Текст книги "Чучело. Игра мотыльков. Последний парад"

– Кто пришел? – не поняла баба Аня.

– Ну кто-кто? Гость… Нарядный и важный.

Они прошли в комнату: впереди Лиза, за нею Глебов.

– Ну, Боря пришел. – Лиза рассмеялась, глядя на нелепую фигуру Глебова. – В новом костюме. Отлично смотрится.

– Лиза, ты не забыла о своем обещании?

– Успокойся! Не забыла. – У Лизы было чудное настроение, она обрадовалась приходу Глебова. – Сейчас буду перед ним извиняться.

Глебов понял, что Лиза разговаривает с матерью, далекой, забытой Анной Петровной, и сказал:

– Анне Петровне низкий поклон и привет!

– Он тебе шлет привет, – продолжала Лиза.

– Лиза, я чую, он поверил, поверил про Костю. Ты, пожалуйста, не откладывай. А прямо скажи ему, так легче, Лизанька, доченька, прошу тебя, – умоляла бедная баба Аня.

Но Лиза почти ее не слышала, она где-то витала и порхала, ей было хорошо в эту минуту.

– Ладно, не учи, – сказала она. – Я тебе позвоню, учительница. – И повесила трубку.

Отнесла телефонный аппарат на место, несколько секунд постояла спиной к Глебову, чтобы укротить сердцебиение. Мгновение они смотрели друга на друга молча – оба явно смутились.

– Прости… Без предупреждения, – произнес Глебов. – Я звонил, но было занято.

– Гвоздики… это мне? – спросила Лиза.

Глебов кивнул:

– Тебе, тебе.

Он говорил тихо и настороженно оглядывался.

– Спасибо. – Лиза почти отняла у него цветы; он держал их крепко. – Ты сядь.

Она вышла из комнаты, он посмотрел ей вслед, продолжая стоять. Лиза вернулась обратно, принесла цветы в вазе, поставила их на ломберный столик около машинки.

– А его нет? – спросил Глебов.

– Костика? – догадалась Лиза. – Нет. Он часто задерживается, а я все равно волнуюсь. – Перехватила взгляд Глебова, вспомнила, что обещала первым делом извиниться, решилась. – Боря, ты на меня не рассердился за «это»?

– Ну что ты, – радостно ответил Глебов. – Признаться, сначала я просто обалдел, потом успокоился… Все нормально.

– Хорошо, что не обиделся, – обрадовалась Лиза. – С обидчивыми трудно. – Теперь ей стало легко, а то после разговора с матерью она все же чувствовала себя неуверенно. Лиза выхватила у Глебова портфель. – Ну садись же наконец.

– Осторожно, там шампанское, – предупредил Глебов.

– Шампанское? – обрадовалась Лиза: предстояло веселье, это ей было по нраву. – Никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь. – Она открыла портфель и вытащила шампанское. – И все, что там лежит, тоже для нас?

Лиза вытащила первую коробку и открыла – там лежало шесть пирожных. Открыла вторую коробку – увидела бутерброды с колбасой и сыром.

– Я проник по знакомству в театральный буфет, – сказал Глебов.

А Лиза тем временем раскрыла небольшой сверток и восхищенно воскликнула:

– Что я вижу? Конфеты из прошлой жизни! Трюфеля! Ну, угодил! Это же мои конфеты! Как ты догадался? Ах да, ты же… никогда меня не любил! – И рассыпалась детским смехом.

Глебов смутился.

– Это все для праздника, – оправдываясь, сказал он.

– Для какого… праздника? – не поняла Лиза.

– Для нашего. – Глебов открыто, незащищенно улыбнулся.

Все-все это было ей знакомо: его открытость и доверчивость, все как прежде. Она стала рыться в памяти, чтобы понять, о каком празднике говорил Глебов, но так ничего и не вспомнив, спросила:

– Для какого «нашего»?

И тут до нее наконец дошел истинный смысл прихода Глебова. Подумать только, баба Аня оказалась права: он поверил в то, что Костя – его сын. Неожиданное открытие испугало Лизу, и, не зная, что предпринять, она спряталась от Глебова, снова повернулась к нему спиной, чтобы прийти в себя, и стала шарить зачем-то по ломберному столику. Поймала себя на том, что улыбается, – и поняла: ей было приятно, что Глебов поверил в ее розыгрыш. Смешно, подумала Лиза, такой серьезный судья, гроза бандитов и жуликов, и так легко попал в простую ловушку.

Лиза вздохнула: жалко, что Костя на самом деле не сын Глебова, вот было бы хорошо, а сейчас ей придется расстаться с этой придуманной историей; жалко, жалко, но надо все сказать, и делу конец.

– Боря, так ты ничего не понял?

Глебов, не отрываясь, смотрел на нее.

– Костик… – Лиза глупо хихикнула. – Ну прости, Боря, прости, прости! Баба Аня меня отчитала, ну, не то ляпнула… Но мне тоже было трудно, – стала она выкручиваться. – Ты меня как встретил?

Глебов виновато развел руками.

– Ты меня обидел и разозлил, я должна была защищаться, так что ты тоже виноват. А я хороша задним умом: разве можно было так, с бухты-барахты? Ну дура!..

Глебов молчал. Лиза облегченно передохнула, кажется, она отделалась легко, кажется, самое неприятное позади. Она посмотрела на Глебова, увидела его ясное, просветленное лицо и догадалась, что он опять ни черта не понял. Да ну ее, эту правду, вдруг решила Лиза, какая разница, скажу я все это сейчас или позже. Лучше даже позже – не испорчу настроение Боре и себе, я ведь рада ему, ну и ладно, а там разберемся.

– Ничего ты не дура, – сказал Глебов. – Ты молодец, я не ожидал, что ты такой молодец. Ты оказалась гордой и самостоятельной, а это многого стоит. Правда, Лиза, я знаю этому цену. Сегодня я всю свою жизнь переосмыслил. Вот кто уж вел себя по-дурацки, так это я. Прошло шестнадцать лет, как мы с тобой расстались. А я ни разу не узнал, как ты живешь, ни разу не спросил про Костю. – Глаза его лихорадочно блестели. – Ну, даже если ты виновата передо мной, ну и что? Ты права, я злой и мстительный. – Он замолчал: собственное неожиданное открытие подавило его, он неуверенно произнес: – Надеюсь, ты будешь снисходительна ко мне. Да, я злой и мстительный, но поверь, я сам об этом не знал. – Поднял глаза на Лизу, испугался своих слов: они показались ему слишком высокопарными, смутился и вдруг спросил, чтобы изменить тему разговора: – А что у тебя со светом?

Лиза обрадовалась: как она была права, что не сказала правды про Костю, – испортила бы всю их встречу.

– При свечах все женщины красавицы. Впрочем, пожалуйста… – Она зажгла электричество и погасила свечу. – А то я такой страшилик.

Комната выхватилась из темноты.

– Ты страшилик? – искренне удивился Глебов. Он почувствовал нежность к Лизе, когда та сощурилась от яркого света: ну как ребенок, подумал он. – Я бы этого не сказал. Всегда думал противоположное.

– Что-то новое, – заметила Лиза. Она украдкой посмотрела в зеркало – ей понравился комплимент Глебова. – Это какая-то другая пластинка, как говорит мой Костик.

– Наш Костик. – Глебов улыбнулся. – Костя… Константин Борисович… Неслыханное, невиданное счастье! Балдеж! Извини, не знаю, что делать. Прыгать, плясать, кричать?!

«Все-таки увязла. Вот дура! – со злостью подумала Лиза. – Ну как, как ему теперь все выложить, когда он млеет от счастья. Дура, дура! Надо его спихнуть до прихода Кости». Она бы могла, конечно, от него отделаться: психануть и выгнать его, но тут она поняла, что делать этого ей никак не хотелось.

– Давай выпьем шампанского, – предложила Лиза, – по-моему, самое время. – И, не дожидаясь ответа, взяла бутылку.

– А по-моему, надо подождать Костю.

– Совершенно неясно, когда он вернется, – заметила Лиза, готовясь к признанию, взяла из свертка конфету, отправила в рот, в ужасе посмотрела на Глебова и сказала совсем не то, что собиралась: – А знаешь, Боря… мы можем Косте совсем ничего не говорить. А?

– Если ты не хочешь сегодня, – нехотя согласился Глебов, – то ладно.

– И не только сегодня, – размышляла Лиза вслух, – а вообще никогда… – Она поняла, что перехватила, и добавила: – Пока… никогда. – Ей показалось, что ее осенило: выход найден. Ах, как она обрадовалась! – Это будет нашей тайной!

– Как не говорить? – удивился Глебов, продолжая незащищенно улыбаться. – Почему? Ты не поняла, что со мной произошло… Ты молчала… столько лет. Потом, ты боялась, что я тебе не поверю… Все это я могу понять, с трудом, конечно. Ты что, совсем не знаешь меня? – Глебов вдруг громко рассмеялся, прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы. – Что ты, Лиза! Никому не говорить! – Снова рассмеялся, он делал это так заразительно, что Лиза, глядя на него, тоже улыбнулась. – С этим ты опоздала.

– Я что-то ничего не поняла, – настороженно сказала Лиза.

– А что тут понимать… Ничего сложного… Я рассказал о Косте…

– Кому? – в панике перебила Лиза.

– Всем! – продолжал Глебов. И весь он был одно восторженное сияние. Голос его окреп. – Всем, всем, кого встретил, пока шел по городу. Хорошо знакомым и малознакомым. Милиционеру Куприянову. Он хорошо знает Костю. Он первый прибыл на место аварии.

– Какой аварии? – не поняла Лиза.

– Ну какой?.. Той самой машины, в которой был Костя…

– А-а, – спохватилась Лиза, совсем сбитая с толку.

– Куприянов обрадовался: ну и дела, говорит, надо будет позвонить Косте, поздравить, – продолжал Глебов, набирая темп, говорил быстро, громко. – Всем, всем сказал, даже бывшему уголовнику. Отпетый был раньше ворюга. Я ему два срока давал.

– Ну зачем же еще и уголовнику? – вдруг обозлилась Лиза, как будто в этой несправедливой злости она могла найти спасение.

– Мне его жалко стало. Он меня спросил, почему я такой веселый? А я ему: у меня появился сын! Шестнадцать лет назад, а я только сегодня узнал об этом. А ты бы, говорит, эту бабу спросил: где она раньше была? Он стал надо мной смеяться, покатывался от хохота: ну, мол, ты и балда. Потом я подумал: все мне поверили, один ворюга не поверил. Жалко его стало – стоит худой, желтый, злой. Жизнь прожил зря – никогда никому не верил… Нет, еще одного встретил Фому неверующего – нашего районного прокурора. Тоже тип. Все у него на подозрении.

Если бы Глебов в этот момент посмотрел на Лизу, увидел бы, как предательски потерянно было ее лицо, и все бы понял. Но он не посмотрел, не ожидал удара с этой стороны, витал где-то в прошлом, а может быть, в будущем.

Лиза судорожно искала выход из создавшегося положения. Страх сковывал ее решимость. Право же, она не могла признаться Глебову, когда-нибудь в другой раз, может быть, по телефону, решила она, или лучше отправить ему письмо. Обрадовалась, как хорошо она придумала: отправить письмо, и все тут! В письме можно пошутить, побить себя кулаком в грудь: мол, какая я негодяйка. Все это мгновенно прокрутилось у нее в голове, а теперь, подумала она, надо срочно, до возвращения Кости, отделаться от Глебова.

– Ух я растяпа, меня же Верка ждет, – сказала Лиза, наигранно улыбаясь. – Подружка. Извини, Боря, мне придется уйти.

– Ну и иди, – спокойно ответил Глебов. – А я его подожду.

– Как подождешь? Один?

– А что такого? – Глебов опять улыбнулся. – Не бойся, я его не съем.

– Тогда я отзвоню, – нашлась Лиза. Она сняла трубку и стала накручивать телефонный диск, потом сделала вид, что разговаривает с Веркой, вздыхала, поглядывая на Глебова, отказывалась к ней прийти, разыгрывая естественность, от собственного вранья мрачнела, раньше с нею этого никогда не случалось.

Глебов заметил перемену в настроении Лизы и, стараясь ее развеселить, спросил:

– А ты помнишь, Лиза, я ведь тоже когда-то пел?

– Не помню, – все еще мрачно ответила Лиза.

– Гори, гори, моя звезда! – вдруг пропел Глебов.

– Это не ты пел, а твой дедушка, – заметила Лиза. Она стояла на привычном месте у окна, карауля Костю.

– А ты веришь в наследственность?

– Верю, – ответила Лиза. – По материнской линии. Я ведь тоже пела.

– Какие талантливые родители у этого парня! – обрадовался Глебов.

Лиза увидела, как во двор вошли фанатки: значит, вот-вот должен был прийти Костя. Впереди фанаток бежала огромная овчарка. Ее черная спина блестела на солнце. Фанатки сгруппировались у ворот, о чем-то пошептались, потом от них отделилась Глазастая. Она махнула рукой собаке, и они вместе прошли вглубь двора, остановились около скамейки, на которой мирно беседовали две старухи. Глазастая развалилась рядом с ними, а овчарка уставилась на старух, раскрыв пасть и вывалив язык. Старухи не выдержали столь опасного соседства и, размахивая возмущенно руками, встали. Глазастая что-то приказала собаке, и та, приседая на задние лапы, залаяла – старухи припустили трусцой. А фанатки, толкая друг друга, разместились на освободившейся скамейке. Глазастая закурила, потом передала сигарету по цепочке, и каждая из девчонок сделала по несколько затяжек. И Зойка тоже. «Вот дряни, – подумала Лиза, – надо будет пожаловаться Степанычу». Но она тут же забыла про все, потому что поняла: наступил последний момент, и если она сейчас не выживет Глебова, то последствия могут быть самые неожиданные. Лиза отошла от окна. Она волновалась и чувствовала, что Глебов тоже на пределе.

– А кто ему скажет… ты или я? – спросил он.

– Конечно я. Его надо к этому подготовить.

– Ну хорошо, подготовь, хотя, с другой стороны, зачем? От радости не умирают. У парня не было отца… и вдруг появился. И, как я полагаю, не самый плохой? А?.. – (Лиза, совсем некстати, подумала, что улыбка красит Глебова и молодит.) – Вот я остался жив и, более того, чувствую себя прекрасно. – Он по-прежнему был настроен решительно. – Надо ему сказать сразу.

– Я сама решу, как ему сказать, – ответила Лиза.

– Извини. Опять я тороплюсь. Вчера был никто, можно сказать, ноль. А сегодня – отец!.. Он играет в шахматы?

– При чем тут шахматы? – не поняла Лиза. Она посмотрела на Глебова, в который раз увидела на его губах улыбку – ну просто блаженный, подумала она и почти невольно вскрикнула: – Да не играет он ни в какие шахматы, он музыкант и играет на сак-со-фо-не… Понял наконец?

– Понял, – кивнул Глебов, не обижаясь и продолжая улыбаться.

Лиза вновь подошла к окну, увидела – фанатки исчезли. Это ее немного успокоило: значит, они пошли его встречать, и у нее есть немного времени.

– Боря! – вдруг попросила Лиза. – Пожалуйста!.. Уйди! Ну не могу я еще, ну в другой раз. Все не так просто. Он парень нервный, со срывами… – Она села около ломберного столика, закрыв лицо руками.

Глебов молча посмотрел на Лизу, и впервые до его сознания дошло, что она почему-то очень волнуется.

– Хорошо, – согласился он. – Не волнуйся, я уйду… А ты когда позвонишь? Не откладывай надолго. Ладно? – Он собрался уходить, но тянул время, поглядывал на Лизу с тайной надеждой, что она вдруг передумает и разрешит ему остаться.

И тут хлопнула входная дверь. Лиза первая услышала, она открыла лицо, поправила волосы, беспомощно улыбнулась Глебову и, сама себя не узнавая, крикнула:

– Костя, это ты?

Влетел Костя. Земля горела у него под ногами, он сдернул рюкзак, метнул на тахту; рюкзак был расстегнут и в полете разбросал книги, тетради и ноты, сложенные вперемешку.

– Мать, не сердись, – крикнул Костя. – Я соберу.

Быстро подбирал с пола оброненные книги и тетради, хохотал, выкрикивая на ходу, что он торопится, сегодня дискотека, и ему надо что-нибудь поклевать, что он вернется поздно, не раньше часу, они потом заваливаются к Ромашке, она выжила своих родителей.

Глебов притаился в углу и смотрел на Костю не отрывая глаз. Наконец Костя увидел чужого, скользнул взглядом и небрежно бросил:

– Здрасте. – Он не любил мужчин, приходящих в их дом, но сегодня у него было хорошее настроение, и он, паясничая, добавил: – Наше вам почтенье.

– Познакомься, Костик, – сказала хриплым от волнения голосом Лиза. – Это Борис Михайлович…

Глебов сделал шаг навстречу Косте, крепко сжал его ладонь, не замечая, что держит ее слишком долго, повторяя:

– Очень рад… очень, очень рад…

– Я тоже очень, очень рад, – продолжал паясничать Костя, бесцеремонно отнимая руку у Глебова.

– Идем, я тебя покормлю… Извини, Борис. – Лиза увела Костю на кухню.

Ошеломленный, потрясенный Глебов остался один. Он совершенно не знал, что ему делать. Слышал голоса Лизы и Кости, но не решался пойти к ним. Сел, потом встал, потом прошелся к окну и почему-то подпрыгнул. Нет, он положительно не владел собою.

А Лиза и Костя тем временем беседовали на кухне. Лиза достала из холодильника сковородку с картошкой и маленькой котлетой и поставила на огонь.

Костя тоже влез в холодильник, взял бутылку молока и заметил там шампанское.

– Не пей холодное молоко…

Костя, не отвечая, отпил, потом спросил, повысив голос:

– Готовитесь к гулянию? Сколько просил, не приводи их домой. Кадрись на стороне.

– Строгий какой, а невпопад, – вдруг рассмеялась Лиза. Ей было приятно, что она сейчас сразит Костю. – Это никакой не кадр. – Она сделала паузу, перевернула на сковороде котлету, посмотрела на сына и преподнесла ему: – Это твой судья!

– Мой судья? Глебов?!

– Глебов. Ты не ошибся.

– Потрясно! – Костя бросился к Лизе и обнял ее. – Ты у меня молоток!.. Глебов у нас дома! Не ожидал.

Лиза тоже засияла, как же, угодила Костику, дождалась его похвалы.

– Вот это подарочек! – не переставал восхищаться Костя.

– Тише ты! Он услышит. – Лиза прикрыла ему рот ладошкой. – А что я тебе говорила? Нет, ты скажи, что я тебе говорила? Я тебе говорила, что Глебов у нас в кармане. А ты мне не верил, я по твоим глазам видела, ты мне не верил. Я сижу дома, разговариваю с бабой Аней, и вдруг… явление с шампанским. Между прочим, особенно важно – без приглашения, не то что я его заманила.

– Порыв сердца! – вставил Костя.

– Именно! – Лиза торжествующе улыбнулась.

– Надо будет его обаять, – сказал Костя.

Одна мысль у Кости набегала на другую. Прошедшие зимние и весенние месяцы он жил спокойно. По неделям не вспоминал об этой чертовой аварии, так, иногда мелькало в нем это ненароком и исчезало. Но в тот день, когда Костя получил повестку, страх вновь вернулся к нему, как в первые дни после аварии. Зачем-то, не отдавая себе отчета, он однажды пришел к дому старика – и увидел, как тот, опираясь на палку, медленно преодолевал пространство до булочной. Ему неприятно было смотреть на хромающего человека. Решил – вот еще, будет он об этом думать! Наплевать и забыть!..

Не вышло почему-то. Хромоногий старик преследовал его, как наваждение! Он сбегал еще раз к его дому, чтобы убедиться, что сильно все преувеличил и не такой уж этот старик несчастный. Прождал час, не дождался. Через день снова завернул, поймал какую-то девчонку из подъезда и узнал, что старика увезли на «скорой помощи». Инфаркт. Вот с этого момента он и потерял сон. Днем уговаривал себя, что никто не докопается, что он угнал машину, и нечего ему дрожать, не могут же девчонки его заложить, а инфаркт старика не имеет никакого отношения к аварии. Ночью он засыпал как убитый, намотавшись за день, но скоро просыпался, и тогда начиналось. На него нападало такое отчаяние, что хотелось выть, он впихивал в рот одеяло, сотрясаясь от страха и тоски. Он понимал, что день суда неотвратимо приближался, что его туда поволокут и ему придется там помучиться. Но теперь, когда перед ним возник Глебов, у него появился реальный шанс выскочить из дела еще до суда. Его лихорадило от возбуждения и надежды. Он всегда верил в свою звезду. Захохотал, подскочил к матери, обнял ее за плечи, горячо зашептал:

– Мать, понимаешь, мать!.. Я должен его завоевать. Это очень важно.

– Ну уж так и важно? – переспросила Лиза, любуясь сыном. – Костик, ты у меня прелесть. У тебя растет темперамент – для артиста это очень важно.

– Ты смеешься, а я серьезно. Случай уникальный, грех им не воспользоваться. Мы сделаем вот что: ты ему не говори, что я про него знаю. Ну, я в полном неведении. Пришел, застукал мать с хахалем, и все. Так он будет думать. А я устрою подкат, притворюсь ясновидящим и открою тайну его личности! – Он захохотал, в восторге от собственной затеи и от своего освобождения. В изнеможении опустился на стул. – Ух, законно! Сколько я с этим пережил, ты не представляешь. Ночи не спал. Черт меня попутал с этой машиной.

– С какой машиной? – переспросила Лиза.

– Ты ничего не поняла? – виновато хихикнул Костя, захлебываясь, торопясь, чтобы быстрее отделаться, проговорил всю правду: – Не гневайся, я бы тебе не сказал, но без твоей помощи, извини, мне не вытянуть… Это ведь я угнал машину. Не хотелось пасовать перед девчонками. Глазастая засекла машину с ключом… Ну и… Понимаю, глупо. – Костя вновь пригнулся к ее уху и зашептал: – Ты мне должна помочь. Не садиться же мне в тюрягу, – припугнул он ее на всякий случай. – Судья у нас в гостях, ты ему нравишься – это же видно невооруженным глазом.

– Ты?! – Что-то ужасное сразу обрушилось на Лизу.

А Костя продолжал кривляться:

– Мать, больше не буду, честное пионерское под салютом. – Он поднял вверх руку, улыбаясь Лизе.

Та не успела еще прийти в себя, не успела ничего ответить сыну, потому что в дверях кухни появился Глебов. Он понял, что пришел не вовремя, увидев Лизино лицо.

– Я, кажется, помешал, – смутился Глебов.

– Нет, что ты… – Лиза попробовала улыбнуться. Находясь в крайнем смятении, она все же поняла, что сейчас отпускать Глебова никак нельзя, что судьба Костика в опасности и его действительно надо спасать. Стараясь быть веселой, она предложила распить шампанское в «гостиной», и они все трое, под ее руководством, стали дружно накрывать стол в комнате. Когда все было готово, Лиза ушла заваривать чай, Костя охотно сыграл для Глебова небольшую пьесу для саксофона, а потом, играя на гитаре, спел на английском знаменитую песню Битлов про буйвола, который не может привыкнуть к клетке в зоопарке.

– Молодец, – похвалил его Глебов. – Хорошо, что ты учишь английский.

– Английский – сила, – расхвастался Костя. – У меня с ним все о’кей!

Они сели за стол, Глебов открыл шампанское и разлил по бокалам. Делал все неловко, шампанское у него пролилось, но он чувствовал себя прекрасно, не замечая хода времени.

– Мать, ты действуешь правильно, – успел шепнуть Костя на ходу Лизе.

Та чувствовала себя подавленной, ей трудно было говорить, она плохо понимала, что надо делать.

– Я устала, – призналась Лиза. – Мне надо разрядиться… – И выпила шампанское.

– Жаль, что ты выпила, – огорчился Глебов. – Я приготовил длинный тост.

– А вы произнесите его про себя, – предложил Костя. Он начал свою игру, к нему пришло вдохновение. – А я отгадаю. – Пристально посмотрел на Глебова, прищурил глаза, словно изучал его. – Я же телепат… Да-да, у меня телепатические способности: читаю мысли на расстоянии, нахожу спрятанные предметы, внушаю другим собственные желания.

– Вот как? – Глебов влюбленно посмотрел на Костю. – Что ж, давайте, это интересно.

– Помолчал бы лучше, жеребенок, – вдруг грубо заметила Лиза.

– Ну, мать, я тебя не узнаю, – веселился Костя. – Где твоя легкость?.. Что с тобой, Лизок? – Повернулся к Глебову. – Вы уже произнесли свой тост… Я чувствую вокруг головы какое-то движение, ее окутывает теплом… Горячо, горячо… Обжигает лоб… – Костя откинулся на спинку стула, закрыв глаза.

– Верно, – улыбнулся Глебов. – Я закончил тост.

– Читаю ваши мысли… Думайте, думайте. Чи-та-ю ва-ши мыс-ли… Пожалуйста, Борис Михайлович, помогите мне… Подумайте о вашей работе, о том, как вы попали к нам, и снова произнесите ваш тост… Так, так… Вы подняли тост за неожиданное знакомство?

– Холодно, – ответил Глебов. Ему нестерпимо хотелось дотронуться до длинных нервных пальцев Кости. Он положил руку на стол и незаметно приблизил ее к Костиной ладони.

– …За встречу старых друзей? – продолжал Костя.

– Тепло. Хотя я бы назвал это совсем иначе. – Глебов по-прежнему пристально смотрел на Костю. Он забыл про все на свете – видел перед собой только своего сына! – Костя, вы верите в чудеса?

– Значит, случай уникальный? – Костя зашелся от удовольствия. – Наведите на след.

– Дело в том, – не выдержал напряжения Глебов, – что я…

– Нет, нет, нет! – заорал Костя, вскакивая. – Мы же договорились… Я сам догадаюсь…

«Ну, догадайся, догадайся, что я твой отец! – думал Глебов. – Посмотри на меня, возьми мою руку. Ну же!»

– Ладно вам, – испуганно вмешалась Лиза. – Лучше выпьем шампанского. – Налила себе.

– Мать, ты все портишь, – возмутился Костя. – Не пей! – Он выхватил у нее бокал с шампанским, расплескивая его. – Мы доиграем! Борис Михайлович, думайте… думайте…

– Я думаю, думаю! – сдерживаясь, тихо ответил Глебов. В голове у него яростно стучало.

– Кажется, я уже читаю ваши мысли! – торжественно произнес Костя. – Да, да! Чи-та-ю!.. Вокруг стало светло! Передо мной выстраивается череда букв… Я читаю… их… Вы!..

– Горячо! – возбужденно воскликнул Глебов и сжал своей ладонью пальцы Кости. «Какие они у него холодные, – подумал он. – Их надо согреть».

Лиза увидела, как Глебов схватил Костю за руку, и поняла, что он сейчас все откроет; она предупреждающе вскрикнула: «Боря!» – пытаясь его остановить, но ее никто не слышал.

– Вы! – Костя вскочил. Ему нравилось играть без проигрыша. – Мой!..

– Отец! – не выдержал Глебов.

Наступила длинная тишина. Было слышно, как по улице, позванивая, прошел трамвай, потом во дворе раздались детские крики, залаяла собака, жалобно всхлипнул и заработал холодильник.

Лиза в ужасе закрыла лицо руками, стараясь спрятаться от всего белого света.

Костя разозлился: из него сделали дурачка. Посмеялись над ним. Он хотел разыграть судью, не думая его обижать, а тот разыграл его, и довольно грубо. Слово «отец» никак не поразило его сознания, он только понял одно – игра не удалась. А отсюда всевозможные неприятные последствия.

– Ну вы шутник, Борис Михайлович, испугали до смерти Лизавету Федоровну. – Костя притворно рассмеялся. – Смотрите, смотрите, она личико руками закрыла, онемела от страха.

Он склонился к матери, покровительственно обнял и почувствовал, как вздрагивало ее плечо, ударяя острой костью ему в ладонь. Его это насторожило. Он посмотрел на Глебова; тот странно и резко изменился, почти до неузнаваемости: из доброго, милого, неуверенного человека превратился в страшно серьезного, черты его лица приобрели жесткость и решительность.

– Я не шучу, Костя, – строго заметил Глебов. – Это правда, я твой отец. Мне призналась сегодня в этом Лиза.

Костя не знал, что ему делать; он встал, прошелся по комнате, зачем-то бухнулся на тахту и развалился. Хорошо бы врезать маг на полную катушку, чтобы отключиться, подумал он, или рвануть к двери – только они меня и видели. Но он знал, что у него на это нет никаких сил, он был как связанный тугой веревкой по рукам и ногам, хотя ему казалось, что новость его не потрясла и стала чередой обыкновенных дел. Только что Костя был без отца, а теперь у него он есть. Нормально. Не надо зря всхлипывать и причитать: ах, папочка, папочка, какая радость. Все нормально. Нор-ма-льно-но!

Хотя непривычное слово «папочка» почему-то ворковало у него в горле. Фанатки закачаются. И ребята из группы. Что-то пропел у него в голове несколько раз тяжело, на низких басах саксофон.

Костя следил за Глебовым, прикрыв веки, в едва заметные щелочки из-под ресниц. Вдруг ему показалось, что Глебов вырос у него на глазах, а сам он – маленький и беспомощный. Тогда-то он и понял, что перед ним действительно стоял его отец! Настоящий, невыдуманный. Это его ослепило, лишило дара речи. Сколько раз в жизни он мечтал об отце, сколько раз плакал втихомолку, завидуя другим детям. Он всегда чувствовал себя обойденным, ущербным, неуверенным. Когда другие мальчишки, еще в детском саду, спрашивали ехидными голосами: «А кто твой папа?» – он, уже заранее готовый к этому коварному вопросу, как бешеный бросался на обидчика. А когда Лиза по вечерам укладывала его спать, а потом, думая, что он уснул, прихорашиваясь, исчезала, до него долетал запах ее духов, и он подолгу не спал, разговаривая с несуществующим отцом. О чем они только не говорили, куда только не ходили. И по реке плавали на быстроходном катере, летящем над водой, и по деревьям лазали, и в зоопарке были, и в цирке, и на мотоцикле гоняли, и почему-то чинили крышу бабушкиного дома. Потом отец ему подарил настоящего, живого тигренка, и он каждый вечер, когда Лиза убегала, вставал, шел к холодильнику, доставал оттуда молоко, наливал в блюдце и подсовывал под кровать, приговаривая: «Ну попей, полосатенький». Лиза, вернувшись, убирала блюдце с молоком, а он упрямо опять ставил и еще плакал, что она хочет, чтобы его тигр умер от голода. Костя помнил до сих пор, как Лиза повела его к врачу, а тот спросил: «А ты не боишься тигра?» А он ему ответил, что не боится, потому что тигр добрый, сильный и очень его любит. «А откуда ты знаешь, что он полосатенький и любит тебя?» – спросил доктор. «Как откуда? – удивился Костя. – Тигр же, когда меня видит, улыбается».

Когда Костя стал старше, отец стал ему сниться. Они были где-то на войне, и он вытаскивал отца, тяжело раненного. Даже сейчас, совсем недавно, во время концерта, он почувствовал, что отец сидит в зрительном зале. Откуда это возникло, он не знал. Вспыхнуло в голове и исчезло.

Костя увидел, как Глебов подошел к Лизе, протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но замер в нерешительности.

– Лиза, я не хотел, – услышал он глухой голос Глебова. – Сорвалось. Забыл про свое обещание.

– Уйди, Борис, – попросила Лиза, не открывая лица.

– Пойми, ничего страшного не произошло. Все живы-здоровы… и я, например, очень счастлив. – Глебов оглянулся на Костю, ища поддержки, но тот быстро отвел глаза.

– Уйди, – устало повторила Лиза, не глядя на Глебова.

– Хорошо, я уйду. – Он снова посмотрел в сторону застывшего на тахте Кости. – До завтра?.. – Глебов ждал Лизиного ответа, но так и не дождался.

Костя слышал его шаги, медленные, с остановками; наконец щелкнул замок, дверь скрипнула, захлопнулась. Тишина обволакивала Костю – убаюкивала его, он растворялся в ней. Перед ним неотступно стоял молчаливый Глебов. Вдруг Костя почувствовал странное: губы у него сами собой растянулись в улыбку. Он рывком встал, посмотрел на Лизу, которая все еще сидела согнувшись и уронив голову на руки.

– Мать, а мать, ну что случилось? – Костя обнял Лизу, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Не узнаю коней ретивых.

– Да замолчи ты, дай подумать. Голова раскалывается.

– Не понимаю… Нам подвалила удача. В такой подходящий момент. Кстати, можно узнать: почему надо было молчать об этом?

– Это ты! – закричала Лиза, не отвечая на вопрос. – Ты во всем виноват!

– Я? – удивился Костя.

– А кто же? Если бы не эта твоя дурацкая выходка с машиной, все бы обошлось.

– Подумаешь, прокатился на машине, – дерзко заметил Костя.

– Подумаешь? Несчастный балбес!.. Ты меня и себя загнал в капкан! Все дети как дети!..

– Хватит! Все равно я не буду жить по правилам. Ясно?

– Скотина! – Лиза размахнулась и отвесила Косте увесистую пощечину.

– Ты что?! – Костя побелел от злости. – Ах так?.. Ну этого я тебе никогда не прошу! Ненавижу!

Бросился к выходу, от ярости никак не мог открыть замок: у него руки ходили ходуном.

Лиза догнала взбешенного Костю: она знала, в этом состоянии он неукротим. Она и сама испугалась. Как она могла его ударить, при его-то обидчивом характере? Лиза обняла Костю, он вырывался, а она прижимала его изо всех сил, уводя обратно в комнату и приговаривая: