам с бешено крутящимся в сознанье пурпурным диском. Вместо всего – ослепительно белое, торжественное движенье. Снег… Но снегопад был слишком краток; Рамин лишь успел кожей лица поймать его чистую прохладу (не колкий холод – прохладу), как он исчез без следа.

И опять ворвался назад прежний зал и всё прежнее, а в прежнем вдруг омерзительно громко грянули два выстрела. Рамин вздрогнул… нет, кажется, не в него. Кажется…

Через распахнутую дверь в зал уже вошёл Симон с двумя пистолетами в вытянутых руках. Оба бандита – один рядом с ним, другой у противоположной двери – заваливались на пол с одинаково расплывающимися на лбах алыми пятнами. Симон уже целился в хозяина.