Текст книги "Русская повесть"

2. «Трагедия» 1948 года

В один из июльских дней 1948 года, придя к нам на занятия, капитан Козин, преподаватель истории КПСС, поздоровался и необычным манером обратился к нам: «Товарищи курсанты, сидите спокойно!» Далее он продолжил: «Мне поручено довести до вас один важный документ». Он достал газету «Правда» и сказал, что 18 июля 1948 года в Праге состоялось совещание Информационного бюро братских коммунистических партий, на котором была принята резолюция «О положении в Коммунистической партии Югославии».

Конгресс КПЮ. Доклад И. Тито

Далее он стал читать нам содержание этой резолюции. Суть ее сводилась к тому, что руководство КПЮ (Коммунистической партии Югославии) отошло от и принципов марксизма-ленинизма и взяло курс на реставрацию капитализма в Югославии.

В подтверждение этого в статье приводились сведения о том, что югославское руководство отказалось от индустриализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства. Кроме того, в резолюции указывалось, что партия наводняется непролетарскими элементами, установлена слежка за советскими специалистами, работающими в Югославии, и всякие другие небылицы. В заключение он сообщил, что наше руководство отзывает нас и, таким образом, наша учеба и пребывание в СССР прекращаются.

Между тем руководство КПЮ отвергло обвинения в свой адрес и адрес Югославии, как не имеющие никаких оснований. Вскоре состоялся V съезд КПЮ, который также отверг обвинения в адрес компартии Югославии, принял устав и программу партии, которые определяли пути партийного строительства и социалистических преобразований страны. После этого руководство КПСС и СССР порвали всякие отношения с Югославией. Их примеру последовали и все «братские партии и страны».

Дорогие читатели, нет нужды вам говорить, о том, что это означало для нас? Это был гром среди ясного неба.

Мы были в шоке. Все, что нам сообщили, мы приняли как катастрофу, как крушение всех наших планов, надежд и идеалов.

Мы были в полном смятении, плакали и разумом не могли понять, что произошло, а душой и сердцем – принять. Настолько сильна была у нас тогда вера и любовь к СССР и его народу. Но, несмотря ни на что, надо было решать, что делать? А что делать, никто не мог знать и решить. Одни говорили, что поедут; кто-то говорил наоборот, что никуда не поедет. В нашем маленьком коллективе наступила настоящая смута. Я, как партийный секретарь, должен был всех призвать выполнять приказ и решение партии, но я не мог принять никакого решения.

Вдруг кто-то из ребят заявляет: «Я никуда не поеду». И со всех сторон раздаются такие же голоса, и незаметно обстановка стабилизируется: едет только Ёванович, все остальные остаются. Так вопрос разрешился сам собою, как-то незаметно и без взаимных обвинений и упреков. Здесь необходимо отметить, что командование училища, к его чести, не вмешивалось в наши дела.

Мы написали заявления с просьбой о продолжении учебы до улучшения отношений между Югославией и СССР.

Вот когда до меня дошел смысл слов представителя ЦК, высказанных тогда на совещании в Москве. Оказалось, что конфликт возник уже давно, и вот-вот должна была наступить его развязка. Товарищ Перович, конечно, об этом знал и намеками давал нам понять, что возможен разрыв отношений, но надеялся все-таки на лучшее и на всякий случай предупреждал нас таким «деликатным» способом.

После разрыва отношений с Югославией со страниц «Правды» и иных советских газет, а также газет других «братских стран» полились потоки грязи на югославское руководство и все связанное с Югославией. Тито представляли палачом югославского народа с кровавым топором в руках.

В нашей жизни произошли серьезные изменения: нам предоставили советское гражданство и зачислили в кадры Вооруженных сил. Более того, нас приняли в партию. Правда, прием этот длился около шести лет. Мы, как выходцы из другой партии, должны были пройти все партийные комиссии, включая и партийную комиссию при ЦК КПСС. Поэтому если мы были приняты в первичную партийную организацию в 1949 году, то партийные билеты нам были вручены только в 1955-м.

Мы тогда не представляли всей глубины этих изменений, мы не думали, что наше пребывание затянется так надолго, а возвращение не состоится, вплоть до появления третьего нашего поколения, теперь уже метисов южнославянских и российских кровей.

Несмотря на оставленный на наших сердцах еще один рубец, мы продолжали жить и учиться, но теперь уже в полном отрыве от своего родного края, родных и близких.

Нам оставалось учиться каких-нибудь полгода, наши «раны» мало по малу заживали. Да и молодость брала свое! Мы знакомились с девушками и проводили с ними время; ближе к выпуску многие из них стали более «ручными» и настойчивыми, и некоторые ребята не выдерживали их «натиска», и наступало время свадеб. У меня такой девушки не было, и мне было проще. Вернее, она была, но нас задолго до выпуска разлучили. Это была Яна, с которой мы более года дружили. Но – она меня оставила.

В один прекрасный день она мне сказала, что нам нужно расстаться. На мои вопросы «Почему? Что случилось?» был один ответ «Так надо».

– Владичек, милый, ты знаешь, что я тебя люблю! Поэтому ничего не спрашивай, так надо.

Я был удивлен и ничего не мог понять. Но интуитивно чувствовал, что здесь есть какая-то, мне непонятная, причина.

Как впоследствии выяснилось, все было очень просто. Ее мать служила в областном управлении МВД, а по их законам запрещалось всякое знакомство и общение с иностранными гражданами. Мать, по-видимому, разрешала Яне со мною дружить – до поры до времени, но не более.

Я несколько раз бывал у них в квартире, видел эту маленькую, щупленькую, всю прокуренную женщину и никогда не мог понять ни ее саму, ни ее нрава. Если бы не она, как знать – может, и наши отношения с Яной, и судьба сложились бы иначе. Но, как известно, история не признает сослагательного наклонения, и мы не в силах и не вправе ставить вопрос «А если бы?».

Все имеет начало и конец. Так незаметно пришел конец и нашей учебе. Где-то в октябре мы сдали государственные экзамены, показав при этом по решению государственной комиссии хорошие знания авиационного вооружения современных самолетов, правил и навыков его эксплуатации. Нам присвоили звания техник-лейтенантов, но назначения мы не получили. Мы его ожидали три месяца. А почему? Мы не знали и не переживали по этому поводу. Не получив ни одного отпуска за три года обучения, мы радовались возможности расслабиться и отдохнуть.

3. Мы в Сибири

В январе 1950 года пришел приказ ГК ВВС с нашими, назначениями. Я, Айдинович, Радославлевич и Мамула направлялись в Иркутское военное авиационное техническое училище. Наши товарищи: Десница, Баракович, Чордарев, Максимович и Тодорович – в Южно-Уральский военный округ в город Чкалов.

Почему мы получили такое назначение, нам никто не объяснял. Были какие-то разговоры, но из них ничего вразумительного нельзя было понять. А дело было вот в чем. Примерно в то же время или чуть раньше одна группа наших земляков закончила Энгельсское училище летчиков бомбардировочной авиации, а вторая – Чкаловское училище летчиков штурмовой авиации. Кроме того, в Харькове, Москве и Серпухове были выпущены группы офицеров по эксплуатации самолетов, их радио и приборного оборудования. Учитывая это, командование ВВС решило собрать нас всех вместе и сформировать авиационный полк. Летного и технического состава хватало на полнокровный четырехэскадрильного состава полк. Командование полагало, что так будет лучше и удобнее для всех нас, что вдали от Родины нам будет вместе лучше. Так появился 645-й отдельный смешанный авиационный полк (ОСАП), своеобразная югославская «Нормандия». Но для комплектации полка нужно было переучить часть личного состава, как летного, так и технического. Вот нас и направили в Иркутск на переучивание.

Итак, мы едем в город Иркутск. Что это за город – у нас нет никакого представления.

Да и вообще мы не знаем ни края, куда едем, ни города, где нам придется жить и учиться. Мы знаем только одно, что углубляемся в Россию и нам предоставляется возможность еще больше ее узнать. Нельзя сказать, что я ничего не знал о Сибири. Я из гимназического курса географии еще помнил, что это не страна и не край, а цельная планета, вмещающая в себя несколько десятков европейских стран. Я также помнил, что она покрыта лесами, которые называются тайгой, в которых водятся медведи и зимой бывают сильные морозы.

Город Иркутск

И вот наш транссибирский экспресс, рассекая необъятные просторы Сибири, везет нас на Восток. Мы переезжаем границу Европы и Азии. Правда, без всяких таможенных и пограничных досмотров. Две таблички с надписями «Европа» и «Азия», прибитые к полосатому столбу с разных сторон, нам показывают, что мы переезжаем с одного континента на другой. Мы едем через города-гиганты (Омск, Новосибирск, Красноярск) и просто города, пересекая великие сибирские реки: Обь, Енисей и Лену. И наконец, прибываем в город Иркутск.

Иркутск – центр Иркутской области. Один из крупнейших экономических центров Восточной Сибири. Расположен в месте впадения реки Иркут в Ангару, на удалении около шестидесяти километров от озера Байкал. Важнейший транспортный узел на транссибирской железнодорожной магистрали, судоходной Ангаре и центре автодорог, крупный аэропорт.

Город основан как острог в 1661 году на правом берегу Ангары. С 1803 года является резиденцией губернатора Восточной Сибири.

Иркутск является также крупным научным и культурным центром Восточной Сибири. В городе имеется группа институтов Сибирского отделения Академии наук СССР, университет, политехнический, медицинский, сельскохозяйственный институты и другие учебные заведения. А также драматический, музыкальной комедии, юного зрителя, кукольный театры и другие учреждения культуры.

Городок Иркутского военного авиационного технического училища располагался на удалении не более трех километров от города. В нем располагались: учебные корпуса, казармы для курсантов, жилые дома для преподавательского состава и обслуживающего персонала. Городок был большим и в нем имелось все необходимое для жизни и обучения курсантов.

Училище было одним из крупнейших в стране, готовящих техников по эксплуатации самолетов. Начальником училища в то время был инженер-полковник Щелочилин, начальником политического отдела – полковник Рогожин и заместителем начальника – полковник Эрлих.

Когда мы приехали в училище, мы увидели своих знакомых земляков, которые приехали из Москвы и Серпухова. Нас разместили в одном из помещений в курсантских казармах. Оно было небольшим, но вполне позволяло нам всем удобно разместиться. Здесь же была и курсантская столовая, в которой мы питались по курсантской норме. Нас было около тридцати человек, целый взвод. Командиром у нас был назначен лейтенант Паевич. Все мы познакомились еще в Белграде, поэтому привыкать друг к другу не было никакой необходимости и мы сразу же приступили к занятиям. Поскольку учебные корпуса находились на удалении около пятисот метров от казарм, то мы на занятия ходили строем. И так как у нас были серебряные погоны, нас называли белой гвардией. На переходах от казарм до учебных корпусов нас почти всегда встречал полковник Эрлих. Наш командир, естественно, подавал команду «Смирно, равнение направо», и мы, чеканя шаг, приветствовали его. Надо сказать, что он регулярно проводил эти разводы, что позволяло, не отрывая курсантов от занятий, проверять и поддерживать их внешний вид и строевую выправку всегда в хорошем состоянии. Сам же полковник Эрлих был человеком видным, высокого роста, астенического телосложения, с бородой. Всегда хорошо одетый и подтянутый, он являл собой лучший пример настоящего офицера русской армии. Свою работу делал в высшей степени профессионально, любил и прививал эту любовь курсантам. Его знало и уважало все население городка. Весь личный состав училища любил видеть его в строю, любоваться его движением и манерами общения. Он был интересным и добрым человеком, своего рода знаменитостью училища. Как только мы появились в училище, он нас заметил, понял, кто мы, проникся участием и добрым отношением к нам и нашей судьбе.

Нам на переподготовку отвели год, в течение которого мы должны были изучить: основы аэродинамики и теории полета самолета, основы теории двигателя внутреннего сгорания, конструкцию и устройство фронтового бомбардировщика Ту-2, авиационного двигателя АШ-82ФН и овладеть практикой их ремонта, технического обслуживания и подготовки к полетам. Кроме того, мы должны были изучить целый ряд дисциплин вспомогательного значения. Задачу эту мы выполнили вполне успешно, благодаря наличию в училище прекрасной учебной базы и высокой квалификации и методическому мастерству выделенных для нашего обучения преподавателей. К сожалению, я сейчас не смогу назвать их фамилии, потому что я их просто не помню. Вместе с тем фамилии двух из них назову.

Самолет Ту-2

Первым был капитан Левинский, читавший нам науку, которая, по его же выражению, «имеет два начала, но не имеет ни одного конца» (термодинамика, которая имеет, как известно, первое и второе начало), и базирующуюся на ней теорию двигателей. Его некоторые слушатели называли «французом», как это у нас было принято называть евреев, но это говорилось не зло, а скорее – при желании подчеркнуть его особые способности или манеры поведения.

Левинский обладал прекрасными внешними данными: симпатичный, брюнет, высокого роста, среднего телосложения, с правильными чертами лица. По взглядам и убеждениям – интеллигент-либерал. Благодаря его профессионализму и личным качествам нам удалось освоить такой сложный курс. На его занятиях было интересно, мы чувствовали себя свободно и непринужденно, взаимно острили и шутили. Правда, некоторые слушатели иногда злоупотребляли этим. Но это в целом не мешало нашей совместной работе.

Оказавшись вместе, мы легче переносили душевную травму и переживания из-за разрыва отношений с Югославией. Мы повеселели, стали шутить и разнообразнее проводить свободное время.

Занятия по аэродинамике и динамике полета самолета проводил подполковник Елькин в специализированном классе, по стенам которого были развешаны красочно разрисованные макеты и плакаты с фигурами высшего пилотажа. В этом классе лейтенант Мишчевич оказался за столом у стены, на которой висел плакат с изображением пилотажной фигуры «бочка». Так как сам он был небольшого роста и обладал солидными поперечными размерами, ему некоторые остряки стали, конечно, в шутку напоминать деревянный сосуд под названием «бочка».

Вот и сейчас, в перерыве между занятиями, мы встали, стоим, разминаемся и разговариваем кто о чем. Вдруг кто-то зовет Марко и говорит: «Посмотри, пожалуйста, какая там фигура изображена?» Марко поднимает голову и, увидев «бочку», разражается гневом и угрозами по адресу шутника, а все остальные смеются. Другой раз шутка отпускалась по другому адресу, и опять же наступала общая разрядка. Так мы шутили и развлекались на свой счет.

В свободное от занятий время по выходным и праздникам мы выходили в город и посещали театры, кино, танцплощадки и просто гуляли по городу. Наиболее посещаемая нами была иркутская оперетта. Мы посмотрели и прослушали весь ее репертуар, особенно с участием популярных в то время артистов – комиков Каширского и Загурского.

Изредка мы попадали и в Драматический театр имени Н. П. Охлопкова и смотрели там русскую классику, а также современные спектакли, которые в то время ставились. До сих пор в моей памяти остались впечатления от гастролей бурят – Монгольского театра оперы и балета. Помню, как мы слушали «Евгения Онегина». Я «Онегина» слушал и раньше и хорошо помнил основных героев, но сейчас же я не мог принять образы основных персонажей оперы, и особенно Татьяны. Я всегда был за соответствие формы и содержания. Но здесь Татьяна годилась пушкинской героине в бабушки, а о внешних данных и говорить не приходилось. А пение – тяжелое и какое-то надрывное, никак и нисколько не соответствовало льющейся в словах мелодий чувственности и состоянию души пушкинской Татьяны. Но, как говорят, отрицательный результат тоже результат – он позволил мне еще раз утвердиться в правоте своих суждений. Иногда мы посещали и концерты здешних музыкальных трупп, а также гостей, которые изредка в эти края заезжали.

На танцы мы ходили в Дом офицеров и Клуб МВД. В Доме офицеров был хороший танцевальный зал с паркетным полом и буфетом; было просторно и свободно. Но, несмотря на это, официоз и консервативные порядки, которые там существовали, делали его малопривлекательным для молодежи. Поэтому наиболее посещаемым молодежью местом для танцев был Клуб МВД. Здесь был не очень большой танцевальный зал, но зато музыка была современная (по тем временам), порядки – более либеральные и в буфете обстановка – намного проще. Все это привлекало сюда наиболее продвинутую молодежь, в том числе и молодых офицеров. Правда, начальство не одобряло посещения этого клуба офицерами, особенно в военной форме.

Но мы сразу же пошили себе гражданские костюмы. Деньги у нас были, хоть и небольшие, но на карманные расходы и на наше скромное времяпрепровождение их хватало.

Переодеваясь в гражданскую одежду, мы могли свободнее передвигаться и комфортнее себя чувствовать. Поэтому мы вскоре стали завсегдатаями этого «злачного» места. Правда, ходили в клуб из нашей группы не более, пяти-шести человек. Иногда я там оказывался одним из наших, в то время как пехотных офицеров было всегда больше. Причем они ходили в форме. Иногда возникали недоразумения и стычки вроде «Ты к этой девушке больше не подходи». Выйти из такой ситуации одному было сложно, разве только что уйти, а этого не позволяла южная кровь. Но тут всегда выручал кто-нибудь из офицеров-авиаторов, который доводил до сведения «нападающих», кто я, и тогда конфликт, как правило, заканчивался братанием в буфете. Здесь я познакомился с девушкой, которая станет моей женою, родит наших прекрасных детей, пройдет со мной по жизни и будет делить со мною все ее радости и огорчения.

4. Нина, это она самая!

Она стояла с подружками у стены зала. Это была чистая блондинка с правильными чертами лица, вдоль которого свисали локоны ее светлых волос. На ее продолговатом лице выделялись чуть пухлые и с легким румянцем щеки. Легкое крепдешиновое платье с не очень яркими крупными цветами на ней трепетало, подчеркивая все округлые части ее стройного тела. Когда я перенес взгляд вниз и увидел еще и ее стройные ноги в туфлях на невысоком каблуке, я почувствовал стук моего уже волнующегося сердца. Да, это была та девушка, в которую я сразу влюбился.

Приглашаю ее на танго, которое только заиграл оркестр. Танцуем медленно и плавно. Я подбираю темп и проверяю ее подвижность и «послушность». Знакомимся: ее зовут Нина! Испытываю при этом небольшое напряжение, думаю о том, как она воспринимает меня. Кажется, все в порядке. Все прошло гладко. Благодарю, кланяясь, и провожаю до места. Ее подруг еще нет. Они-то, наверное, решили оставить нас одних или, может быть, с кавалерами стали где-то в другом месте зала. Мы о чем-то разговариваем. Я спрашиваю:

– Вы, наверное, здесь часто бываете?

– О нет, не очень. Мы с девочками чаще ходим в «Горный» – знакомые ребята приглашают.

Мне этот ответ не понравился. «Ага! Значит, есть ребята», – думаю я. – Это уже интересно! Что это за «ребята такие?» «Что же тут удивительного? – пытаюсь успокоить сам себя. – У таких девушек всегда есть ребята, и ничего тут удивительного нет!»

Договариваемся на следующий танец, и я и она думаем, что это будет вальс. Вальс мы танцуем уже более раскованно, о чем-то разговаривая, нагибая голову друг другу, так как от музыки плохо слышно.

После танцев я провожаю Нину домой, вернее, до студенческого общежития, – она учится в финансово-экономическом техникуме. Он недалеко, и мы идем пешком. Договариваемся о встрече, и я прыгаю в трамвай.

Я, возбужденный, еду и не обращаю внимания на окружающих, а думаю только о ней. Придет ли на свидание? Опять из головы не выходят эти ребята! Но она пришла на заказанное свидание и приходила на все последующие. Мы с Ниной часто встречались, вместе проводили выходные дни, ходили по театрам, кино, различным концертам и просто гуляли. Мы привыкали друг к другу, а наши отношения становились все более близкими и теплыми.

Но в летние каникулы Нина уехала в отпуск в город Читу, где жили ее родители и родные. Мне, конечно, стало скучно и немного необычно. Однако учеба, которая все еще продолжалась, занимала основное время, и скучать было некогда.

Особых новостей и событий в нашей жизни не происходило, разве только что в один из дней нас пригласили к начальнику училища. Войдя в кабинет, мы увидели в нем, кроме начальника училища и начальника политотдела, еще и какого-то генерала. Это был генерал Смирнов, как мы потом узнали, заместитель командующего ВВС Восточно-Сибирского военного округа, штаб которого базировался здесь же, в городке.

Начальник училища поинтересовался: как дела, жизнь, учеба? После этого спросил:

– А газеты читаете?

– Да, – ответили мы робко, потому что, по правде говоря, газеты мы читали нерегулярно, некогда было!

– Какая работа товарища Сталина была напечатана на днях в газете «Правда»? – спросил вдруг генерал.

Мы стали переглядываться и шептаться, как-то общими усилиями вспомнили, что это была работа Сталина «Марксизм о языкознании».

– Ну вот, еле вспомнили, а работу эту надо изучить и знать! Но вот вы, – показал он почему-то на меня, – скажите, о чем там написано?

Я замялся, пытаясь вспомнить, хоть что-то, но он меня прервал и спросил:

– Вот скажите язык партийный или нет?

Я задумался. Сказать «нет» – рискованно, так как тогда все было партийное. А сказать «да» – опять черт его знает, угадаешь или нет?

– Нет! – сказал я.

– Правильно! На самом деле, на русском языке говорили и большевики, и меньшевики, и всякие там другие партии, – сказал генерал.

Опубликованная в то время работа Сталина различными партийными руководителями, печатью и радио интерпретировалась как выдающийся вклад в марксистско-ленинскую теорию познания. В связи с этим ЦК КПСС поставил задачу всем партийным органам и организациям обеспечить её изучение и доложить об исполнении. Насколько это было серьезно, можно судить по тому, что к нам на контроль пришел заместитель командующего округом. Вот так мы постепенно познавали суть тоталитарной советской системы, а скоро начнем познавать ее практическое воздействие на нашу жизнь.

Незаметно дело двигалось к зиме, а значит, и к окончанию нашей учебы. Началось время свадеб. Ребята женились один за другим: Мамула, Радославлевич, Мишчевич, Миркович, Цимерман и другие. Я ходил на свадьбы, но пока сам о женитьбе и не помышлял. Но вскоре приехала Нина, и наша дружба возобновилась, она стала еще теплее и незаметно переросла в любовь. Она у нас была с самого начала, что называют – с первого взгляда, но мы о ней не говорили, и в любви друг другу не признавались, словно боясь ее спугнуть.

Владо Зрнич, Иркутск. 1950 год

Наступал декабрь, последний месяц нашей учебы, мы сдавали экзамены и готовились закругляться. И вот я Нине объяснился в любви, она мне ответила полной взаимностью, и 11 декабря 1950 года мы расписались в Кировском районном бюро ЗАГС. Наши сердца соединились просто и легко, без свидетелей, машин, пышно разодетых родственников и знакомых. В это же время зарегистрировали брак мой земляк и однокашник Айдин Айдинович с Петраковой Людой, тоже родом из Читы и учившейся вместе Ниной. Мы поздравили друг друга и распили бутылку шампанского, чтобы через два дня расстаться. Мы поедем в полк, а они останутся еще год учиться.

Вот так мы женились. У нас не было ни свадьбы, ни даже первой брачной ночи. Где нам ее и на какие деньги делать? Она жила в общежитии, а я в казарме. Ее родители и родные жили в Чите, а у меня их не было, они погибли в войну. Правда, свадьбу мы все-таки отпраздновали, но не простую, а золотую – через пятьдесят лет.

Ну а сейчас мы покидали город Иркутск. Город, где я прожил только один год, один из лучших в моей жизни, нашел свою суженую, покинул его, чтобы больше сюда никогда не вернуться.

Вот так, дорогие читатели, волею судьбы мы нашли друг друга, чтобы, не расставаясь, прожить большую и счастливую жизнь. Да, именно так все было. И сейчас есть. Я, родившийся в селе Туряке на Балканах, оказался на Байкале в далекой Сибири, чтобы найти девушку, родившуюся на станции Туринская в Забайкалье. Что это? Судьба? Случайность? Скорее всего, это свидетельство того, что наши далекие предки когда-то жили вместе, говорили на одном языке и жили одним укладом жизни.