Текст книги "Миф о другой Эвридике"

9. Симон и Рамин

– Успокаиваешься. Постепенно ты успокаиваешься, расслабляешься. Всё в порядке. Ты свободно плывёшь в своём трансе. Ты не сопротивляешься ему. Он обтекает тебя, не причиняя никаких неприятностей. Он схлынет сам собой. Не надо пытаться из него вынырнуть. Волевые усилия только закрепощают, отяжеляют тебя, мешают движенью. Откинь голову, можешь не открывать глаза. Побудь в этом. Это скоро пройдёт.

Симон послушно устроил голову на подголовнике, опустил веки.

Чёрный «Лексус» мчался по автотрассе. За окнами уносились назад нестройные лесопосадки, холмы, ложбины, мелькала цветная шелуха дорожных указателей, знаков, рекламных щитов. За рулём сидел угрюмый Смайл. На заднем сиденье – Рамин с Симоном.

– Не спеши, есть время, – мерным тоном продолжал Рамин, – Постарайся уловить свой внутренний настрой. Когда почувствуешь: пора – дашь себе сам команду. Оно отступит. Или, если не получится – услышишь мой голос. Всё придёт в реальность.

Смайл подозрительно оглядывался на них.

– Ты на дорогу смотри, – бросил ему Рамин, – В твою пользу здесь ничего не изменится. Думай только о двух пистолетах за твоей спиной.

– Для тебя пистолет, похоже, не самое сильное оружие, – озадаченно покачал он головой.

– Возможно. Но с тебя хватит и пистолета. Постарайся, чтобы он не выстрелил.

– Потому и еду…

– Один шанс у тебя появится. Когда девчонки будут с нами. А ты и двое твоих псов – перед нами. Надеюсь, тебе удалось по телефону убедить их, что у нас ожидается мирная встреча. Что мы – люди серьёзные. И они не вздумают выкинуть сюрприз.

– Моё слово для них – закон, – мрачно, но с ноткой тщеславия проговорил Смайл, – Только зачем нужен вам этот сброд? Они просто подсобники.

– Мы им скажем краткую речь. Пожелаем благо-разумья.

Но перед встречей у нас с тобой состоится задушевная беседа. Мы её запишем; у тебя отличный мобильник с диктофоном. Ты его нам подаришь со всеми прелестями твоего голоса и с тем, что расскажет твой голос: про сбежавшегося гостя, про «обитель» про весь ваш ублюдский промысел. С именами, адресами, датами… А твою искренность мы обеспечим, не сомневайся. И только потом… Только! Ты, может быть, с нами расстанешься навсегда. И не исключено, что живым. А пока ты – всего лишь дальний кандидат в живые.

– Но один живым не уйдёт, если он ещё жив, – вмешался Симон; он уже очнулся, поднял голову; взгляд его становился ясней и твёрже, – Тот, кто убил мать девочек. Полагаю, что это не ты.

– Он в доме остался с пулей в башке, – быстро ответил Смайл.

– Мы это проверим.

– Ты как? – повернулся к Дроздову Рамин.

– Вроде, отпустило.

– Вот тебе и «прилив сил».

– Да… прилив сменяется отливом. Не ожидал.

– Что чувствовал?

– Закачалось всё, расплылось… Белая кутерьма перед глазами. Даёт себя знать, зараза потусторонняя. А ты?

– У меня пока нормально.

– Мне просто больше досталось её в пещере.

– Ладно, – вздохнул Рамин, – Потом все вместе будем одолевать «заразу». Одолеем. Сейчас, главное – синички.

– Не нравится мне, что они сели к ним в машину.

– Мне тоже. Причём, сообщили об этом уже в дороге. Какая-то эйфория самоуверенности на них нашла. Ты слышал – бандиты их упрашивали поехать. Это ж надо!

– С бандитами понятно, – рассудил Симон, – Девчонки – им прикрытие, залог. Странно – с девчонками. Почему перестали бояться? После всех событий.

– Почему? Хотят побыстрее попасть домой, – медленные, глухие, стынущие слова Рамина, – Чтобы успокоить маму… Чтобы мама… не волновалась…

Просторный салон «Лексуса» сделался, тесен и хрупок для молчания двух мужчин на заднем сидении. Жёсткий сыпучий воздух трудно вдыхался. Молчание их было опасней любых слов; по хребту Смайла прополз едкий, ледяной червь, в висках застучало тоскливо, муторно. Он только сейчас до конца осознал тоньшину-неверность той нити, на которой качалась его жизнь… его бывшая шикарно-просторная, небреженно прочная, почти беспрепятственная жизнь – на таком теперь волоске… В руках у этих двоих… не дай Бог, что-то случайно не сладится, не получится, не поймётся – они ни секунды не станут раздумывать… они… так же, как он раньше, в той жизни, никогда особенно не раздумывал.

Смайл неестественно выпрямился, подвинулся вперед, стиснул рулевое колесо, словно оно могло быть спасеньем. Нога сильнее нажала на педаль акселератора. Машина понеслась с ещё большей скоростью.

За окном, то исчезая, то появляясь из-за деревьев, чешуисто блестя на солнце, тянулась сопутно дороге прохладная лента: река Непряда. Проплыли назад разбросанные меж водой и автотрассой домики небольшого посёлка, ровные лоскуты огородов, взбитая зелёная шерсть садов. Промелькнули степенно сидящие на табуреточках у обочины поселковые женщины с выставленными вёдрами молодой картошки и огурцов, с корзинками абрикосов и клубники.

Запиликал телефон Смайла, находящийся в кармане Симона. Взглянув на экранчик, тот протянул его хозяину.

– Твои.

Послушав, затем прикрыв ладонью микрофон, Смайл сообщил: – Проезжают мимо Лептовского водохранилища. Мотель «Восток».

– Уже недалеко. К реке, через мост и с дороги – направо, – распорядился Дроздов, – Встреча без зрителей.

– Сразу за Непрядой – направо, – поднял телефон Смайл, – Метров триста по берегу. Там.

Небесная лазурь заплывала сизой облачной ватой, солнце всё чаще скрывалось в ней, теряло свой слепящий напор. Пригасший блеск водной ленты относился всё дальше в сторону, это дорога отворачивала от реки, чтобы затем обратной пологой дугою ринуться к ней наперерез, перелететь над Непрядой по бетонной спине моста.

Не доезжая до моста, Смайл свернул налево и по обочине выехал на высокий речной берег. В траве пролегли следы от не слишком частых автомобильных колёс. Справа, под травянистым обрывчиком, неспешно струила свои зеленоватые тёмные воды Непряда. Слева побережная полоса была захвачена терновыми кущами и беспутно густым лиственным молодняком. Автотрасса осталась в стороне. Смайл развернул машину на пустом побережье, остановил мотор.

– Ожидание твоих приятелей скрасим полезной беседой, – сказал Симон, – Вот он, телефончик твой. Потом проверим записанное. Я подсяду к тебе. Чтоб задушевней было.

Симон вышел из машины, не торопясь потянулся, повёл плечами, разминаясь после долгого сиденья, глубоко вдохнул свежий речной воздух. Открыл переднюю дверцу, уселся рядом со Смайлом. Заговорил, рассеянно глядя в лобовое стекло.

– Признаюсь честно. Очень не хочется отпускать тебя живым. После того, что я видел. После той задушенной женщины в коридоре своей квартиры… матери девчонок.

– Это не я сделал, – нервно сглотнул Смайл.

– Это сделали твои ублюдки по твоему слову.

– Я не говорил…

– Не только за это. В принципе, ты нам не очень нужен. Девчонок мы можем освободить и без тебя. Мало того. Девчонки, похоже, освободили себя сами. Что с ними произошло, тебе не понять. Но они уже не те, что дрожали перед тобой утром. Потому, положенье твоё незавидное. Тебя караулят два ствола. Да что, стволы… я тебя одной рукой, одним движеньем… Дай нам малейший повод. Если мы хоть на долю секунды усомнимся в твоей правдивости… С большим удовольствием. С огромнейшим. Понял, да? Итак, вопрос первый…

* * *

Вдали, на побережной полосе, показался бежевый «жигуль», свернувший с трассы.

– Очень вовремя, – одобрил Дроздов, пряча Смайловский мобильник в карман, – Всё успели.

Зазвонил телефон у Рамина. Отставшие Лита с Лорой сообщали, что подъезжают к мосту.

– Развернитесь, станьте на обочине и ждите. Мы недалеко, скоро будем. Все вместе.

Посмотрел на Симона, тот согласно кивнул.

«Жигуль»-десятка осторожно, с опаской приблизился, метрах в ста начал неуклюже разворачиваться на неширокой травяной полосе.

– Застенчивые у тебя друзья, – усмехнулся Дроздов, – Не хотят ближе знакомиться.

– Моего знакомства вам мало? – буркнул Смайл.

– Сам всё им растолкуешь. Тебе теперь есть, что сказать.

Рамин и Симон вышли из машины. Оба держали руки на поясе, поближе к рукоятям пистолетов.

Распахнулись дверцы у «Жигуля»: первыми вынырнули Юля с Элей, затем двое рослых мужчин, ладони которых столь же красноречиво были притянуты у одного к поясу, у другого – под полу куртки.

– Оружие оставить в покое, – крикнул им Дроздов, – Наши – к нам. Ваш – к вам.

Девочки направились вперёд, не удостоив бандитов даже оглядком. Им наверняка приятней было бы побежать, но они пересилили себя, чтоб не посмели подумать те, сзади и тот, спереди, что они бегут из страха.

Они шли нарочито медленно, улыбаясь издали Симону и Рамину.

– Мне тоже можно идти? – спросил Смайл.

– Иди, – разрешил Дроздов, – Но уезжаете только по моему знаку.

Смайл зашагал быстро, взвинчено.

Они повстречались примерно посредине и замедлили свои шаги.

– Что, дядя, съел?! – презрительно бросила ему Юля, – Получили твои бандюги? А ты своё ещё получишь. Скотина!

– Попробуй только хоть раз приблизиться к нам! – пригрозила Эля, – Или к нашей маме.

Пустое, потерянное лицо Смайла изменилось. В глазах мелькнула мстительная искра – последний рефлекс раздавленного самолюбия. Серые губы погнулись в гримасу.

В один миг вдруг всхлестнулась в нём волна вздорной психозной мути, склочного презренья, собачей бессильной злобы-истерики. От всего сегодняшнего, невозможного: от неподчинившихся событий, от обрушенных на него глыб чужой беспощадной воли, от того, что он напоследок, забыв себя, наговорил этим двум людям, того, чего нельзя было говорить никогда-никому, даже под занесённым топором; но что-то похлеще занесённого топора и нацеленного пистолета, что-то в обличьях, что-то в молчаньях этих людей заставило его.

– К вашей маме уже не придётся приблизиться, – процедил он с жестяным звуком в голосе, – Ваша мама уже…

– Что? – брезгливо спросила Юля.

– Ваша мама – там, где, вашим стараньем, мой папа.

Смайл не отдавал отчёта себе, зачем он это произносит: весь здравосмысл, все чувства опасности, инстинкты самохраненья пропали в мутной волне.

Они обменивались этими фразами на ходу, медленно минуя друг друга; последние слова он бросил уже им вслед, через плечо.

Девочки резко остановились, повернулись назад, одинаково застыли, пригнувшись, словно над головами у них просвистел камень. В них трудно всверливалась, вдиралась дикая суть услышанного.

– Что-о?! – фальцетно взвизгнула Эля, – Что ты сказал?!

Смайл замедлил шаги.

– Что ты сказал?! – закричала Юля, – Ты!..

– Сироты мы с вами! Вы и я. Справедливо! Око за око!..

Смайл остановился, повернулся к ним. Лицо его покраснело. Глаза были выпучены, безумны, торжественны. Он впал в транс, в созерцательную ярость от собственных слов.

Первой к нему двинулась Юля, за ней, на полшага отстав, Эля.

– Ты-ы!.. Что-о!.. Ты-а!!. Непра-а!!.

Мгновенья замедлились, потеряли реальность.

Две пары одинаковых синих глаз, одинаково взорванных ударом наконец досмысленной боли, а за болью хлынули ненависть и безумье; глаза меняли цвет с синего на серый; чужая нечеловеческая мощь вышла из глаз, пересекла узенькое случайное пространство этого мира и достигла других глаз, с другим окрасом безумья, с другой ненавистью, смяла и потушила их нелепое иступленье и саму жизнь.

Так произошло в прямой сути. Со стороны же суть была не видна, недостоверна.

Глаза девочек успел разглядеть лишь Смайл. И может быть, издали, мельком, те двое, у «жигуля».

Рамин, наблюдавший не столько за синичками, сколько за оставшимися у машины бандитами, не успел оценить опасность неожиданного оборота и среагировать. Он расслышал не всё, что сказал Смайл. Он увидел, как повернулись к нему и замерли девочки. Как вдруг налилось кровью лицо Смайла, как паранойный злобный бессмысл мелькнул в его взгляде. Как поднялись его сжатые кулаки…

Глаз ринувшихся к своему врагу синичек Рамин не мог увидеть. Потому поначалу не понял, что произошло. Почему-то Смайл вдруг странно дёрнулся, изогнулся, стал оседать. Хотя девочки до него ещё не добежали, не столкнулись с ним, хотя никто не стрелял. Не стрелял… И вслед мельку своей мысли он услышал выстрел, оттуда, от тех… и Юля споткнулась на бегу. И бежавшая сзади Эля налетела на неё и обе свалились на траву, почти одновременно с упавшим Смайлом.

Рамин сорвался с места, бросился к девочкам. Сзади раздались два деловитых выстрела Дроздова. На бегу Рамин увидел вдали, у «жигуля», опрокидывающегося на спину человека… и другого, стоящего, стреляющего… стреляющего! «В кого?! Боже, только не в них!!» Рамин затормозил, вскинул свой пистолет. Резкие, рванные выхлесты. Пистолет намертво врос в ладонь, отдача толчками злого электричества прыскала по костям руки к плечу, к грудной клетке и к позвоночнику. Тот другой уже лежал на траве, перед «жигулём», а Рамин продолжал стрелять, мерно и тупо, не в силах остановиться, пока не израсходовал всю обойму. Опомнившись, отшвырнув пистолет, он подбежал к девочкам.

Эля уже поднялась на колени, поддерживала сидящую сестру. Юля была бледна, нелепо-ошарашенно улыбалась, держась за правое плечо. Пальцы её были красны от крови.

– С-спокойно… спокойно, – голос Рамина не сразу обрёл ровный звук и тон, – Всё хорошо…

Он отодвинул Юлину руку, осмотрел-ощупал рану. Пуля прошла навылет, не задев лопатку. Рана кровоточила, но не обильно, не пульсивно: серьёзные артерии целы, слава Богу.

– Держи её так, полусидя, – приказал он Эле.

Перед тем, как подняться с колен, чтоб поспешить к машине за аптечкой – бросил взгляд на рядом лежащего с запрокинутой головой Смайла. Глаза его были открыты, расширены, неживы. Протянул руку, проверил пульс на шее. Внезапная остановка сердца? Никаких следов ранений. Синички бежали к нему. Синички рванулись к нему после услышанного. Состояние синичек после услышанного… Глаза… Что вышло на Смайла из синичкиных глаз? Что – в них?

Он опять взглянул на Юлю и Элю. Сейчас это были просто перепуганные, поглупевшие от перепуга девчонки.

Рамин услыхал звук мотора. Объехав бежевый «жигуль», к ним приближался его «Ланос». Лита и Лора. Наверное, расслышали выстрелы с автотрассы.

Вовремя. Рамин поднялся на ноги, успокаивающе кивнул им: всё в порядке. Не всё в порядке? Отчего-то Лора, выскочившая почти на ходу из «Ланоса», со странным лицом бежит не к ним, а мимо них, к машине Смайла. Симон… Рамин поворачивается назад: «а что-то Симона не слыхать».

Дроздов сидит на траве, подогнув ноги, прислонясь спиной к чёрному борту. Улыбается Лоре… неловко, неладно улыбается. «Симон… что такое?».

Кивком головы перепоручив Юлю подбежавшей Лите, Рамин, вслед за Лорой, бросился к Дроздову.

Впечатление было, что Симон просто присел отдохнуть от пронесшейся заварухи, сейчас распрямится во весь рост, пойдёт деловито осматривать поле боя. Ведь эта перестрелка, хотя и неожиданная, так себе, пустячок для такого, как он бойца.

Если б не взгляд его… не притушенный тяжким недоуменьем блеск его взгляда. Если б не расплывающееся на груди сквозь бурую футболку темно-красное.

Он, с трудом подняв руку, положил её на плечо Лоры, попытался подвинуться ей навстречу.

– Ничего, – неверная улыбка держалась на его лице, – бывало такое… Бывало… но не так пошло. Стрелял-то, гад, на авось, с испуга. Что с девчонкой?

– Юля в порядке. Ты только держись, держись, дружище, экономь силы, молчи. Сейчас мы тебя – в машину. Давай, помогай, Лора. Сейчас поедем, быстро поедем. К хорошему хирургу тебя, к самому лучшему хирургу… Держись, ни о чём не думай.

– Да я… не думаю… – хрипло выговорил Дроздов, – Я… похоже, что…

– Симон! – вскрикнула Лора, – Симон!.. Не надо! Симон!!

Часть третья
Чужие сны

1. Рамин и Лита

После любого шторма потребен штиль, чтобы дать отдохновенье от бедствия. Чтобы утешить сотрясённую душу внешним – пускай временным, пускай обманным, но всё же целебно благим покоем. Так?.. А не для того, случаем, чтоб этим самым «благим покоем» отвести встерзанные чувства от предельной отметки, за которой они становятся неуязвимыми и приобретают особую, яростную, самоспасительную мощь? Сделать их прежне мягкими, поддатливыми к следующей боли, к новым ударам вздорных стихий… Нет? Кем-то с вышних бесстрастных сфер решается, что для чего потребно? Либо всего лишь иллюзия человеческого устало-обыденного взгляда на своё путанное житьё? Ничто не факт.

Месяц ватного, морочного затишья.

После похорон Александры Матвеевны Рамин поселил синичек у себя, отвёл им отдельную комнату. Он смог настоять на этом, так как раненой Юле действительно был нужен врачебный присмотр. Рана у ней была неопасна, нетяжела, но, на первых порах, болезненна.

На кладбище, за материным гробом, Юля, перемогая слабость, шла самостоятельно, но от зарытой могилы её, вконец обессиленную, опустошённую плачем, Рамин нес на руках к машине, а затем по лестнице в свою квартиру. В похоронах Симона на следующий день она не смогла принять участия.

После всех скорбных хлопот девочки прожили у Рамина четыре недели, окружённые аккуратным вниманьем, укромной лаской его жены Светланы; а двое пацанов его, обыкновенно не отличавшихся кротостью нравов, проявляли теперь чудеса дисциплинированности.

Постепенно отпустило девочек глухое оцепененье, начали возвращаться к ним обычные чувства, интересы, привычки. Юлина рана на удивленье быстро заживала, молодой организм восстанавливал прежние силы.

Но прежних синичек не было уже. Череда потрясений-несчастий всерьёз их переменила. Не только внешности, а и склады характеров у них сделались, почти одинаковы. Убавилось Элиной мягкости, мнительности, она могла смотреть теперь упорно и холодно. А Юля стала раздумчивей и бесстрастней.

И одинаковый высвет то и дело мелькал в сухой синеве их глаз: острое ожиданье. Чего-то. Опасного, срочного, непременного. Ожиданье взрывника, включившего часовой механизм своей мины.

Это больше всего беспокоило Рамина. Он догадывался, чего они могут дождаться. Но виду не подавал. Общался с ними на таком же ровном, простом откровенье, как раньше. Внешне – как раньше.

В душе Рамина синички уже начали занимать место особенное. Он не пытался ни о чём рассуждать, ничего итожить, наоборот, гнал от себя назойливую логику. Они с женой ни словом об этом не обмолвились – зачем? Они оба смотрели на девочек слегка по-другому, стараясь не уличиться пред ними в этом «слегка». Они примеривались к охотной мысли, что семья их потихоньку-полегоньку начинает состоять из шестерых душ.

– Было бы дальше всё благополучно! – с затаённой надеждой вздыхала Света.

Было бы…

Рамин с опаской следил и за своим собственным состояньем. Но пока никаких отклонений не замечалось. «Снегопадные» сны, донимавшие первые несколько дней, больше не появлялись. Его мощная сверхординарная психика держала оборону? Или, в самом деле, начали уходить из них из всех пятна белой пещерной «энерго-заразы». Зыбкое, сомнительное затишье.

В клинике он не единожды за день встречался с Литой; кроме рабочих разговоров, они иногда обменивались краткими сообщениями о состоянии Эдуарда Арсеньевича (Лита, ездила к нему ежедневно после работы и, конечно, в выходные), синичек и Лоры. На подробные беседы времени не хватало: Рамин выполнял обязанности и главного врача и свои собственные.

Каждый новый день они с осторожным вниманьем, укрытым в обиходной бодрости-деловитости, всматривались друг в друга: «всё ли ладно с тобой, дружище?.. не появилось ли что-нибудь… не то?».

Однажды Рамин заглянул в кабинет Литы в конце рабочего дня. Пациентов уже не было. Лита, не торопясь, раскладывала на столе бумаги, собираясь к уходу.

– Не помешал?

– Конечно, нет. Располагайся. Вид у тебя усталый. Слегка.

– Не замечаю, – он уселся на стул, вытянул вперёд ноги, откинулся на спинку, покрутил головой разминая шею, расслабляясь.

– Зато я замечаю. Как спишь ночью?

– Н-ну… не скажу, что без задних ног… В общем, терпимо.

– Снится что? – вопрос на засыпку.

– Последние дни – почти ничего. Удивительно. Ничего конкретного не могу вспомнить. Так – пустые картинки, шелуха. Часто просыпаюсь. Но и засыпаю быстро. А снегопады, точно, не снились; их бы я не забыл.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Лита, – Мне тоже пока не снятся.

– Одолеваем понемногу.

– Не будем спешить с выводами.

– Как Лора? – спросил Рамин, – Пока у тебя живёт?

– У меня. Всё норовит вернуться в свою общагу. Боится стеснить. В приказном порядке не отпускаю. Куда ей, такой… в общагскую суматоху.

– Что-нибудь проявилось?

– Аномального ничего. Всё объяснимо. Две беды на одни плечи: ребёнок… Симон… Первую неделю совсем сломилась: не ела ничего, почти не спала. Мои слова с трудом воспринимала. Все признаки ажитированной депрессии; я тебе рассказывала. Теперь – явно полегче.

– Тоже досталось девчонке.

– Досталось… Кризис уже позади. Привыкает, смиряется. Сегодня решила съездить к отцу. Пусть съездит.

– Не сорвётся там?

– Думаю, нет. Мы с ней… договорились.

– Хорошо, – кивнул Рамин, – Лора из всех нас самая благополучная. Несмотря на всё, что выпало на её долю. Её душевные мучения, её депрессия – реакция человека на человеческие обстоятельства. Тогда, у пещеры, она стояла дальше всех, за нашими спинами. И в пещеру не успела зайти. На неё меньше всего воздействовала та проклятая вспышка – адская сила.

– Почему адская?

– Пусть не адская, но… запредельная. Вот думаю – откуда взялась? Периодически, раз в семь лет, а может быть, периоды меняются, на считанные мгновенья открывается брешь… диафрагма в некий мир, несовместимый с нашим. К нам вторгается его энергия – чужая энергия, возможно, направленная чьей-то разумной волей. При прямом близком воздействии она может отнять сознание человека, как случилось с Эдуардом Арсеньичем. Или – жизнь: остановить сердце, как было семь лет назад с пациентом Смагина.

Эдуард Арсеньич уже целый месяц в глубокой коме. И никаких изменений пока нет. Так?

– Никаких, – вздохнула Лита, – Если в первую ночь удалось во сне соприкоснуться с его пропавшим сознаньем, то теперь ничего не выходит. Я несколько раз ночевала с ним рядом, пыталась изо всех сил – ничего.

– Всё-таки – он жив, продолжает жить. У него могучий дух. Есть надежда.

– Конечно…

– И в нас, в тех, кто оказался в пещере после вспышки, тоже проникли какие-то импульсы; они повлияли на психику, на наше самочувствие и, наверное, на наши поступки. Мы с тобой этого меньше всех впустили в себя – понятно почему. Это проявилось в Симоне – он был рядом со вспышкой. Но самым странным образом это проявилось в синичках. Причём не сразу, лишь на второй день…

Оба вспомнили лежащего на траве Смайла с мёртвыми, расширенными от внезапного ужаса глазами: миг встречи со взглядами двух пятнадцатилетних девчонок.

– Как Юля себя чувствует? – спросила Лита.

– Практически здорова. Рана зарубцевалась. Никаких осложнений.

Лита вздохнула.

– Почти ведь дети ещё. А уже столько мерзости им досталось. И беды… Несправедливо.

– Они словно повзрослели на десять лет за этот месяц. Изменились. Уже другие характеры, другие манеры.

– Тяжёлое это повзросление. Ненадобное. Ни опыта, ни предвиденья, ни осторожности.

– Да, осторожности нет. Слишком уверены в себе, в своих новых силах. Ждут причины применить их. Неосознанно, в общем… но ждут. Так мне показалось.

– Дай Бог, чтоб ещё раз не выпала им причина! – неуютно повела плечами, Лита.

– Об этом и речь, – согласился Рамин, – Здесь и опасность. С их человеческими плюсами-минусами, с личностными проблемами можно разобраться, умеем мы разбираться. Но то, что пришло в синичек из той проклятой пещеры неподвластно пока ни нам, ни им самим. Нечеловеческое.

– То, что пришло во всех. Импульсы запредельной энергии.

– Нет. Я так думаю, в них – не просто импульсы. В них – что-то особенное. Не знаю, как назвать, никаких подходящих аналогий. Возьму наобум самую вздорную аналогию: некий вместитель импульсов. Субъект… живое энергосущество. Бред, наверное. И продолженье бреда, что сами девчонки знают об этом существе и совсем не против его присутствия. Оно проявило себя тогда, в тот день. Они вызвали его своим потрясеньем, отчаяньем, яростью… Оно вступилось за синичек. И – ушло обратно. Оно рядом с ними где-то… или в них. Сейчас оно спокойно, незаметно. Можно сказать – в спячке. Сейчас они – обыкновенные девчонки. Но знают, что Это – рядом. Поняли, на что способно Это. Точней: на что способны они с Этим.

– Если всё действительно так… – задумалась Лита, – Тогда плохо всё. Диковатая компания у синичек. Почему оно выбрало их?

– А кого же? Самая поддатливая и неустойчивая психика. Девчонки, я полагаю, не очень сопротивлялись его вторжению. Или не заметили поначалу.

– Неведомый, нематериальный субъект из иной сущности. Что ожидать от такого «гостя»? Как совместится его энергетика с энергетикой их сознаний? Не может это обойтись без последствий.

– Именно! – Рамин встал со стула, в неспокойных чувствах прошёлся по кабинету, без нужды поправил висящую на стене рамку с гравюрой: гротескно, змееподобно гибкая женщина, плывущая под водой среди причудливых рыб – подарок экзальтированного пациента-художника – заглянул через оконные жалюзи на улицу.

– Поговорить с ними, воздействовать на них, не получается, да? – спросила Лита.

Рамин покачал головой.

– Раньше прекрасно получалось. А теперь… Не открываются, даже для меня. А ты знаешь, что я умею проникать в самые запертые сознания. Пробовал разными способами, в аккуратных, конечно, пределах. Без толку. Отмалчиваются или делают вид, что не понимают моих вопросов. Решили держать всё в тайне. То, что я говорю об Этом, всего лишь предположенья, почти ни на чем не основанные, фантазии, интуивы. Попытка хоть как-то объяснить… Может, на деле – всё по-другому.

– Давай уже обопрёмся на твоё объяснение, – рассудила Лита, – Пофантазируем. Итак: некий обитатель некоего невещественного, то бишь, сугубо энергетического мира… сущности… реальности… не знаю, как правильно – умыслом или случаем попадает в наш бренный мир. Тела у него нет, видимой оболочки нет. Он, как таковой – скопище всяких мыслимых и немыслимых энергий: «толстых, тонких, сверхтонких», чёрт знает, каких. Может быть даже, у него имеется какой-нибудь эфемерный разум, и его мышление где-то в чём-то способно совпадать с нашим.

Очутившись в здешнем мире, таком же чужом и неприятном для него, как и его мир для нас, это существо испытывает трудности с адаптацией: дискомфорт, одиночество, может быть, страх. И на время пребывания здесь он ищет мало-мальски подходящую себе компанию из местного населения. Для подпитки, или для помощи, или скуки ради. И находит её в лице синичек.

– И налаживает с ними душевную, но строго секретную дружбу, – усмехнулся Рамин, – Ловлюсь на мысли, что мы, самонадеянно считая себя здравыми людьми, опытными врачами, всерьёз обсуждаем темы из репертуара обитателей закрытых палат горбольницы номер семнадцать. Нашего родного профиля. Как думаешь, для нас там пара местечек в палатах найдётся, коли вдруг что?

– Не волнуйся, найдётся, по блату, я там раньше работала, – засмеялась Лита, впрочем, не очень весело, – Но только после того, как у синичек всё станет в порядке.

Рамин вынул из кармана запиликавший мобильник, поднёс к уху, огорчённо покачал головой.

– Сейчас еду. Попроси их хотя бы меня дождаться.

– Что? – насторожилась Лита.

– Вот – легки на помине – синички. Света звонила. Укладывают чемодан. Хотят вернуться в свою квартиру, жить самостоятельно.

– Чего это вдруг?

– Не так уж вдруг… – вздохнул Рамин, – Они раза два заводили разговор. Мол, взрослые мы уже, не хотим, чтоб с нами нянчились… мол, будем лучше в гости ходить каждый день… квартира, мол, без призора и всё такое. Разубеждали их, как могли. А сегодня опять – кажется, всерьёз. Очень не хочу отпускать их. Сжились мы уже с ними, привыкли к ним. Да и они к нам…

– Попробуй ещё как-то уговорить.

– Постараюсь. Нельзя им сейчас одним.

– Нельзя, – кивнула Лита.

– Ладно, поеду разбираться.