Текст книги "И зелень августа, и иней декабря…"

Любимый «сто седьмой»

 
Наверное, у каждого бывали
Любимые охотничьи места.
Одни, порой, мы сами открывали,
К другим вела людская простота: —
 
 
Расскажут, пригласят и вот, поди же,
Вдруг место стало милым и родным…
Неважно, что другие есть поближе,
И не беда, что путь нелёгок к ним.
 
 
Деревня в захолустье, охотбаза
Или лесной затерянный кордон,
Куда ты приезжаешь раз за разом,
Как будто, это твой родимый дом.
 
 
И я имел такое место тоже.
И согласятся сверстники со мной,
Что многим был милее и дороже
Заросший камышами «сто седьмой».
 
 
Озёрный плёс, канал, челны с пропёшкой,
Шум тростников и крики подсадных…
Там взрослые охоте – понемножку
Учили нас – зелёных, молодых.
 
 
Там мы тонули и топили ружья,
Но только обходилось всё без драм.
Большая человеческая дружба
Рождалась там, у жаркого костра.
 
 
Мне до сих пор места все эти снятся
И егерь, дядя Миша-борода…
Как жаль, что никогда не возвратятся
Те чудные далёкие года.
 

Тепло охотничьих зорь

Рассказ – Первый чирок

Берданка – первое взятое в руки ружьё

И таким был первый чирок.

Озеро Глубокое – охотничья «колыбель» автора

Рассказ – Попасть влёт

50-е годы. Открытие охоты компания на Линёвых озёрах:

Друг Анатолия Николаевича, Жека, Анатолий Ник. Сергей, автор

Рассказ – Последний дробовой

Северный берег Суходольского озера, где в камнях прятались подранки…

Черневая утка на воде…

Тайполенский порог, куда чуть не унесло автора с другом

Вынесенный на берег погибший подранок.

Рассказ – Как рождаются легенды

Базовский чёлн на канале…

Егерь Дядя Миша– борода.

Автор и Лёша Королюк на пирсе охотбазы.

«Спортивная» утка – Саук

Оз. Большое Раковое. Утро на большом плёсе…

Нарвское водохранилище

Рассказ – Нажить врага

Дом, в котором недолго прожил автор и где сад был единственной усладой.

Таким был найденный автором «счастливый» водоём…

Часть 2
В лесах (по боровой)

Вам – тетеревам

 
Весной ли на заре
Иль августовским утром,
То в стылом декабре,
Где дали перламутром…
 
 
Опушками берёз
Иль по болотной глади,
Между стогов в покос
Но вас, вас только ради,
 
 
Забрезжит лишь едва
Рассвет зарёю новой
Я к вам, тетерева,
Иду на всё готовый…
 

Второе знакомство

Первым моим объектом знакомства с охотничьей фауной в 1948 году были утки на озере Перккиярви, ныне – Глубокое, куда отец пристроил нас отдыхать летом в подсобное хозяйство от завода, на котором он работал. Мы – трое детей с матерью жили у бригадира дяди Гриши на хуторе, стоявшем почти на берегу, в стареньком финском доме. На выходные, иногда с компанией друзей, приезжал отец. Устраивались грибные походы в лес, рыбалка, а в августе началась ещё и охота. Оказалось, что почти все приятели отца – охотники, хотя сам он к этому увлечению относился спокойно. Главной его страстью были грибы, и тут он слыл непревзойдённым специалистом. Даже друзья называли его мастером.

А меня позвала к себе охота. Будучи блокадным ленинградским пацаном, я прекрасно разбирался в оружии, имел «титул» чемпиона двора по рогатке, поскольку в войну и после неё она служила мне верным средством для добывания мелких птиц на еду. Так что первый мой шаг в охотники был сделан уже давно.

Когда начался охотничий сезон, я потерял покой. Охотники приносили с озера увесистых крякв и элегантных маленьких чирков, и они висели потом в прохладном бетонном погребе, подвешенные головами вниз. С какой завистью я рассматривал их, оправлял им пёрышки, подбирал вкусно пахнущие сгоревшим порохом, брошенные охотниками гильзы.

А потом выяснилось, что у нашего хозяина дяди Гриши тоже есть ружьё. Им оказалась старенькая и чуть ржавая берданка двадцать восьмого калибра. Отыскалось и несколько гильз, капсюлей и дымного пороха. Всем этим он разрешил пользоваться нам с братом под присмотром взрослых. Приятели отца помогли нам в снаряжении первых патронов, снабдили кое-каким припасом. И началась наша «мýка». Первые патроны кончились очень быстро. Теперь надо было искать и порох, и свинец, рубить старые валенки на пыжи и катать дробь…

Лишь в последних числах августа, почти перед отъездом удалось мне добыть свой первый охотничий трофей – чирка, но уже тогда я понял, что охота для меня будет страстью на всю жизнь.

А через год в нашей семье начались неприятности, и я остался без Перккиярви, берданки, охоты и отца. Но остались прекрасные воспоминания об охотничьих зорях, утках, пролетающих над головой, и неистребимая страсть к охоте.

Ещё через два года, закончив седьмой класс, я пошёл работать учеником слесаря на завод. Детство кончилось. Нужно было помогать матери, работавшей за небольшую зарплату, поскольку в семье росла ещё и моя младшая сестра, а старший брат уже служил в армии.

Об охоте я не забывал. Иногда ездил на Литейный проспект и подолгу простаивал у витрины охотничьего комиссионного магазина, разглядывая ружья. Бывало, я робко заходил внутрь. Продавцом в ту пору работал ещё моложавый, но видимо, очень знающий оружие мужчина, к которому все относились уважительно. Я даже знал, что его зовут дядя Коля. Меня, впрочем, как и других мальчишек заходящих иногда поглазеть на оружие, никогда не выгоняли.

Прислушиваясь к разговорам, а магазин этот был тогда для ленинградских охотников как клуб, я постигал кое-какие знания о конструкциях и марках ружей, о способах охоты и разнообразии дичи, многочисленные чучела которой висели на всех стенах и в витринах магазина. Посещение этой комиссионки было моей первой охотничьей школой. А потом произошло второе важное в моей биографии событие, – я познакомился и подружился с хорошим человеком и охотником, который сыграл самую большую роль в моём становлении, как охотника.

Его звали Николаем Васильевичем. Он был сослуживцем моей матери, и как-то в разговоре сообщил ей, что увлекается охотой, но растерял своих друзей и поэтому в настоящее время не имеет компаньона. Тут и мать, естественно, поведала ему, что сын мечтает стать охотником, но нет, ни ружья, ни наставника, кто помог бы ему в осуществлении давней мечты. Наверное, он хорошо относился к моей матери, поскольку позвонил мне вскоре по телефону и просто сказал:

«Если хочешь стать охотником, то собирайся на ближайший выходной в лес, а там посмотрим».

Его предложение произвело в доме переполох. Стояла поздняя осень, нужно было для такого выезда что-то подходящее одевать на себя, на ноги. К счастью, оказались отцовские резиновые сапоги, несколько великоватые для меня, но в них запихали толстые стельки. Нашлись какие-то старые, рваные, но после маминого ремонта ещё годные для такой цели брюки, из вещей брата подобрали куртку. Мать вспомнила, что у отца был привезён солдатский вещмешок, а пока искали его, обнаружилась ещё и фляжка, и она уже думала, что зальёт в неё и какие сделает бутерброды.

Выезжать должны были самым ранним поездом на Сосново, только тогда ещё оно называлось Рауту. Будильник поставили чуть ли не на час раньше того времени, когда надо выходить из дома, ведь мы жили на Свердловской набережной и до Финляндского вокзала ехать всего две остановки. Мать так волновалась, что чуть не забыла дать мне денег на билет.

Пока ехали неторопливым поездом, Николай Васильевич подробно расспрашивал меня об увлечениях, друзьях, о моей работе и знаком ли я с оружием. Он разговаривал со мной, как с равным, и я, перестав стесняться, рассказал ему и об оружии, которое побывало у нас с братом в руках после войны, и об увлечении рогаткой, и моей давнишней идее – применить её на охоте, стреляя крупной дробью. Рассказал и про берданку, и про первого добытого на озере чирка. Выслушав меня внимательно, он улыбнулся и ободряюще заговорил:

«Так ты уже почти охотник, а что без ружья, то это ненадолго, сегодня попробуешь стрельнуть из моего, а там, глядишь, подкопишь деньжат, – ведь ты ж у нас работяга, – и справим тебе одностволочку пока на мой билет. Тебе шестнадцать когда?»

«На будущий год».

«Ну, и порядок! Паспорт получишь, мы тебе с одним дружком рекомендации напишем, – он засмеялся – И что ты у нас уже в кандидатах год отходил, так что сразу охотничий билет получишь!» И мне сразу стало на душе тепло и весело. Он расчехлил и показал мне своё ружьё. Это был изящный немецкий «Зауэр» двенадцатого калибра. Собрав, он протянул его мне:

«На, подержи, посмотри!» Мы были одни в купе. Тогда поезда ходили со старыми вагонами, разделёнными на купе, только без дверей, и вообще вагон был почти пуст в этот ранний рейс и час. Я вертел его в руках, разглядывая, и даже попробовал приложить к плечу.

«Не балуй! – строго сказал он – Даже незаряженное ружьё один раз в жизни стреляет…»

Когда мы выходили на станции Рассули, теперь Орехово, только начал пробуждаться серенький пасмурный денёк. Поднялись в гору, прошли небольшой деревенькой, расположенной вдоль шоссе и углубились по лесной дороге в лес. Так далеко от города, кроме озера Перккиярви, я ещё не отъезжал никогда. Меня волновало и интересовало всё: и бетонные надолбы противотанковых укреплений, и сваленные в овраг мотки колючей проволоки вместе с гнилыми кольями, и развалины домов отдельного хутора на краю поля.

Лес встретил нас пожухлой травой, запахом осенней прели, мокрыми после дождя кустами и капелью с деревьев при лёгких порывах ветерка. Мой наставник распорядился, чтобы я шёл чуть сзади и правей его, глядел в оба и сообщал ему обо всём интересном. А я пока что видел только одни перестоялые подгнившие грибы, – на них-то у меня уже был намётан глаз, – приучил издавна отец. Один раз мелькнуло что-то с шумом в еловых ветвях.

Николай Васильевич вскинул ружьё, но выстрелить не успел, объяснив мне, что это был рябчик. Тишину леса нарушали иногда лишь редкие мелкие птицы, но как-то мельком я заметил уже знакомую мне сороку. Противно стрекоча, она перепархивала где-то впереди нас.

«Вот, плутовка, – пожаловался мой наставник – Всех лесных обитателей предупредит, что люди в лесу».

«А кого тут предупреждать-то, – усомнился я, – Вроде и нет никого».

«Это тебе так кажется, – усмехнулся он, – Я эти места хорошо знаю, просто снежку нет, следов не видно, а то бы ты посмотрел, кто в этом лесу живёт…»

Мы уже хотели присмотреть сухое место, чтобы посидеть и отдохнуть, когда невдалеке, за кустами, с громким хлопаньем крыльев поднялась какая-то большая и тёмная птица. Прозвучал выстрел, потом второй! Я видел, как невысоко летевшая птица кувырнулась в воздухе, упала, но тут же вскочила и бросилась бежать. Не дожидаясь указаний, я бросился за ней.

«Обрезай его справа!» – кричал мне Николай Васильевич. Впереди росли невысокие, но густые ёлочки, наполовину полёгший папоротник, и я потерял птицу из вида. Я видел, что мой наставник бежит левее меня, пытаясь на ходу перезарядить ружьё.

«Он там, затаился в папоротнике, заходи ещё правей!» – послышалась его команда. Запыхавшись, я перешёл на шаг и почти сразу увидел её – с коричневыми крыльями, похожую на большого петуха, она как бы прилегла к земле под нависшими ветвями небольшой ёлки. Схватив в руки какую-то палку, я кинулся к ней, зацепился за корень и упал, промочив колени. И птица, вскочив, рванулась с такой скоростью, что я сразу опять потерял её из виду. Но тут раздался ещё один выстрел Николая и радостный крик – «Готов!»

Оттерев кое-как грязь с колен, я подошёл к нему. Глаза его сияли, волосы были растрёпаны, а свою элегантную финскую шапочку с козырьком он, скомкав, засунул в карман куртки.

– Теперь видишь, какие птицы водятся в этом лесу, – улыбнувшись, заговорил он, поднимая с земли свой трофей.

– Знаешь, кто это? И не дожидаясь моего ответа, продолжил:

– Это – глухарь, мошник, как зовут его в Вологодчине, самая крупная и самая желанная для охотника птица наших лесов. Вот погоди, дам тебе потом книжку, прочтёшь там про него.

Я взял его в руки, и меня сразу поразила его тяжесть, но больше – удивляла красота оперенья, массивные лапы, крючковатый, как у орла, клюв, чёрный в белых крапинках хвост. Подумалось – будет ли когда-нибудь и у меня такой трофей? Тем временем Николай Васильевич расстёгивал свой красивый, не в пример моему сидору, рюкзак. И вдруг он удивил меня, заговорив проникновенно:

– А ведь знаешь, у меня сегодня праздник! И ты к нему имеешь самое прямое отношение. Ты, наверное, счастливчик, и будешь добычливым охотником, потому что с тобой я впервые в жизни взял такого красавца петуха. Знаю их давно и стрелял немало, да всё молодых глухарят или глухарок. На току охотиться не доводилось, – он даже вздохнул, – А с тобой вот – повезло, такого красавца взял, и мы сейчас это, как положено, отметим.

Он вынул бутылку тёмного стекла, какие-то пакеты, круглую плоскую коробочку из пластмассы, всё это разложил на рюкзаке и красивым складным штопором стал открывать бутылку. Я разглядел этикетку – Грузинское марочное, портвейн № 18. Перехватив мой удивлённый взгляд, пояснил:

– Не люблю водку, особенно на охоте! Тут если захочется выпить за удачу, то надо чего-то яркого, вкусного.

Достав что-то из коробочки, он сделал рукой движение, как будто стряхивал термометр, и в пальцах у него очутилась изящная, сложившаяся из узких конусных колец походная серебреная стопочка Я смотрел на него, как на фокусника, а он, довольный произведённым эффектом уже наливал её, приговаривая:

– Понимаешь, я люблю, чтобы на охоте было всё красиво: и ружьё, и твоё снаряжение, и выпитый глоток, – это потому, что сама природа дарит нам на охоте – вон, какую красоту! – он показал рукой на глухаря, – А если без этого, то проще пойти и купить в «Елисеевском» магазине.[9]9
  – в те годы в этом гастрономе на Невском проспекте можно было купить почти любую дичь.


[Закрыть]

Когда и я выпил показавшийся мне очень вкусным портвейн, он налил в свою чудесную стопочку ещё немного и сбрызнул им глухаря. – А ведь он эстет, – подумал я и, помню, мне тогда захотелось быть похожим на него. Но ещё больше хотелось самому взять в руки ружьё, отыскать и свалить удачным выстрелом такого же красавца, и едва ли в тот момент я мог предположить, что пройдёт много лет, прежде чем сбудется моё желание.

Ещё через год, в том же комиссионном магазине, что на Литейном, было куплено по билету Николая Васильевича моё первое ружьё, – ижевская одностволка шестнадцатого калибра.

Подранок

Подранки на охоте, к сожалению, неизбежны. И относятся к ним охотники по-разному. Кто-то переживает, просит компаньона пристрелить или добить подранка любым способом, кто-то находит удовольствие в том, чтобы свернуть подраненной птице шею, или полоснуть ножом по горлу дрыгающегося зайца.

Помню, ещё в юности, прочтя замечательную повесть Чехова «Драма на охоте», где, впрочем, про охоту совсем незначительный эпизод, я был поражён словами героини, запрещающей добить подраненного кулика: – Другие мучаются, пусть и он помучается… А ещё – у того же Чехова в рассказе «Петров день» один из охотников подносит отставному генералу подстреленную им перепёлку и подобострастно говорит:

– В крылышко, Ваше Превосходительство, ещё жива-с!»

На что тот отвечает:

– Да-с, жива, надо предать скорой смерти. С этими словами он поднёс перепёлку ко рту и клыками перегрыз ей горло»

А ещё я читал где-то, что в старину у знатных немецких охотников считалось особым шиком так добить ножом раненого оленя или кабана, чтобы кровь попала на сапоги.

Я, например, подранков не люблю из-за процесса их добивания, особенно, когда мало патронов. В юности с этим обстояло проще, а к старости становишься сентиментальнее, жалостливее, и умерщвление ещё живой и трепещущей у тебя в руках живности оборачивается делом крайне неприятным. Я даже знаю некоторых очень заядлых в молодости охотников, которые вообще бросили охоту и предполагаю, что именно из этих соображений, хотя они сами в этом не признаются.

Свою охотничью биографию я начал в те незабываемые и прекрасные времена, когда охота была ещё не повально развлекательным явлением. В те, послевоенные годы, в охоту шли в основном люди, повидавшие войну, которым надоела зря проливаемая кровь. В охоте они искали, прежде всего, красоту и отдых для души, а потому и обзаводились красивыми охотничьими собаками, способными украсить и сам процесс охоты. В моде были всевозможные легавые: все виды сеттеров, пойнтеры, завезённые из Европы дратхары и курцхаары. Этому способствовало обилие в пригородных лесах и развивающихся сельхозугодьях боровой, полевой и болотной дичи.

У моего юношеского охотничьего друга в семье, где отец слыл заядлым охотником, тоже держали собаку – курцхаара по кличке Руслан, а главным объектом для охоты с ним считались тетерева. Так что мои успехи, после того, как я научился стрелять влёт по уткам, совершались на классической охоте с подружейной собакой по тетеревиным выводкам.

Свои первые охоты с Русланом под руководством Анатолия Николаевича, отца моего друга Жеки, я вспоминаю с теплотой и лёгкой грустью до сих пор. Частенько мы охотились в районе небольшой деревушки Ольшаники, что на Карельском перешейке. Там, в берёзово-ольховом мелколесье, по кромкам полей, по небольшим лесным болотцам с поспевающей брусникой держалось тогда много тетеревиных выводков. С каким удовольствием наблюдали мы за работой хорошо поставленной собаки, как вздрагивали от шума хлопающих крыльев взлетающих птиц, когда хозяин посылал собаку со стойки вперёд, как восхищались мастерски выполненным дуплетам Анатолия Николаевича. И как ужасно поначалу «мазали» сами, когда он ставил нас к собаке с правом первого выстрела, подстраховывая нас сбоку. Он понимал, ценил наши восторги и чаще посылал нас к Руслану, чем становился сам.

У Жени в то время была курковая «тулка», и он имел возможность в случае первого промаха исправить положение вторым выстрелом. Но после выстрела из одностволки мой промах мог постараться исправить только наш наставник.

С тех пор я считаю, что новичку-охотнику надо начинать обучаться стрельбе именно из одностволки, чтобы ценить свой единственно возможный выстрел, надеяться только на него, и стрелять лишь только тогда, когда есть уверенность в успехе. Одностволка – очень дисциплинирующее оружие.

Одина из тех давних охот запомнилась мне особо. Тогда мы поехали вчетвером в район деревни Журавки, что находилась в верховьях реки Сестры и стала потом любимым местом для нас с Жекой на долгие годы. Четвёртым поехал Олег, – сверстник и давний приятель Евгения по Москве, где и Женина семья жила раньше. Он приехал в Ленинград на несколько дней с родителями, прежними сослуживцами Анатолия Николаевича. Они попросили взять их сына в компанию и тот не мог отказать им в этой просьбе. Охотником Олег не был, но ему хотелось побродить с нами по лесу и посмотреть на нашу охоту.

Тёплый, но пасмурный августовский день ещё с трудом пробивался сквозь мокрую листву, когда мы вошли в молчаливый лес. Всё покрывала обильная роса, и на траве за нами оставался очень заметный след. Руслан громко фыркал и нетерпеливо тащил вперёд Жеку, ведущего его на поводке. Отпущенный, отряхнулся и пошёл вперёд классическим «челноком» – пятнадцать-двадцать метров направо, пяток вперёд, налево и так далее. Зарядили ружья. Вскоре Руслан «потянул» к куртине кустов и встал, весь вытянувшись и поджав левую лапу. Сделав нам рукой жест – стоять, Анатолий Николаевич подошёл к собаке и послал её вперёд. Пёс сделал осторожный шаг, второй, третий… Никто не взлетал! С ружьём наизготовку хозяин следовал за ним. Начались кусты, и тут послышался треск крыльев взлетающего тетерева. Стрелять было неудобно, и стрелок достал его только вторым выстрелом. Первым трофеем оказался одиночный, уже начинающий чернеть петушок из раннего выводка.

Вскоре отыскали большое тетеревиное семейство. На росистой траве отчётливо были видны переплетения их следов. Стрелять первым к Руслану поставили Жеку, и он для начала промазал из обоих стволов по вылетевшему одиночному. Следующий поднялся опять один, и был сбит Женькиным вторым выстрелом, после которого с треском сорвались ещё штук пять. Анатолий Николаевич чётко взял пару дуплетом, Жека, естественно, не успел перезарядиться, а я, стоя с Олегом неподалёку, мог бы стрелять, но не был к этому готов морально и потому даже не сдёрнул с плеча ружьё, на что Олежка заявил, что он и то успел бы сделать удачный выстрел, будь ружьё у него. Наш наставник поглядел на него, улыбнулся и с ехидцей сказал:

– Ладно, мы потом дадим тебе возможность отличиться! Руслан принёс битых птиц, и все пошли дальше. Я чувствовал, что следующим к собаке пошлют меня, и заранее волновался. И, как оказалось, не зря… К очередной Руслановой стойке, как я и предполагал, послали меня, а наш шеф остался у меня где-то за спиной, скомандовав – пиль! Руслан сделал шаг, второй, третий, но ничего опять не вылетало. Не зная от волнения, что мне делать, я опустил от плеча ружьё и невольно обернулся к Анатолию Николаевичу с немым вопросом. И в это время за спиной раздался звук взлетающей птицы. Резко развернувшись назад, на звук, я чуть не упал и пока вскидывал ружьё к плечу, тетеревёнок успел скрыться за деревьями. Почти плача от досады, я снова обернулся и увидел ободряющую улыбку на лице наставника.

– Там есть ещё – проговорил он негромко, показывая на собаку, стоящую опять на стойке. Теперь вылетело сразу два, и один, как по заказу потянул от меня чисто в угон. Не попасть в такого я просто не имел права, и выстрел получился удачным. Одновременно раздался ещё один, – это шеф добрал второго, и я видел, как упали обе птицы, но мне показалось, что моя падала подранком. Я готов был броситься к ней, но понимал, что этого делать нельзя, – Руслан снова замер на стойке. К нему уже подходил хозяин. Он не успел даже подать команду собаке, как из-под её морды рванулись с квохтаньем вверх опять две птицы. Отпустив без выстрела тетёрку, он чисто положил молодого и радостно крикнул:

– А вот теперь ищи, подай! Руслан бодро поскакал в кусты, а к нам подошли Женя с Олегом. Пёс притащил сначала самого последнего и положил его к ногам хозяина. Похваленный им, скрылся снова, но не в той стороне, где падал мой и откуда я отчётливо слышал звуки пытающейся взлететь птицы. Воспользовавшись тем, что Жека заговорил с отцом, я бросился туда. Раненый тетеревёнок с обвисшим крылом довольно шустро пробирался сквозь густую и высокую траву, и мне никак не удавалось схватить его рукой. И тут прибежал Руслан. Накрыв в прыжке лапами птицу, он слегка даванул её зубами, раздался короткий писк, и всё кончилось. Подошли остальные. Верный пёс опять положил трофей к ногам хозяина. А он стоял и очень добро улыбался, слушая, как горячо поздравляет меня Жека с удачным выстрелом. Даже Олежка скривил смешно физиономию и подмигнул мне, когда Анатолий Николаевич, поздравив с полем, вручил мне слегка помятого тетеревёнка. Я ликовал!

Нашли потом ещё несколько тетеревят, и все стреляли, из них Жека взял двух и я одного. Дали выстрелить и Олегу. Он, разумеется, промазал, но нисколько не был этим расстроен.

Пора было возвращаться, роса давно сошла, и птица стала вести себя значительно строже. Мы степенно шагали по старой лесной дорожке. Притомившийся Руслан лениво трусил чуть впереди нас, но вдруг насторожился и уверенно потянул в сторону от дороги к густым кустам. Жека вопросительно посмотрел на отца, и тот одобряюще кивнул. Снимая на ходу с плеча ружьё, неугомонный Евгений поспешил к собаке. Но дойти не успел, за кустами взлетел одиночный. Дистанция была предельной, но всё же он достал его вторым выстрелом. Послали в поиск Руслана, он скрылся за кустами и долго не возвращался. Тогда к нему пошёл Жека и тоже пропал. Мы стояли на дороге, не понимая в чём дело, когда до нас донёсся Женькин голос:

– Идите сюда, надо искать подранка! Пошли и вскоре увидели такую «картину»: Жека стоял на четвереньках, пытаясь забраться под маленький мостик из замшелых старых брёвен, перекинутый через узенькую и сейчас совершенно сухую канавку на ещё более древней и уже почти не видимой лесной дорожке. С другой стороны то же самое пытался сделать Руслан, но даже ему не хватало высоты от земли до проваленных брёвен. Разобрать этот мосток руками можно было едва ли, брёвна держались по краям за счёт вбитых скоб. Нашли какую-то сушину, с трудом завели её в пролом средней части и, действуя, как рычагом, немного раздвинули их. Олег засунул туда руку по самое плечо, пошарил, раздался звук – пи-пи-пи, и он с торжественным видом вытащил и подал Жеке испачканного землёй и древесной трухой взъерошенного тетеревёнка. Тот бережно принял его двумя руками, пригладил его, попробовал пристроить на место обвисшее крыло, но видно было, что косточка перебита дробиной напрочь, и крыло снова некрасиво отвисло. Птица явно относилась к позднему выводку, ещё в детских пёстрых перьях, а по красным, ярко выраженным, бровям в ней угадывался петушок.

Мы сидели втроём на брёвнах старого мостика, и тетеревёнок переходил из рук в руки. Я впервые держал в своих руках дикую живую птицу такого размера и вида, и мне сразу вспомнился мой первый чирок с озера Перккиярви, воробьи и зяблики, которых я стрелял из рогатки в блокадном детстве. Тогда у меня тоже бывали подранки, но и они, как и остальные, годились на еду.

Анатолий Николаевич стоял рядом, снисходительно улыбаясь и не вмешиваясь в наши разговоры. А тетеревенок, по всей видимости, пребывал в шоке, почти не шевелился и не пытался вырваться из рук, только часто-часто моргал тёмными испуганными глазами. Когда он снова очутился в руках у Олега, Жека сказал:

– Посмотри, какие у него красивые бровки! Эх, хорош бы был петух на току.

– Да, хорош – ответил как-то мрачно Олежка – Был бы… И с этими словами он, размахнувшись, шмякнул петушка головой о вывороченное нами бревно моста.

С тех пор, видимо, я и не люблю подранков и, может быть, потому стараюсь не стрелять издали, чтобы их не делать.