Текст книги "Призраки оставляют следы"

III

Стук был тих и короток. Но прокурору, видимо, знаком, так как тот поднялся и даже вышел к гостю из-за стола:

– Войдите.

В дверь проник ссутулившийся или по привычке пригибающийся человечек серой наружности неопределённых лет без примет в одежде и на лице. Глаз скользил по нему, как капля воды по стеклу. Не цеплялся. Длинноватое пальто кралось за ним, путалось в сапогах, словно стелющийся хвост, но не мешало, видно, он давно привык к нему. Человечек снял великоватую шляпу, пригладил редкие волосы на плешке, протянул руку для приветствия. Когда очередь дошла до Ковшова, он заглянул в глаза, будто ужалив.

– Усыкин Фёдор Кондратьевич, – представил его Бобров, – начальник нашего КГБ.

Ковшова не надо было учить опыту общения с этой категорией государственных служащих, молчал и Бобров, похоже, он догадывался о причинах визита.

– Вот… Данила Павлович, – так и не дождавшись ни слова от гостя, раскинул руки Бобров, изобразив кислую улыбку. – Из города к нам.

– Я по делу, Маркел Тарасович, – сухо кивнул Усыкин.

– Давайте о деле, – смутился прокурор.

– Можно ли связывать события в архиве с происшествием в избе Топорковых? – Усыкин подсел к прокурорскому столу и метнул на Боброва взгляд.

Тот возвышался, громоздкий и потерянный.

– Ну… – развёл он руки. – Не думаю. Нет оснований.

– Вы уверены?

Тот только брови вскинул:

– Пока рано…

– А я другого мнения.

– Я, Фёдор Кондратьевич, с вашего разрешения, – начал, смутившись, Бобров, – введу в курс Данилу Павловича. Он следствием по делу о смерти Топоркова станет заниматься.

– А Игорушкин как же? – враз преобразился и криво усмехнулся Усыкин. – Отказался взять? Обещал же помочь!

– Там по горло своего хватает, – смутился прокурор. – У Федонина крупное жульё с коопторга, Зинина с убийствами. Одним словом, не до этого. А в другой район разве сбагришь? Да и мелочь…

– Ну, раз так, – потеребил шляпу Усыкин, – я позволю несколько вопросов?

– А как же! – Бобров крякнул. – Прокуратура не закрытый орган, Фёдор Кондратьевич. Задавайте. Мне или следователю?

– Данила Павлович, вы когда с Дыниным закончили исследование трупа? – уставился на Ковшова Усыкин.

– Закончил? – удивился тот. – Патологоанатом пришёл за мной около часа ночи.

– Где-то в это время моими людьми было обнаружено возгорание у архива. Замечен человек. Но он скрылся, и все попытки его задержать провалились.

– Что же вы думаете? – вытаращил глаза Бобров.

– На отца Топоркова не похож. Тот стар, чтобы бегать.

– Квашнин в поисках его весь район обшарил. И пусто.

– А ведь незнакомец перед этим проник в архив, рылся в бумагах.

– В ваш архив! – всплеснул руками Бобров. – Что ему там искать?

– Архив районный. Но он интересовался революционным периодом. Взломал шкаф.

– А ваши бумаги разве не в центре?

– Намеревались увезти. Но была мысль создать музей. Поэтому задерживали отправление. Теперь всё в город отправлю. И слушать никого не стану.

– Про музей Хансултанов ратовал, – осторожно напомнил Бобров. – Его затея. Он ведь здесь в грозные… боевые, как говорится, с шашкой!..

– Уже дал команду, чтоб паковали, – отрезал Усыкин. – Пусть город этим занимается. У них и музеев хватает, и охраны. А здесь одна головная боль.

– Может, ошибочка насчёт поджигателя? – всё же сомневался Бобров. – Какой прок от старых бумажек! Зато в нашем музее они бы глаз радовали. История!

– Его ещё построить надо! – огрызнулся Усыкин. – Архив-то в хлеву. Того и гляди спалят. Там изба древней бумаг! От кого досталась…

– Общая беда, – покачал головой Бобров. – Но отдадим в город, не увидим ничего.

– Вот-вот! С этими присказками я боролся всё время.

– Хайса поможет, если сам станет хлопотать. Деньги-то пробовали просить, чтобы новое здание построить?

– А!.. – махнул рукой Усыкин.

– Вы полагаете, Топорковы заинтересованы в каких-то бумагах архива? – осторожно вмешался Данила. – Древние учили: искать надо тех, кому выгодно.

– Что? Кому выгодно, говорите?.. – внимательнее вгляделся в него начальник районного КГБ. – Топорков-отец всю жизнь при архиве был. Его сам Хансултанов туда приставил в своё время. Старик там каждую бумажку знал. И отыскать мог любую древность в одну минуту. А нынешняя, извините, особа, которая после него командовать пришла… Один визг и болтовня.

– И что же? – не унимался Ковшов.

– Хайса Топоркова уволил, – начал подсказывать Бобров. – Можно сказать, выгнал после того, как у того сын в тюрьму угодил.

– А сын загремел из-за его дочки, – дополнил, размышляя, Усыкин.

– Вы находите – возможна месть? – завершил за обоих Данила.

– Это ответ на ваш вопрос. – Усыкин мрачно поджал губы. – Но не вписывается старик. Он дряхл, да и зачем ему древние манускрипты? При надобности он свободно мог завладеть любым из них.

– Да-да, – изобразил согласие и Бобров.

– Маркел Тарасович, я думаю привлечь Данилу Павловича к нашим проблемам, касательно попытки поджога и проникновения в архив. Эти обстоятельства в обязательном порядке следует расследовать в общих материалах уголовного дела о самоубийстве Топоркова…

– Погодите, погодите! – попытался возразить Бобров.

– В противном случае потом можно будет процессуально выделить в особое производство, а? – погладил ему рукав Усыкин. – И нам назад вернуть, если что. Специально для этого пока нет необходимости вызывать наших сотрудников из города. У меня же следователей в штате нет. Один как перст.

– Ну что же. Я не возражаю, – щедро улыбнулся Бобров.

Усыкин тут же водрузил шляпу на голову и спешно принялся откланиваться.

– Слышал я про архив тот, – лишь закрылась дверь, посетовал Бобров. – Давно хотели вывезти бумаги в город, да Хайса музеем грезил. Денег всё не хватало на строительство, как в том колхозе: то в коровниках нужда, то дороги, а потом школы! Про больницы наши ты уже слышал от Югорова. И так куда ни кинь – везде клин! Но теперь очухаются. Этот… Фёдор Кондратьевич хвосты умеет накручивать. Мигом перевезут все бумажки.

– А что же там такого хранилось? – снова закинул удочку Данила. – Какие такие особые секреты?

– Не на что там зариться! – отмахнулся Бобров. – Хотя хитрит Кондратич! Сам мне как-то шептал, что раньше ещё видели пьянчужку с папироской, но тот дёру дал.

– С папироской? – не понял Данила. – Он говорил о попытке поджога или мне показалось?

– Стоял, вроде прикуривал, – отмахнулся Бобров. – Сторож его окликнул, а тот бежать. Ночь-полночь, но в куче тряпья папироска дымилась. А тряпьё-то бензином попахивало. Чудом не полыхнуло тогда. А случись, враз сгорела бы та изба дотла.

– То есть попытка поджога уже не первая?

– Выходит.

IV

Усыкин не зря приоделся в пальто, на улице, когда Бобров с Данилой вышли из помещения, было не только темно, но и довольно зябко. Тихо беседуя, они двинулись к прокурорскому домику.

Поздняя осень давала о себе знать не только свежей прохладой, но и высоким чистым небом, усеянным яркими, будто заново народившимися звёздами. Залюбовавшись, они остановились, но звонкий голос издали вернул их к действительности. Стоя на пороге у распахнутой двери, кричала Варвара:

– Что же это, Маркел Тарасович? Ждали, ждали вас!..

– Пойдём! – подтолкнул Бобров Данилу. – Я и забыл совсем с этим Усыкиным. Теперь достанется нам от хозяйки.

– Я и ужин приготовила, а теперь что ж? – без остановки лился с крыльца поток. – Всё простыло давно. Валюша ушла к себе. Девочке спать пора. Всё у нас не по-людски!

– У вас дети? – изумился Бобров. – Что-то я не приметил.

– Да нет, – смутился Данила.

– Это она про Очаровашку, – понял прокурор и попробовал приструнить жену: – Да будет тебе!

– Мы же новоселье задумали! – горячилась она.

– Ну и за чем дело стало?

– Вот и я говорю! – будто дожидаясь своего часа, выскочил из-за угла сияющий Аркадий.

– Ты как здесь? Не уехал? – бросился к другу Ковшов.

– Уговорили, – рассмеялся тот. – Останусь подрабатывать таксистом.

– Скажешь…

– Только что Валентину с харчами от любезной Варвары Афанасьевны до вашего жилья доставил. Теперь вот послан за тобой.

– Как она?

– Квартира?

– Брось издеваться!

– Она цветёт и квартирой довольна.

– Вот! – тут же оценил Бобров и вскинул вверх палец.

– Переживал я за Очаровашку…

– Холодновата хатка, – между тем подмигнул Аркадий Боброву. – Как в ней предшественница проживала? Замерзала, наверное? Дровишек бы подвезти, Маркел Тарасович?

– Дак были дровишки. Сам намедни сгружал, – возмутился тот. – Неужели Селёдкин их сбагрил?

– Нетути, – поцокал языком Аркадий. – Боюсь, до снега и щепки ветерок разметёт.

– Ну, до зимы-то не допустим.

– Вот. А мы с Данилой попилили, покололи бы, а? – в Аркадии не умирал сметливый житейский подход, он так и вился вокруг Боброва.

– Небось прежняя хозяйка не мёрзла! – гаркнула Варвара. – Находились, грели. Да и сама не промах.

– Варя! Ну как не стыдно? – покачал головой Бобров. – Сплетни ведь разводишь.

– Был повод? – вмешался Аркадий.

– Да ну их! Загрызли бабу.

– Без причины не укатила бы в момент! – пылала Варвара.

– Вот как! – Аркадий перекочевал к ней поближе, балагуря, зашептал: – Может, и нам драпануть, пока ни рыбы ни мяса? Стрельбу уже слышали. Чего ждать?

– Ну, хватит! – оборвал их Бобров. – Само собой, конечно, время потребуется осмотреться. Не сразу привыкнуть-то. Мы тоже не здешние, а прижились. Тут речек не сосчитать! Природа как в этой… Венеции. На воде живём. До моря рукой. А рыбы!.. В общем… – он, словно вспомнив, взмахнул рукой. – А чего мы здесь зря топчемся? Приглашали на новоселье или нет? Что-то мне послышалось.

– Позвольте за мной, Маркел Тарасович, – тут же взял обоих супругов под руки Аркадий. – Машина за углом поджидает.

– Жива, рыбка? – вспомнил Бобров.

– Ласточка, товарищ прокурор! – распахнул дверцы автомобиля Аркадий, торжественно усаживая на переднее сиденье Варвару Афанасьевну.

Очаровашка выскочила им навстречу, лишь Аркадий успел подрулить к забору. На руках ликующего мужа она вплыла обратно в собственные хоромы: среди ободранных от обоев стен под единственной тусклой лампочкой в пустой комнате красовались грубо сколоченный колченогий стол с двумя табуретками. Но что было на том столе!..

– Стерлядь! – вскричал Аркадий, показывая на золотистое чудо.

– Это, кажись, Варвары Афанасьевны подарок, – похвалился Бобров и ущипнул жену.

– С печкой бы ещё разобраться, – смутившись, потянула мужа в другую комнату Варвара. – Помнится, Селёдкин в ней копался: коптила сильно.

– Нет уж, к столу! – выбил пробку из шампанского Данила. – Мы с Очаровашкой сами управимся.

Но тут лампочка под потолком погасла.

– Вот те раз! – осерчал Бобров.

– Рано сегодня отключили свет, – поддакнула Варвара.

– Даня! – выскользнула из рук Данилы Очаровашка. – Зажги-ка наших. Я как знала.

Тут же были принесены свечки, и через минуту три трепетных огонька засветились над столом.

– Прошу, гости дорогие! – Очаровашка подняла бокал и совсем уже по-хозяйски поклонилась Боброву с Варварой. – Спасибо вам за приют, а об остальном не беспокойтесь.

– Ура! – некстати гаркнул Аркадий, но его выходка всем пришлась по душе.

– Гармошку бы, – размечтался Бобров после третьей рюмки и усадил Варвару на колени. – Свечи наводят тоску, а душе требуется простор!..

– Минуточку, – отлучился за дверь Аркадий, ему приходилось в одиночку кружить вокруг стола, так как на втором табурете разместились Данила с Очаровашкой.

– Неужели привезли с собой? – не поверил Бобров.

– Аркадий, он запасливый, – с набитым ртом похвалил товарища Данила.

В дверях зазвенели струны.

– Гитара! – взвизгнула совсем по-девичьи Варвара. – Маркуша, ты подумай!

– Наш вам маленький сюрприз! – объявил Аркадий. – Рояль мы решили не брать. Ваш заказ, друзья?

– Нашу, нашу! – запросили, закричали вразнобой.

Аркадий перебрал струны и хулигански зачирикал:

 
У дедушки за печкою
Компания сидит.
И, распевая песенку,
Усами шевелит.
Поужинали дружно,
Ложатся на бочок
Четыре неразлучных таракана
И сверчок…
 

– Сядь, – снисходительно махнул рукой Бобров. – Ты бы нам что-нибудь душевное. А про сон ещё рановато.

– Мою, – жалобно попросила Очаровашка и подтолкнула плечиком Данилу.

Аркадий, пребывавший в раздумье, после слов Боброва тут же снял руку со лба, мол, что же я могу поделать? И передал гитару Даниле. Тот наклонился к Очаровашке и доверительно запел:

 
Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
Забыть ли старую любовь
И дружбу прежних дней?
За дружбу старую – до дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней…
 

Голос певца был чист и тих, если бы не наступившая тишина, этот полушёпот-полупесня вряд ли был различим, но смолкла, обхватила мужа за шею Варвара с намокшими враз глазами, а Бобров перестал постукивать по столу вилкой, и никто и не заметил, как к грубоватому хриплому баритону присоединился нежный, щемящий душу голосок Очаровашки:

 
С тобой топтали мы вдвоём
Траву родных полей,
И не один крутой подъём
Мы взяли с юных дней.
Переплывали мы не раз
С тобой через ручей.
Но море разделило нас,
Товарищ юных дней…
 

И уже Аркадий наклонился над забывшей про всё счастливой парочкой, положив руки на плечи Данилы, он начал подпевать твёрже и уверенней:

 
И вот с тобой сошлись мы вновь,
Твоя рука – в моей.
Я пью за старую любовь,
За дружбу прежних дней!
За дружбу старую – до дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней[10]10
  Роберт Бернс. Старая дружба.


[Закрыть].
 

V

Когда гости откланялись, а заснувшую Очаровашку Данила перенёс на кровать, они вышли на крыльцо и присели. Аркадий в темноте на ощупь разлил остатки шампанского по бокалам:

– Ну что, за всё доброе, и пусть все наши враги сдохнут!

– Да уж, – вздохнул Данила. – Умею я их наживать.

– Поделись.

– Поживи с моё…

Они чокнулись, стекло тревожно откликнулось на старую поговорку. Даниле самому не терпелось всё рассказать другу. Его переполняли события последних дней, встреча с Топорковым, последовавшая за этим трагическая и нелепая смерть перевернула его сознание. Лёгкий хмель подталкивал к откровению. Однако ситуация была опасной. То, что узнал Ковшов, ему не принадлежало, это уже называлось тайной следствия. И Аркадий не имел права к ней прикасаться.

А на земле властвовала глухая ночь. Погода изменилась. Небо затянули облака, звёздочки, словно замурованные ими, не радовали. Свет совсем отключили, и редкие столбы маячили в темноте, как горькое напоминание о провинциальных прелестях, к которым следовало привыкать. Даже собаки не брехали.

– Жутковатая ночка-то сегодня, – поёжился Аркадий.

– Смотри? Что это? – толкнул его Данила и вытянул руку вперёд. – Вон на углу. Это же изба Топорковых!

– Далась она тебе, – отмахнулся Аркадий. – Было б чем восхищаться! Чуть смерть там не нашёл.

– Свет мелькал! – вскочил на ноги Данила.

– Теперь тебе долго мерещиться будет, – хмыкнул приятель. – Ночью просыпаться будешь. Это, друг мой…

– Да брось ты! Смотри, там с фонариком кто-то шастает!

Сквозь щели досок, набитых на окна избы, действительно пробивался мерцающий свет.

– Покойник вернулся на место преступления, – тут же выпалил Аркадий. – А что? Бывает. Я читал, их тянет.

– Бобров скомандовал опечатать двери, а окна заколотить, – оборвал его Данила. – Кто это может быть?

– На нечистую с голыми руками я не ходок, – зло усмехнулся Аркадий. – Ну-ка, что у нас там имеется в арсенале?

Он кинулся в коридор и выскочил оттуда с приличного вида топором:

– Я тут без тебя заготовкой дров занимался. Протопить квартирку хотел. Щепок набрал, а печку сам раскочегарить не смог. Какой-то Селёдкин в ней копался. Предшественница твоя обращалась к нему за помощью.

– Помнишь мальца? – спросил Данила.

– Ванькин отец?

– Ага. Теперь и сосед мой. – Ковшов оглядел Аркадия. – Хватит топорика твоего на нечистую?

– Сладим.

– Тогда двинулись. Только тихо.

– Ты не спеши, – приостановил друга Аркадий. – Ещё неизвестно, сколько их там. Я с этим орудием впереди. Ты за мной. И перебежками.

Возле самой избы друзья перевели дух. Осмотрелись. Входная дверь оказалась опечатанной, нетронутой, на окнах доски.

– Там сзади, со двора, ещё одно окно есть, – подсказал другу Данила.

– Знаю. Оттуда тебя и волок, – урезонил его Аркадий. – Ты что-то всё помалкиваешь, мой друг, про свои приключения. Или Маркел запретил?

– Наберись терпения.

– А что? Я погожу, – не обиделся Аркадий. – Так… Вот что. Я впереди, ты рядом. Делай как я.

Держа топор перед собой обеими руками, лёгкими прыжками, Аркадий устремился вокруг избы во двор. Вторая дверь, как и предполагал Ковшов, была приоткрыта. Свет фонарика метался внутри. Доносился шум шагов.

– Похоже, один, – прислушался Данила.

– Готов? – шепнул, не оборачиваясь, Аркадий и скользнул в тёмный проём, Ковшов замешкался, а Аркадий уже орал:

– Ложись, гад, убью!

Незнакомец свалился на пол, Аркадий лихо оседлал врага, прижал голову к полу:

– Не двигайся, зараза!

Данила подхватил фонарик, осветил лицо неизвестного и отпрянул. Закатив глаза, на полу трясся патологоанатом Дынин.

– Вот те на… – только и смог произнести Данила и шлёпнулся рядышком.

– Что? – горячо дышал Аркадий. – Знакомая рожа?

– Утром виделись, – вытер пот со лба Данила. – Отпусти его.

– Не зашиб? – Аркадий наклонился к патологоанатому, руки его подрагивали.

Он потеребил бесчувственного, тот безмолвствовал.

– Кто это? – спросил Аркадий и страшным ударом вогнал лезвие топора в пол. – Убил бы, дурака. Закурить есть?

– Дынин наш. Я говорил, – процедил сквозь губы Данила. – Ты же не куришь…

– И здесь полный облом, – закусил губу Аркадий, и голова его тяжко повисла. – Нет, нам в этих краях определённо везёт. Там тебя чуть не прибили, тут я едва грех на душу не принял.

– У меня курево есть, – донёсся до них хриплый шёпот.

– Ты как здесь оказался на мою голову? – угрожающе тряхнул Дынина за шиворот Данила. – Призрак Моррисвиля! Что ищешь?

Он едва сдерживал себя от наваливающейся злобы:

– Тебе к Югорову в город бежать надо. Он же заступился за тебя, дурачка. Переучивать взялся! Тебе морду набить, в конце концов?..

VI

Выбравшись из-под Аркадия, отдышавшись и постепенно приходя в себя от нападения, телесных страданий и испуга, патологоанатом Дынин сокрушённо молчал, тупо уставившись в пол.

– Ты что же, книжку от помощницы получил, а не знаешь, что в опечатанное прокурором помещение входить запрещается? – пуще прежнего наскакивал на него Ковшов. – Прокурор печать наложил, а ты сорвал! Тебе же тюрьма грозит! Ты что вытворяешь, чудило?

Дынин не подымал глаз.

– Один раз Югоров тебя спас. Больше выручать некому.

Дынин угнетённо безмолвствовал, но сознание возвращалось к нему, он уже помаргивал глазищами и несколько раз даже тряхнул головой, подавая явные признаки жизни.

– Ещё секунда, братишка, – пхнул ладошкой патологоанатома Аркадий, – и распрощался бы ты с белым светом, а мне б болтаться на виселице.

– Скажете…

– Клянусь! Кровь невинного бы на себя принял.

– Говори, чудо, зачем здесь рыскал? – не отставал Ковшов. – Так просто ты от меня не отделаешься.

Дынин крепче сжал губы. Он совсем пришёл в себя, но от этого никому не стало лучше, теперь он затаился, как загнанный в угол зверёк.

– Не скажешь?

В глазах патологоанатома не было ни страха, ни раскаяния пойманного на месте преступления вора. Наоборот, спина его выпрямилась, подбородок, хотя и подрагивал, выперся вперёд, подчёркивая героическую натуру, готовую идти до последнего.

– На костёр инквизиции захотелось? – хмыкнул Аркадий, однако видно было, что ему симпатизировало отчаянное поведение юнца.

– У Боброва враз расколешься, – подыграл Данила, но внезапно изменил тактику: – Не говори. Я и без тебя знаю.

В глазах Дынина мелькнул интерес.

– Ты здесь оправдание своей сказке искал? – Данила заговорщицки подмигнул патологоанатому. – Так? Гильзу разыскивал?

Дынин вздрогнул.

– Правильно я сказал! Что молчишь, жертва анестезии?.. Здесь специалисты, опера, прокурор всё давно обшарили, а ты туда же!.. Завтра снова начнут, так ты опередить их решил…

– Вон оно что… – заинтересовался и Аркадий, придвинулся поближе к юноше и шепнул ему на ушко: – А ну-ка поделись. Да не обижайся ты на меня. Я же осторожно. Да и не зашиб особенно.

– Глядите на него! – не сдавался Ковшов. – Сыщик несчастный! Самоучка! Додумался до такого… Ночью полез! Один!

– А ты хотел, чтобы он ту бабульку с собой прихватил? – подыграл Аркадий. – Из больницы? Которая за тобой присматривала? Она глазастая. Враз отыщет.

– Ты полез за гильзой, юноша, – Данила сменил тон и уже обречённо закончил: – А залез в тюрьму…

Воцарилась тяжкая тишина.

– Обстановка накаляется, – усмехнулся ни с того ни с сего Аркадий и тихо, едва слышно запел, скорее для себя, чем для слушателей:

 
Глянул мой дед сердито
И перед тем, как лечь,
Взял он и динамитом
Разворотил всю печь.
Утром старик задумал
Мусор убрать в углу,
Сунулся и отпрянул —
Снова попал в дыру…
 

– Ты чего это? – опешил Данила. – Шампанское в голову ударило?

Но Аркадий только покачал головой и так же беззаботно закончил:

 
А там…
Весёлая компания
На камушках сидит
И, распевая песенку, усами шевелит.
Ужасный взрыв перенесли
Как маленький щелчок
Четыре неразлучных таракана
И сверчок.
 

Дынин шмыгнул носом. Данила крякнул и отвернулся, не разделяя беспечности друга.

– Ну, не надо так мрачно, – подал голос Аркадий и глянул на Дынина. – Глянь-ка сюда. Ты это искал?

Он что-то вытащил из кармана, раскрыл ладонь, и маленькая, жёлтого цвета вещица засияла зёрнышком под лучом фонарика, который с удивлением подставил дёрнувшийся к нему Данила. На ладони лежала латунная гильза.

– Я вам не эксперт, друзья мои, – наслаждаясь эффектом, произнёс Аркадий, – но перед вами гильза патрона к револьверу «наган» образца 1895 года. И в калибре не ошибусь – семь и шесть десятых миллиметра. Будете спорить?

Он оглядел обоих, выковырнул из гильзы кусочек ваты, поднёс её к носу Данилы.

– Вдохни воздух, старик. Чуешь? Я ж тебе намекал, что разговор имеется?

Из гильзы отдавало сгоревшим порохом.