Текст книги "Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда"

На следующее утро я передал следующее сообщение: «Весьма срочно. Строго лично для шефа. Каролина Болтер поймана с поличным Кнупфером во время фотографирования его кабинета из окна спальни. Кнупфер согласился, чтобы я занялся этим делом. Он пока не будет ничего сообщать властям. Очевидно, она работает на какую-то спецслужбу. Если нашу – предлагаю ее немедленный отъезд».

В тот же день Каролина получила телеграмму от своей тети в Германии, которая тяжело заболела и захотела немедленно увидеть племянницу у своего ложа. В тот же вечер Каролина с ребенком вылетела из Каира, а на следующей день я получил сообщение: «Спасибо за предупреждение по поводу Болтер. Меры приняты».

Спустя несколько дней после инцидента с Каролиной ко мне заехал Фуад. Его интересовало, сумел ли я узнать что-нибудь о немецких электронщиках. Он также стал расспрашивать меня о Кнупфере, что с учетом последних событий меня насторожило.

– Я не забыл твою просьбу, хабиби[8]8
  Хабиби – дорогой (араб.).


[Закрыть], – встретил я его. – Я в последнее время довольно часто встречался с авиационными специалистами, в том числе и с Кнупфером. Что тебя интересует о Карле? Его технический уровень?

– О, в этом мы абсолютно уверены. Он первоклассный специалист. Но мы о нем ничего не знаем, нам неизвестно о его настроениях, интересах.

– Он довольно скрытный и застенчивый человек. Строг с подчиненными и почти не поддерживает с ними контактов вне службы. И он никогда не говорит о своей работе с посторонними.

Это была истинная правда, но я умолчал о том, что жена Кнупфера компенсировала замкнутость своего мужа и снабжала меня подробной информацией обо всем, чем занимался ее муж, как это было, например, в отношении Траума и Эберхарда. Если она начинала говорить, ничто уже не могло ее остановить.

– Это хорошо, – заметил Фуад. – А что он думает в отношении нашего режима?

– Откровенно говоря, Фуад, режим ему не очень нравится. Пока от него можно слышать только критику, но дай время, он исправится.

Тут, признаться, я слукавил. Кнупфер мог быть превосходным инженером, но он был абсолютно аполитичен. Он хорошо зарабатывал, жил в относительной роскоши, да еще мог копить деньги. Больше его ничего не интересовало, и у него не было никаких претензий к Объединенной Арабской Республике, которая так хорошо ему платила. Но у меня имелись свои соображения, когда я рассказывал Фуаду то, что должно было вызвать его подозрения. Зная египтян, я мог быть уверен в том, что с настоящего момента в работе Кнупфера появятся известные проблемы и препятствия. За ним будет установлено наблюдение, каждый его поступок и каждое высказывание будут вызывать подозрение. Я был уверен, что египтяне в конце концов доведут Кнупфера до такого состояния, что он не сможет эффективно работать. Мне было известно о том, как отдельные важные проекты срывались из-за отсутствия доверия между иностранными специалистами и египетскими властями.

Следующие две недели оказались крайне суматошными и утомительными. Помимо своих обычных занятий – наблюдения и сбора информации о положении в военной сфере – мне приходилось заниматься группой немецких коннезаводчиков, которая приехала в Египет.

Несколько месяцев назад по просьбе Германской ассоциации коневодства я взялся за организацию этой поездки. Египтяне пришли в восторг от этой идеи, которая обещала им расширение деловых связей с ФРГ. Германское консульство проявило в этом вопросе полную пассивность, зато египтяне вели себя весьма предупредительно. Была разработана обширная программа, которая предусматривала посещение государственных племенных хозяйств, разводивших арабских скакунов, показательные выступления конных спортсменов и полицейских подразделений, бесчисленные приемы и коктейли, на которых можно было встретить довольно высокопоставленных любителей верховой езды, и т. п. Мне пришлось выступать в роли менеджера, гида, переводчика и даже консультанта по местным сувенирам, что полностью занимало у меня все время. Египетские представители по достоинству оценили мои усилия и авторитет, которым я пользовался среди своих соотечественников, что в конечном счете способствовало укреплению моего прикрытия.

Едва уехала эта группа, как приехали родители Вальтрауд, которые захотели вместе с нами отметить ее день рождения. У меня были с ними прекрасные отношения, и я всегда делал все для того, чтобы их пребывание у нас оставило приятные воспоминания.

Но, несмотря на эти отвлекающие моменты, моя шпионская работа не прекращалась ни на один день. Объединенная Арабская Республика находилась в состоянии острого экономического и политического кризиса. То там, то здесь возникали группы оппозиционеров, ставившие своей целью убийство президента и свержение режима. От своих контактов в армии, полиции и в других правительственных кругах я получал обширную и нередко совершенно секретную информацию о действительном положении дел, которое было намного хуже, чем это могло казаться обывателям, а также о мерах, которые намечало правительство. Это были далеко идущие планы, и я считал необходимым информировать моих руководителей об этом в полном объеме и без промедления. Это создавало мне дополнительные проблемы. Мои сообщения становились слишком большими, чтобы их можно было передавать по радио. Я решил, что пришла пора самому съездить в Европу с обстоятельным докладом, и начал готовиться к такой поездке, которая должна была состояться через две-три недели. Было очень важно подготовить поездку без спешки, не вызывая ненужных разговоров и подозрений.

Чтобы принять всех гостей, празднование дня рождения Вальтрауд пришлось растянуть на три дня. Но сначала, 18 февраля, мы устроили небольшой прием только для самых близких наших друзей. Вальтрауд с гордостью показывала гостям мой подарок – кольцо с четырехкаратным бриллиантом в платине. Кто мог предположить, что носить это кольцо ей суждено меньше недели.

Два других вечера с профессиональной точки зрения были весьма плодотворными. Среди прочих гостей мы пригласили большую группу австрийских и немецких специалистов, главным образом авиационных конструкторов. К тому времени стало ясно, что национальная программа самолетостроения, на которую так рассчитывал Насер, провалилась. Работа над истребителем-бомбардировщиком «НА-300», который уже давно должен был пойти в серийное производство, так и не вышла из стадии испытаний. На нее ушло шесть лет и около пятисот миллионов долларов. Египтяне обвиняли в срыве производства иностранных специалистов, а те, в свою очередь, во всем винили египтян. Везде, где собирались немецкие и австрийские авиаконструкторы, всегда вспыхивали жаркие споры, которые потом перерастали в открытые ссоры. День рождения Вальтрауд не стал исключением.

После угощения и коктейлей гости сразу же заговорили о своем любимом деле. Штенгель, который отвечал за разработку двигателей, с раскрасневшимся лицом, размахивая руками, пытался доказать, что все шло как надо, по крайней мере в его отделе.

– Значит, чтобы пустить в серийное производство потребуется немного больше времени! – орал он. – Это совершенно нормально! Мы не сборочный цех, который завинчивает болты и гайки. Мы создаем совершенно новый тип двигателя, который совершит революцию в военном деле на Ближнем Востоке. Этого нельзя добиться за одну ночь. Мы продвигаемся удовлетворительно. Более чем удовлетворительно!

– Ага, удовлетворительно, – презрительно хмыкнул Фогельзанг. – Тогда почему ваши хваленые двигатели ломаются, как только вы ставите их на испытательный стенд? Не раз и не два, а каждый раз. Объясните это!

– Идиот! – взревел Штенгель. – Когда это ты стал инженером? Лучше бы занимался своими ведомостями и печатями. Ты говоришь так же, как эти египетские болваны, с которыми мне приходится работать. Двигатель как раз и ставится на стенд для того, чтобы выявить неполадки и исправить их. Если бы у тебя была хоть капля инженерных мозгов, ты бы знал, что прототипы двигателей испытываются десятки и даже сотни раз и после каждого испытания делаются коррективы.

– Оскорбления не помогут, Штенгель, твоему самолету поскорее взлететь, – съязвил Фогельзанг. – Я, может быть, не очень способный инженер, но знаю, что твой отдел отстает на несколько лет. Фюзеляж на заводе Мессершмитта уже готов до последней заклепки. Но для того, чтобы летать, этого мало. Нужен двигатель, и только ты считаешь это неважным.

– «Мессершмитт» готов? Ты просто пьян. Они на той же стадии, что и мы. И я могу объяснить тебе почему.

В течение двадцати минут Штенгель объяснял суть возникших проблем. Его поддержали несколько других инженеров. Извинившись, я вышел в туалет и быстро записал себе некоторые технические детали, о которых говорили спорщики.

Вернувшись в зал, я присоединился к группе, стоявшей у бара. Штенгель и Фогельзанг все еще спорили. Меня тронула за рукав жена Штенгеля.

– Пожалуйста, господин Лотц, не давайте ему больше пить, – прошептала она. – С ним будет очень трудно справиться, когда он опьянеет.

Она сказала это очень тихо, но Штенгель все же услышал.

– Не лезь не в свое дело! – рявкнул он. – Сиди в своей бабской компании и не приставай к Лотцу. Трудно, да? Когда вернемся домой, я покажу тебе, что такое трудно!

– Никто из нас в этом не сомневается, – усмехнулся Фогельзанг.

Госпожа Штенгель густо покраснела и быстро вышла из комнаты.

– Что ты сказал? – угрожающе зарычал Штенгель, стукнув кулаком по бару. – Объясни!

– Тебе еще нужны объяснения? – с глубоким презрением в голосе ответил Фогельзанг. – Это любой здесь может сделать. Всем известно, как вы истязаете свою жену, господин главный инженер. Как вы скандалите со своим сыном, когда он мешает вам бить свою жену. И не надо строить из себя оскорбленную невинность.

– Грязный венский сутенер, я научу тебя хорошим манерам!

Штенгель вскочил со стула и с кулаками бросился на Фогельзанга. Я встал между ними.

– Господа, господа! Прекратите скандал. Уважайте мой дом.

– Правильно, – вмешался Бреннер, становясь перед Штенгелем. – Разрешайте свой спор где-нибудь в другом месте. Сядьте, Штенгель, и ведите себя прилично. И вы, Фогельзанг. Я запрещаю вам продолжать этот разговор.

– Мы переменим тему, но только из уважения к хозяину дома, а не потому, что вы это «запрещаете». Если я не ошибаюсь, скоро вы уже не сможете тут запрещать или разрешать что-то.

– На что это вы намекаете? – угрожающе спросил Бреннер.

– Но, но. Не надо, Бреннер! Ничего личного. Как вы думаете, сколько мы все тут еще продержимся? Бегство уже началось.

– К сожалению, это так, – вставил Хоффман, еще один начальник департамента. – У меня уже уехали два инженера и один техник. Еще трое сказали мне сегодня утром, что, видимо, уедут в начале лета. Если не будет замены, то я могу закрывать свой отдел.

– Да, летом наступит кризис, – заметил Герц, бывший пилот люфтваффе, начальник одного из конструкторских отделов. – Боюсь, что многие специалисты не вернутся из отпусков.

– Но почему? – не унимался Бреннер. – Почему они принимают такие решения? Им что, мало платят? Они получают в три раза больше, чем в Германии, и в шесть раз больше, чем в Австрии. Интересная работа, шикарные квартиры, дорогие машины… Я их не понимаю.

– Для таких старых профессионалов, как мы, – усмехнулся Герц, – этого больше чем достаточно. Но у некоторых молодых людей сейчас совсем другие представления. Они осознают, что у них здесь нет будущего. Им осточертели ложь, воровство и коррупция. К тому же кое-кто просто боится.

– Боится? Чего?

– Что израильтяне разнесут их в куски.

Я медленно затянулся сигаретой и прикрыл глаза.

– Это просто бред собачий, – сказал Бреннер.

– Совсем не бред. Только слепой этого не видит.

– Ну, вы, Фогельзанг, все несколько драматизируете, – сказал Хоффман. – Однако в целом вы где-то правы. И все же я останусь здесь до конца.

– Правильно, мы не должны бросать наших египетских друзей, – заявил Бреннер.

Эти слова вызвали взрыв хохота, и Бреннер никак не мог понять, что такого смешного он сказал.

– К дьяволу этих друзей! – ответил Хоффман. – Они тут устроили черт знает что, и мы им ничего не должны. А что касается будущего, то в мире полно стран, которым нужны авиационные инженеры.

– Ты можешь устроиться в Израиле, – съязвил Герц под общий хохот.

– А почему бы и нет? Думаете, я не поеду туда, если там предложат хорошие условия? Я инженер, а не политик. Дайте мне хороший контракт, и я буду работать где угодно.

– Довольно! – Бреннер со стуком поставил на стол пустой стакан. – Уже поздно, пора уходить.

– Думаю, что вы не разделяете взглядов Хоффмана, – ухмыльнулся Фогельзанг.

– Я считаю его последние высказывания дурным тоном. Дам вам совет, Хоффман: такая безответственная болтовня может стоить вам крупных неприятностей. Советую вам держать язык за зубами, когда вы пьяны… или трезвы. – До свидания, всадник, – повернулся Бреннер ко мне. – Это был замечательный вечер. Пожалуйста, извините моих друзей, они не хотели вас обидеть. Мы все сейчас в состоянии стресса.

Примерно через час все гости разошлись.

– Наконец этот день закончился. Я уже стала опасаться, что они останутся до завтрака, – сказала Вальтрауд.

– Да, это был напряженный вечер. Похоже, что их хваленая авиация не представляет никакой угрозы для кого бы то ни было. Думаю, что то же самое можно сказать и о ракетах. Об этом мне надо будет поговорить с Кнупфером и Шваммом. На следующей встрече с шефом через месяц мне будет что рассказать.

Я лег и мгновенно уснул. Странно, но в ту ночь мне приснился какой-то зверек в клетке.

Через несколько дней мы с Кнупферами и родителями Вальтрауд решили попутешествовать. Юсуф Гураб уже давно приглашал нас в гости, и это стало удобным предлогом для того, чтобы сблизиться с Кнупферами и заодно показать нашим гостям страну. Мы отправились в Александрию на двух машинах. Целый день мы осматривали достопримечательности и фотографировались, а вечером я пригласил всех в бар «Санта-Лючия», где Кнупфер выпил почти полбутылки виски. Но он не оправдал моих надежд и вместо того, чтобы разговориться, с позеленевшим лицом побежал в туалет.

– Жаль, – сказал я вечером Вальтрауд. – В следующий раз надо будет снизить темп.

На следующее утро, проехав еще около часа по пустыне, мы подъехали к дому губернатора, у которого был выстроен почетный караул из вооруженных полицейских. При нашем приближении трубач подал сигнал, полицейские взяли «на караул», и с лестницы навстречу нам торжественно стал спускаться генерал Гураб. После традиционных объятий и поцелуев я представил его родителям Вальтрауд и Кнупферам, на которых оказанный нам прием произвел большое впечатление. За обедом, состоявшим из восьми блюд, Гураб выразил сожаление, что мы пробудем у него в гостях только один день.

– Что? Всего день? – воскликнул он. – Рыжий, я приготовил для вас отличную программу: приемы, рыбалка, поездка к бедуинам, прогулки на лошадях и верблюдах и еще миллион разных вещей. Это нельзя втиснуть в один день! Вы должны задержаться на одну-две недели. Моя дочь Ханна хочет лично поблагодарить вас за ту радость, которую вы ей доставили.

Заметив недоуменный взгляд Марлис Кнупфер, Гураб поспешил объяснить:

– Понимаете, мадам, у меня три дочери – Инис, Нагва и Ханна. Аллаху было угодно, чтобы у меня были дочери. Но это такие дочери, которыми может гордиться любой: умные, здоровые, красивые. Ханна, которой сейчас девятнадцать лет, получила в наследство от отца орлиный нос. Для мужчины такой нос не помеха. Наоборот, он говорит о сильном характере. Но для девочки – это трагедия. Моей дочери очень повезло, что у меня есть такой бескорыстный и благородный друг, как господин Лотц. Он принял близко к сердцу переживания моей дочери и нашел в Германии хирурга, который сделал Ханне блестящую пластическую операцию. И вот на день рождения он подарил Ханне то, что она всегда мечтала иметь, – классической красоты нос. Завтра вы встретитесь с Ханной и сможете оценить работу мастера. Пожалуйста, Рыжий, и не думай о том, чтобы уезжать завтра.

Я объяснил, что у отца моей жены срочное дело в Германии, но в конце концов согласился остаться еще на какое-то время.

Последовали два дня экскурсий по стране, мы выражали свое восхищение масштабными сельскохозяйственными проектами, знакомились с важными лицами и много-много ели. Родители Вальтрауд были особенно поражены тем, что Вальтрауд назвала «музеем Лотца». Прямо в зале приемов губернатора располагался огромный застекленный шкаф, в котором Гураб разместил все подарки, которые он когда-либо получал от меня: различные магнитофоны, фотоаппараты, электрические миксеры, электрические зубные щетки, электробритвы, бинокли, транзисторные радиоприемники и многое другое. Эти вещи были так редки и так дороги в Египте, что Гураб просто не мог позволить себе использовать их по прямому назначению. Вместо этого он демонстрировал их своим гостям, как иной показывал бы редкие картины.

22 февраля после обеда мы, крайне утомленные обширной программой, выехали в Каир. Дорога была ничем не примечательна, и когда мы наконец добрались до столицы, то сначала заехали на Дорогу Пирамид и распрощались там с Кнупферами. Они горячо благодарили нас за интересную поездку, которую сами, конечно, никогда бы не смогли предпринять. Договорились в скором времени снова встретиться. Мы сели в свою машину и в отличном расположении духа, помахав на прощанье новым друзьям, двинулись к своему дому.

– Ну вот мы и дома, – сказал я, останавливая машину перед воротами своей виллы. – Предлагаю лечь пораньше, чтобы хорошо отдохнуть после дороги.

Неожиданно мое внимание привлекли четыре автомашины, остновившиеся напротив нашего дома. Вскоре из них стали выходить люди.

– Что это? – шутливо заметил я. – У соседей свадьба?

Едва я успел произнести эти слова, как сильный удар по голове свалил меня с ног. Я услышал крик Вальтрауд. Человек шесть прыгнули на меня, и, прежде чем я успел сообразить, что происходит, на руках у меня защелкнулись наручники. Потом меня, крепко держа под руки, поставили на ноги.

Правду, господин Лотц!

– Увести! Быстро. И держать их отдельно! – Эти приказы отдавал толстый человек в очках.

Открылись ворота, и меня полувнесли, полувтащили в дом. В гостиной меня посадили в кресло, но, несмотря на наручники, с каждой стороны меня крепко держали. Голова постепенно прояснялась, и я оглядел комнату в поисках Вальтрауд и ее родителей.

– Где моя жена?

Комната была полна людей, но Вальтрауд не было видно. Невысокого роста человек в темных очках, которые он не снимал, хотя солнце уже давно село за горизонт, смотрел на меня в упор.

– Здесь ее нет, – резко сказал он. – Теперь вы долго ее не увидите, может быть никогда. Вам лучше рассказать всю правду. Мы знаем, что вы шпион. Кто входил в вашу шпионскую группу? Назовите имена ваших сообщников.

– Кто вы такой? – заорал я на него. – Что все это значит? Как вы смеете нападать на меня в моем же доме!

Он дважды ударил меня наотмашь по лицу.

– Не сметь со мной так разговаривать! Вы отлично знаете, почему мы здесь.

В это время подошел толстяк, который оттеснил человека в темных очках.

– Позвольте мне заняться им, Хасан-бей. Вы получите его потом.

Затем он обратился ко мне по-английски:

– Я Самир Наг, генеральный прокурор государственной безопасности. Вы арестованы.

– Арестован? За что?

– Вы не знаете? Думаю, что вы хорошо понимаете, господин Лотц, почему вас арестовали.

– Что за глупости! За что меня можно арестовать? Дайте мне телефон, и мы в один момент проясним эту идиотскую историю.

– Вы так думаете? Кому вы хотите позвонить, господин Лотц?

– Прежде всего германскому послу. Я хочу заявить протест по поводу того, как ваши бандиты обращаются с гражданами Германии.

– Советую вам, господин Лотц, быть осторожнее в выборе выражений. Вы можете пожалеть об этом.

– Мы еще увидим, кто пожалеет, господин Наг. Дайте мне телефон.

– Кому еще вы хотите позвонить? Вашим друзьям?

– Да, очень хорошим друзьям. Один из них губернатор Западного района. Он может поручиться за меня.

– Генерал Гураб уже находится на пути в Каир. К сожалению, сейчас он не может ни за кого ручаться.

– Что вы хотите сказать?

– Он арестован как ваш сообщник. Мы скоро точно узнаем, что связывало вас. Он на вас работал?

– Это сплошной идиотизм! Вы врываетесь в мой дом с какими-то чудовищными обвинениями, пугаете мою жену и родственников, оскорбляете моих друзей. На каком основании? Какие у вас есть доказательства для этих чудовищных обвинений? Если вы хотите убедиться в том, кто я такой, позвоните сами. Позвоните генералу Осману Фуаду, генералу Абдель Саляму Сулейману, позвоните полковнику Мохсену Сабри, позвоните…

В ответ прокурор улыбнулся и покачал головой.

– Бесполезно, господин Лотц. На этот раз ваш номер не пройдет. Мы знаем все о тех господах, которых вы упомянули, и об остальных ваших друзьях. Допросы покажут их настоящую роль, были ли они вашими сообщниками или просто глупцами, которых вы коварно использовали в своих целях. Да, вы очень умны, господин Лотц, но у нас одна из самых лучших разведок в мире. Вы думали, что вам удастся бесконечно обманывать нас?

– Послушайте…

– Я буду слушать все, что вы захотите мне рассказать, и наш разговор продлится много дней и ночей. Нравится вам это или нет, но я вам это гарантирую. А теперь нам надо заняться другим… Обыскать все! – скомандовал он своим помощникам.

Человек десять занялись обыском на первом этаже. Насколько я мог заметить, работали они не особенно тщательно. Это давало мне надежду. Если они не найдут радиопередатчик в весах, у них не будет ни малейшего доказательства. С другой стороны, они вели себя слишком уверенно, чтобы я мог чувствовать себя в безопасности. Они, видимо, уже располагали какой-то информацией.

Я лихорадочно пытался сообразить, по какой причине мог произойти провал, где могла быть утечка, какие доказательства у них могли быть. Но как я ни старался, я не мог ничего придумать, во всяком случае, ничего такого серьезного, что оправдывало бы налет на мой дом и самоуверенное поведение египтян. Какой бы властью ни обладала госбезопасность Египта, но даже она не могла на основании одних лишь подозрений арестовать и избивать богатого иностранца. У них должно быть что-то конкретное. Но что? Я следил за тем, как они выворачивали содержимое всех шкафов и ящиков, снимали со стен фотографии. Все это делалось довольно поверхностно, и через некоторое время они сообщили прокурору, что ничего подозрительного не найдено. Но он не казался разочарованным.

Прокурор поднялся на второй этаж. Два охранника, крепко держа меня за руки, повели меня за ним. Наг уселся за мой письменный стол в спальне.

– Прекрасная спальня, господин Лотц. А что у вас там?

Он указал рукой на четыре больших комода из темного дерева с американскими замками. В Египте было принято, уезжая из дома, закрывать на замок все ценное, чтобы не вводить в искушение слуг, за честность которых далеко не всегда можно было поручиться.

– Там одежда и предметы домашнего обихода.

– Вижу. У вас есть ключи от этого шкафа?

Он показал на второй справа комод, в котором я хранил домашние электроприборы и весы для ванной.

– Ключи у меня в кармане. Если вы снимете наручники, я дам их вам.

– Благодарю, мы сами с этим справимся. Мафус, обыскать его, содержимое карманов – на стол.

Человек, к которому обратился прокурор, вывернул мои карманы и разложил содержимое на столе: бумажник, ключи, личные документы, портсигар, зажигалку. Наг тщательно осмотрел все.

– Вы носите с собой много денег, господин Лотц. Для чего?

– Это мои деньги. Я их не украл.

– Избави Бог. Такому джентльмену, как вы, незачем красть. Израильская разведка вам достаточно хорошо платила.

– Вы просто с ума сошли!

– Вы так думаете? Хорошо, откройте этот комод, посмотрим его содержимое.

С этими словами прокурор передал ключи Мафусу, который быстро открыл комод.

– О, у вас превосходная коллекция домашних электроприборов, господин Лотц. Очень удобно. А что это? Весы для ванной комнаты! Вы часто взвешиваетесь, господин Лотц?

– Каждое утро! Вы тоже хотите взвеситься? Сделайте одолжение.

– Благодарю вас, господин Лотц. Мне будет грустно видеть свой вес. Кроме того, – добавил он с сарказмом, – я боюсь повредить тонкий механизм. Откройте эти весы, – приказал Наг, обращаясь к Мафусу, который с торжествующим видом поднял крышку весов, обнажив их содержимое.

Мгновенно мне все стало ясно. Обычно крышка держалась на пружинах, которые можно было отжать только специальным ключом. Крышку, очевидно, еще раньше сорвали силой и теперь она просто лежала поверх весов. Некоторое время мы с Нагом молча смотрели друг на друга. Выкрутиться из этой ситуации было невозможно. Теперь нужно говорить им как можно меньше, пока я не пойму, что еще им известно, и постараться приуменьшить значение их находок. Может быть, мои дела не так уж плохи. В чем-то придется признаться, но это будет позже. Теперь же мне надо собраться с мыслями.

Наг, как бы извиняясь передо мной, пожал плечами и отвернулся, подзывая к себе худого лысого человека, который до этого молча стоял у дверей и делал записи. Человек сел за стол и приготовился записывать. Прокурор начал диктовать:

– На основе полученной информации я, генеральный прокурор государственной безопасности, совместно с Хасаном Алешем и подразделением полиции госбезопасности 22 февраля 1965 года в 22.30 произвел обыск в доме Иоганна Вольфганга Лотца, гражданина Германии, проживающего в Гизе по адресу: Шария Махмуд Галеб, № 11. В результате обыска в весах для ванной комнаты был обнаружен тайный радиопередатчик, ключ к шифру и расписание связи. Фотографии обнаруженного прилагаются к данному протоколу. По указанному адресу были арестованы следующие германские граждане: Иоганн Вольфганг Лотц, его жена Вальтрауд Клара Марта Лотц, а также ее родители Отто Нойманн и Клара Нойманн. При аресте Вольфганг Лотц отрицал свою причастность к шпионажу. После предъявления ему улик от дальнейших комментариев воздержался.

Это все, Хамди. Дай это мне на подпись и позови фотографа.

После того как были сделаны фотографии, меня отвели вниз, завязали глаза моим собственным носовым платком и усадили в машину. Машина ехала на большой скорости около получаса. Однажды я попытался поднять голову и выглянуть из-под повязки, но получил сильный удар по затылку. Мне было приказано не двигаться. Наконец машина остановилась, послышался звук отворяемых ворот, мы проехали еще несколько метров и остановились. Все еще с завязанными глазами меня вывели из машины и через несколько ступенек вниз провели в какое-то полуподвальное помещение.

– Держите его здесь, пока мы все не приготовим, – услышал я голос Хасана Алеша. Не разговаривайте с ним и пока не бейте.

Мне на голову надели какой-то мешок, и так я простоял около часа. Рядом со мной топали тяжелые ботинки, кто-то говорил шепотом. Потом я услышал крик женщины:

– Ради Аллаха! Я ничего не знаю. Ничего, ничего! Клянусь! Хватит, хватит! Прекратите! Я скажу все, что вам нужно, но прекратите бить меня.

Мне показалось, что я узнал голос Нади Кисов, но я не был уверен. Потом я услышал, как отец Вальтрауд говорил что-то по-немецки, но это было слишком далеко, чтобы я мог что-то разобрать. Наконец ко мне подошел кто-то, снял с меня наручники и, взяв за рукав, повел за собой. Я снова прошел по каким-то лестницам, два или три раза повернул за угол и вошел в какую-то дверь. Там мне приказали остановиться и сняли с головы мешок. Я оказался в небольшой комнате с письменным столом, за которым сидел Хасан Алеш. По одну сторону от него стоял Мафус, по другую – высокий араб могучего телосложения с маленькими и злобными глазками, который ехал со мной в машине и которого называли Абдель Хаким. Перед столом стоял небольшой стул, ножки которого были зацементированы в пол. Алеш приказал мне сесть. Стул был очень неудобен, но сидеть на нем было все-таки лучше, чем стоять. Он нажал какую-то кнопку, и в лицо мне ударил свет двух мощных ламп, которые почти ослепили меня.

– Господин Лотц, меня зовут Махмуд. Конечно, это не настоящее мое имя, но для вас этого достаточно. Как вас зовут? Лотц – это ваше настоящее имя?

– Конечно.

– И у вас нет других имен?

– Конечно нет. Зачем мне другие имена?

– В вашей или, точнее сказать, в нашей профессии это случается. Послушайте, Лотц, мы теперь будем часто видеться, о многом говорить, и мы можем вести этот разговор в дружеской атмосфере. Так будет лучше для нас обоих, и я очень советую вам проявлять готовность к сотрудничеству. Иначе вас ждут большие неприятности. Вы достаточно умны, чтобы понимать это. Как я уже сказал, мы с вами коллеги. Вы попались. Это плохо, но это же не конец света. Мы, как хорошие спортсмены, пожмем друг другу руки, и вы начнете новую жизнь. Мы можем помочь вам, так же как и вы нам. И я уверен, что вы нам поможете. Вместо того чтобы болтаться на виселице, вы можете отделаться мягким приговором – может быть, два или три года. Все будет зависеть от вас. Как вы себя чувствуете сейчас? Хотите кофе?

– Спасибо, не откажусь.

Он хлопнул в ладоши и приказал охраннику принести кофе.

– Закуривайте, – добавил он, протягивая мне сигарету и чиркая зажигалкой.

– Я бы хотел получить свои собственные сигареты, – сказал я.

– Все в свое время. Вы получите любые сигареты, которые пожелаете, господин Лотц. Но прежде, чем мы продолжим разговор, я хочу показать вам кое-что. Это убедит вас в бесполезности лжи. Мы знаем о вас все.

Из ящика стола он вынул две пухлые папки и положил их перед собой.

– Вам это знакомо? Почитайте внимательно, не спешите.

– Не могли бы вы выключить этот свет. Я ничего не вижу.

Он выключил лампы, и я начал перелистывать досье. Там были аккуратно подшиты все мои телеграммы за несколько лет. Очевидно, они давно их перехватывали и, наконец, выявили мой передатчик.

– Есть над чем подумать, не так ли? – участливо спросил Алеш. – Мы слушали ваши радиопередачи почти три года. (Это не соответствовало действительности. Позже стало ясно, что мои сообщения перехватывались одной иностранной спецслужбой.) В одном досье входящие, а в другом – исходящие телеграммы. Думаю, что вы без труда узнаете их даже в нынешнем виде. Теперь у нас есть ключ к вашему шифру, и специалисты уже трудятся над их расшифровкой. Видите, ваша помощь нам практически не нужна. Ваши шифровки сами расскажут нам все, что мы хотим знать о вашей шпионской деятельности.

К несчастью, это было правдой. Если им удалось расшифровать несколько десятков телеграмм, что при наличии ключа не представляло никакой сложности, они знают достаточно для того, чтобы трижды меня повесить. Единственное, что мне оставалось, – это делать вид, что я готов с ними сотрудничать. Молчать и запираться было просто бесполезно. Если они начнут применять пытки, что для египтян являлось обычным делом, то они могут вытащить из меня больше, чем мне хотелось бы признать. С другой стороны, делая вид, что я готов с ними сотрудничать, сообщая им то, что они уже и так знают или могут узнать без моей помощи, я мог бы увести их немного в сторону, сбить со следа. Я обладал неплохими актерскими способностями, и, если я хотел сохранить себе жизнь, мне надо было играть свою роль максимально правдоподобно. Шанс небольшой, но это было единственное, на что я мог надеяться.