Текст книги "Воспоминания"

Младенчество

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж). 1933.

С. 201. Старший из моих братьев… – Михаил Фелицианович (1865–1925), известный московский адвокат и коллекционер произведений искусства.

…сестра, ближайшая ко мне по времени рождения… – Евгения Фелициановна, в первом браке Канн, во втором Нидермиллер (1876–1960).

С. 205. Зайчуров – кот друзей Ходасевича.

С.210. Гейтен Лидия Николаевна (1857–1920), Рославлева Любовь Егоровна (1877–1904), Джури Аделина Антоновна (1872–1963), Федорова 2-я Софья Васильевна (1879–1963), Домашева 2-я Евдокия Петровна (1882-?), Гельцер Екатерина Васильевна (1876–1962) – балерины Большого театра.

Клодт Николай Александрович (1865–1918) – художник.

Коровин Константин Александрович (1861–1939) – художник.

С. 211. Гинекей – женская половина в греческом доме.

С. 220. Одна современная поэтесса… – Ходасевич имеет в виду Нину Николаевну Берберову (1901–1993), поэтессу, прозаика, переводчицу.

С. 221 Мясницкий (Барышев) Иван Ильич (1854–1911) – драматург.

…вроде апологов Дмитриева… – Имеется в виду сборник И.И. Дмитриева «Апологи в четверостишиях» (1826). Пушкин и Языков пародировали эти апологи в цикле «Нравоучительные четверостишия».

С. 223. Иоанн Кронштадтский (И.И. Сергиев; 1829–1908) – настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Канонизирован в 1990 г.

О встрече с Майковым

Впервые – в газете «Дни» (Берлин, Париж). 1926 (Парижский альбом. VI, 210).

С. 226. Круглов Александр Васильевич (1853–1915) – поэт, писатель, автор детских книг.

О себе

Впервые – в «Новой русской книге». (Берлин), 1922, № 7.

С. 229. «Русские ведомости», «Власть народа», «Новая жизнь» – московские газеты, в которых Ходасевич сотрудничал.

С. 231. Грисрцов Борис Александрович (1885–1951) – литературовед и переводчик.

Линд Михаил Васильевич – переводчик и беллетрист.

Янтарев (Берштейн) Ефим Львович (1880–1942) – поэт и журналист.

Яковлев Александр Степанович (1886–1953) – прозаик.

Осоргин Михаил Андреевич (1878–1943) – прозаик.

Моя жена… – Анна Ивановна Ходасевич (урожденная Чулкова), вторая жена Ходасевича.

«Серапионовы братья» – группа писателей, участников литературных студий Дома искусств.

«Звучащая раковина» – группа молодых поэтов, учеников Н.С. Гумилева.

Московский литературно-художественный кружок

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж). 1937.

С. 234….автора «Бледных ног»… – имеется в виду В. Брюсов, автор знаменитого моностиха «О закрой свои бледные ноги!»

Пролеткульт и т. п.

Впервые – в газете «Последние новости» (Париж), 1925 г. 17 июня под заглавием «Как я “культурно-просвещал”».

С. 246. Александровский Василий Дмитриевич (1897–1934), Герасимов Михаил Прокофьевич (1889–1939), Казин Василий Васильевич (1898–1981), Полетаев Николай Гаврилович (1889–1935) – пролетарские поэты, входившие в группу «Кузница».

Плетнев Валериан Федорович (1886–1942) – драматург, критик, один из руководителей Пролеткульта.

С. 249. Родов Семен Абрамович (1893–1968) – поэт и литературный критик, теоретик Раппа.

С. 251. Хвольсон Орест Данилович (1852–1934) – физик, педагог, почетный член Российской академии наук, автор трудов по электричеству.

Павлов Иван Петрович (1849–1935) – академик, знаменитый физиолог, лауреат Нобелевской премии 1904 г.

Модзалевский Борис Львович (1874–1929) – выдающийся пушкинист.

Книжная палата

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж), 1932. 10, 17 ноября.

С. 260. Сакулин Павел Никитич (1868–1930) – литературовед, академик.

С. 261. Щелкунов Михаил Иванович (1884–1938) – издатель, библиофил.

Клестов-Ангарский Николай Семенович (1879–1943) – литературный критик, издатель.

Белый коридор

Впервые – в газете «Дни» (Берлин, Париж). 1925. 1,3,6 ноября.

С. 264. Театральный отдел Наркомпроса (ТЕО) был создан в 1918 г. для контроля театральной жизни.

Каменева Ольга Давыдовна (1883–1941) – заведовала ТЕО, когда там работал Ходасевич.

С. 265. Вербицкая Анастасия Алексеевна (1861–1928) – прозаик, автор романа «Ключи счастья».

С. 267. Рукавишников Иван Сергеевич (1877–1929) – писатель-символист.

С. 269. Дуров Владимир Аеонидович (1863–1934) – артист цирка, родоначальник династии дрессировщиков Дуровых.

С. 271. «Золотое руно», «Аполлон», «Старые годы» – иллюстрированные журналы 1900-1910-х годов.

Ламанова Надежда Петровна (1861–1941) – известная московская портниха.

С. 274. Агриппа Неттесгеймский Генрих Корнелий (1486–1535) – немецкий философ, мистик, которым очень интересовался В.Я. Брюсов.

С. 283. Раскольников Федор Федорович (1892–1939) – советский военный и общественный деятель, был командующим Волжской флотилией.

Дом искусств («Диск»)

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж), 1939. 7, 14 апреля.

С. 285. Вейнер Петр Петрович (1879–1931) – искусствовед, издатель журнала «Старые годы».

С. 289. Паппельбаум Фредерика Моисеевна (1902–1958) – поэтесса, дочь знаменитого фотографа М.С. Наппельбаума.

Ухтомский Сергей Александрович (1880–1926) – скульптор, сотрудник Русского музея (до 1917 г. – Русский музей Императора Александра III).

С. 290. Липгардт Эрнест Карлович (1847–1934) – искусствовед, художник.

Волынский Аким Львович (1863–1926) – искусствовед, критик.

С. 291. Слонимский Михаил Леонидович (1897–1972) – писатель.

С. 292. Иванов Георгий Владимирович (1894–1958) – поэт, прозаик.

Одоевцева Ирина Владимировна (Рада Густавовна Гейнике (1895–1990) – поэтесса, прозаик, с 1922 г. – жена ГВ. Иванова.

С. 293. Грин (Гриневский) Александр Степанович (1880–1932) – писатель.

Рождественский Всеволод Александрович (1895–1977) – поэт.

Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886–1940) – поэт, переводчик.

С. 294.Щекотихина (Щекатихина-Полонская) Александра Васильевна (1892–1967) – художница, жена И.Я. Билибина.

Билибин Иван Яковлевич (1876–1942) – художник.

Лозинский Михаил Александрович (1886–1955) – поэт и переводчик.

С. 295. Милашевский Владимир Алексеевич (1893–1976) – художник.

Форш Ольга Дмитриевна (1873–1961) – писательница.

Эрберг (Сюннерберг) Константин Александрович (1871–1942) – поэт, философ, теоретик искусства.

С. 297. Шкловский Виктор Борисович (1893–1984) – писатель.

Дейч Лев Григорьевич (1855–1941) – политический деятель, меньшевик.

О Дзержинском

Впервые – в газете «Дни» (Берлин, Париж). 1926. 25 июля. Отклик на смерть Дзержинского (Парижский альбом VII, с. 262).

С. 297… два Эфроса… – искусствовед и поэт Абрам Маркович (1888–1954) и театральный критик Николай Ефимович (1867–1923).

Жилкин Иван Васильевич (1874–1958) – поэт и прозаик.

С. 299. Садуль Жак (1881–1956) – деятель французского рабочего движения, участвовал в гражданской войне на стороне Красной Армии.

С. 300. Доктор Моро – герой романа Г. Уэллса «Остров доктора Моро».

С. 301. Воровский Вацлав Вацлавович (1871–1923) – большевик, советский государственный деятель.

О Маяковском

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж). 1930. 24 апреля.

С. 303. Дыр бул щыл… – первая строка стихотворения Крученых.

…на вечерах Свободной эстетики… – имеется в виду московское Общество Свободной эстетики (1906–1917).

С. 308….нет большей радости, как сбросить Лермонтова с парохода современности… – перефразировка известного афоризма из манифеста футуристов «Пощечина общественному вкусу» (1912).

С. 310… я два с половиной года назад писал о нем… – речь идет о статье Ходасевича «Декольтированная лошадь».

О смерти Горького

Впервые – в газете «Возрождение» (Париж). 1938. 1 марта.

С. 317…по склонности к пинкертонизму… – Нат Пинкертон, американский сыщик и автор детективных романов.

…когда одно лицо… передало Максиму предложение Дзержинского… – далее Ходасевич называет это лицо: Екатерина Павловна Пешкова, мать Максима.

Приложение

Анна Ходасевич
Воспоминания

Мне хочется сказать несколько слов в свое оправдание: почему я – не литератор – все же решаюсь написать биографию – воспоминания о Владиславе Фелициановиче Ходасевиче. Почти все его современники умерли, а кто еще жив, был далек от В.Ф. и немного знает о его жизни и творчестве.

О периоде его жизни за границей мне мало известно, но я тщательно старалась узнать от людей, вернувшихся из-за границы, о его творчестве и вообще о его жизни. Кое-что я узнала из очерка Льва Любимова «На чужбине» в журнале «Новый мир» в № 3 за 1957 год. Знаю, что В.Ф. выпустил книгу стихов под названием «Европейская ночь», написал большую книгу о Державине, много статей о Пушкине. В Париже даже была затеяна подписка на большое издание работ по Пушкину Владислава Фелициановича, но болезнь и смерть его этому помешали. Кроме того, в Брюсселе вышла книга «Некрополь» в 1939 году, и в Нью-Йорке вышла книга «Статей и воспоминаний» в 1954 году.

Владислав Фелицианович Ходасевич родился в Москве в 1886 году, 16 мая старого стиля. Отец его, Фелициан Иванович, был из литовской обедневшей дворянской семьи, мать, Софья Яковлевна, – из еврейской семьи, крещеная католичка, воспитанная в католическом пансионе. Я видела документы деда, носившего фамилию – Масла-Ходасевич, с дворянским гербом, на котором были изображены лев, стрелы и еще какие-то атрибуты – все ярко-синее с золотом.

Выкормлен В.Ф. был не матерью, а кормилицей, которая позже осталась его няней.

Как-то он мне рассказывал, что в раннем детстве с ним было происшествие: он выпал из окна второго этажа и остался жив и невредим.

Семья его состояла из отца, матери, четырех братьев и двух сестер. Старший брат, Михаил Фелицианович, был известный адвокат и большой любитель старинной живописи, фарфора и парчи. Второго брата, Виктора Фелициановича, я не знала, так как он не бывал в семье. Третий брат, Константин Фелицианович, тоже был адвокат, но менее известный, и четвертый – Владислав Фелицианович – поэт. Старшая сестра, Мария Фелициановна, жила в Ленинграде и была замужем за Войшицким, младшая, Евгения Фелициановна, жила в Москве и была замужем за адвокатом Каи. Вот эту-то сестру, еще когда она была девушкой, В.Ф. очень любил и написал ей, когда ему было 5–6 лет, «стихи»:

 
Кого я больше всех люблю,
Уж всякий знает – Женечку.
 

В семье он был самым маленьким и самым любимым, и В.Ф. отвечал родителям горячей любовью. Отец его, приходя со службы, все же находил время поиграть с Владей, о чем вспоминает В.Ф. в своем стихотворении «Дактили».

Анна Ивановна Ходасевич (урожденная Чулкова)

В.Ф. очень рано научился читать, и в детстве его любимым занятием было чтение. Однажды летом, по каким-то семейным обстоятельствам, он был отправлен к дяде на дачу под Петербургом. В этой же дачной местности жил поэт Майков. Узнав об этом, В.Ф., будучи 6–7 лет, отправился самостоятельно к даче Майкова и, увидев на скамейке седовласого старца, сказал: «Вы поэт Майков?»-и, получив утвердительный ответ, сообщил: «А я Владя Ходасевич. Я очень люблю Ваши стихи и даже могу прочесть наизусть “Мой сад с каждым днем увядает…”» Майков выслушал со вниманием юного поклонника и даже поблагодарил. С тех пор Владя считал себя его знакомым и очень этим гордился.

* * *

Гимназические годы В.Ф. мне мало известны. Знаю, что он учился в Московской III классической гимназии, где проходили древнегреческий и латинский языки. В одном классе с ним учился брат Валерия Брюсова – Александр Брюсов. Очевидно, влияние старшего брата сказалось на младшем брате, и он стал писать стихи. Это объединяло В.Ф. с Александром Брюсовым, и они еще многие годы были в приятельских отношениях.

В том же классе учился Георгий Малицкий-в будущем ученый секретарь Московского Исторического музея. Ходасевич сохранил и с ним дружбу до своего отъезда за рубеж.

Окончив гимназию, В.Ф. поступил в 1904 году в Московский университет на юридический факультет, осенью 1905 года перешел на историко-филологический. Университета, насколько мне известно, он не закончил.

Будучи не то в последнем классе гимназии, не то на первом курсе университета, он написал в альбом своей маленькой племяннице Наташе Каи следующие стихи:

 
У Наташи глазки черные,
А ресницы – как иголочки,
Ночью дремлют глазки черные,
А альбом лежит на полочке.
 

Зеленая обезьяна

* * *

В восемнадцать лет Владя женился на Марине Рындиной из очень богатой семьи. Марина была блондинка, высокого роста, красивая и большая причудница. Одной из ее причуд была манера одеваться только в платья белого или черного цвета. Она обожала животных и была хорошей наездницей. Владя рассказывал, что однажды, когда они ехали на рождественские каникулы в имение Марины, расположенное близ станции Бологое, она взяла с собой в купе следующих животных: собаку, кошку, обезьяну, ужа и попугая. Уж вообще был ручной, и Марина часто надевала его на шею вместо ожерелья. Однажды она взяла его в театр и, сидя в ложе, не заметила, как он переполз в соседнюю ложу и, конечно, наделал переполох, тем более что его приняли за змею. Владе из-за этого пришлось пережить неприятный момент.

Еще он рассказывал о таком случае: они летом жили в имении Марины. Она любила рано вставать и в одной рубашке (но с жемчужным ожерельем на шее) садилась на лошадь и носилась по полям и лесам. И вот однажды, когда Владя сидел с книгой в комнате, выходящей на открытую террасу, раздался чудовищный топот и в комнату Марина ввела свою любимую лошадь. Владислав был потрясен видом лошади в комнате, а бедная лошадь пострадала, зашибив бабки, всходя на несколько ступеней лестницы террасы.

Марину я позже встречала в Московском литературно-художественном кружке. Одетая в черное или белое платье, с высокой прической, на которую она надевала золотой раздвижной браслет – бирюза с жемчугом – она напоминала сказочную царевну. Хороша она была и днем, когда ехала по Кузнецкому мосту на своих лошадях, откинувшись в коляске на бархатные подушки. О душевных ее качествах Владя мне мало говорил. Во всяком случае, любовь Влади к Марине сказалась в его первой книге стихов «Молодость», вышедшей в 1905 году. Сам Владя в те годы был большим франтом: студенческий мундир с воротником, подступающим к самым ушам, лакированные туфли, перчатки и т. д.

Нередко его видели в Литературном кружке за карточным столом, где играли в «железку». Владя всегда был худенький и бледный. Азартная игра в карты чередовалась с творческой работой, общением с Брюсовым, с Андреем Белым, Эллисом, с Ниной Петровской, Сергеем Соколовым, который в то время издавал журнал «Перевал».

Однажды Владя по издательским делам поехал в Петербург. За время его отсутствия Марина сошлась с Сергеем Константиновичем Маковским – поэтом и издателем «Аполлона». С Маковским она впоследствии уехала в эмиграцию.

Разъехавшись с Мариной, Владя поселился в меблированных комнатах «Балчуг», где жил и работал в более скромной обстановке.

В то время у писателя Бориса Зайцева часто бывали вечеринки, на которых молодые писатели и поэты читали свои новые произведения. Я там тоже бывала и впервые услыхала стихи Влади, которые меня совершенно пленили. Я в то время была замужем за Александром Брюсовым. Познакомившись с Владей, я настаивала, чтобы он возобновил прежние приятельские отношения с моим мужем. Владя стал у нас часто бывать, даже гостил у нас на даче, совместно переводил с А.Б. какой-то испанский роман, писал шуточные стихи, эпиграммы, пародии, акростихи и тому подобные вещи. Я очень подружилась с Владей – он делился со мной своими новыми стихами, своими душевными и любовными переживаниями. Он в то время был влюблен в Евгению Муратову (жену искусствоведа Павла Павловича Муратова) и очень огорчался ее не вполне серьезным отношением к его любви. Он рассказывал мне, что часто по вечерам бродил по улицам Москвы с Евгенией Муратовой, иногда они забегали в маленькие ресторанчики или кафе, а иногда под утро заходили в церковь, где Владя покупал просвирки. Вообще в те времена многие писатели и поэты посещали церковь. В страстную субботу в Кремле в церкви Нечаянной Радости можно было встретить и Бунина, и Андрея Белого, и Бориса Грифцова, и многих других писателей и художников того времени.

Физически Владя чувствовал себя плохо. Как-то, заработав небольшую сумму денег, он решил поехать в Венецию, где в то время была Евгения Муратова и еще много знакомых. Он кашлял, был очень бледен и нервничал. Мы с мужем провожали его на вокзал, и я плакала, думая, что он не вернется живым. Это было в 1910 году. Он пробыл в Венеции дольше, чем предполагал, так как сумел найти себе работу: экскурсии по музеям, галереям и церквам, что дало ему возможность подольше пожить за границей. Евгения Муратова до Венеции была в Лондоне вместе со школой Э. И. Рабинек, которая там выступала. Э.И. Рабинек была ученицей Дункан и продолжала ее дело в Москве.

Встреча Влади с Муратовой в Венеции была печальной: они там расстались.

Владя вернулся в Москву, слегка поправившись, и привез много новых стихов. Часто печатался в газетах и журналах «Весы», «Золотое Руно», «Перевал» и готовил вторую свою книгу стихов – «Счастливый домик».

Однажды Владя пришел к нам совершенно потрясенный горем: его мать ехала на извозчике по Тверской улице, лошадь чего-то испугалась, понесла, пролетка зацепилась колесом за тумбу, и его мать, падая, ударилась головой о тумбу и тут же умерла. Вскоре отец Влади, страдавший грудной жабой и потрясенный смертью жены, тоже скончался.

Владя очень любил своих родителей. Эта двойная смерть очень тяжело отозвалась на нем.

Как раз в это время я ушла от Александра Брюсова, и мы стали жить вместе с Владей. Первый месяц нашей совместной жизни был печальный: нервы Влади были в очень плохом состоянии, у него были бессоницы и большая возбужденность к ночи. Врач посоветовал класть холодный компресс на голову и грелку к ногам.

В то время Владя работал в издательстве «Польза». Это было издательство, которое выпускало маленькие общедоступные книжки в желтой обложке ценою в 20–40 копеек. Для этого издательства Владя переводил с польского Мицкевича, Реймонта, Пшибышевского и других писателей. Жилось материально трудно. Жили мы в одной комнате. По тем временам это считалось бедностью.

Однажды пришел швейцар из нашего подъезда и сообщил, что звонил Валерий Брюсов и просил предупредить, что приедет к нам вечером. Мы очень удивились, так как Валерий Яковлевич раньше не бывал у Владислава Фелициановича. Решили, что это по каким-нибудь литературным делам. Но вечером приехал Валерий Яковлевич с большой коробкой конфет и сам попросил напоить его чаем. За чаем в милой беседе высказал желание, чтобы мы познакомились и взяли под свое «семейное покровительство» молодую поэтессу Надежду Львову. Он был очень ею в то время увлечен.

Как-то, будучи в «Литературном кружке», мы все встретились, и произошло знакомство. Надя Львова произвела на меня приятное впечатление, и мы быстро подружились. Львова была очень молода-лет 19–20. Стихи ее были явно под влиянием Брюсова и носили немного истерический характер. В скором времени у нее вышла книга стихов под названием «Старая сказка».

Мы часто посещали «Литературный кружок», в большинстве случаев «четверги», то есть вечера «Свободной эстетики», где главенствовал Валерий Брюсов. Там читались стихи и проза авторами с определенным уклоном к символизму. Бывали там Андрей Белый, Юргис Балтрушайтис, София Парнок, Константин Бальмонт, С.А. Поляков (изд. «Весов»), наш друг Муня[29]29
  Поэт Самуил Киссин.


[Закрыть], Нина Петровская, Борис Садовской, Марина Цветаева и др.

Иногда бывали мы и на «средах», где происходило чтение (большей частью) прозаических произведений с реалистическим направлением. Знаю, что видала там Ивана Бунина, Леонида Андреева, Александра Куприна и др. – большею частью сотрудников издательства «Знание». Председателем был Н. Д. Телешев.

В общем «Московский литературно-художественный кружок» был очень пестрым: там бывало много адвокатов, врачей, художников, коммерсантов, меценатов, композиторов и нарядных дам.

Однажды в «Литературном кружке» на вечере «Свободной эстетики» Валерий Яковлевич объявил конкурс на слова Дженни из «Пира во время чумы»: «А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах». Владя как будто бы и не обратил на это внимание. Но накануне срока конкурса написал стихи «Голос Дженни».

На другой день вечером мы поехали в «Литературный кружок», чтобы послушать молодых поэтов на конкурсе. Результаты были слабые. Если мне не изменяет память, – все же лучшим стихотворением конкурса признаны были стихи Марины Цветаевой. Владя не принимал участия в конкурсе, но после выдачи первой премии Цветаевой подошел к Брюсову и передал ему свое стихотворение. Валерий Яковлевич очень рассердился. Ему было досадно, что Владя не принимал участия в конкурсе, на котором жюри, конечно, присудило бы первую премию ему, так как его стихи Брюсов нашел много лучше стихов Марины Цветаевой.

Однажды, играя со своим сыном, я напевала детскую песенку, в которой были слова: «Пляшут мышки впятером за стеною весело». Почему-то эта строчка понравилась Владе, и с тех пор он как-то очеловечил этих мышат. Часто заставлял меня повторять эту строчку, дав обе мои руки невидимым мышам – как будто мы составляли хоровод. Я называлась «мыш-бараночник» – я очень любила баранки. В день нашей официальной свадьбы мы из свадебного пирога отрезали кусок и положили за буфет, желая угостить мышат – они съели. Впоследствии, в 1914 году, когда я заболела крупозным воспалением легких и была близка к смерти, Владя после кризиса преподнес мне шуточные стихи, которые, конечно, не вошли ни в один сборник его стихов. Вот они:

 
Бедный Бараночник болен: хвостик, бывало, проворный
Скромно поджав под себя и зубки оскаливши, дышит.
Чтобы его приободрить и выразить другу вниманье,
Мы раздобыли баранку. Но что же?
Едва шевельнувшись, Лапкой ее отстранил —
и снова забылся дремотой…
Боже мой! Если уж даже баранка мышина сердца
Больше не радует, – значит, все наши заботы бессильны,
Значит, лишь Ты, Вседержитель, его исцелишь и на радость
В мирный наш круг возвратишь. А подарок до времени может
Возле него полежать. Очнется – увидит. Уж то-то
Станет баранку свою катать по всему подполью!
То-то возней громыхливой соседям наделает шуму.
 

* * *

В то время Владя часто печатался в альманахах «Гриф», в Антологии издательства «Мусагет», в журналах «Русская мысль», «Аполлон», «Северные записки» и в других изданиях. Кроме того, занимался переводами с польского. Кое-что переводил из Мопассана и Мериме, писал кое-что для театра Никиты Балиева «Летучая мышь».

Постепенно он приступил к написанию своей третьей книги стихов «Путем Зерна».

Иногда он писал стихи очень быстро, а иногда вынашивал их годами. Бывали случаи, когда мы шли по улице и Владя меня останавливал и, вырвав из записной книжки листок, писал на моей спине пришедшую в этот момент строчку. А иногда ночью он будил меня и просил встать и записать несколько строк.

Началась война 1914 года, Владя был призван, но получил белый билет по состоянию здоровья; через полгода еще раз – опять белый билет, через несколько месяцев еще раз белый билет, а в четвертый раз был признан «годным». Это была совершенная дикость. Он растерялся и не знал, что предпринять. Обратился к А.М. Горькому с просьбой разобраться в этой чепухе – Горький помог.

* * *

У Валерия Яковлевича Брюсова была сестра Лидия Яковлевна, которая была замужем за Муней. Он тоже был призван и, хотя окончил Московский университет, был солдатом, так как евреи не могли быть офицерами. Его сделали «чиновником», то есть сопровождающим воинские поезда. Он очень тяготился военной службой, осложненной неприятностями в связи с его национальностью. На одной из станций он вошел в кабинет начальника станции, в его отсутствие нашел у него на столе револьвер и застрелился. Это было 22 марта (старого стиля) 1916 года. Но, конечно, его военная служба была только одна из многих причин, которая привела его к этому печальному концу. Эта смерть тяжело отозвалась на Владе. Он очень любил Муню, которого можно было назвать его единственным другом, и он мучился и уверял себя, что отчасти виноват в этой смерти, так как был всегда слишком строгим критиком к стихам Муни, а Муня чрезвычайно считался с мнением Влади и принимал слишком близко к сердцу его оценки. У Влади опять начались бессонницы, общее нервное состояние, доводящее его до зрительных галлюцинаций, очевидно, и мои нервы были не совсем в порядке, так как однажды мы вместе видели Муню в своей квартире.

Вскоре Владя написал стихи, которые относились к смерти Муни, и напечатал их только в 1922 году в сборнике «Тяжелая Лира»:

 
Лэди долго руки мыла,
Лэди крепко руки терла.
Эта лэди не забыла
Окровавленного горла.
Лэди, лэди! Вы как птица
Бьетесь на бессонном ложе,
Триста лет уж вам не спится —
Мне лет шесть не спится тоже.
 

Боюсь, что хронология в моих воспоминаниях сильно хромает, – мне семьдесят два года. Вспоминаю отдельные картинки прошлого и записываю.

Владя не любил ходить в театры и концерты, но посещал генеральные репетиции Художественного театра, в то время бывшего в полном расцвете. Часто бывал на вернисажах выставок. Охотно посещал выступления школы Рабинек. Ему там особенно нравилась одна из учениц этой школы – Таня Савинская, с которой он был знаком и даже бывал у нее в доме.

В 1916 году мы как-то были приглашены на день рождения поэтессы Любови Столицы. У нее была загородная дача под Подольском. День был ясный и теплый. Поужинали, изрядно все выпили, в комнате было душно, Владя вышел на балкон и в темноте шагнул с балкона на землю, а балкон был почти на втором этаже. Он не упал, но встал так твердо, что сдвинул один из спинных позвонков. Вскоре у него начались боли в спине, и после долгих исследований выяснилось, что у него начался туберкулезный процесс в позвоночнике. На него надели гипсовый корсет. Летом велели ехать на юг. Носки и туфли сам он не мог надевать, а потому в подмогу ему я послала вместе с ним сына моего от первого мужа, Гаррика, которому было тогда десять лет. Поехали они тогда в Коктебель к Максу Волошину. У Волошина летом всегда было много народа, причастного к искусству, да и сам Макс Волошин очень симпатизировал Владе и часто по ночам беседовал с ним на отвлеченные темы. Через месяц я получила телеграмму: «Заложи что-нибудь и приезжай, скучаю». Я в это время служила в городской управе в отделе регистрации раненых, но получив такую телеграмму, взяла отпуск и поехала в Коктебель. Владю я застала дома, лежащим на кровати, он был черен, как уголь. Он часами лежал на пляже, прикрывая больной позвонок куском черной материи. Это дало блестящие результаты. У него вскоре сломался корсет, и он поехал в Феодосию, чтобы сделать новый. Но в тамошней больнице ему сделали рентгеновский снимок и сказали, что ему уже не нужно носить корсет.

Месяца через два мы вернулись в Москву. Владя усиленно писал стихи и занимался Пушкиным. Он любил Пушкина, как живого человека, и ему доставляли огромное наслаждение каждая строчка, каждое слово и малейшее переживание Пушкина.

В 1917 году, после революции, которую Владя принял с огромной радостью, он одним из первых вступил в Союз писателей и стал печататься в революционных газетах и журналах, за что многие из писателей на него шипели. Но материально нам жилось тяжело. Здоровье его подорвалось от недостаточного питания, и у него начался фурункулез. Доходило до пяти фурункулов одновременно. Лечения почти не было. Фурункулы прорывались часто ночью, и нужно было срочно промывать и перевязывать чистым бинтом. Бинтов в аптеке не было. А главное, не было соответствующего питания, и он совершенно извелся.

В то время книжных магазинов почти не было, и писатели открыли Книжную Лавку писателей. В ней участвовали следующие лица: Павел Муратов, Борис Зайцев, Михаил Осоргин, Михаил Линд, Владимир Лидин, Владислав Ходасевич, Борис Грифцов, Ефим Янтарев и еще кто-то, кого я не помню. Я там служила в качестве кассирши, а перечисленные писатели дежурили за прилавком. Вскоре открылась книжная лавка поэтов. Насколько я помню, во главе ее стоял Вадим Шершеневич. Лавки конкурировали между собой, отыскивая старые библиотеки. Наша лавка не отапливалась, и я утром находила чернила замерзшими. Все работали в шубах.

Через год мы с Владей ушли из лавки. Я вскоре перешла работать по приглашению Александра Брюсова в Книжную Палату. Александр Брюсов был ее секретарем, а Валерий Брюсов заведующим. Книжная Палата помещалась в то время в доме бывшей гостиницы «Петергоф», на углу Моховой и Воздвиженки.

В 1919 году вышла третья книжка стихов Ходасевича «Путем Зерна», посвященная памяти Самуила Киссина (Муни). Как всегда, было много рецензий и на эту книгу. В них поминались имена Тютчева, Пушкина и Фета. К символистам его никто не причислял.

Вскоре Книжную Палату перевели с Моховой на Девичье поле. Александр Брюсов был призван в ряды Красной Армии. Валерий Брюсов хворал. Я осталась почти одна. Мне приходилось получать и перевозить книги. Мне было трудно, так как в этом деле я была неопытна. Я часто обращалась к Владе за советом. Он первое время не отказывал мне в помощи, но потом ему надоело тратить время даром, и он решил позвонить Брюсову с предложением занять его место. Валерий Яковлевич с радостью на это согласился и быстро устроил назначение Влади. Но работали мы там недолго.

В 1918/19 году мы часто бывали у Алексея Николаевича Толстого. Он был в то время женат на Наталье Васильевне Крандиевской. Я с ней дружила. В то время поэты и писатели часто выступали в разных московских кафе со своими произведениями. Бывало так: в один и тот же вечер в одном из кафе читал В. Брюсов, Н. Павлович, С. Парнок; в другом – А. Толстой, Андрей Белый и я; в третьем – В. Ходасевич, Н. Крандиевская, П. Антокольский, а на другой день состав выступающих менялся. В других кафе выступали В. Маяковский, С. Есенин, В. Шершеневич и другие поэты. Эти выступления оплачивались.

У нас часто бывал поэт Константин Липскеров – поэт хороший и утонченный, любящий Восток, влияние которого чувствовалось в его стихах. Я помню, что Владя написал ему шуточные стихи (к сожалению, они у меня не сохранились) и в ответ получил тоже шуточные стихи от Липскерова. Встречался Владя и с Маяковским, который в доме у нас не бывал, но на Тверском бульваре была кофейня «Кафе Грек», и там тоже бывало много писателей. Там Владя встречался с Маяковским. Конечно, они не были созвучны, но это не мешало им ценить друг друга.

Бывали мы и у М. О. Гершензона-я редко, Владя гораздо чаще. Их объединяла любовь к Пушкину. Гершензон высоко ценил статьи Влади о Пушкине, а также любил и его стихи.

В конце 1920 года А.М. Горький прислал Владе письмо с приглашением работать в Пушкинском Доме и обещал найти нам комнату. Это приглашение было очень кстати, так как доктора настаивали на перемене места жительства для Влади.