Текст книги "Нация. Грехопадение. Том второй"

Вечером шестого января в квартире Сомовых раздался длинный телефонный звонок… Взяв трубку, Егор сразу же преобразился, будто стал выше ростом. Глаза наполнились радостью и теплом, а улыбка казалась не только широкой, но и лучезарной:

– Как же ты меня нашёл… да, совсем забыл… конечно, конечно… я тоже тебя поздравляю…

Глядя на Егора со стороны, на его сосредоточенное выражение лица, трудно было понять, что же происходит. Так продолжалось несколько минут. Всё это время Егор внимательно слушал собеседника, стараясь практически его не прерывать. Слушая «незнакомца», Егор то и дело менялся в лице: улыбался, передёргивал губами, удивлялся и даже хмурился. В какой-то момент его лицо снова оживлялось, в глазах появлялся яркий огонёк, напоминавший звезду: она то мерцала, то угасала, словно теряя что-то родное и близкое его сердцу.

– Да ты что! – в какой-то момент вырвалось из уст Егора, – Серёжа, я с трудом в это верю…

После этих слов напряжённое и серьёзное лицо Егора преобразилось в одно мгновение, будто ему не верилось в то, что он услышал. Он переминался с ноги на ногу, было видно, что он не только нервничает, но и о чём-то размышляет.

– И давно ты принял это решение? – сухо спросил он, причём спросил так, будто посчитал своего собеседника сумасшедшим.

– Ну, ты даёшь… я с трудом верю в то, что ты сейчас говоришь…

Егор задавал вопрос за вопросом, получая короткие ответы, которых, впрочем, судя по всему, ему было достаточно. Глядя на Сомова, можно было подумать, что в судьбе дорогого ему человека случилось нечто такое, о чём он никогда не смог бы и подумать, не говоря о том, что мог бы услышать, – такая неожиданная была для него новость.

После того как Егор поговорил и положил трубку телефона, он ещё долго ходил по комнате, продолжая о чём-то думать и размышлять. На лице, как и прежде, появлялись то недоумённая улыбка, то суровый взгляд, выражая общее напряжение. Временами казалось, что он сильно чем-то удивлён.

– Егор, что с тобой? – с нескрываемым любопытством глядя на мужа, спросила Наталья.

– Ты не поверишь!

– И чему я должна, как ты говоришь, «не поверить»?

Но вместо того, чтобы услышать от Егора прямой, быстрый ответ, она ощутила длительное, как показалось ей, тягостное молчание.

– Егор, да говори ты, не молчи! – не вытерпев длительной паузы, проговорила она, – а то больно смотреть на тебя. – И тут же добавила: – Какой-то ты весь взъерошенный?

В этот самый момент Егору хотелось говорить, чтобы поделиться с женой услышанным, но он не находил нужных слов – так он был взволнован. Жестикулируя руками, он хотел сказать что-то оформленное и осознанное, а не просто поделиться новостью.

– Ты не поверишь! – восклицая, проговорил он, глядя на жену.

– Чему?

– Звонил Сергей.

– Какой ещё Сергей?

– Сергей Куприянов, друг детства. Ну, помнишь, я тебе о нём рассказывал…

– И что?

– «Что, что» – уволился из армии.

– Что значит – уволился? Он что – заболел?

– Да нет, не заболел. Хотя кто его знает…

– Он же не достиг ещё пенсионного возраста, чтобы уволиться, – размышляя, проговорила Наталья.

– Ну как увольняются нынче военные: написал рапорт и уволился, как ещё. Короче, я не знаю.

– Ну и что в этом «трагического»?

– Да не в этом дело.

– А в чём?

– Он уволился, чтобы посвятить себя церкви… понимаешь? А проще говоря, пошёл в священники… сменил военную форму на священническую рясу, а боевое оружие – на всепобеждающий крест… – не унимался Егор.

– Подожди, я не совсем поняла?

– Ну как тебе ещё объяснить: в храме он теперь служит.

– В «храме»? – сделав удивлённые глаза, переспросила Наталья.

– Да-а-а-а, – с растяжкой проговорил Егор.

– Как интересно! – и тут же, со знанием дела, добавила: – Значит, не армия, а церковь – его ремесло… Такие случаи бывают часто. Не он первый, не он последний. Может, и правильно сделал. Там он всегда хлеб себе сыщет.

– Так-то оно так, но ведь семья-то была неверующей?

– Это ещё ничего не значит.

– Отец работал водителем, мама – домохозяйкой. Он и в церковь-то никогда не ходил.

– А что он ещё сказал? – с нескрываемым любопытством спросила Наталья.

– Сказал, что Библия открыла ему мир и самого себя, что его жизненная задача – служить Богу и людям в духовном звании.

– Прямо так и сказал?

– Да, так и сказал: «служить Богу и людям в духовном звании». Ещё сказал, что его всегда интересовала история Руси, что он много читал в последнее время на эту тему, размышлял; одним словом, говорит, что всё это – промысел Божий, что в русском народе чувствуется упадок духовных сил и ему требуется поддержка.

– Как интересно! – проговорила Наталья и тут же добавила к сказанному: – Ну а что тут такого? Важно, чтобы этот поступок не противоречил его разуму. Может, он просто хочет испытать себя?

– Так-то оно так… короче, не знаю, что и думать.

– И где он теперь? – глядя на Егора, с нескрываемым любопытством спросила Наталья.

– В смысле?

– Ну в каком храме он служит?

– Сказал, что служит в кафедральном соборе – название, правда, я не запомнил.

– А где?

– В Челябинске. Там, где проходил службу после Афганистана.

– Он служил в Афганистане?

– Я же тебе говорил…

– Ну и дела.

– Вот и я про то же. Чтобы «Куприян» (так мы звали его в детстве) стал священником – нет, никогда бы не подумал. Ну что ещё… сказал, что в его жизни мало что изменилось: церковь – та же армия, где своя иерархия и строгая дисциплина, где все живут по уставу. Только это не армейский устав, а духовный, и слушать нужно не своего командира, а заповеди Божии. Такие вот дела.

– Удивительно! Неужели такое может быть? – в каком-то смятении поинтересовалась Наталья.

– Как видишь, может! Я про это уже слышал много раз, но чтобы это случилось с моим другом – нет, представить не могу.

– А что тут представлять: значит, человек нуждается в этом, значит, он не похож на всех остальных.

– Да я бы не сказал, что он был какой-то другой. Был как все. Причём он был страшным бабником.

– Ну в этом мужчины все хороши…

– А вот это уже не смешно, – проговорил Егор, косо взглянув на жену.

– А он женат?

– В том-то и дело, что нет: девушки, конечно, у него были, но жены точно не было.

– Значит, ей повезло.

– Это почему ещё?

– Не нужно будет учиться многое менять, в том числе и в быту.

– Ну да, согласен, хотя кто знает… – заключил Егор.

Впервые дни нового года Егор не раз ещё возвращался к новости, которая буквально потрясла его до глубины души. Уж больно странный поступок совершил его друг – друг, которого он хорошо знал, причём с самого детства. Размышляя, он не мог прийти к главному: хороший это поступок или плохой? Было ли это обращением к Богу или это был всего-навсего поступок, направленный на поиск защиты и спасения? И может ли он этим «поступком» обеспечить своё собственное спасение?

Внезапному откровению Сергея, его правде Егору трудно было что-либо противопоставить. Возможно, потому, что за последние два года он и сам изменился, но чтобы дойти до тех «шагов», что сделал Сергей, – нет, такого не то что на словах – в мыслях не было. Так быстро переделаться, как его друг, он не мог, поскольку всегда был и оставался атеистом. Правда, не таким убеждённым, как раньше, но всё равно атеистом, хоть и агностиком, честный ответ которого всегда был таким: «Ни я, никто другой не знает, есть Бог или нет». Хотя, надо сказать, высшими законами для него служили любовь и доброта, высшим правом – милость, высшей справедливостью – прощение, то есть всё то, что не позволяло ему опускаться ниже человеческого уровня, то, что было ближе всего к Богу. И этот свой «вывод», как человек увлечённый философией, он всегда ставил во главу угла. Переубедить его в чём-либо было сложно, а порой и невозможно. Особенно в том, что приносит удовлетворение, а что нет. Конечно, философия давала ему определённые знания, но это было больше похоже на некое любопытство, а не на то, чтобы глубоко разобраться в смысле жизни, а уж тем более в христианской религии, в истории русской церкви. «Видимо, – подумал он, – у каждого человека – своё видение на этот счёт: один человек хочет понять это раньше, другой – позднее, один – быстро, другой – не спешит. Значит, – сделал он для себя вывод, – Сергей не только больше нуждается в том, чтобы познать благодать Божью, но и обладает большим знанием и чувством божественного. Значит, его желание быть наполненным куда выше, чем, например, у меня. Но почему? Я всегда был уверен в том, что я был сильнее него не только физически, но и внутренне. Я всегда был для него не только другом, но и лидером, человеком, который был авторитетом для него, а вышло всё наоборот: Сергей оказался в чём-то сильнее меня. Конечно, в этом случае можно говорить о многих факторах, которые так или иначе могли повлиять на принятие подобного решения, способные привнести какие-то свои приоритеты и изменить взгляды на жизнь, – всё это закономерно… но чтобы вот так круто – нет, мне трудно это понять. Как и другое: что его могло толкнуть на этот шаг? Что произошло в этом человеке, чтобы он поверил в Него, как в себя, отказавшись от многого? Причём не только отказался, «от многого», но и переродился, чтобы бросить вызов спасению низшего мира, а главное – самого себя!»

Эти и другие вопросы буквально «захватили» Егора, да так, что не было ему спокойствия. Конечно, он прекрасно знал, что решение Сергея – не частный случай: такое в практике армейской жизни бывает, причём достаточно часто, и не только армейской – всё христианство держится на истории подобных деяний праведников и подвижников. Он прекрасно помнил слова евангельские: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь её солёною?» (Мтф. 5,13).

«Может быть, мой друг исчерпал всю нравственную силу человеческих чувств, достиг, что называется, её предела и не может жить, бороться за то удовлетворение, что приносит счастье, радость и любовь, – подумал он. – Или наоборот, он настолько грешен и пуст, что готов отдать Богу свою внутреннюю часть для наполнения по образу Бога – духом, душой и телом, чтобы искоренить грехи, более их не совершая. А может быть и такое: он настолько слаб, что без Бога не в силах справиться с собой, понимая, что находится под влиянием дьявольских сил, которые побеждают его. Возможно, что так оно и есть, хотя кто знает? В душу ведь к нему не заглянешь. И потом, для кого-то религия является истиной, причём благородной, а для кого-то – фальшивой и вредной. Возможно, – продолжал размышлять Егор, – своим поступком Сергей предугадывает новый поворот развития общественного сознания в вере, поскольку в стране сейчас нет никакой консолидации, страна, общество, население расколоты на отдельные составные части… и этот “раскол” усиливается. И что происходит на самом деле – никто не знает. Но поскольку на нас никто не нападает и поскольку нет видимой войны, требуется защита прежде всего от врага внутреннего, оседлавшего страну, погоняющую, обирающую её и её же ненавидящую. Коммунистическое мировоззрение, которым он овладевал в армии, на каком-то этапе перестало соответствовать его собственному мышлению, перестало быть его внутренним убеждением. Возможно, этим и обусловлен поступок Сергея, выстраданный в тяжёлой для него борьбе, где ни он, ни кто-то другой не смог одержать победу. Он нашёл в себе силы судить себя, и суд его был праведен. Могло быть и другое: его греховность – то, после чего всегда наступают страшные последствия. Это не значит, что он полностью потерял свою человеческую природу, нет, но эта природа в нём искажена, и все её сферы, равно как и все дела его, заражены грехом. Это подобно тому, как капля яда делает ядовитой всю воду в стакане. Возможно, став рабом греха, он всецело отдался греховной сути. Всё, что он не делал, рождалось в его греховном сердце, и в один прекрасный момент он решил положить этому конец. Он понял, что перед высшей правдой всякая придуманная им правда есть ложь, а всякая ложь есть преступление. И в этом есть искупление его вины. Возможно, здесь он придерживался такой точки зрения: если человек может грешить, то он может и не грешить. А для этого нужно сделать то-то и то-то, припадая с верою и любовью к Господу, чтобы явил Он ему смирение и святое заступление».

Сомов отвлекался, но вновь возвращался к этим волнующим его мыслям.

«Во всей этой истории, – напряжённо размышлял он, поражает вот что: вместо злобы Сергей вынес из войны в Афганистане пусть не светлый, но свой, независимый взгляд нравственно-возрождённого человека. Пережив многое, возможно, он понял, что жизнь для него может являться не набором событий и явлений, а напротив, цепочкой событий, связанных в единый вселенский план, где особая роль – для обретения веры – отводилась гармонии со вселенной, тому, что в Древнем Риме называли фатум (лат. fatum), олицетворением судьбы, а сейчас в простонародье называют просто судьбой. Возможно, поэтому суть многих вещей в этом сложном вопросе стала для него определяющей. Во всяком случае говорить о том, что этот человек сломался на войне, не стоит, поскольку это не так. Это не соответствует его поступку».

Эти и другие размышления, конечно же, Егор адресовал в первую очередь себе не только для того, чтобы глубже разобраться в том, что он услышал от своего друга, но и для того, чтобы глубже понять человеческую жизнь со всем её значением, смыслом и глубиной помыслов.

Глава VIII

Начало года не привнесло в жизнь Сомовых ничего нового и необычного, что могло бы быть прекрасным началом, – всё шло своим чередом. Календарь под названием «Перестройка» ежедневно «перелистывали» миллионы людей, унося не только в историю страны, но и в историю каждой советской семьи кусочек бесценной, быстролётной жизни. Выносливость ежедневных буден превращалась уже не в испытания, а в господствующий порядок, где холодно и неумолимо работали никому не понятные законы и механизмы. Страна погружалась если не во мрак, то в какое-то тяжелейшее испытание. Ни один день не проходил без чего-либо. Складывалось такое ощущение, что кто-то решил попробовать нас на прочность, а проще говоря, на «зубок». Огромная человеческая правда растворилась в один миг, словно её погрузили в безликий раствор серной кислоты, не имеющей ничего общего ни с запахом, ни с цветом. Растворившись, она уже не могла доносить до людей смысл реальной жизни, той, которая свойственна природе, человеческому разуму. Мысль, образ, слово и совесть всё явственней превращались во что-то ненужное, стыдливое, начинающее считаться в обществе человеческой слабостью и недостатком. Свобода, гласность, либерализм, плюрализм мнений оказались сильнее человеческого предназначения, сильнее всей внутренней основы побуждений. Уже ничто не смогло смягчить этот порыв. Система ценностей рушилась на глазах, воспринимая мир уже какими-то другими глазами, словно из неё извлекли все «органы смысла», благодаря которым общество худо-бедно развивалось и вообще смогло выжить до настоящего времени. Единственное, что ещё сопротивлялось разрушению личности, выражая свой протест в виде предостережения и наказа, так это внутренний голос, призывающий человека, в каких бы сложных обстоятельствах он не находился, соблюдать заложенные внутри него божественные законы, оставив внешнему миру все его заботы.

Во вторник седьмого февраля в составе делегации (состоящей из пяти человек) Егор Сомов приехал в Красноярск для участия в партийной конференции. Этой неожиданной привилегии Егор удостоился не только за активную деятельность в работе первичной партийной организации, но и как грамотный инженер, чьи производственные показатели были отмечены на стенде передовиков производства.

Несмотря на крепкие февральские морозы, в Дом политпросвещения съехались активисты со всех городов и районов края. Среди них были не только секретари партийных организаций, но и многие крупные руководители, представляющие разные отрасли народного хозяйства. Одним словом – передовой отряд перестройки!

Рабочая программа конференции включала не только рассмотрение и обсуждение работы краевой партийной организации, но и широкое общение на тему дальнейшего развития гуманизации и демократии в стране, что должно было послужить хорошим инструментом для совершенствования практической работы партийного актива. Кроме того, в ходе работы конференции планировалась разработка методики, способной усилить репутацию партийных организаций на местах в этот сложный и ответственный период революционных преобразований. Также в программе мероприятия значилась встреча с известным красноярским писателем Виктором Петровичем Астафьевым.

Ещё до начала работы конференции Егор впервые за два года пребывания в Красноярском крае окунулся в тёплую, товарищескую атмосферу, в которой испытал не только высокое чувство ответственности и причастности к чему-то важному, событийному, но и ощущение уверенности в своих силах, какой-то небывалый эмоциональный подъём, сравнить который с чем-либо было сложно. Общаясь с коллегами, он был уверен, что не только услышит от старших товарищей ответы на многие интересующие его вопросы, касающиеся перестройки, гласности и демократии, но и сам попытается в этом разобраться, не навязывая никому своих взглядов.

Открыл конференцию первый секретарь Красноярского крайкома КПСС Шенин Олег Семёнович[11]11
  Шенин Олег Семёнович – советский партийный и государственный деятель, российский политик (22.07.1937-28.05 2009).


[Закрыть]. У трибуны стоял статный, ростом выше среднего, с короткой стрижкой, широкоплечий мужчина. Приятный тембр голоса сразу заставил Егора, впрочем, как и всех участников семинара, обратить внимание не только на внешнюю сторону этого человека, в которой просматривался лоск, но и на то, как он слаженно и просто говорил, умело подбирая каждое слово, прекрасно понимая, что красна речь слушаньем. Не выставляя напоказ своего красноречия, он говорил сдержанно и неторопливо, как будто сердце сердцу весть подаёт, без всякого пафоса и изысканных фраз, пристально глядя в зал. Словно хотел предупредить, донести свою мысль до каждого сидящего перед ним коммуниста, что разговор будет серьёзным и откровенным, без всякого подкрашивания. И что своим выступлением он не ищет благожелателей.

До этой встречи Егору Сомову никогда не приходилось видеть этого известного в партийных кругах человека, что называется, живьём. Разве только что по телевидению, особенно в вечерних краевых новостях, да слышать о нём в разговорах от своих коллег. Причём слышал он только хорошее: требовательный, порядочный, отзывчивый, никогда не говорит без дела, одним словом – настоящий коммунист, прошедший богатый трудовой путь от начальника строительного управления, «Ачинска-люминстроя» до первого секретаря Красноярского крайкома КПСС, для которого судьба народа была всегда на первом месте. Говорили даже о том, что он якобы провёл два года в Афганистане, работая не то консультантом, не то зональным советником в каких-то провинциях. Но насколько это было правдой – никто точно не знал, поскольку тема эта была секретной, во всяком случае для простого человека.

Слушая выступление первого секретаря крайкома партии, Егор обратил внимание (а он сидел недалеко от трибуны) на тот факт, что на его суровом лице не дрогнула ни одна мышца, ни один мускул, так твёрдо и убеждённо он верил в то, что говорит. «Речь – образ души», – вспомнил он слова римского поэта Сира Публия[12]12
  Римский мимический поэт эпохи Цезаря и Августа.


[Закрыть].

Оставаясь непроницаемым, в сказанных словах Олега Шенина чувствовалась не только стальная сила, но и непоколебимость его веры в партию и народ, во всё то лучшее, что затрагивало его, что называется, за живое. Как показалось Егору, это были не просто слова, а что-то другое, похожее на сдержанный крик души, когда хочется кричать, выплеснуть наружу всё, что тебя беспокоит и волнует в этой жизни, а приходится сдерживаться, сжиматься до боли, как пружина, более того, говорить спокойно, чтобы не вызвать паники и нервозности у слушателей, у того, с кем разговариваешь, кому высказываешь свою сокровенную мысль. Обладая хорошей памятью, он приводил множество цифр и сравнений, чем вызвал уважение у всех слушателей, присутствующих в зале.

Чтобы не потерять, что называется, цельность восприятия того, что говорит Шенин, Егор был вынужден даже что-то записывать в свой блокнот, чтобы зафиксировать то, что слышит, что может быть забытым или распавшимся в его голове на множество ассоциативных впечатлений.

Говоря о ситуации в партийной организации края, Шенин отметил, что, несмотря на некоторые положительные стороны, в партийных организациях прослеживается острый кризис. На последнем слове, как показалось Егору, его голос даже как-то дрогнул. Было ли это случайностью, волнением или каким-то беспокойством, Егор не уловил, да и неважно это было. Важным было то, что он многое услышал полезного для себя.

«Несмотря на отмену всех инструкций, – сохраняя спокойствие, продолжал говорить Шенин, – ограничивающих и регламентирующих приём в КПСС для различных социальных слоёв населения, темпы роста рядов партийных организаций Красноярского края за последний год не только возросли, но и значительно снизились. Уменьшение приёма произошло практически во всех городах и районах края (на 35–55 %). И это вызывает настороженность. Но это ещё не всё, товарищи. Особое беспокойство вызывает тот факт, что с каждым днём возрастает число коммунистов, сдающих свои партийные билеты, и эта тенденция принимает обвальный, бедственный характер».

После этих слов в зале наступила полная тишина. Лишь изредка откуда-то с улицы доносился чуть слышный шум машин, напоминающий о некой внешней жизни. А порой и вовсе складывалось ощущение, что время остановилось, что оно уже не подвластно Вселенной и что оно вообще не играет никакой роли в жизни общества и человека. Затаившись, все ждали какой-то развязки.

«Если сейчас, слушая меня, кто-то думает, что я оговорился, – разорвав тишину, напряжённо, глядя куда-то в зал, продолжал говорить Шенин, – то это не так.

Я сказал то, что сказал, товарищи коммунисты. С такими темпами уже в ближайшее время мы можем остаться у “разбитого корыта”. А вот “нового” у нас нет. Не смастерили ещё. Надеюсь, вы меня понимаете. Я говорю это вам не для того, чтобы заострить ваше внимание на существующей проблеме, а для того, чтобы вы сами, своим умом осознали и осмыслили всё то, что происходит сегодня в партийных организациях. Конечно, глядя на меня, сейчас каждый из вас смело может мне сказать: “А что мы можем сделать, если большая часть коммунистов объясняет свой выход из партии неудовлетворенностью результатами политики перестройки прежде всего в сфере экономики и социальной политики”. Скажу честно: ситуация не простая. И готового лекарства я вам здесь не предложу. Возможно, потому, что его просто нет. Тут во многом нужно думать своей головой».

«Не понимаю, – подумал Сомов, делая из всего того, что услышал, своё собственное заключение, – зачем нужно разрушать то, что работает? Ведь партийные организации – не просто структуры партии. Это мощный аппарат, готовый отлаженный механизм, который включён в общее управление огромной страной. Если он плохо работает, то надо выяснить, разобраться в этом деле, а не так, чтобы взять и разобрать всё до винтика, чтобы потом выкинуть всё это на свалку. Любой сбой в “машине”, чтобы она работала и дальше, требует тщательного анализа, корректировки, если надо – замены деталей и т. д., это же аксиома. На этих организациях основывается вся вертикаль власти: не будет их – не будет аппарата, не будет аппарата – не будет власти, а если не будет власти, значит, не будет государства, это же все хорошо знают».

«Учитывая все сложности происходящего, – продолжал говорить Шенин, – необходима в первую очередь работа с людьми, но не так, что на алтын-пользы, а на целковый – пустых слов. Мы должны чётко и грамотно разъяснять народу о роли партии в деле перестройки. Надо убедительней говорить, что мы все идём одной дорогой, дорогой партии и дорогой Ленина, и другой дороги у нас нет. Необходимо довести принципы реформ до каждого трудового коллектива, до каждого рабочего места, чтобы в полную силу заработали законы о государственном предприятии, о кооперации, поскольку это создаст в нашей стране благоприятную почву для открытия мелкотоварных производств на основе рыночных отношений. В этой части, товарищи, я бы особо хотел отметить роль идеологической работы на местах. Её роль сегодня очень и очень важна, особенно в тех преобразованиях, что наметились в стране по защите и углублению её основных направлений. Наша задача в этом деле, как говорит Горбачёв, “всё поставить на своё место”. В этом русле и нужно работать».

Шенин продолжал говорить спокойно и размеренно, будто гипнотизировал всех сидящих в зале своей мягкой и тонкой речью. В какой-то момент, не осознавая, Егор даже закрыл глаза, настолько приятна она была для восприятия, нет-нет, да и проникая малыми долями в душу. От хорошего расположения духа он подумал: «Короткую речь слушать хорошо, под долгую речь думать хорошо». После этих своих слов, проваливаясь в какое-то неведомое ему пространство, он уже не слышал слов оратора… В этой тёмной и неведомой бездне ему предстала сцена из двенадцатой главы романа «Мастер и Маргарита» «Чёрная магия и её разоблачение».

«Через минуту, – будто читал Сомов, – в зрительном зале погасли шары, вспыхнула и дала красноватый отблеск на низ занавеса рампа, и в освещенной щели занавеса предстал перед публикой полный, весёлый как дитя человек с бритым лицом, в помятом фраке и несвежем белье. Это был хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский.

– Итак, граждане, – заговорил Бенгальский, улыбаясь младенческой улыбкой, – сейчас перед вами выступит… – тут Бенгальский прервал сам себя и заговорил с другими интонациями: – Я вижу, что количество публики к третьему отделению ещё увеличилось. У нас сегодня половина города! Как-то на днях встречаю я приятеля и говорю ему: “Отчего не заходишь к нам? Вчера у нас была половина города”. А он мне отвечает: “А я живу в другой половине!” – Бенгальский сделал паузу, ожидая, что произойдёт взрыв смеха, но так как никто не засмеялся, то он продолжал: – …Итак, выступает знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии!»

Открыв испуганно глаза, Егор тут же осмотрелся по сторонам: ему показалось, что кто-то уловил его секундную слабость, от этого ему стало не то что неловко, а как-то не по себе. «Какой кошмар, – подумал он, прикрыв правой рукой глаза, словно от кого-то прячась, – неужели я забылся? Ну и ну… Возможно, – продолжил он рассуждать, чтобы найти для себя хоть какое-то оправдание, – это произошло оттого, что образное изложение темы было настолько сильным, что вызвало у меня некие ассоциации, вот я и задремал. Непростительно, конечно. Надеюсь, что никто не заметил. А хотя бы и заметил… ну, что теперь?»

Но через минуту он уже успокоился, видя, что некоторые слушатели не только шепчутся, но и поддались его «слабости», другие виновато склоняют головы, будто им было неловко и стыдно за какие-то «шаловливые» проступки. В этом недоумённом состоянии, придя в себя, он продолжал слушать выступающего, наполняя своё сознание новыми мыслями.

Егор периодически смотрел на аудиторию со стороны, и у него складывалось полное ощущение того, что все давно уже знают про массовый выход коммунистов из партийных организаций. И это не было уже ни для кого каким-то секретом, тем более – бедствием, поскольку эта тема уже давно (с момента начала перестройки) стала разговором во языцех, и тому было множество причин. В первую очередь это был результат изменения положения партии в структуре политической системы, во-вторых – ослабление внутрипартийной работы, и наконец, третья причина – недоверие к политике правящей партии из-за снижения авторитета КПСС, и эта причина, по сути, являлась главной. К тому же был ещё один важный фактор, о котором власти не хотели вспоминать. И этот «фактор» уходит далеко в историю. Достаточно вспомнить, что сибиряки (в своей основе) – это казачество, суровые, мужественные люди, не признающие ничьей власти над собой. Эти люди обладают не только стойкостью, выносливостью, терпеливостью и самостоятельностью, но и тем, что в них живёт (на генетическом уровне) дух казачьего мировоззрения, выработанного веками: выше свободы для них ничего нет! И этим многое объясняется.

Все хорошо знают (ещё со школьной скамьи), что, когда началась борьба за Сибирь казаков под предводительством Ермака с ханом Кучумом, властелином сибирского ханства, образовавшегося в Западной Сибири в конце XV века в результате распада Золотой Орды, в казачью дружину Ермака поспешили инородцы со всех княжеств – кто за свободой, кто за лучшей долей, а кто и с целью спрятаться от тюрьмы. Вот с тех самых пор свобода для этих людей и стала высшей ценностью. За полстолетия активного освоения сибирских просторов эти люди дошли до Охотского моря, а ещё через столетие – до самого побережья Северного Ледовитого океана. Свобода для них стала частью жизни, и её они не променяют ни на что и никогда. Принёсшая свободу и демократию перестройка оказалась куда сильнее членства в партийной организации, где свои Уставные правила и жёсткая дисциплина.

Конечно, «государева служба» всегда была для них притягательна, но она носила больше соглашательский характер с властью, чтобы не вызвать гнева, а жить в мире и согласии. За это казаки получали от царей по заслугам: земельные наделы, право свободной торговли, государственные награды, чины и прочее.

При советской власти казаки тоже верно зарабатывали себе на хлеб, в том числе и отстаивая право на партийность, и делалось это, конечно, не по идеологическим признакам (тут надо признаться честно), а чтобы выжить в тоталитарном режиме. Бороться за свои права (по известным причинам) они не могли, а продолжать жить, крепить свой род, сохраняя сословие, они должны были, к этому призывала их сама природа, тем более что казаки были не только организованными, но и достаточно образованными людьми, и им хотелось участвовать в общественной жизни страны, выражая своим отношением поддержку власти, зная, что это их страна, ими завоёванная, страна, за которую проливали кровь их прадеды, деды, отцы на протяжении длительного исторического времени, зная, что именно они, а не кто-то другой, позволили Российской империи дорасти до столь огромных размеров, и главное – закрепить новые земли, превратив их в полноправные составляющие одной великой державы. Другое дело, что вся история казачества – это участие в войнах, и не только в период становления государственности, но и в поздние времена: непрестанные восстания, заключение договоров с соседями и их нарушение, переход на сторону противника и т. д. Одним словом, выгода всегда стояла для казаков на первом месте.