Текст книги "Шепот волка"

21

Если в каждом моменте искать нечто положительное, то чувством вины тети Тилии можно воспользоваться, подумал Симон. Поскольку они пропустили автобус на Кессинген, а следующий шел только через час, тетя пригласила Симона зайти поесть. Для нее путь любви явно лежал через желудок. Когда она хотела выказать кому-то свою привязанность, то начинала его кормить.

– Ты можешь сам выбрать заведение. Итальянское, греческое, китайское… Какое тебе хочется, – сказала она с улыбкой.

Симон не стал долго раздумывать:

– Лучше всего шотландское.

Улыбка Тилии тотчас сползла с лица. Но, конечно, она готова была сдержать обещание. Мало того, она была готова есть чуть ли не насекомых во фритюре – лишь бы Симон не устраивал истерик из-за того, что она сплавила его в интернат.

Чуть позже они сидели в «Макдоналдсе» недалеко от автобусной остановки. Тилия, наморщив нос, изучила меню и выбрала себе салат и минеральную воду. Когда Симон начал выставлять на стол выбранные им блюда, она широко раскрыла глаза.

– Боже мой, мальчик! Ты так голоден?

– Я всегда так ем, – ответил он, пожав плечами, и сел напротив нее.

Затем он аккуратно разложил на подносе свои сокровища. Слева положил друг на друга три чизбургера. В центре расположил маленькую упаковку «чикен вингс» и затем подвинул ее так, чтобы она коснулась бортика подноса. Затем аккуратно разместил баночку с соусом карри. Справа лег пакетик с картофелем фри. Отверстием к нему. Наконец, Симон поставил ванильный шейк на правый край, причем таким образом, чтобы стаканчик касался края подноса, а соломинка торчала строго вертикально.

Даже место, на котором он сидел, было выбрано правильно. Раньше напротив него сидела мама, как теперь Тилия. Так бывало каждый раз, когда они ходили за покупками. Мария Штроде тоже не одобряла пристрастие сына к фастфуду, однако потакала его прихоти. Из раза в раз. Она знала, какую радость это ему доставляло. Потому что она любила сына. В то же время эта еда служила как бы волшебной машиной времени, перемещавшей Симона в счастливое прошлое. Поэтому вкус пищи казался ему просто фантастическим.

На десерт Симон заказал мороженое для себя и чашечку кофе для Тилии. Ожидая у стойки, он обратил внимание на двух серьезных девочек, спрашивающих начальника филиала. У них был такой вид, словно они на что-то поспорили. Потом он заметил рулоны бумаги, торчавшие из рюкзака одной из девочек. Наконец появился мужчина с трехдневной щетиной и улыбчивым выражением на лице «не-знаю-чего-вы-от-меня-хотите-но-мы-обязательно-что-нибудь-придумаем».

– Итак, меня зовут Пауль, чем я могу вам помочь?

На какой-то момент Симон отвлекся, потому что подошла кассирша, передала ему заказ и пожелала приятного аппетита. Когда он обернулся к Паулю и девочкам, они уже шли мимо него к выходу.

– Повесьте лучше здесь, – сказал начальник филиала. – Тут точно все увидят.

Девочки поблагодарили, Пауль передал им клейкую ленту. Они достали один из плакатов и прикрепили его на стекло входной двери.

– Буду держать кулачки за вашу подругу, чтобы она вернулась домой живой и здоровой, – сказал управляющий, в то время как одна из девочек разразилась слезами.

Он предложил обеим бесплатный напиток, но те отказались и ушли. Симон подошел к двери и рассмотрел плакат. Это была большая фотография пропавшей девочки. Леони на гриль-пикнике. Счастливый вечер с друзьями. Страшно довольная – это было написано на ее смеющемся лице. Наверное, она и в самых страшных мыслях не могла представить, что однажды этот ее снимок появится на плакате с пугающим словом «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Симону снова вспомнилась Джессика из клиники. Ее лицо, когда она отказалась от поездки в зоопарк Фаленберга. «Нет, – прошептала она с испугом. – Я никогда и никуда отсюда не выйду! Там, снаружи, целая стая волков. Волки в овечьих шкурах».

22

Когда они вернулись, Симону захотелось увидеться с братом. Им нужно было поговорить. Об интернате. О том, как он себя чувствует. Может быть, даже о его кошмарах. Раньше они обо всем говорили, и больше всего ему было необходимо это чувство «раньше». Нечто, чему можно доверять посреди угрожающе нового, враждебного, способного сломать мира. Скала посреди бешеного потока, за которую можно уцепиться. Разговор по душам – вот что поможет ему, Симон был в этом уверен. Так же, как помог до этого поход в «Макдоналдс».

Он почувствовал облегчение, увидев под навесом старый «Мерседес» брата. Мотор еще тарахтел, остывая. Вероятно, Майк только что вернулся с работы. Но облегчение тотчас пропало, так как у входа в квартиру Майка стоял красный мотороллер Мелины. Симон остался стоять у зарешеченного кухонного окна. Запах разогретого жира и жареного мяса ударил ему в нос. Он услышал скворчанье на сковородке, звон раскладываемых приборов и голос Мелины:

– Прожарить сильно или средне, дорогой?

Симон отвернулся. Разочарованно побрел в свою комнату, которая и не была по-настоящему его комнатой – и никогда такой не станет. Это гостевая комната, для транзитников, думал он. Он сел на кровать и физически почувствовал, как одиночество опускается на него подобно тяжелому темному покрывалу. Майку теперь не до него. Вероятно, он все равно обрадовался бы при виде Симона, но это было не то, в чем Симон сейчас так нуждался.

У Майка теперь своя жизнь, Симон должен это принять. Как и то, что Мелина стала частью этой жизни. Хотя она даже не знает, что Майк любит «непрожаренные стейки по-английски», как он их называет. Полусырые. «Попадись хороший ветеринар, он бы этого бычка оживил». Мама всегда смеялась над этой его шуткой. Симон почувствовал жжение в глазах и готов был расплакаться. Но слезы не приходили. Отчего-то он не мог плакать.

– Хотя бы я не один, – сказал он себе тихо, вспоминая прошедший день. – Теперь я принадлежу к «Клубу отверженных», и нас по меньшей мере двое!

Он подумал о Каро, и с этой мыслью ему наконец удалось заснуть.

23

В эту ночь кошмар снова настиг его, и на сей раз он выглядел еще страшнее, чем обычно. В то время как в реальном мире Симон ворочался с боку на бок, слегка похрапывая, в мире сна он снова на четвереньках полз по асфальту. Позади него, как и тогда, трещали языки огня, и снова воняло бензином, горелой резиной и плавящимся металлом. Снова видел он в лесу светящиеся злые глаза и слышал зловещий шепот: «Симон. Симо-о-он! Иди сюда, Симон! Ты один из нас!» Но ужаснее всего было существо, преследовавшее его. Настолько жуткое и свирепое, что у Симона не хватало смелости обернуться. «Тебе от нас не уйти!»

Чудовище почти настигло беглеца. Почва дрожала под тяжелыми шагами монстра, до Симона доносился его злобный смех. Утробный и звериный. И когда все попытки убежать от чудовища казались безнадежными, снова на его пути появлялась эта таинственная дверь. Самая обычная дверь, какие встречаются в любом жилище, – незаметная, в светлой деревянной раме, с простой ручкой и деревянной створкой. Только почему-то в снах Симона она нелепо торчала поперек лесной дороги. Но в каждом сне Симон точно знал, что должен добраться до этой двери. Если он сможет ее распахнуть, он спасен.

Он не знал, откуда у него эта мысль, но не сомневался, что так и есть. Его кошмары имели свою подспудную логику. Симону надо было торопиться. Он снова попытался подняться на ноги и бежать, но в который раз пошатнулся и упал. Охваченный паникой, он встал на четвереньки и пополз дальше. Ему надо прочь, прочь, прочь отсюда! Подальше от горящей машины, подальше от монстра, чье смрадное дыхание он уже ощущал затылком.

«Прочь! Я поймаю тебя, Симон!» Но с этого момента кошмарные события развивались по-другому. Что-то изменилось. На этот раз на двери что-то висело. Что-то большое, заметное. Это было фото Леони. Плакат, недавно вывешенный ее подругами на реальную дверь – в надежде, что кто-нибудь расскажет, что с ней.

Когда Симон почти достиг двери, фото вдруг изменилось. Веселая и беспечная улыбка Леони вдруг преобразилась в гримасу. В ее глазах, только что улыбавшихся фотографу, застыл ужас. «Поторопись, Симон! – словно кричала она. – Прочь отсюда! Загляни за дверь!» Симон никогда не слышал голоса Леони, но в этом сне он походил на голос Джессики. Нет, это была сама Джессика! Симону и раньше бросалось в глаза сходство двух девушек. «Берегись волков! – кричала она. – Не доверяй им ни в коем случае!»

Наконец Симон добрался до двери. Он потянулся к ручке, как делал каждый раз, схватил ее и надавил изо всех сил. Дверь поддалась. Еще чуть-чуть, и он увидит, что же находится за ней! По другую сторону двери он снова услышал взволнованный женский голос. Женщина что-то произнесла и заплакала, и тут рев чудовища ее заглушил. «Монстр совсем близко!»

Он снова потянул ручку. Ему надо встать и заглянуть внутрь, по другую сторону. Он должен знать, что за этой дверью. Он…

…проснулся. Что-то его разбудило. Шум под окном. Во сне Симон принял этот звук за рев чудовища-преследователя. Но это был всего лишь мотоцикл Мелины, проезжавшей через двор. Симон проснулся весь в поту. Он тяжело дышал, будто и на самом деле только что убегал от погони и пытался открыть таинственную дверь.

– Доктор Форстнер ошибся, – сказал он себе. – Эта дверь важна. Я это точно знаю!

Но что же находится за ней? И почему это так важно?

Часть вторая
Час волка

Сегодня я чувствую себя животным.

Сегодня все внутри меня воет.

The Cure[2]2
  Отрывок из песни «All I Want» рок-группы The Cure.


[Закрыть]

24

Когда на следующее утро Симон спустился по лестнице в кухню, он нашел квартиру пустой. На столе его ждала большая упаковка хлопьев, пакет молока (той самой марки, которую он любил, – с улыбающейся коровой на упаковке), банка какао-порошка и записка от Тилии:

«Доброе утро, засоня! (Смайлик.) Мне надо в бюро – коллега заболела. По дороге домой еще что-нибудь куплю. Твой список у меня с собой. (Смайлик.) Наслаждайся прекрасным днем! Надеюсь, завтрак тебе понравится. (Смайлик.)»

Симон положил записку обратно на стол. Если не считать тиканья стенных часов, стояла такая тишина, что можно было услышать падение иголки. «Я один, – подумал он. – Снова один. Это состояние не пройдет, так будет всегда». Эта мысль наполняла помещение, подобно ядовитому бесцветному газу, который парализовал его сердце и затруднял дыхание. В мгновение ока Симон почувствовал себя в кухне Тилии инородным телом. Словно кто-то затолкал его сюда против воли.

В какой-то мере так оно и было. Он был здесь чужаком. Но места, где он был своим, больше не существовало. И в будущем он может быть здесь только гостем – как сейчас. Сначала здесь, потом в интернате, а что будет дальше – об этом Симон старался даже не думать. Вместо этого он прислушался к голосу рассудка. Достал с полки стеклянную чашку и приготовил свой обычный завтрак. Хлопья с молоком и какао на вкус были такими же, как дома. И в то же время не совсем такими. Так же, как до этого в клинике, – марки продуктов совпадали, но отсутствовала одна важная деталь: он был не дома, и у него никогда уже не будет дома.

«…Надеюсь, завтрак тебе понравится».

Он рассматривал смайлики на записке Тилии. Она хотела сделать ему приятное. На упаковках были приклеены ценники магазинчика на автозаправочной станции. Симон представил себе, как Тилия рано утром специально туда ездила. Она торопилась, не могла дождаться, пока откроются магазины в Фаленберге. И все ради того, чтобы у Симона был его любимый завтрак.

Тут ему вспомнилось, что его сосед однажды сказал о своей кошке. «Ей нужен только ее корм, тогда она довольна». Но сосед не знал кое-чего важного. Симон был тогда еще маленький, но он хорошо помнил соседскую кошку. Как она мурлыкала, когда он ее гладил. Каждый день кошка ждала его у двери, чтобы он ее приласкал. По утрам, когда Симон шел в школу, и днем, когда возвращался. Ей был нужен не только корм, а кое-что еще, – Симон ее хорошо понимал. Особенно теперь, сидя в одиночестве за столом перед нетронутым завтраком. Тилия могла покупать его любимую еду, таскать его в любимый «Макдоналдс», но… она не могла помочь ему одолеть то, что лишало его радости жизни. Одиночество.

После завтрака он помыл посуду и тщательно расставил все по местам. Потом посмотрел в окно. «Наслаждайся прекрасным днем…» Легко сказать! День действительно выдался прекрасным. Солнечным и теплым. Но как Симон мог им наслаждаться? Ему хотелось повеситься на садовой решетке, как сказал однажды Лен-нард. Симон достал из кармана смартфон и попытался поиграть. Немного привычных развлечений пошло бы сейчас ему на пользу. Но связь была отвратительной. Страница загружалась в черепашьем темпе, да и аккумулятор вот-вот сядет.

Не вышло. Симон бросил попытки. Он утешил себя мыслью, что все равно здесь нет компьютера, на котором можно было бы опробовать тестовую версию новой игры. Его лэптоп валялся в одной из картонных коробок в подвале. Даже если бы ему удалось его разыскать, он все равно не знал пароля Тилии. Надо бы у нее спросить… Но играть ему расхотелось. Лучше…

Внезапно раздался звонок в дверь. В этой тишине он прозвучал так резко, что Симон испуганно вздрогнул. «Вероятно, почтальон», – подумал он. Но прежде чем Симон дошел до двери, звонок звякнул еще раз. Резкий трезвон, от которого заболело в ушах. Открыв дверь, он замер от неожиданности. Это был не почтальон. Это был Рихард Хеннинг.

– Привет, Симон!

Заместитель директора смотрел на него с улыбкой, которую Симон назвал бы «Принц Очарование» – так звали главного персонажа его любимой комедии. Сегодня на Хеннинге были джинсы-бермуды и белая футболка с логотипом школы, выгодно подчеркивавшая его загорелые мускулистые плечи.

– Надеюсь, не помешал? – сказал он. – Вышло так, что я как раз сейчас иду на лодочную станцию. Вот я и подумал забежать, чтобы и ты мог пойти со мной, если у тебя есть настроение.

– Не получится.

Ответ так быстро слетел с губ Симона, что мальчик сам удивился. Что-то в нем сжалось при мысли, что ему придется идти с Хеннингом на лодочную станцию. Он не знал, почему возникло это чувство, но понимал, что лучше к нему прислушаться.

– Это ненадолго, – попытался успокоить его явно разочарованный Хеннинг. – Час или около того. Я подумал, тебе не помешало бы побыть на свежем воздухе и заняться чем-то приятным. Спорт – идеальное средство, чтобы отвлечься! Работая веслами, ты сможешь весь негатив выбросить за борт – в буквальном смысле. После этого чувствуешь себя классно, поверь.

– Мне жаль, но я на самом деле не могу. Я обещал тете помочь ей в саду. Она скоро вернется из магазина.

Это была чистая ложь. Хотя Симон не выносил вранья, в этом случае ложь была единственным способом отвязаться от Хеннинга, не вдаваясь в пространные объяснения. Именно этого он и хотел – отделаться от Хеннинга. Присутствие учителя было ему так же неприятно, как и трезвонивший только что звонок – он еще сам не мог понять почему.

Учитель кивнул, чуть склонив голову набок:

– Ладно, может быть, в другой раз…

По его взгляду Симон понял, что тот разгадал ложь. Но решил оставить свою рекламную улыбку.

– Да, в другой раз, – поспешил заверить его Симон в надежде, что не покраснел.

Заместитель директора не отрывал от Симона взора, и это было неприятно. У мальчика возникло ощущение, будто он сделан из стекла и учитель без труда читает все его мысли.

– Знаешь, Симон, я хорошо себе представляю, что ты в этот момент чувствуешь. Я тебе не особо нравлюсь, верно? Не беспокойся, это для меня ерунда. Мы вполне можем быть честны друг с другом.

Тут Симон явно покраснел как рак. Он даже почувствовал, как кровь прилила к лицу; это его мучило, но он ничего не мог поделать со своей непроизвольной реакцией.

– Нет-нет, дело не в вас.

Снова ложь.

– Разумеется, не во мне, – согласился Хеннинг. – Дело в том, что я для тебя значу. Я работаю в интернате, куда ты должен пойти учиться. А тебе, судя во всему, этого не хочется. Ты чувствуешь себя одиноким, брошенным и всеми отвергнутым, ты скучаешь по своей прежней жизни, не так ли?

Симону не хватило сил ответить. Казалось, его голова сделалась совершенно прозрачной – во всяком случае, для Хеннинга.

– Как я уже сказал, я хорошо тебя понимаю, – продолжал заместитель директора. – Я ведь тоже потерял родителей. Они умерли друг за другом, когда мне и двадцати не было. У отца случился инсульт, а мать вскоре умерла от рака поджелудочной железы. И я чувствовал себя так, будто кто-то выбил почву у меня из-под ног. Для тебя все наверняка еще тяжелее. Автокатастрофа – внезапное событие. Но, каким бы образом ни теряли мы дорогих нам людей, все равно ощущаешь себя деревом с вырванными корнями, правда?

Симон кивнул:

– Да, с этим нелегко смириться.

– Увы, это так, – подтвердил Хеннинг. – Но это легче пережить, если рядом есть кто-то, кто способен тебя понять. Хочу, чтобы ты знал: я могу стать для тебя таким человеком. Если тебе захочется поговорить, ты всегда можешь ко мне обратиться. В любое время.

– Большое спасибо, – ответил Симон, опасаясь, как бы Хеннинг не положил руку ему на плечо. Один из его бывших учителей, тоже набивавшийся в лучшие друзья учеников, часто так делал. А Симон это ненавидел. Он не выносил, когда люди прикасались к нему без спросу.

Но Хеннинг давать волю рукам не собирался.

– Возможно, когда-нибудь ты в самом деле отправишься со мной на греблю, – сказал он, снова одаряя Симона сияющей «рекламной» улыбкой. – Буду только рад, тебе точно понравится, готов поспорить!

– Конечно, – поддакнул Симон. – Но вы напрасно обо мне беспокоитесь. У меня есть тетя и брат. И его подруга. Я не одинок.

– Твой брат и его подруга, – медленно повторил Хеннинг, бросив взгляд на дверь квартиры Майка.

И сразу посерьезнел. Казалось, он о чем-то задумался. И тут же снова улыбнулся Симону, и в этот момент мальчик понял, что его так отталкивает в Хеннинге. Именно эта улыбка! Она была наигранной. И за ней что-то скрывалось.

– Ну ладно, мне пора идти, – сказал Хеннинг, и у Симона камень упал с души. – Жаль, что ты не хочешь составить мне компанию. Желаю тебе прекрасного дня!

– Спасибо, взаимно.

Хеннинг пошел к своей машине, из багажника которой торчали две пары весел. Он еще раз взглянул на Симона и кивнул в сторону грядок Тилии. Они выглядели такими идеально ухоженными, что их можно было фотографировать для рекламы магазина для садоводов.

– Приятной работы на огороде! Привет тетушке.

Когда учитель выехал со двора, Симон глубоко вздохнул. Нет, в состязаниях по лжи чемпионом ему точно не быть… И в то же время он странным образом не чувствовал за собой вины. Что-то подсказывало ему, что он повел себя совершенно правильно.

«Милые – самые опасные, – шепнул ему внутренний голос, странно походивший на голос Джессики. – Волки в овечьей шкуре».

25

Несколько минут спустя Симон сидел на садовой скамье у входа. Он рассеянно листал ежедневную газету, пробегая глазами обычные заголовки: экономический кризис, драма беженцев, войны и, конечно же, политики, обещающие стабильность и социальную справедливость – в том смысле, что обычно под этими словами подразумевается. Региональный отдел сообщал об открытии художественной выставки и о ратуше Фаленберга, ради строительства нового здания собирались снести заброшенный отель, а погода и дальше останется солнечной.

Об исчезновении Леони ничего нового. Соответственно, крохотная заметка на эту тему. Поиски продолжались. Одноклассники Леони провели акцию с плакатами и запустили кампанию на фейсбуке, а родители Леони попросили местное население помочь в поисках дочери.

Симон размышлял о своем сне. О фотографии девочки, говорившей с ним с плаката. О ее сходстве с Джессикой и об ужасе в ее глазах. Неужели Леони столкнулась с тем же, что и Джессика? Неужели ее кто-то выследил и причинил ей страшное зло? «Опасайся волков! – кричала девочка в его кошмаре. – Не доверяй им ни в коем случае!»

Внезапный скрип гравия вырвал его из размышлений. Каро резко свернула в его сторону на велосипеде. Сегодня на ней были черные шорты, из которых ее незагорелые ноги торчали как палочки, и синий свитер, слишком теплый для такой погоды. С натянутым на голову почти до носа капюшоном. Видимо, защищалась от солнца. Только кроссовки с черепами были те же, что и при первой их встрече.

– Ну, что нового на свете? – бросила она и заглянула в газету.

– Все так же плохо, как всегда, – ответил Симон. – Я думаю, никто не заметит, если одну и ту же заметку напечатают дважды.

Каро пожала плечами:

– Газеты нагоняют на меня депрессию. Сплошной мрак. Ты не можешь изменить мир, но ты можешь изменить факты. А если ты изменишь факты, поменяется общественное мнение. А когда поменяется общественное мнение, изменится мир. Примерно так.

– Вау! – воскликнул Симон. – Это открытие – твое?

– Нет, «Депеш Мод».

– Их еще мама слушала! Обожаешь ретро, да?

– Хорошие тексты никогда не устаревают.

Симон улыбнулся:

– Хорошо, что ты зашла. Иначе я бы умер со скуки. Каро слезла с велосипеда и встала в тень под навесом.

– Скажи-ка, математический гений, ты разобрался с Пифаграфом?

– Ты имеешь в виду, с Пифагором?

– Его я и имею в виду.

– Разобрался. Это все не так уж сложно.

– Тогда объясни мне. Может, в дом войдем? А то здесь для меня слишком уж солнечно.

Улыбка Симона стала шире. Выходит, есть возможность на самом деле насладиться этим днем! Следующие полчаса он силился как можно доходчивее объяснить Каро теорему Пифагора. Он рассказывал ей о двухмерности и о трехмерности, о прямых углах и катетах. Объяснил ей, что такое гипотенуза и что сейчас не угасают споры о том, действительно ли Пифагор – автор доказательства названной в его честь теоремы.

Симон был в своей стихии. Пока он говорил, в голову приходили вещи, которые на самом деле делали эту тему интереснее, и он в очередной раз убедился, как любит математику. Да, математика была постоянной – с этим не поспоришь. Однажды установленные, вещи остаются в ней такими, какие есть. Разумеется, они развиваются дальше, но фундамент остается неизменным. Если бы жизнь была такой понятной и постоянной!

Каро, лежа на кровати, терпеливо слушала его. Было видно, что она не разделяет восторги Симона. Казалось, мысли обоих витают в совершенно разных сферах. Каро обвела взглядом маленькую комнату, потом снова посмотрела на Симона, сидевшего на стуле перед кухонным столом и пытавшегося донести до нее восхищение математикой.

– …Поэтому логично, что сумма квадратов а и b равна квадрату гипотенузы, – закончил он свой доклад и выжидательно посмотрел на нее. – Не правда ли, ничего сложного? Или как?

– Для тебя – может быть. – Каро вздохнула, садясь на край кровати. – Но когда-нибудь и мне все станет совершенно ясно.

– Да? А что именно?

– Неудивительно, что в мире математики ты чувствуешь себя комфортно. Твоя жизнь превратилась в хаос, а здесь все на своем месте. Как в затхлой кладовке. Одиноко и потерянно.

Есть! Второй раз за утро Симона тыкали носом в его жизнь, но на сей раз его это зацепило. Мнение Каро было для него важно, сказанное ею воспринималось как оплеуха, которой она вмиг вернула его в реальность. Симон не знал, что ответить.

– Не бери в голову, но я бы здесь и ночи не выдержала.

Каро встала, подошла к окну и выглянула наружу:

– Да и дня тоже – точно нет. Здесь как у нас в интернате. Абсолютно мертвый дом.

Симон, опустившись на стул, сгорбился.

– Мне ничего больше не остается, – прошептал он. – Эта проклятая автокатастрофа все у меня отняла. Родителей, дом – все без остатка.

Каро взглянула на него:

– Знаешь что? Плевать на этого Пифагора! Здесь страшная жара и духота. Давай куда-нибудь выберемся!

Симон был разочарован, что ему так и не удалось заразить девочку своим воодушевлением. Ему хотелось еще немного поговорить о математике. Это было ему приятно и здорово отвлекало. С другой стороны, он вынужден был согласиться, что в ее словах есть здравый смысл и что он снова норовит спрятаться от жизни.

– Хорошо. У тебя есть план?

Каро взглянула на него пристально, с таинственным видом.

– Зависит от тебя. Ты не трусишка?

Он не понял, к чему она это спросила, но ни в коем случае не хотел показаться девочке трусом.

– Нет, думаю, нет.

– Ладно. Тогда я покажу тебе кое-что на самом деле прикольное.