Текст книги "Шепот волка"

11

Когда Симон вошел в комнату Тилии, по местному телевидению передавали новости. Тетя уютно устроилась перед телевизором на кушетке со стаканом чая со льдом. Она обмахивалась тележурналом, пытаясь прогнать духоту. День был жаркий и безветренный, даже к вечеру термометр не опустился ниже 26 градусов.

– Возьми себе тоже стакан на кухне, – сказала она, указав журналом на графин с чаем, в котором плавились кубики льда.

В это время закончился репортаж о демонстрации в Берлине, и на экране появилась фотография светловолосой девушки. Она была красивая, у нее были лучистые голубые глаза. На снимке она улыбалась фотографу. Однако подпись под фото вмиг разрушила радостное настроение: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

– О боже, это же Леони! – Тилия вдруг отбросила в сторону журнал и усилила громкость телевизора.

«Полицейская инспекция Фаленберга просит вашей помощи, – произнес диктор. – Вчера в Фаленберге пропала шестнадцатилетняя Леони Вильке. Около 19:00 отец подвез ее к кинотеатру, где она должна была встретиться с друзьями. Но на встречу она не пришла. Свидетели видели, как Леони выходила из машины отца. Дальше ее след теряется». Картинка сменилась: теперь на экране было множество полицейских машин. Показали также и вертолет.

Симон невольно вспомнил вертолет, который наблюдал из окна кабинета доктора Форстнера. Только тогда он не знал, кого ищут в лесу.

«Несмотря на продолжительные активные поиски, Леони до сих пор не найдена, – продолжал диктор. – Попытки найти Леони по ее мобильному телефону тоже пока безуспешны. “О причинах ее исчезновения ничего не известно, – сообщил инспектор полиции. – Но в восточной части Фаленбергского леса нашли ее пустую сумочку, из чего можно сделать вывод, что Леони могла стать жертвой преступления”». Фото Леони снова появилось на экране, на этот раз под ним вспыхнул телефонный номер.

«Леони Вильке ростом 1 м 62 см, стройная, волосы светлые, гладкие, длиной до плеч. Одета была в черные джинсы, черную футболку, красную кожаную куртку и красные спортивные туфли. Кто может что-либо сообщить о пропавшей девушке, просим обращаться в полицию». На этом сообщение завершилось. Выпуск новостей закончился прогнозом погоды. Она по-прежнему обещала быть солнечной и жаркой.

– Надеюсь, с ней не произошло ничего из того, о чем говорят… – произнесла Тилия, не отрывая взгляда от экрана.

Она не рискнула произнести вслух слово, вертевшееся у нее на языке. Отвратительное слово, означавшее много страданий. Джессика тоже никогда не могла его произнести вслух. Это была девочка, с которой Симон познакомился в клинике. Она столкнулась именно с тем, что тетя Тилия предполагала в случае с Леони. Для Джессики произошедшее тоже было непроизносимым, прежде всего потому, что неизвестный преступник так и не был пойман. Он напал на нее на лестнице, когда она возвращалась домой из художественной школы. Никто не мог ничего сообщить, а неизвестный преступник будто испарился.

С этого момента Джессика перестала доверять мужчинам. Когда Симон впервые с ней заговорил, она грубо бросила, чтобы он оставил ее в покое. «Ты тоже волк в овечьей шкуре, ты один из них!» – сказала она. Таково было ее обычное представление о мужчинах. На занятиях по групповой терапии она часто употребляла это выражение, и наверняка не только на занятиях.

– Ты знаешь эту Леони? – спросил Симон тетю.

Тилия выключила телевизор.

– Нет, близко не знаю. Однажды она проходила производственную практику в нашей фирме. Это было пару лет назад. Она милая девочка. Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось.

Симон бросил взгляд из окна, где заходящее солнце окрасило верхушки крон в красный цвет. Где-то там находилась девочка примерно его возраста. Одна. Перепуганная. Возможно, даже мертвая.

12

Симон вертелся в кровати без сна. В тесной гостевой комнате было слишком жарко и душно. Он вспотел, хотя на нем были всего лишь легкие шорты. Несмотря на то что было уже за полночь и окно было открыто, воздух в комнате почти не охладился. Снаружи было не намного прохладнее, но там хотя бы не воняло средством от моли. Там все дышало влажностью ночи и лесной хвоей.

Во дворе было темно, и Симон с трудом различил красный мотороллер у входа в квартиру Майка. Подняв голову, Симон увидел над собой усеянное крупными звездами небо. Иногда, когда он проводил летние каникулы у бабушки с дедушкой, папа показывал ему звезды. «Здесь, в деревне, они видны куда лучше, чем в городе, – объяснил он Симону. – Здесь гораздо меньше источников света. Понимаешь, о чем я?» – «Об уличном освещении и автомобильных фарах», – прошептал мальчик в темноту ночи и улыбнулся. Сейчас было все как тогда. Только отца рядом больше не было.

Он окинул взглядом небосвод, пытаясь вспомнить форму и название созвездий, которые показывал ему отец. На востоке он различил Лебедя. Самая яркая его звезда называется Денеб, вспомнил Симон. Этот рисунок обозначают еще как Северный крест. Справа виднелась Лира. Она имела форму параллелограмма, ярче всех в котором светила Вега. Под ней располагалось созвездие Орла. Здесь тоже находится одна из самых ярких звезд – Альтаир. «А теперь проведи мысленно линию между Альтаиром, Денебом и Вегой, – услышал он в памяти голос отца. – Что ты видишь?» – «Треугольник».

Симон грустно опустил глаза. Почему эти воспоминания так болезненны? Совсем как свет звезд: ты его видишь спустя тысячелетия, хотя звезда, может, уже давно погасла. Он был так погружен в свои мысли, что не сразу заметил старый «Мерседес», пересекший двор. Лишь когда Симона ослепили фары, он отступил от окна на шаг. Мотор смолк, и Симон услышал, как обе дверцы тихо открылись, а потом захлопнулись. Симон осторожно выглянул во двор. Ему было любопытно, как выглядит «женщина мечты» его брата.

В темноте он мало что смог различить, но Мелина показалось Симону красавицей. Во всяком случае, она была высокой стройной блондинкой – такие девушки всегда нравились Майку. Ее каблучки процокали по плитам двора, когда она побежала к мотороллеру.

– Ты его уже починил? – спросила она вполголоса.

– Ясное дело! Проблема была в подаче бензина. – Майк подошел к девушке и обнял ее.

– Ты просто сокровище!

Она поцеловала Майка в губы. Симон отступил от окна. Он почувствовал себя шпионом; ему бы самому не понравилось, если бы кто-нибудь за ним так следил. Он зевнул и хотел было снова лечь спать, но тут услышал, как Мелина спросила:

– Твой младший брат уже здесь?

– Да, сегодня приехал.

Теперь Симон стоял у окна и слушал. Когда речь шла о нем, не грех было и подслушать.

– Ну и как он? – спросила Мелина.

– Симон в порядке. Я позабочусь, чтобы с ним ничего не случилось.

– Но ведь он лечился в психиатрической клинике…

– Тилия говорит, что его врач очень им доволен. Конечно, малышу тяжело, потому что сейчас вокруг столько нового, а со всякого рода переменами он никогда не дружил. В детстве он сердился, когда родители переставляли мебель. И за столом все должны были сидеть в определенном порядке. Все непривычное ввергало его в панику. Ничего удивительного, что сейчас ему нелегко и приходится бороться с собой. Случившееся – большой удар для всех нас, а для него в особенности. Симон всегда цеплялся за родителей. Но ничего, он со всем справится.

«Я не цеплялся за них! – раздраженно подумал Симон. – Я их любил. Больше, чем ты, Майк. А что касается мебели, старый порядок был практичнее, и в нем было больше симметрии. Но вас такое ведь никогда не интересовало».

– Ты ему уже сообщил? – настороженно спросила Мелина.

– Нет. Сегодня он первый день здесь. Это было бы для него слишком. А ты? Ты ему наконец-то сказала?

Майк произнес это таким тоном, что слово «ему» прозвучало как ругательство.

– Да, я с ним поговорила. – Мелина вздохнула. – Он, разумеется, дико разозлился. Надеюсь, он скоро смирится, что я живу своей собственной жизнью и что я с тобой.

– Но ведь он против или что?

Мелина снова вздохнула.

– Ему придется смириться.

Повисла пауза. Симон не отваживался пошевелиться и даже дышать старался беззвучно. Ни в коем случае эти двое не должны заметить, что сверху их разговор подслушивают. Наконец Майк сказал:

– Пойдем в дом.

Шаги по плитам, хлопок входной двери. Симон упал на кровать. Уставившись в потолок, он размышлял над тем, что сейчас услышал. Он знал, что его брату всегда было тяжело принять его непохожесть на других. Однако Майк был одним из немногих, с кем Симон мог говорить откровенно. И сейчас его очень беспокоило, что подразумевал старший брат. Что означала эта фраза: «Это было бы для него слишком»? Что недоговаривает Майк?

13

«Тебе ни за что не спастись! Никогда!» Этот глухой, злобный голос позади. Симон пополз еще быстрее. Все тело свело судорогой. Все болело и ныло. Носом шла кровь, а во рту ощущался отвратительный привкус ржавых гвоздей. Непрекращающийся рев сирены мучительно завывал в голове, болезненно участившийся пульс болью отдавался в висках. Казалось, мозг раздувается и раздувается – и вскоре череп лопнет.

Еще сложнее было овладеть собой. Едва он попытался подняться и идти прямо, как все вокруг начинало вращаться вокруг него. Он терял равновесие, шатался, точно пьяный, и снова падал.

«Я до тебя доберусь!»

Снова этот злобный голос. Симон заторопился еще больше. Ему надо прочь отсюда. Ободранные ладони и колени саднят. Они горели огнем, когда он в панике полз по асфальту. Прочь отсюда! Прочь отсюда! Прочь отсюда! Потому что позади бушевал настоящий пожар. Он чувствовал его спиной, ощущал жар и треск, словно за ним бросился вдогонку сам ад.

Он увидел яркую вспышку пламени, поглотившую синий «Форд» и все вокруг. В ноздри ударила отвратительная вонь горелой резины, раскаленного металла, бензина и еще чего-то, о чем Симон предпочитал не задумываться. И это Нечто, преследующее его.

«Ты не сбежишь, Симон!» Он не осмеливался обернуться. Ему надо прочь. Прочь, прочь, прочь! Как можно дальше. Заднее стекло лопнуло, брызнули осколки. Трещал огонь. Воздух, с воем исторгавшийся из еще одной лопнувшей шины, напоминал крик. Наконец завывание сирены прекратилось. Внезапно наступившая тишина показалась мальчику еще более зловещей, чем адские вопли. Позади Симон услышал шаги. Шаги приближались.

Симон продолжал двигаться, стремясь отползти как можно дальше от того, что его преследовало. Подальше от горящей машины, похожей на факел, воткнутый между стволами. По обе стороны от него был лес. Огромные ели, чьи гигантские ветви заслоняли свет. В темном подлеске Симону показалось, что он заметил горящие глаза. Они смотрели на него. Он услышал другие голоса. Тихие, угрожающие, шепчущие.

«Смотрите-ка, это он! Симон! Симо-о-он!» И злобное хихиканье. «Иди сюда, Симон! Иди к нам! Да, иди к нам, потому что ты один из нас!» Он снова хотел встать и умчаться прочь, но ноги опять не повиновались ему, и он растянулся во весь рост. С огромным трудом он ползком продвигался дальше. Она снова была здесь – эта дверь поперек лесной дорожки. «Я знаю эту дверь! – думал он. – Я должен в нее войти! Это важно». Он схватился за дверную ручку и надавил вниз изо всей силы. Дверь не поддалась.

«Считай, ты попался!» Злой голос позади него подобрался к Симону опасно близко. В отчаянии Симон тряс ручку, колотил в дверь снова и снова. Никто не открывал. За дверью он различил какие-то голоса. Голос женщины. Она была взволнована и заикалась. Симон не мог разобрать, что она бормочет. Потом чудище с утробным криком приблизилось к нему чуть ли не вплотную. От его шагов дрожала земля. «Останься здесь, Симон! Останься! Ты ведь тоже должен был погибнуть!»

Мальчик в панике замолотил в дверь кулаками, призывая на помощь… И проснулся. Он понял, что лежит на полу у кровати. Перед ним в темноте стоял ночной столик, в дверцу которого он во сне молотил кулаками. Дверца распахнулась, ящик за ней был пуст. Он, кряхтя, уселся, прислонившись к кровати. Мальчик был весь в холодном поту.

Снова этот сон. Снова дверь. Но на этот раз все было даже хуже, чем прежде. На этот раз за ним гнались. Этот монстр с утробным голосом. Наверное, тот самый, которого он уже видел в машине Тилии. Он даже не отваживался оглядеться вокруг, потому что, чем бы это ни было, оно лишало его рассудка. В этом Симон был твердо убежден, даже понимая, что это всего лишь сон.

Нужно было вспомнить, что ему говорил доктор Форстнер о психогигиене. «Пусть эти чистильщики в твоей голове закончат работу. Дай им немного времени, все твои ночные кошмары исчезнут сами собой». Оставалось лишь надеяться, что все так и будет. Как он уповал на то, что Майк ошибся насчет сбывающихся снов. То, что он увидел сегодня во сне, ни в коем случае не должно сбыться!

14

Казалось, Тилия не слышала, как Симон кричал ночью. По крайней мере, она об этом не заговорила, когда он утром пришел в кухню. Стоя у окна, она смотрела на освещенный солнцем сад и маленькими глотками пила кофе. Крохотное, висящее над раковиной радио передавало последние известия. Все еще не нашли никаких следов исчезнувшей девочки. Никто не знал, что случилось с Леони.

– Что ты хочешь на завтрак? – спросила Тилия. Она убавила звук радио и приоткрыла дверцу холодильника. – Посмотрим-ка, что у нас есть. Мармелад, мед, немного колбасы и сыра… Или сварить тебе яйцо?

Симон отрицательно покачал головой:

– У тебя есть хлопья?

– Боюсь, что нет.

– Жаль.

– Овсянка на замену пойдет?

– У тебя найдется молоко и какао-порошок?

– Только молоко.

Симон кивнул:

– Ладно, сойдет.

Он достал из холодильника пакет апельсинового сока и налил себе. Затем сел и задумался, глядя на стакан. Все эти изменения – как ему с ними справиться? Майк был вчера прав, сказав о нем: он должен стараться побороть себя. Но Симон не был таким уверенным и целеустремленным, как брат. Он давно уже должен был с собой справиться. Но куда там ему! Ведь он проклятый фрик, изгой, не способный выскочить из своей кожи. Пытаться себя переделать – чистый идиотизм. Он такой, как есть. Тут уж ничего не изменишь. У Симона не было склонности к повседневной рутине и к привычкам, которые вселяли бы в него уверенность. И служили бы ему прибежищем… В клинике ему удавалось с этим как-то справляться, но там он находился ограниченное время. А теперь…

Его обычный завтрак состоял из большой чашки хлопьев, которые он обильно посыпал какао-порошком и заливал молоком. От молока с какао он может набрать вес, как говорила мама. С тех пор Симон предпочитал продукты, которые она покупала, в точности те, даже тех же брендов. Он хотел, чтобы и сейчас все было, как тогда, то есть как всегда. Сестер в клинике это не приводило в восторг. «Такой сладкий завтрак может навредить здоровью, когда-нибудь он это еще на себе почувствует!» – говорили они.

Как ему недоставало мамы! Каким маленьким и беззащитным он себя ощущал! Вот это и порождало ненависть к себе.

– Думаю, нам надо составить список твоих любимых продуктов, – предложила Тилия и села с ним за кухонный стол. – И еще мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Тон, каким это было сказано, насторожил Симона.

– О чем ты хочешь со мной поговорить?

Тилия ласково взяла Симона за руку. Ее взгляд стал серьезен.

– Ты должен понять, что для меня все случившееся тоже очень тяжело, – заговорила она и закусила нижнюю губу; в какой-то момент ему показалось, что тетя борется со слезами. – Как твоя крестная я пообещала всегда быть с тобой, и я готова… Только вот… У меня ведь никогда не было детей, как ты знаешь. В какой-то мере я боюсь ответственности, боюсь что-то сделать не так. Я не хочу причинить тебе никакого вреда, понимаешь, Симон?

– Не волнуйся. – Он пожал ее руку, как это делал отец, когда хотел донести до Симона нечто важное. – Ты все всегда делаешь правильно! Я это давно понял.

– Да-да, я знаю, – сказала она с улыбкой. – У тебя сильный характер. И все же я думаю, здесь неподходящее окружение для тебя. Тебе нужен размеренный распорядок дня, общение со сверстниками. Ничего этого я не могу тебе предложить. Сейчас я в отпуске, но скоро должна буду вернуться на работу… Иногда я возвращаюсь поздно, и мой образ жизни никак не назовешь размеренным.

Симон выпустил ее руку:

– Что ты хочешь сказать?

Тилия снова улыбнулась, но на этот раз довольно вымученно.

– Через две недели начинается новый учебный год, – напомнила она. – И я думаю… думаю, что в интернате тебе было бы лучше.

Симон сжался, будто в него угодила молния.

– В интернате?

– Да, при гимназии Фаленберга есть интернат. Все отзываются о нем очень хорошо. Мы с твоим отцом тоже в нем учились.

– Но ведь вы там не жили?

– Нет, мы жили с родителями… – Тете явно трудно было закончить фразу, и она старательно избегала смотреть Симону в глаза. – Пойми, я желаю тебе только добра. Фаленберг всего лишь в паре километров отсюда.

– Если я тебе мешаю, я мог бы жить у Майка, – предложил Симон. Он изо всех сил старался, чтобы его голос предательски не дрожал. – Майк был бы не против.

Тилия вздохнула и пристально посмотрела на него: – Симон, я уже обсуждала это с Михаэлем.

Он снова вздрогнул как от удара током:

– Значит, и Майк согласен с тем, чтобы я переехал в интернат?

Она кивнула:

– Пойми, у твоего брата своя жизнь. А тебе предстоит жить своей собственной. Разумеется, мы тебя будем поддерживать как можем, но ты должен дать нам такую возможность.

От охватившего его ужаса Симон уставился в пространство, словно оглушенный. Вот, значит, какое решение тетя с братом приняли за его спиной! Ведь такого фрика, как он, не стоит лишний раз волновать! И сейчас ведь речь шла уже не о его барахле из родительской квартиры. Речь шла о его будущем. Этого мальчик не мог осмыслить.

– У тебя сегодня после обеда назначена вступительная беседа, – добавила Тилия. – Надеюсь, ты пойдешь со мной.

– Уже сегодня?

Симон вцепился обеими руками в край стола. Ему казалось, что пол под ногами ходит ходуном. Будто вращение Земли ускорилось. Авария, клиника, встреча с Тилией и братом, а теперь вот интернат… Жизнь его уподобилась бурному потоку. И зацепиться было не за что. И вдобавок Майк был согласен!

– Пожалуйста, пойми, – сказала Тилия, – да, все произошло слишком быстро. Но решение о поступлении новых учеников принимается во время каникул, тут уж ничего не изменишь. Ты хотя бы убедишься, что там хорошо.

– А разве я могу принять другое решение?

Симон сформулировал свой вопрос так, потому что заранее знал ответ. Но надежда умирает последней. Так часто говорила мама.

– Там тебе точно понравится, – убеждала племянника Тилия, и ее голос звучал почти доверительно. – Вот увидишь, что так для тебя будет лучше.

Внезапно у Симона возникло ощущение, будто чья-то рука сдавливает ему горло. И снова мучительно захотелось почесать шрамы. До крови расчесать их. Чтобы почувствовать, что он на самом деле существует и что все происходящее не галлюцинация. Он ни секунды больше не задержится на этой кухне.

– Мне надо на воздух, – пробормотал он и, поднявшись, направился к двери.

– Симон! – крикнула Тилия ему вслед.

Он обернулся. В ее глазах стояли слезы.

– Беседа в три часа, – сказала она. – Ты обещаешь вернуться вовремя?

Секунду или две он колебался, потом согласно кивнул. А что ему еще оставалось? Мальчик выбежал из дома. По пути к двери в его голове снова зазвучал голос. Все тот же злой голос из его ночных кошмаров: «Ах ты, бедняжка! Никто тебя не любит. Никто не хочет тебя терпеть. Даже твой расчудесный братец. Все хотят от тебя отделаться. Потому что ты тоже должен был умереть!»

Симону хотелось завопить, но нужно было сдерживать себя.

15

В подвале клиники детской и подростковой психиатрии было маленькое помещение, где висел большой мешок с песком. На него можно было выплескивать свои эмоции. Симон награждал мешок ударами и пинками, мог при этом кричать, пока ему хватало дыхания. До тех пор, пока без сил не падал на пол. Такой мешок пригодился бы ему сейчас. Симон изо всех сил колотил бы его, выпуская наружу злость и отчаяние. Кричал бы во весь голос: «Вы меня не получите!» или «Хочу обратно в свою прежнюю жизнь!» Возможно, даже рычал бы, как зверь. Или все вместе.

Благодаря хорошей звукоизоляции происходившее в подвале никому не мешало. И даже услышь кто-то его крик, проблем не возникло бы. В конце концов, это помещение принадлежало «Почетному клубу чокнутых». Единственной целью посещавших его было бить и кричать.

Стоя перед домом Тилии, Симон вынужден был подавить в себе желание закричать. Он глубоко дышал, лицо исказила судорога. Ему потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы в ярости ничего не пнуть ногой и не размолотить. Устройство для чистки обуви в форме ежа около входной двери. Садового гномика на краю грядки. Гном идиотски ухмылялся – он был просто идеальной мишенью.

Ах, этот проклятый гном! Хотелось пнуть его прямо в лицо, чтобы стереть эту дурацкую улыбку, превратить его в груду осколков! Но тогда Тилия сочтет племянника настоящим сумасшедшим. Может, стоит обежать вокруг дома? Выпустить пар? Или просто пробежаться? Но куда? Он совсем не знал местности. Вдруг он увидел велосипед. Тот стоял под навесом среди садовой утвари, где Майк держал и свой «Мерседес». Судя по слою пыли и паутины, брат давно не пользовался своим маунтинбайком. При этом цепи были смазаны, и тормоза в порядке. Наверняка Майк не будет против, если он воспользуется его железным конем.

Сначала Симон сделал пробный круг по двору, затем выехал на улицу. Убедившись, что велосипед полностью исправен, он двинулся в сторону главной улицы. Это было недалеко от велосипедной дорожки, проходившей вдоль скоростной трассы на Фаленберг. И тут Симон понял, куда поехать. Надавив на педали, он поехал быстрее, а потом еще быстрее. Под рукой не было мешка с песком, желание кричать приходилось сдерживать, однако быстрая езда все же помогала выплеснуть эмоции.

Солнце жарко светило в безоблачном небе. Симон вспотел так, будто на него вылили ведро воды, но это было ему безразлично. Доехав до окраины Фаленберга, он повернул в сторону кладбища. Он почти выбился из сил.