Текст книги "Терпень-трава"

– Палыч, – радостным голосом вопит Мишка. – Евгений Палыч, нашёл! – Это он по поводу покупки поросят. Такое задание я ему дал: во всемирной паутине срочно найти ряд предложений на продажу молодняка свиного племени. Причём, чтоб выбор был.

– Ну, молодец. – Восхищённо в свою очередь кричу, я тоже обрадовался. – Нашёл! – Я в кабинете председателя сижу, окна и двери все настежь – жара! – бумаги, и расписки разные читаю, знакомлюсь. Мишка на крыльце, с компьютером, в окружении всей детворы сидит. Почему в окружении – это понятно, им всё интересно. А почему на крыльце? Чтоб невидимую глазами связь со спутниками – разными потолками, стропилами, гвоздями, рубероидным и прочим покрытием не замутнять. Я детвору не вижу, но слышу достаточно хорошо. – Где? – громко спрашиваю.

– В Австралии есть! – кричит Мишель. – Где кенгуру!

– А кенгуру – это кто? – немедленно перебивает Гоня. Малец – полметра с кепкой. – Конь такой, да?

Его урезонивают:

– Не перебивай Гоня старших.

– Это не конь, это большой зверь, только прыгает, как заяц. Стр-рашный такой! Лапой как даст!.. И в сумку тебя, к своим детям.

– Верка, – жалуясь, хнычет Гонька, – а чего этот Толян опять меня пугает…

– А ты не пугайся, – отвечает она. – И тоже, как кенгуру – р-раз, ему лапой.

– Ага, ему дашь лапой… – Гоня с опаской смеётся.

– Ещё в Америке есть, – перебивая ребячью возню, кричит Мишель. – В Германии, Польше… Много предложений.

– А в России? – спрашиваю.

– А в России нету, – разочарованно гаснет Мишка, и поясняет – Связи нету.

– Как это нету? – требую. – Ищи!

– Я ищу.

– Как найдёшь, так и зови. – И снова принимаюсь читать нескончаемые бумаги.

С крыльца слышен деловой ребячий шум: «Сюда сейчас жми, на вот эту вот кнопку…» «А это что такое, Миш?» «Я говорю, сюда жми. Сюда! Здесь, наверное, наши поросята спрятались, здесь». «А это что такое, Миша, появилось? Это нам кто-то пишет, или это мы? Ты или кто?» «Сейчас посмотрим… не толкайте, – бурчит Мишель, – собьюсь». – Вроде шлепок подзатыльника слышится, за этим короткий вопль: «Ай!.. – и преувеличенно обиженный тон. – Я-то при чём? Это Генка меня толкает, не я».

В таком всё духе. Усмехаюсь – и учёба им и развлечение. Надо бы им учителя из города выписать, думаю, только хорошего бы. Нет, не учителя, а учительницу… Именно учительницу. Молодую… Лет тридцать, тридцать пять… Чтоб улыбка, фигура, и всё прочее… Эх!.. Стоп! Возраст и формы в педагогике не главное. Главное педагогический талант, и желание работать на периферии. А вот с этим большая проблема.

– Есть! – вновь кричит Мишка. – Есть письмо!

– И что там? – отрываюсь от чтения бухгалтерских бумажек. – Читай!

– Нас спрашивают: сколько нам надо поросят, какой именно породы, и по какой цене мы хотим их купить, если оптом? Ещё: с доставкой или без, и какой откат?

Детвора, слышу, заметила для себя ошибку, несуразность. Усмехаются городской Мишкиной непонятливости, ага, надо говорить не откат, а окот. Окот – это всем понятно, рождение, значит. Корова – отелилась, собака – ощенилась, кошка – окотилась. А откат?! Брёвна, что ли откатывать или бочки… Ха-ха-ха! Ошибка, Миша. Смеются.

– Кто, – говорю, – спрашивает?

– Какой-то Василий Иванович, из Москвы, – брокер.

– Ааа, посредник, значит, – огорчаюсь. – Нет, Мишель, нам посредники не нужны, нам прямой продавец нужен.

– Хрюшкина хозяйка, что ли, да, дядь Жень? – слышу Гонькин голос с крыльца.

– Нам одной мало, нам много хрюшек надо…

– Нет, нам биржа нужна. – Поясняет Мишка.

– А биржа, это что, Миш?

– Биржа, это электронный магазин. Рынок, в общем.

– А, магазин! – с пониманием тянет ребячий голос.

– Прямо в свинарнике, что ли? – интересуется Гонька.

– Нет, биржа – это отдельно, – спокойно толкует Мишка. – Электронная она. С удалённым доступом.

– У-у-у! С отдалённым…

– А это как? Поросят от мамки что ли туда увозят… Как интернат?

– Нет, – отмахивается Мишка, и вновь отрывает меня от бумаг, кричит. – Дядь Женя, Евгений Палыч, а у нас такой базы, кажется, и нет. – Поясняет. – В стране. – Подумав, уточняет. – Прямые продавцы есть, но они все за границей… почему-то.

– За границей! Нет, нам такие не нужны – дорого будет, – только для ребят, в слух размышляю. – Таможня там… декларации, то сё. В три раза дороже станет, если не в десять.

– О, а я придумал. А если подождать? – там, на крыльце, спрашивает звонкий мальчишечий голос. – Пока наши сами не народят….

– Это ж сколько ждать надо!

– А быстрее нельзя?

– А быстро только кошки е… – хихикает чей-то тонкий голосок.

Снова громкий шлепок, и угроза.

– Ещё раз так скажешь… жопу крапивой надерём, и мультики с нами никогда смотреть больше не будешь. Понял?

– Ой, а сам-то, сам-то…

– Всё, замри, – требует тот же, Толянин суровый голос, и обращается уже к Мишке. – Миш, а давай ещё поищем… А потом, мультики. Ладно?

– Про Масяню? – задумчивым голосом спрашивает Мишка, находясь видимо ещё в «паутине».

– Не-а, – категорически не соглашается тот же энергичный голос. – Придурочная она какая-то. Кривляется всё время, как ненормальная. И голос такой же ненормальный… Не интересно. Про Бременских музыкантов лучше. Вот. Или про деревню «Простоквашино».

– Ага, точно, Миш! Про Бременских музыкантов лучше, про друзей! – Толяна поддержали.

– Ну, ладно, – охотно соглашается Мишель. – Ещё один запрос только сделаем, а вдруг…

Разговоры утихают… Уткнулись видимо в экран, в клавиатуру.

И вновь доносятся восхищённые приглушенные возгласы: «Ух, ты…» «О!..» «А как ты это сделал?..» «А сейчас что будет, Миш?» «А можно, я потом так же попробую, а?» «И я… И я… И я!..»

Работают мальчишки, учатся.

Работаю и я.

«Ага, вот! – нахожу среди вороха бумаг договор на временную передачу техники… Перебираю листы, выхватываю глазами подзаголовки и главные факторы в тексте. – Так-так!.. «Возврат»… указан… «Сроки»… есть… «Возмещение натуральным продуктом»… в тоннах. Отлично!.. Форс-мажорные природные катаклизмы… пропускаем… «Штрафные санкции»… есть. Отлично! Печати есть… ОАО «Атлант-Нива 99». Ух, ты – «Атлант»! Не больше, ни меньше. Ещё и «Нива». Вместо того, чтобы небесный свод, как положено, поддерживать, благое дело делать, он бедных колхозников окучивает. Ну-ну. Познакомиться, значит, с атлантом нужно, переговорить… Ишь, нашли себе ниву, кидалы чёртовы. Ладно, одёргиваю себя, без эмоций пока… Идём дальше. Подписи… читаются. И адрес: Нижний Новгород. Ну, Нижний, так Нижний. Нам «татарам», как говорится, за своим-то добром, хоть в Европу, хоть в Австралию… Не говоря о ближайших территориях. Шутка! Никакой я не татарин, я – русский. Хотя, так в нашей жизни всё мешано-перемешано, что только по «фэйсу» иной раз и угадаешь: русский перед тобой, калмык или кавказец. И то, бабка надвое сказала: «Ошибёсси!» Вся страна – родня, потому что (была!), теперь партнёры (это в лучшем случае!). Чаще, либо братки, либо, что точнее – подельники. Криминал захлестнул, говорят. Мафия. Коррупция! Всё съедает эта связка: и веру, и надежду, и будущее. Хоть в снайперы подавайся. В Робин Гуды, или Емельяны Пугачёвы. Ха-ха! Ещё одна шутка. Хотя…»

Мои размышления прервал шум быстро подъезжающей к крыльцу легковой машины. Я насторожился. Раздался резкий скрип тормозов… и на секунду возникла оглушительная тишина от выключенного на высоком надрыве больного двигателя, громкий хлопок жестяной дверцы поставил точку. Да, кто-то пожаловал. Кто? Мальчишеский ироничный комментарий с крыльца поведал: «О, гляди, ботаник на своём козле прискакал». «Не-ка, это и не ботаник, а Мичурин наш. Дядя Вася». «Дядь Вась, а на машине чуть-чуть прокатите потом, а?» «Некогда пацаны сейчас, – послышался торопливый ответ, и вопрос. – А председатель здесь, нет?» «Здесь-здесь, – в ребячьих голосах тревоги не было, звенели гостеприимно. – Вон тама он, в своём кабинете сидит». «Угу!» – угукнул Мичурин, и затопал по ступеням. Ааа, это агроном приехал, почти успокаиваясь, подумал я. Но Мишеля всё время нужно в поле зрения держать, всё время. Бумаги я отложил в сторону. Шаги слышались уже у входа.

На пороге возник мужик. Не мужик скорее, а мужичок. Роста не большого, но с крупным лицом, длинными руками. Лет сорока, или под пятьдесят. До черна загорелый. Волос на голове в пыли, как и лицо, руки, вся одежда. Тут понятно. По нашим сельским дорогам если на скорости проехать, да хоть и на малой, так пыль, если ветерка какого нет, часов пять потом радостно в воздухе пылезавесой витает. Похоже и сейчас так… На мужичке рубашка с короткими рукавами, серые брюки и легкие сандалии на ногах, без носков. Нос картошкой, явно тяжеловат, глаза не простые, с лукавинкой, сейчас насторожённо прячутся за кустистыми бровями. Уши большие, толстые, в них торчат пучки тоже серых волос. Встал на пороге.

– Здорово были, председатель, – бодро здоровается он, оглядывая меня. – Можно войти?

– Добрый день, – отвечаю и показываю на стул. – Конечно, можно. Присаживайтесь.

– Спасибо, – бурчит агроном, и оставляя за собой пыльные следы, шумно топает к столу. Присел, повертев головой, заметил. – Я так и представлял.

– Что именно?

Вопрос он проигнорировал.

– Я Байрамов Василий Фокич, слыхали, наверное, бывший агроном здесь… Мой дом в центре стоит. Крыша ещё жестью покрыта.

Я кивнул головой, знаю, мол, видел.

– Я что пришёл-то, – начал он. – Я как узнал, что вы председателем стали, так сразу машину решил и вернуть. Срочно. Газ-69А. Двухдверная, с тентом. Вот. Там у крыльца она. Старая, правда. Но, государственная, как-никак. Когда растаскивать хозяйство стали, при перестройке, на ваучеры, я машину и прибрал… Чтоб не исчезла совсем. Государственная ведь. Да… Вот и ключи вам, и техпаспорт. – Агроном аккуратно положил на край стола документы. – Всё в целости и исправности. Только масло жрёт, сучка, да бензина не напасёшься. Движок бы ей ещё заменить, да коробку, и мосты бы. А так… Хорошая машина, в наших условиях. По полям, да на рыбалку с охотой.

– Вот за это, Василий Фокич, спасибо. Что сохранили…

– А как же, – агроном коротко и с достоинством глянул на меня. – Я знал, что всё вернётся. Всем тогда воздастся, кто нагрешил… награбил. Я думаю.

– Это конечно… – согласился я, и перевёл разговор. – А как с агрономством?

– Это всегда готов, – широко разводя руки в стороны, ответил Байрамов, и уточнил. – Если всё назад.

– А если вперёд? – излишне энергично, совсем уж по-ленински, как в каком-то советском кинофильме я видел, или спектакле, не помню, спросил я и расстроился – чёрт, дешёвого вождизма мне только не хватало.

– Это, смотря с кем вперёд. – Будто поняв, прищурился агроном.

– С кем с кем… – пожимаю плечами. – С нами, конечно, с селом.

– Если с вами, то конечно. – С нажимом ответил Байрамов.

– С кем с нами? – насторожился я. Вижу, дождался.

– Ну, с вами, – пояснил агроном, – с кагебе, с фээсбэ.

– О! А с чего вы взяли, что я из эфэсбэ?

– Да ладно вам, чего с нами в жмурки играть… – Глазки агронома спрятались под бровями. – Мы ж понимаем… Тайна там, и всё такое прочее. Вы же, я знаю, у президента, сказывают, работали, а там только ЧКа и может. Других-то и не берут. Знаем уж это! К тому же, настоящий чекист книжечкой-то своей, как дурак, где попало не машет… Как эти вот, на дорогах: «Стой-куда-едешь-что-везёшь-плати-штраф!» Чекисты спокойно работают, как вы вот… Мы далеко, конечно, от центра живём, но кое-что всё же понимаем. В общем, с вами я готов. Хоть завтра. Сегодня не могу. Зять у меня сегодня деляну допашет, а завтра с утра, если не возражаете, мы, как и раньше, с дальнего поля и начнём. Время-то уж, сами знаете, с опозданием уже…

– Нет, пожалуй, Василий Фокич, давайте сначала вспашем огороды сельчан, да пошире.

– И то правильно, – не удивился агроном. – Нет проблем. С утра, с краю, зять и начнёт…

– Отлично, Василий Фокич. И вот ещё что… Скажите, а что это за поле конопли, говорят, у нас, там…

– А, там? Знаю-знаю… – оживился агроном. – Есть такое дало. Сам удивился. Это на южном участке, на границе с соседями. Ветром, говорят, занесло. Но я-то точно знаю, что это не случайно. Эта южная культура, она не характерна для нашего региона. Но вот, понимаешь, разрослась. Это специально… Кто-то… Специально. Да-да!

– А далеко это? – спрашиваю. – Надо бы посмотреть.

– А чего её, гадость эту, смотреть. Её выжечь надо и перепахать. Да я покажу вам сейчас где… – Он развернулся в сторону шкафа. На нём, я видел, пылился ворох сложенных и скрученных в тубусы рулоны бумаг. – Можно? – агроном указал на них рукой.

– Конечно. Я там не разбирал ещё.

Байрамов подставил стул, поднялся на нём, зацепил клешнями всю смятую стопу сразу, снял её и бросил на пол, к окну, подняв лёгкую пыль.

– Сейчас найдём, – сказал он, опускаясь на четвереньки. Раскидав ворох, вытащил два свёртка. Развернул на полу, удовлетворённо хмыкнул, и уложил одну мне на стол. – Вот здесь. – Уверенно шлёпнул ладонью, очертив пальцем участок. – Полтора-два гектара.

– Что вы говорите?

– Да!

– А что соседи?

– А что соседи… – агроном развёл руками. – Они молчат. Территория-то не их получается – наша. Но, я думаю, они это под шумок и засадили. Там же тоже сейчас – не пойми что… Бардак. Это точно от них всё… Точно. Хотя…

– Ладно. Вызовем областной УБНОН, пусть разберутся.

– Правильно, пусть разберутся, – охотно поддержал агроном. – А это кто? Милиция?

– Нет, не милиция. Другое ведомство. Специальная служба по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

– О, если не милиция, тогда хорошо. Милиция-то сейчас сами знаете чем занимается. Не знаешь, кого больше и бояться. Да я говорил уже как-то Валентине Ивановне об этом, но она же не командир. В бибколлекторе она здорово понимает, это да. А тут ведь мужская хватка нужна. Это ж мафия, как я понимаю, криминал, да? – И сменил тему. – Так я про машину… Хотите принять, посмотреть? Она у крыльца.

– Ладно, глянем.

Газ-69А. Такую модель, за последние годы, я видел только в Китае, и то в северных его районах, не говоря про какие свалки. А до семидесятых годов ей, у нас, в СССР, не было цены. Сейчас – как сохранилась! – даже не сохранилась, а как ещё ездит, бедолага. Неопределённый цвет машины, под ландшафт, и там и сам мятые её формы говорили о славном «боевом», вернее трудовом фронте. Развал передних колёс – в другую сторону – говорил о грозящей готовности машины в любую минуту неожиданно прилечь, как уставшая собака, прямо на голое брюхо. Лобовое стекло было щедро усыпано трещинами и сколами. Сбоку корпуса, слева, с грустным видом притулилось запасное колесо, с мятым диском. Явно давно состарившееся, с выступами грыж и заплат на лысой покрышке. Брезентовый верх, до бела выгоревший, смущал глаз разноразмерными заплатами и хирургическими швами неумелых штопок. Боковых стёкол не было вообще, полики были дырявыми, не было и каких-либо резиновых ковриков. Изнутри, во многих местах, в дыры, просматривалась дорога. Внутри салона – салон! – пыли было ничуть не меньше, чем на самой дороге. Настоящий пылесос на колёсах!

– Двигатель показать? – с ноткой гордости спросил агроном, берясь за хомуты крепления капота.

– Не надо! – решительно остановил я. Всё было понятно. Это не «Карл» призрак шоссейных дорог у Ремарка. Это российская «Варька» – пугало ворон и придорожных кустов. Именно что пугало. Всё на ней было штатное, но жутко расхристанное. Жутчайше разбитое! С гордым видом шуршать шинами по шоссе «Варьке», конечно же, было уже не по силам. А вот сопеть двигателем, дёргать туловищем, и пукать выхлопными газами… это да. Это – наверняка. Ты, моя бедняжка! А вот техталон был абсолютно свеженьким, новеньким, аж на весь год. И как это она, милая, исхитрилась гаишникам в полном расцвете сил на «смычке» предстать?! Или так уж темно там было!..

– Кстати, Евгений Павлович, – дополнил агроном. – Бензин она жрёт совсем любой. Даже керосин, если бензином чуть разбавить.

– Ух, ты! Интересно, – кивнул я головой, останавливая дальнейшие перечисления прелестей больной «Варьки». Конечно, сколько ж можно так вот, без продыху, насиловать машину! Керосин!.. В таком возрасте, и бормотуха пьянице коньяком кажется.

Все её главные «достоинства», остальные, проявились в ней сразу же, и только во время движения. Продиктовав Мишелю письмо в областной УБНОН, я попытался проехать на «Варьке».

Кто видел стать и посадку ковбоя на спине взбесившегося быка – легко может представить мои ощущения. Хотя, поёрзав на продавленном жёстком сиденье и приноровившись к повадке, я, кажется, приспособился. В результате тест-драйва пришёл к выводу: привыкнуть ко всему можно. Привыкли же мы жить в эпоху перемен… Привыкли. А тут, какая-то машина. Ххха!.. Повернул ключ зажигания. Машину дёрнуло, но двигатель не запустился… Ага, с норовом, девушка!

А ежели ещё раз!..

13.

В Нижнем Новгороде мы не нашли ни генерального директора, ни его зама, той могучей фирмы ООО «Атлант-Нива 99». «Они у нас все в Москве сейчас, на внеочередном съезде партии «Отечество – Вся Россия». Они здесь региональные руководители. А в чём дело, товарищи?» – меня спросили. «Да вот, в партию как раз и хотели вступить». – Ответил вполне подходящее по случаю. «А, в партию! – оживилась хозяйка приёмной. – Это можно. Я дам сейчас бланки заявлений. Вы заполните их. Здесь, или дома. А потом или привезёте, или по почте отправите. И всё. Адрес там указан. – Приветливо улыбнулась нам женщина, с повадками обкомовского работника, секретарь этого атланта. – Вот, пожалуйста. На всех. Даже больше. Если наберёте больше членов – будете руководителем своей партгруппы. – Посулила она. – Понятно?» «Да, – говорю, – вполне. А когда они вернутся, ваши руководители?» – спросил. «Вот об этом мне, извините, не докладывают. – Наставительным тоном ответила она, но снизошла до объяснений. – Может неделю, может две. Как там дела пойдут. Не знаю. Идёт строительство партии… – с нажимом поделилась она. – Ожидается объединительный союз. Вы понимаете?». «Да, понимаем! – как на уроке, хором ответили мы. И, пристыженные своими суетными ничтожными помыслами, затопали на выход. – Тогда мы пошли». Вежливо распрощались. Вышли окрылённые возможностью вновь встать в многомиллионный партийный строй единомышленников.

– Вот ведь жизнь, ити её мать! – в сердцах сплюнув, подвёл итог разговора Василий Кузьмич Митронов. – Били их, коммуняк, били, не добили. Пожалели. Дураки. А надо было.

– Это уже не коммуняки, это уже демократы. – Резюмирует Звягинцев.

– Один хрен, из одного лукошка…

– Да ладно, чего сейчас бестолку… – меланхолично одёрнул Звягинцев, оглядывая плохо ухоженный двор передовых управленцев. – Придёт время – добьём.

– Или они нас. – В том же тоне, поправил Митронов.

– Нас-то куда уж больше… – удивился Звягинцев.

– Эт, да! – со вздохом согласился Василий Кузьмич.

В моей «Варьке парились ещё два человека, как вы поняли: Звягинцев Матвей, и Митронов Василий. Перед поездкой они мне категорически заявили: «Палыч, бери нас. Мы с закрытыми глазами нашу технику узнаем. Хоть мой её, хоть крась. Будь спок. Узнаем. Через наши же ремонтные руки техника прошла, через наши. Ну!» «Ладно, поехали», – согласился.

Вот паримся теперь.

Едем.

И даже не едем, а трясёмся в пыли, жаре и духоте.

С одной стороны мы вроде той картошки на вибросите. Есть такой калибровочный механизм в сельском хозяйстве: равномерно подбрасывает, перемещая картофель, сортирует её. В нашем случае о равномерности можно только мечтать, – абсолютно всё не предсказуемо. В карбюраторе заслонка, понимаю, западает! То как зверь движок завоет, неожиданно понеся, то, вдруг, глохнет, припадочно дёргаясь, на передок припадая, как тот бык с ковбоем, задирая задок, брыкая задними ногами. А потом, вдруг, как рванёт-рванёт, когда не надо… И поскачет «Кадиллак», и помчится… ничего не разбирая, по ухабам. Голова того и гляди оторвётся. Шея вообще уже страшно болит. Попробуй тут, приспособься. Ещё и другие странности в «Варьке» открылись. Сцепление «ведёт», первая передача включается только на заглушенном двигателе. Трогаемся только с рывка от включенного зажигания, и до четвёртой передачи всё вроде идёт нормально. Но только до четвёртой, она самопроизвольно выскакивает. Поизносились зубья шестерён, состарились. Перебирать срочно надо. К тому же, и рычаг передач, и вся коробка, дрожит, трясётся, как в лихорадке, словно не закреплённая… Того и гляди под машину выпадет. Ещё и сиденья продавленные – на голом ребристом железе сидишь. В мягких местах, что ниже спины, уже, наверное, как у тех макак в зоопарке, красным-красно всё. Да болит, главное, то место, вернее, печёт там. Едешь уже привстав, как на стременах в седле. Ещё и дышать нечем. Кислорода нет. Под капотом масло на коллектор попадает (из-под клапанной крышки), и чадно горит. Запах весь в кабине. Ещё и глушитель где-то прогорел – сечёт гарью. Угарный газ почти весь с нами («уматный» коктейль!). А мы, как на военных сборах, но без противогазов. Дышать нечем, глаза щиплет, они слезятся… Хорошо боковых окон нет, да щелей полно. Сразу угореть невозможно, но можно, если долго в такой «кибитке» находиться. Бензином странно попахивает – не взорваться бы! И за рулевым колесом нужен глаз да глаз. Руль в одну сторону, а колёса сами по себе, в другую! Вихляют. И поперечное биение мятых дисков, в разнобой! О!.. Я так ещё никогда не ездил. Это цирк, а не езда. И это на жаре – снаружи, от солнца, и от раскалённого движка – и в пыли. Мама моя, родная! И мозги, кажется можно стрясти: амортизаторы не работают. Кош-шмар! Ой!

Ай!..

И как агроном этот, бедный, на ней ездил?

Ох, «Варька»! Ой, «Варька»!..

Пощади-и-и, блях-ха мух-ха! Сто-о-ой!

Стой, кляча! Тор-рмози!..

Ф-фу, отдохнём пока!

Пусть «Варька» успокоится… и мы.

А какой воздух на селе приятный… если от «Варьки» отойти! Свежий! Чистый! Прозрачный! Если б в голове ещё так не гудело, да спина не болела, да то, что ниже спины, да руки не тряслись… Вообще бы всё красота. А пыли-то на нас, пыли!.. Будто шахтёры вышли из забоя. Указывая пальцами друг на друга, принимаемся хохотать. И оттого, что мы, так сказать ещё и едем, движемся! И что она не рассыпалась ещё! И никаких тебе, слава Богу, ДТП! Может и смешно, но это больше нервное. Тут ковбой бы не выжил, я думаю, а мы вот… Кстати, и сколько бы выдержал тот хвалёный «Карл» Ремарка – призрак шоссейных дорог, на наших-то просторах: неделю… две? Ха-ха!

Как там ни ха-ха, а нашли мы потерянную было технику. Нашли! Причём, легко.

Сорокатонный трейлер поймали на дороге… Техника тоже уже старая, но две ДТешки-то, я думаю, довезёт, не развалится», размышлял я, подходя к водителю. Водитель, очень молодой парень – после армии, заметно, сейчас грязный как чёрт, в замасляной куртке, чумазым улыбчивым лицом, такими же чумазыми руками, и кепке, сдвинутой на затылок, иронично ухмыляясь, выглядывал из окна кабины.

– Чё, дядя, таратайку твою на свалку нужно подбросить, да? А может, совкового масла, – парень со знанием дела подмигнул мне. – Или солярки зимней ведёрко одолжить, а? – весело гоготнул он кому-то в глубь кабины. В проёме окна тут же показалась девичья молоденькая мордашка в веснушках и чумазых следах вокруг губ, и на щеках. Ага, понимаю, тот движок видимо помогала парню ремонтировать. Девушка вскинула бровки.

– Нет, – говорю. – Дело есть. – Указываю на его технику. – Машина-то твоя? Или «взял» покататься? – спрашиваю.

– Обижаешь, дядя, – надул губы парень. – Конечно, моя, чья ж! Только из капремонта. – И не удержался, похвастал. – Сам и перебирал.

– Ууу, сам! – похвалил я. – Молодец, если так! Дело есть, командир.

– К нам есть дело – это дело! – балагурил ещё парень, но спохватился. – На пару лимонов, да? – Видя, что я не шучу, деловито насупил брови. – Так чего вам надо проутюжить, говори?

– Нам…

Сто долларов за изменение маршрута, и ещё сто за доставку по назначению решили все проблемы. Водитель КрАЗа, едва не перевернув прицеп, лихо развернулся.

– Эй, парень, ты не танкист, случайно? – Крикнул ему Митронов.

– А что, заметно, да? – С гордостью высунулся водитель.

– Заметно, – осуждающе бросил Кузьмич и посоветовал. – Девушку смотри не убей.

– Девушку? – будто не расслышав, громко переспросил парень. – Нет, девушку я не для этого с собой взял. – И вновь в весёлой улыбке сверкнули его белые зубы. Девчушка за стеклом шутливо замахнулась на него. Парень резко на это чуть тормознул, – она ткнулась руками в лобовое стекло. Испуганно и возмущённо затарабанила кулачками по его плечу. Парень вовсю хохотал. Молодость! Это игра у них такая, завистливо наблюдали мы. Водитель, будто спасаясь от нападок своей «тигрицы», пригибая голову, высунулся в окно.

– Поехали скорее, мужики, поехали, не то заклюёт. Показывайте дорогу.

– Тебя как зовут-то, лётчик? – спросил Звягинцев.

– Николаем. – Всё ещё смеясь, ответил парень

– Ладно, Колян, цепляйся сзади.

Двигатель КрАза мощно взревел, выстрелив облако дымного «пара из ноздрей»… Чем тебе не рассерженный дикий бык!

Покатили.

Покатили-то, пожалуй, не верно будет – полетели. Именно.

Трудно пришлось нашей «Варьке». Ох, трудно. А нам страшно. На скорости КрАз почти подпирал «Варьку» бампером. И это на просёлке! Гонка с сопровождением! Ё моё! Так обычно гоняют машины высоких правительственных делегаций. Тормознуть ни я, ни «Варька», мы не могли. Нависающая над нами тяжёлая морда быка прыгала вслед за нами по неровностям просёлочной дороги, грозя на хвост наступить, подмять и немедленно проутюжить. А пыль от нашего тандема поднималась, аж до неба. Мои седоки – Митронов и Звягинцев, – опасливо сжались, да и я признаться пожалел, что мы с нашей «Варьки» брезентовый верх не сняли… Легко могли бы эвакуироваться. Кто ж знал! Одна надежда была, что мотор нашей колымаги не чихнёт, да я успею куда-нибудь вовремя вильнуть… Но, доехали. Бог миловал!

Так «парочкой», и подлетели к нужной точке, краю поля, как привязанные. С шумом и грохотом. Я с опаской подумал, если он так наши трактора повезёт – привезём запчасти или готовый металлолом.

– Ну, ёлки моталки, – отряхивая от пыли штаны и рубаху, матюгнулся Митронов – Чуть заикой нас не оставил, ирод. Куда так гнал, а, Колян?

Водитель трейлера с подножки спрыгнул легко и ловко, как с брони.

– А я не гнал. Это вы от меня куда-то ускакать хотели… на своём Мерседесе. – И вновь озорно блеснул зубами. – С моими «гринами».

– С чем? – тоже недовольно жмурясь, стряхивая пыль с шевелюры, переспросил Звягинцев.

– С баксами. С зеленью.

– А, с деньгами! – понял Митронов. – Так их ещё заработать надо. – Неопределённо крутанул головой. – Тут ведь аккуратно надо, нежно и с любовью…

– А мы и с нежностью можем, и с любовью. Правда, Веточка? – Обернулся он к своей спутнице. Та с интересом выглядывала в окно машины, но услыхав прозрачный намёк, вновь вспыхнула, насупилась, и отодвинулась вглубь кабины. Парень заразительно рассмеялся. Молодецки уперев руки в боки, повернулся к нам, к заказчикам. – Ну, и чего, значит, повезём, отцы? – спросил он, оглядывая едва тронутое пахотой поле. – Вот эти вот жучки-землемеры, что ли? – небрежно указал на тарахтевшие невдалеке ДТешки.

– Не все, – подняв указательный палец, заметил Митронов. – Только два. И только наши. – И распорядительно махнул рукой. – Ты пока разворачивайся, подъезжай задом, сейчас грузиться будем. – И пошёл к тракторам. Переступая через разваленные земляные пласты, к ним уже, широко шагая, шёл Звягинцев.

Дальше всё по-мужски просто. Одного тракториста Звягинцев легко выкинул из кабины, когда тот принялся ответно размахивать кулаками. Второй, не дожидаясь, с зажатым в руке гаечным ключом, сам выскочил, и отбежал в сторонку. Когда оба трактора подогнали к трейлеру, я уже выписал документы – акты изъятия. С подписью, и печатями. Акты экспроприации незаконно удерживаемой техники. Подошедшие трактористы и не возражали. Они, оказывается, знали, что техника чужая, и что когда-нибудь её отдавать всё же придётся. Хорошо, говорят, что бока ещё им не намяли, могло быть и хуже. А третий тракторист, уменьшаясь в пространстве, как ни в чём не бывало продолжал работать. Вот она где наша солидарность. Тц-ц!.. Безлошадные, переглянувшись, огорчённо смачно сплюнули. И мы также оценили. Такой вот он, у нас, значит, сплочённый крестьянский люд. Учила его советская власть, воспитывала, а он всё одно в одиночку себе норовит… Ладно, Бог ему в помощь. Третий всё равно не входил в сферу наших полномочных интересов. Пусть себе пашет.

Законно, как мы понимаем, экспроприированную технику без труда взгромоздили на спину трейлера, кое-как раскрепили, и, счастливые, поехали домой.

Митронов ещё успел Коляну кулаком пригрозить: «Береги, мол, ирод, не растряси!» На что Ко лян глазки понимающе театрально закатил, и с широкой улыбкой чмокнул пальцами от губ, как султан на «красивый и аппетитный дэвушка». А Звягинцев предусмотрительно сел к ним в кабину, к молодым, на всякий случай. И правильно, на поцелуи отвлекаться не будут. Так, с сопровождением, кстати, и по инструкции – кто помнит – положено.

И просёлками, просёлками… Пое-ехали.

Долго ли, коротко ли…

А и не долго, и не коротко, средне – какие там расстояния! – доехали.

– Ох, ты! Глянь-ка, глянь-ка! Люди, скорей сюда! Наши едут! Нашли! Забрали!..

Сельчане нас встречали как первых космонавтов.

– Радость-то какая! Не чаяли уж. И техника не заломанная вроде, тарахтит!..

Если б земляки хоть чуть-чуть надеялись или уверены были, что вернём – точно бы Триумфальную арку нам взгромоздили, чтоб под ней – с песнями, плясками – нас и встретить.

Встретили. Всё село собралось.

Не с цветами правда, и без каравая хлеба, но радости в глазах и восклицаниях было не меньше, а может и больше. Как вернувшихся с Луны встречали… С живыми образцами гусеничной тягловой техники. Энерговооружением. Селяне, как известно, люди не избалованные, и старенькие ДТешки им за милую душу. Главное – свои! Село – для нашего правительства, это не космос, зачем там новейшая техника со всякими скоростями, мощностями, электроникой и прочими прибамбасами. Баловство одно. Только развращать. Раньше, и лошади хватало. Тёплая, живая, с красивой мордой, умными глазами, о четырёх ногах, метёлкой хвоста, и полезным отходами, удобрением, из-под оной. Всё и всегда в дело! А какой урожай тогда был! Мама родная! Америку кормили. Не говоря уж про какую-то там Европу. Это потом, при Советской власти пошло и поехало: накатил всевозрастающий научно-технический прогресс. МТС-ы всякие, запчасти, масла, топливо, учёба, планы, соцобязательства, повышенные соц– и прочая обязательства, как перед собой, так и перед слаборазвитыми братскими странами. Головная боль и мутота. А до того… раньше… Раньше! Раньше – красота была! Рассупонил её бывало, милую, лошадь, мы ж о ней сейчас говорим, после работы, ноги передние ей стреножил, чтоб далеко потом за ней не бегать, и выпустил её на ночь в чистое поле, на волю… Животина всё ж таки, как никак, не железяка какая. Пусть подышит, пускай отдохнёт. А она себе, милая, и водицы найдёт напиться, и топлива – за глаза… травы ж у нас – не меряно. И ни запчастей тебе, ни вечно слетающих гусениц, ни перегретых движков, ни «забитых» фильтров, ни грязного топлива, ни грязной земли, ни всяких прочих технических проблем. Паши себе, крестьянин, наваливаясь на соху, с рассвета до заката, и паши, песню напевая: «…Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». А можно и другую. Не важно какую, таких песен написано много, только напевай. И голова ни о чём уже не болит. Если б не этот технический прогресс. Отбросил он село чёрте куда, отбросил. Там и застряли.