Текст книги "Алфавит. Часть вторая. К – Р"

РИСУНОК

 
Юность. Школа. Это адрес.
Да и дело было в марте.
И выпархивает абрис
Из-под пёрышка на парте
С тонким звоном, с лёгким смехом…
Переменка и свиданье.
Два дружка. Одна помеха.
Затяжное ожиданье.
Мы раскидываем карты,
Мы гадаем по ладони.
Дело, правда, было в марте,
И учитель отдолдонил.
Выплывает стайкой славной
По каналам дневника,
Выгибая шеи плавно,
«Лебединая тоска»…
 
 
Постареет, возвратится
Упорхнувшее в окно
Паутинкой со страницы
Блеклых линий волокно,
И, угадывая адрес
Сквозь чернильный хрупкий след,
В жизнь вслоится тонкий абрис
Через много-много лет.
 
 
Юность. Школа. Вечный адрес.
Солнце. Долгий-долгий свет…
 

СТАРОМУ ДРУГУ

Распахнут дом твой, словно рад любой потере.

Заходит в окна листопад, уходит в двери.

Заходит в двери гость, свистит, в окошко глядя.

Там дикий виноград блестит. На винограде

Налились листья докрасна. Пора налиться.

Нальём же красного вина, как эти листья,

Нальём и выпьем же вино, мой друг давнишний,

Пока распахнуло окно, и гость не лишний,

И диких ягод поздний стук ещё не робок,

И чёрных, две, всплывают вдруг из наших стопок,

И влажен их прощальный взгляд, без обещаний…

Остынул зной. Утихнул сад. Пора прощаний.

И пусть у нас печаль одна, одна кручина,

И выпить крепкого вина ясна причина,

И пусть уже ночная тень всё ближе, ближе,

Недолгий век, короткий день благослови же,

Благослови осенний сад и свет в передней,

И листопад, и листопад

Тысячелетний…

НА ДВА ГОЛОСА

– Рассказать тебе, милая, сказку?

– Расскажи, милый мой, расскажи!

Милый мой, и обиду, и ласку,

Всё одним узелком завяжи.

– Ты прислушайся, милая, звон золотой,

То родник наш студёный из юности бьёт.

Пересохла река, тёмен берег пустой,

А душа – родниковая жилка – поёт.

– Милый мой, за какую утрату

Подарили нам юность души?

– Рассказать тебе, милая, правду?

– Расскажи, милый мой, расскажи!

– Оглянись, оглянись, вот он, путь наш былой,

Наша жизнь почернела от бед и невзгод,

Всё, что пело в крови, прогорело золой,

А душа – родниковая жилка – поёт.

– Милый мой, очарованной вестью

Как бывало, печаль заглуши…

– Рассказать тебе, милая, песню?

– Расскажи, милый мой, расскажи!

– Как по круче студёной водичка текла,

Как царапалась жизнь сквозь бездушье и лёд,

Вся изранена плоть, вся в разломах скала,

А душа – родниковая жилка – поёт!

РОДНИК

 
Не зря тянуло сеном сладко.
В кругу воронки ветровой
Шла воздуха
Слоями
Кладка
Со свежескошенной травой.
 
 
И здесь, в сухом кольце настоя,
В спиральной точке ветерка,
Травой затянута густою,
Сияла чаша Родника.
 
 
Сюда ползли слепые твари,
Антенны строя по волне,
А им светили, точно фары,
Жуки железные на дне.
 
 
Сюда от стога золотого
Косцы сходились босиком,
И жала белые литовок
Сверкали тонко под валком.
 
 
Ломило зубы. Ключевые
Столбы шатались и росли —
Подземных вен толчки живые
Пред чёрной Розою Земли.
 

РОЖДЕСТВО

 
А ты и не родясь ещё, проказила,
В туман ведьмачества рядясь, как в покрывало.
Сперва меня усмешкой тихой сглазила.
Потом еще дыханьем озевала.
 
 
Как ты со мной лукавила отчаянно!
Под вечер зазвала в свою квартиру,
А ноги мои к полу припечатала,
А руки за спиною мне скрутила.
 
 
Ты правила в меня злодейский промысел,
Ты потихоньку душу уязвила.
Бесчинствуешь теперь, над самой пропастью.
Зевнула – и часы остановила.
 
 
Над бездной этажей, у подоконника
Стоишь и не пугаешься падения.
Пустила стрелки – месяц выплыл тоненько
В ночь Рождества, в день твоего рождения.
 

РОК-АНТРАКТ

 
Он на взлёте, а ты не готова.
И отчаянно кpутишься ты,
Кpутишь веpченого, кpутого,
Так, что крылышки в кровь о винты.
 
 
Ты мила в своём платьице белом,
Куpишь весело, пьёшь коньячок.
Все о, кей, он сpажён твоим телом,
Но на выход поpа, дуpачок!..
 
 
Он, конечно, похож на кpетина
И деpёт на гpуди свою шеpсть,
Он pевёт в микpофон pеактивно,
Как Мик Джеггеp и «Миг двадцать шесть».
 
 
Он, конечно, дуpкует, конечно,
Он тебя отшнуpкует небpежно
Там, где pвётся баpьеp звуковой,
Там, где свет слишком звёздный, кpомешный…
 
 
В ночь потянется тающий, нежный,
Белоснежный шнуpок дымовой.
 

РОНДО

(НА ИСХОДЕ ЛЕТА)

 
Уже светает. Тихо тает
Большая, пышная звезда,
И мгла прозрачно отлетает
В свои ночные города.
На сад прохлада оседает,
И клумба инеем седа.
Уже светает.
 
 
Какая смутная беда
Над этой женщиной витает,
Босой и зябнущей, когда
Она в тревоге припадает
К стеклу прохладному, «Да-да —
Твердя так безысходно – да,
Уже светает».
 
 
А ночь уходит навсегда,
И слово ночи улетает
В погашенные города.
Над кем оно теперь витает?
Туда ни спуска,
Ни следа…
Уже светает.
 
 
***
Росла трава, росла звезда,
А ты смотрела на звезду,
А в небе синяя вода,
В апреле, раз в году…
 
 
Трава вставала из земли
И тёрла сонные глаза,
Мы как умели, как могли,
Росли с травою в небеса.
 
 
Росла трава темней, чем лес,
И стало страшно нам с тобой,
И опустились мы с небес,
И были приняты судьбой.
 
 
Живём. А если не болят
Глаза, не утомляет мысль,
Всегда узнаем голос, взгляд,
Когда весной посмотрим ввысь,
Там наши тени поплывут…
 
 
Всё нас по имени зовут.
 

РОСТ

«Стяжание Благодати не по Сущности, но по энергии…»

Паламитский Догмат

«Я еще не встречал человека, который вполне бы проснулся».

Г. Д. Торо.

 
Неужели всё было готово?
Просто мы ещё не проросли,
Не очнулись от сна золотого
В потаённых протоках земли?
 
 
Ну а вдруг это лишь фотопроба,
Фокус, вспышка, реликтовый взрыв,
И степенные воды потопа
Омывают земной негатив?
 
 
Проявляются в лабораторной,
Долгой тьме под багровым огнём
Рифы, отмели. Кромкою горной
Отформован овальный объём.
 
 
Вот уже из рассеяний блеклых
Завивается зыбкая крепь,
Магма жизни. Из юных молекул
Организмов связуется цепь.
 
 
Праланцетников бледные тени
Вдруг проносятся мощной струёй,
Точно вялый протей сновидений
Прорастает упругой змеёй.
 
 
Выдвигаясь из чрева обскуры,
Вот уже в реактивах земли
На бескровные плети культуры
Плиты цивилизаций легли.
 
 
И сквозь дрёму – внезапное чудо:
Кто-то ярко плеснул в камыше!..
Нас таких, пробуждённых, как Будда,
Единицы ещё, а уже
 
 
Глохнут кладбища цивилизаций,
В руслах крови бушует трава,
Наш рельеф, наш черёд просыпаться,
Фотосинтез вступает в права.
 
 
В каждой клеточке луч мирозданья
С ликованием рвёт нашу плоть,
Каждым ужасом в бездне страданья
Нас ломает и лепит Господь.
 
 
Мы грузны, мы горды, мощноглавы,
Но соборной энергией звёзд
Раздымает спросонок суставы
Благодати стяжающий Рост.
 
 
В дикой тьме, пред слепящим порогом,
Непоклонным стопе и уму,
Зверь, тоскуя в нас, борется с Богом,
И, рыча, уступает Ему.
 
 
Органические минералы,
Газы, нефть ищут ритм и размер,
Дышат солнцем живые подвалы,
Кладовые былых биосфер.
 
 
Трудной кровью косневшая масса
Выправляется в гибкий росток,
Светолюди, зелёная раса,
Подключившийся к солнцу поток!
 
 
…там и я сладкий луч преломляю,
За овальную выпав кайму,
Воздаю тебе, смерть, утоляю
Пунктуальность прохода сквозь тьму!
 
 
Эту сущность разверстого гроба,
Эту резкость наводки на суть…
Ну, а вдруг это лишь – фотопроба,
Неужели бессмыслен весь путь?
 
 
Но ведь мир непреложно верстался!
И однажды, родство ощутив,
Кто-то просто чуть раньше поднялся
И на память навёл объектив.
 
 
Шевеление душ-невидимок
Проступает за гранью ума,
И становится больше, чем снимок,
Колоссальней, чем память сама,
 
 
Где сквозь оттиск зернисто и ломко
Жизнь бугрит позитивную гладь.
Даже если засвечена съёмка.
Даже если размыта печать.
 

РУБЕЖ

 
Стаpик стоит на ветpу, у pжи,
Как стоял на веку.
Поле к нему бежит, бежит,
Вытягивается – по колоску.
 
 
Я подойду к его pубежу,
Сяду сpеди колосков,
Хлеб с колбасой pазложу,
Наемся, и был таков.
 
 
Ну что тебя, поле, томит,
Что ты в себе вынашиваешь,
Что там в тебе на меня шумит:
– Наше ешь, наше ешь, наше ешь…
 
 
Хлеб-то ведь свой у меня,
А полевая мышь,
Поле, тебе pодня,
Хлебный кpадёт катыш,
Кpадёт, говоpю, у меня!
Да лапками сама воpожит,
Да смотpит – ну что, мол, спpашиваешь?
Мышь, а и та на меня шуpшит
– Наше, дpужок, ешь, наше ешь…
 
 
Я хлеба не воpовал.
Я с полем не говоpил.
Стаpик мой табак куpил,
Мне головой кивал.
 
 
Что ж свищут в меня долговязые птицы,
Что ж целят в меня голубые заpницы,
А в спину подталкивают ковыли —
Здесь, на сквозном pубеже, на гpанице
Воздуха и земли?
 

РЫНОК СЕМИРЕЧЬЯ

Серпа коснеющий зазор, креста грузнеющий квазар,

Пульс подзакатных пересверков…

Якшаются – через базар —

Мечеть и церковь.

За слоем слой, за граном гран, по камушку растворена,

В кровь синагога затворилась.

Сровнялись веры, имена.

Даль озарилась.

Над прахом караванных троп, где разделённых воль и вер

Урчал тягучий поединок,

Восстал, и всех троих поверг

Могучий Рынок.

И рек:

«Пребудь ты трижды горд, будь трижды мудр, будь трижды храбр,

Ты только одного достоин,

Ты, гордый царь, ты, мудрый раб,

Ты, тёмный воин.

Гонцы враждующих стихий, клочки рассеянной волны,

Подброшенные океаном,

Вы все уже поглощены

Великим Паном.

Разъятые на кровь и дух, отпавшие от мёртвых стен,

В ночь погружённого Египта,

Вы разнесли по миру тлен

От манускрипта.

Черновещание его, гул дряхлых гроз, проросших вниз,

Вы вздули перед камнем смерти,

Свой вечный страх, свой гуманизм

Крепя на жертве.

Под основанье кровь пролив, к чему тот поздний вздор нести

И фарисействовать бесстыже

Что Храм на ней не возвести?

Ведь возвели же!

И, всепрощения взалкав, свои подробные грехи

Туманным символом итожа,

Слили в единые мехи

Кровь многобожья.

К чему ж, по сущностям разъяв трикрат Владыку одного,

Клеймить тиранов исподлобья?

Они лишь образы Его,

Его подобья.

Что ж Господину своему пропевши славу на заре,

Вослед проклятья слать Престолу?

Когда един Господь Горе,

Един и долу.

И – просияла благодать! – коренником впряжён в прогресс,

Весь ужас Средиземноморья

Пошёл – сквозь жизнь – наперерез,

Сквозь плоскогорья.

И вновь из гроба вышел в мир гром, оглушающий сердца,

И вот уже в крови дорога

Во имя Сына и Отца,

Во имя Бога.

Склоняя к жертве тьмы рабов, благою вестью пощажён,

Те муки принимая крестно,

Он знал, что будет воскрешён.

Что вам известно?

Бездомный дух, нагая кровь, не вы ль обрушили на плоть

Самоубийственную травлю?

Вас покарает не Господь,

Я вас направлю.

Блуждавшие в подвалах лет, ритм утерявшие миров,

Вы твердь, вы землю истощили.

Я, Рынок, вас привёл под кров,

А ну, взыщите!

Не дух смирившихся обид, не кровь порушенных гордынь

Сюда даруют возвращенье,

На твёрдый путь, на круг святынь,

Но плоть общенья.

Здесь, где так плавно меж рядов халаты льются и шелка,

И млеет всласть хурма с инжиром,

Где лоскутки праязыка

Сшивают миром,

Где рдеют полушалки в ряд дородных баб-нерастороп,

Где не Матрёна, так матрёшка,

Здесь княжит редька и укроп.

Царит картошка.

Здесь к узкой скрипочке порой старик в унынии прильнёт,

Пиликает сквозь гвалт и морок.

Он, сединой тряхнув, рванёт

Свои семь сорок!

И – вездесущ, косматовлас, безбрежным светом осиян,

Разноязыкий люд связуя,

Здесь бродит сам великий Пан,

В даль указуя —

Там плоть живого вещества, там тихий разума поток

Хранят огни сторожевые,

Там дремлет Север, там Восток,

Они – живые.

Там плоть и кровь, и мысль, и дух слились в единое, творя

Преграду новому потопу.

Ваш путь – не в мёртвые моря,

И не в Европу…»

Умолк…

В багровых небесах погаснул раскалённый шар.

Трём звёздам вечер отворили.

И вновь они – через базар —

Заговорили.

О чём? Да всё о том, о том, что всяк живой – живому брат.

И в ночь впадал, цедя их речи,

На Юго-Запад зрящий град —

Брод Семиречья.

РУСАЛОЧКА

 
Лежит себе, валяется
Русалочка в траве,
А леший раскаляется
Мозгами в голове,
Ну как её, дерьмовочку,
Склонить к своей груди,
Когда у ней за попочку
Закинут хвост, поди,
Когда, поди, у босонькой
Ни цента на счету,
Одни глаза да косынька,
Да титечки в цвету?..
Срывает дудки полые,
Дудит, как во трубу,
И семечки весёлые
У лешего в зобу.
Лежит, как на диванчике,
Хохочет ерунде,
И сеет одуванчики
По сивой бороде…
 

РАННИМ УТРОМ

Разноголосьем птиц к ночным руинам,

Пока звезда лучей не унесла,

Ломающимся пеньем воробьиным,

Царапающим краешек стекла

Он поднят был. Он ночь не спал. Был слышим

Уход нешумный ночи в небеса,

И птицы вдруг опомнились, и крышам

И окнам прицепили голоса.

В них было всё, и жалость, и восторги,

Шёл снова свет, и надо было жить,

И новые воздушные пригорки

На звуковые ямы возложить.

Он распахнул окно в сухих накрапах.

Хотелось петь, орать, ломая рот…

Он мог словами воздух оцарапать.

И крыльям не пришел ещё черёд.

РЕЗЕРВАЦИЯ

 
Кому стихи нужны, кому?
Поэту разве одному,
Тому, другому, пятому…
И сотому, и клятому
Рогатому средь омута,
И миллион какому-то…
 
 
О, мама мия, мать честна,
Да это ж целая страна,
Народ!..
И оторопь берёт:
Не унимается народ,
Из резервации орёт.
 
 
***
Река Вилюй,
Теки, виляй,
В лесную даль завиливай,
Мою печаль заиливай,
Мотайся по песку.
 
 
А если мне не повезёт,
А если зверь не загpызёт,
Оставь на беpежку,
Оставь меня на беpежку
Водичкой залитым,
Водичкой залитым,
Песочком золотым,
Песочком этим золотым
Залей мою тоску,
Залей мою тоску
И – дальше по песку!..
 

РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ

 
– Отношений нет – отношенщина!.. —
Выла в школе пустой одна женщина.
– Кто бы наших детей пощадил!.. —
Подвывал ей мужчина один.
– Мучат в группах ребят дотемна…
Сокрушалась старушка одна.
– А вы в золото их, в соболя!.. —
Огрызались учителя.
 
 
И тащились в подвалах иные миры,
В групповых синтезаторах черной дыры.
 

РОЗА В БОКАЛЕ

В зале пили, скучали, курили, икали,

Под старинку отделан модерный был зал,

Мне прислали откуда-то розу в бокале.

«Чёрт-то!» – я подумал. И выпил бокал.

И не помню, так славно и весело пилось,

Потолок в зеркалах столик мой отражал,

Как записка в руке у меня очутилась:

«Вы – хам!!!». Хам так хам. Я плечами пожал.

И не думал, что кто-то, вином оглушённый,

Накричит на меня, разобъёт потолок,

Я не ждал, что сюда, в зеркалах отражённый,

Через стены, с вином в хрустале, выйдет Блок.

Я не ждал. А в ответ просто грянули струны,

Исступлённо запели смычки.

Впрочем, я усмехнулся ещё: «Как мы юны!..»

И протёр роговые очки.

«РУБЛЁВСКИЕ» ВИДЕНИЯ

 
Когда б не орды спецнарядов,
Прочёсывающих кусты,
И не ощерья с высоты
Приватизированных «Градов»,
В бойницы щурящихся гадов,
Здесь умилился бы и ты.
 
 
И проступили бы черты
Древлеотеческих укладов,
Подзоров, башенок, фасадов,
Патриархальной лепоты,
А не склады боезарядов
Меж дров. И прочие понты.
 
 
Тогда увидел бы и ты
Здесь дам и денди, а не гадов,
Что нежат в роскоши фасадов
Здесь лишь хорошие мечты,
И вдоль пригожих палисадов
Гуляют важные коты…
 
 
***
Радиолы глазок тревожный
Всё стращал нас – в распаде миры!
Мы домашний зубрили сложный,
Как сорвались в тартарары?
Как случилось, что вспыхнул уголь
В ледяных и строгих умах,
То ли света сместился угол
И шатнулось что-то впотьмах?
Смотрим в зеркало, в шифоньеры,
Ошарашены и наги,
То ль рехнувшиеся пионеры,
То ль узлы световой пурги.
Он… она…
Нет, смотреть не надо
На себя, как со стороны,
Прёт распад? Тормоза распада,
Были мы соединены.
Были мы…
Был огонь постельный,
И в окно холодка струя,
И какая-то неподдельность,
И единственность
В самом деле
Пошатнувшегося бытия.
 

РАЙОННЫЙ СКВЕРИК

 
Дива местного разливчика
Пушку вынула из лифчика
И – айда палить вокруг!
Никого не полюбила,
Ни любимого дебила,
Ни дебиловых подруг.
Расстреляла всю обоймочку,
Из портков достала бомбочку.
– Шутки шутим, вашу мать?!! —
Мент ей рученьки ломает…
 
 
И никто не понимает.
И не хочет понимать.
 

РАССКАЗ ПРО КАВКАЗ

1.

Как-то раз, на карауле

Пьем себе Напареули…

Вдруг два дерзких кахетина

Нервно просят никотина.

Фули, прикурить мы дали.

Получили по медали,

Пули в скалах цокотали…

Рассказать про Цинандали?

2.

Хорошо. Продолжим дале.

Как-то раз, под Цинандали,

Речь зашла о Дон-Жуане.

Захотелось Гурджуани.

И конечно Псоу, Псоу!..

Но продолжим. В чём тут соус?

Грозный е… рь жил в Испаньи,

А у нас, в родной компаньи

Был грозней, он пялил в ср… ку

Пограничную собаку.

Я стою на стрёме, Твишу

Пью, как водится, и вижу —

Эта сука, б…, мудила

«Дона» за яйцо схватила!

«Дон» орёт, я вою «тубо!»…

Нет. Я лучше про Цхалтубо.

3

От Иверий, Имеретий

Мог однажды умереть я.

Мог. Мне было очень скверно.

Но не сдох. Спасла цистерна

Благородного Цхалтубо.

В общем, рассуждая грубо,

Я вернулся с того свету.

А вина, ребятки, нету

Лучше Лыхны на Кавказе,

Но об этом в другом разе,

Я уже, ребятки, дрыхну.

В общем так – сосите Лыхну!

***

– Руби мне башку! – рыдал —

Или спать со мною ложись!

Вот сейчас же, тут же ложись!..

И в руки топор дал.

Не давал никому в жись.

Легла…

РУСАЛИЙ

 
Венками омут забросали,
Пни, на воде кружась, горят.
Дань погребения, Русалий,
Древнеязыческий обряд.
 
 
Всё как и встарь, всё очень просто,
Всё те же, что и встарь, огни,
Всё те же куры, то же просо,
Всё те же медленные дни.
 
 
И ничего не изменилось,
Наряды вроде бы всё те ж.
А если предку и не снилось
Что росс курнос? Что тьмы невежд?
 
 
Ребятки девок обжимают,
Нагие пляшут у костра,
И – ни хера не понимают.
Да и не помнят ни хера…
 

РЫЖЕ-КРАСНЫЙ ЖЕНСКИЙ ВОЛОС. БАЛАКЛАВА

 
То скукожен он, то размотан.
А подлодки в тайной норе
Только ждут его знака. Вот он!
И – выстраиваются в каре.
 
 
Ни белесый, ни чёрный рясный
На военный не взяты учёт,
Только огненный, рыже-красный
Женский волос. Мужской – не в счёт.
 
 
И мужик, понимая наверно,
Что хорошего нет ничего
В рыжей бабе, одна только скверна,
Не осилит себя самого.
 
 
Так влечёт к себе баба рыжа,
Телом ража, глазами зла,
А – сладка! Бесстрашна, бесстыжа…
 
 
Стратегические дела.
 
 
Продолжение АЛФАВИТА, с буквы С, в следующем файле