Текст книги "Крушение России. 1917"

Боевые действия

План военной кампании, который разрабатывался под руководством великого князя и дяди императора Николая Николаевича, назначенного Верховным главнокомандующим, предусматривал нанесение основного удара по Австро-Венгрии. Однако почти сразу же в него потребовалось вносить коррективы. Германия, строго следуя плану Шлиффена, наносила основной удар по Франции. 27 июля президент Франции Раймон Пуанкаре записал в своем дневнике. «Пора, чтобы Россия начала свое наступление и освободила нас от давления неприятеля на Бельгию и на нас. Генерал Жоффр обратился к великому князю Николаю Николаевичу с настоятельной просьбой как можно скорее двинуть вперед русские войска»[358]358
  Пуанкаре Р. На службе Франции. Воспоминания за девять лет. Т. 1. М., 1935. С. 31.


[Закрыть]. Потребовалось срочно прийти на помощь союзнику и оттянуть немецкие части, уже угрожавшие Парижу. Не завершившая сосредоточения русская армия вынуждена была выступить и против Германии, начав операцию в Восточной Пруссии.

Согласно директивам главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта и, по совместительству, Варшавского генерал-губернатора Якова Жилинского 4 августа 1-я русская армия генерала от кавалерии Павла Ренненкампфа повела наступление на фронте в 70 километров, втянувшись в Гумбиннен-Гольдабское сражение с 8-й немецкой армией, нанеся ей ощутимые потери. Через три дня в дело вступили войска второй армии генерала Александра Самсонова, начавшие охват Восточной Пруссии с юга. «В августе и сентябре многие русские части вели себя при вторжении в Восточную Пруссию образцово»[359]359
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М., 2005. С. 71.


[Закрыть], – констатировал руководивший операциями на Восточном фронте немецкий генерал Эрих Людендорф.

6 августа выступили войска Юго-Западного фронта под командованием генерала от артиллерии Николая Иванова (начальником штаба у которого был генерал Михаил Алексеев), развернутые по огромной 450-киллометровой дуге от Люблина до Каменец-Подольска против Австро-Венгрии. Перед наступавшими первыми 8-й армией Брусилова и 3-й армией Николая Рузского была поставлена задача широким охватывающим маневром осуществить окружение главных сил дуалистической империи. Начальник Генерального штаба Австро-Венгрии генерал Кондар фон Гётцендорф ответил совместным с немцами контрударом в направлении города Седлец. Между Днестром и Вислой развернулось грандиозное встречное Галицийское сражение с четырьмя австро-венгерскими армиями, поддержанными германскими частями. После сражений на Золочевских высотах, реках Золотая и Гнилая Липы был занят Львов, передовые русские части перевалили Карпаты и приблизились к Кракову. В этих сражениях взошла звезда генерала Рузского, ставшего в те дни наиболее популярным военачальником.

После серии выигранных россиянами встречных сражений германское командование было вынуждено спешно начать переброску с Западного фронта подкреплений своим войскам, отходившим за Вислу в Восточной Пруссии, и австро-венгерским войскам – в Силезию. Это помогло французам выиграть сражение на Марне и сорвать немецкий план блицкрига, Мольтке был отправлен в отставку. Но появление мощных немецких сил на Восточным фронте сильно изменило ход войны, особенно для русского Северо-Западного фронта, где Ренненкампф, не отследивший изменения в соотношении сил, перешел во фронтальное наступление. Компанию ему лично составил Николай Николаевич, которому не терпелось вступить ногою на прусскую землю. В результате он, как напишет Сухомлинов, «устремился туда сам с главной квартирой, потеряв связь с остальными армиями, бесполезно перепутал транспорты и принес в жертву сотни тысяч, целые армейские корпуса, более подвижному и более систематично работающему противнику»[360]360
  Сухомлинов В.А. Воспоминания. Мн., 2005. С. 311.


[Закрыть]. Одновременно сокрушительный удар в битве при Сольдау (которое в Германии известно как сражение под Танненбергом, где впервые прославились генералы Гинденбург и Людендорф) был нанесен по армии Самсонова. Два ее корпуса окружили, остальные войска отошли, неся большие потери, командующий покончил с собой. Германские части быстро развивали наступление, угрожая Варшаве. Последовали суровые оргвыводы. Ответственность за провалы была возложена на Жилинского и Ренненкампфа, которые больше ничем не командовали.

Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта был назначен Рузский, которого император отличил почетным званием генерал-адъютанта. Рузский сыграет одну из ключевых ролей в Крушении России.

Началась переброска наших войск из Галиции для защиты Варшавы в надежде потом перейти в наступление на Берлин. Результатом стала Варшавско-Ивангородская операция, одна из крупнейших в войне. «Она проводилась на фронте свыше 300 км, в ней участвовало около половины всех русских армий и главные силы австрийских и германских войск, сосредоточенных на восточноевропейском театре войны, – писал советский военный историк полковник Вержховский. – Поражение немцев в этой операции снова свидетельствовало о высоких боевых качествах русской армии»[361]361
  Вержховский Д.В. Первая мировая война 1914–1918 гг. М., 1954. С. 35.


[Закрыть]. Создалась реальная перспектива вступления наших войск на территорию Германии. Для предотвращения этого 9-я германская армия нанесла удар в направлении Лодзи, где и попала в окружение, из которого вырвалась, потеряв 40 тысяч человек.

Однако к декабрю российское командование отказалось от наступления в глубь Германии и отвело армии на оборонительный рубеж по рекам Бзура, Равка и Нида. Армии противников обессиленные остановились друг против друга, не имея возможности идти вперед из-за огромных потерь в живой силе и отсутствия боеприпасов.

Россия могла пополнять войска. Лучше, чем любая другая из воюющих сторон, она могла обеспечивать армию и население продовольствием. Однако с первых же месяцев войны вновь стала ощущаться слабость материально-технической и транспортной базы. «Людей у нас было даже больше, чем достаточно, но не хватало оружия и боеприпасов. Система снабжения войск работала плохо. Эшелоны с продовольствием, оружием и оборудованием посылались на фронт и бесследно исчезали в дороге, другие прибывали с никому не нужным грузом. В тылу был беспорядок, отсутствовала согласованность в работе»[362]362
  Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. С. 167.


[Закрыть], – писал Кирилл Владимирович, служивший тогда в Ставке, которая располагалась сперва в Барановичах, а затем была перемещена в Могилев. К концу 1914 года до половины поступавшего на фронт пополнения не имело винтовок и необходимого обмундирования, практически закончились запасы артиллерийских снарядов. О воровстве и некомпетентности в оборонном ведомстве не говорил уже только ленивый.

Возможности собственных военных предприятий оказались явно недостаточными – так, отечественная промышленность могла дать только треть потребного количества снарядов, а получать подмогу от союзников стало крайне затруднительно после вступления в войну Турции и Болгарии. С закрытием Черноморских проливов и блокированием немцами Балтики единственными действовавшими портами оставались Владивосток и Архангельск. По этим маршрутам до войны приходило не более 3 % от всех внешнеторговых операций. Военные грузы во Владивостоке вначале не от кого было получать, а пропускная способность Архангельского порта, где отсутствовали даже разгрузочные набережные, не превышала одного-двух пароходов в неделю, да и то в течение меньшей части года, так как большую порт стоял замерзшим. Архангельская железная дорога, проложенная по топкой тундре и крайне ненадежная, пропускала максимум две-три пары поездов в неделю.

И у воюющей армии был слабый социальный тыл, готовый взорваться протестом против верховной власти в случае серьезных неудач на фронте. А они не замедлили себя ждать.

В начале февраля 1915 года германское командование, поставившее главной стратегической задачей вывод России из войны ценой остановки операций на Западном фронте, начало наступление с целью окружения русских частей в Польше. Отход частей 10-й русской армии, по которой пришелся основной удар, прикрывал ХХ корпус, который несколько дней сражался в полном окружении в Августовских лесах и геройски погиб под огнем артиллерии, опрокинув перед этим в штыковой атаке германскую пехоту. К концу февраля немецкое наступление выдохлось, в марте русские войска в ходе Праснышской операции вновь отбросили врага к границам Пруссии, а войска Юго-Западного фронта, взяв крепость Перемышль, овладели проходами через Карпатский хребет. Однако именно с этого времени внутри страны начали распространяться слухи о генеральской измене. Командующему 10-й армии Сиверсу и его начштаба Будбергу грозили военным трибуналом.

Еще отчетливее недовольство и подозрения вспыхнули, когда для российской армии действительно пришла большая беда. Пока она готовила удар по австрийцам на Карпатах, германский генштаб скрытно подтянул войска и артиллерию в южную Польшу. 2 мая залпом из полутора тысяч орудий немецкие части смели организованные оборонительные порядки русских и перешли в наступление силами десяти лучших дивизий, снятых с Западного фронта. «Тяжелые, кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов, – вспоминал Деникин. – Сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жесточайшего боя Железной дивизии. Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их. И молчание моих батарей… Мы не могли отвечать, нечем было»[363]363
  Деникин А. Путь русского офицера. С. 130.


[Закрыть].

Тем временем генерал Макензен прорвал карпатский фронт у Горлице и к концу июня занял Львов, очистив от российских войск всю Западную Галицию. Затем он же с юга и Галльвиц с севера вытеснили русских из «польского мешка». В начале августа 1915 года пала Варшава. За три месяца была уничтожена чуть ли не половина действующей армии: 1,4 млн были убиты или ранены, около миллиона попало в плен. Правительством были предприняты меры по эвакуации из Риги и Киева, обсуждалась даже возможность эвакуации из Петрограда. К осени фронт стабилизировался на рубеже Рига – Западная Двина – Двинск – Барановичи – Дубно, но это не помешало частям Гинденбурга совершить рейды на Минск и Пинск, а Конраду – на Ковно. Противник получал колоссальное психологическое преимущество. «Войска и командующие повсеместно выполнили свой долг, и в германских солдатах по праву укоренилось чувство несомненного превосходства над русскими, – не скрывал удовлетворения Людендорф. – Количество перестало нас пугать»[364]364
  Людендорф Э. Мои воспоминания о войне. С. 169.


[Закрыть].

Стратегическая цель немецкого наступления 1915 года – выход России из войны – не была достигнута. Фронт удалось удержать. Армия продолжала оставаться в боеспособном состоянии. Как свидетельствовали сводки командования, военных цензоров, признания генералов, морально армия не была сломлена. Да, отмечалось удручающее влияние на настроение солдат стихийных толп беженцев. Фиксировались факты самострелов, сдачи в плен целыми ротами, дезертирства из санитарных поездов и эшелонов, следующих на фронт[365]365
  Революционное движение в армии и на флота в годы Первой мировой войны. 1914– февраль 1917 г. М., 1966. С.86, 141, 154; Смольянинов М.М. Морально-боевое состояние российских войск Западного фронта в 1917 году. Мн., 2008. С. 17–20.


[Закрыть]. Но все это не носило массового и фатального для армии характера. Генерал-квартирмейстер Ставки Александр Лукомский подчеркивал: «Все неудачи 1915 г. объяснялись исключительно недостатками материальной части. Армия, приведенная в порядок, пополненная и снабженная боевыми припасами, верила в себя, была уверена в победе над врагом»[366]366
  Лукомский А.С. Воспоминания. Т. 1. Берлин, 1922. С. 104.


[Закрыть].

Однако все сложнее было удерживать тыл. «Впечатление, произведенное этим разгромом на «общество», было исключительным, – подчеркивал советский историк Арон Аврех. – Это был настоящий шок, грандиозное потрясение, в котором слились воедино раздражение, испуг, разочарование, недоумение, растерянность и, как итог, всеобщий вопль возмущения «негодным правительством» – главным виновником происшедшего»[367]367
  Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985. С. 34.


[Закрыть].

Система управления военного времени

Еще рескриптом от 4 февраля 1903 года Николай II назначил самого себя Верховным главнокомандующим на случай войны на западных рубежах империи. И в этом был смысл. Как известно, война – это слишком серьезное дело, чтобы доверять ее только военным. Война предполагает мобилизацию всех сил государства, экономики, людских и духовных ресурсов по всей стране. Военному руководству, каким бы компетентным оно ни было, такое не под силу. Это под силу только руководству политическому под началом главы государства. Как напишет в своих мемуарах британский премьер времен войны Дэвид Ллойд-Джордж, «ответственность за успех или неудачу лежала на правительствах, и они не могли сбросить с себя какую-либо часть ответственности ссылкой на то, что они доверились специалистам»[368]368
  Ллойд-Джордж Д. Военные мемуары. Т. I–II. М., 1934. С. 256.


[Закрыть].

Когда мировая война стала неизбежной, император по-прежнему намеревался возглавить армию. Однако когда он сообщил об этом Совету министров, все его члены стали категорически возражать. «Старик премьер-министр чуть ли не со слезами на глазах просил Государя не покидать столицу ввиду политических условий, создавшихся в стране, и той опасности, которая угрожает государству из-за отсутствия его главы в столице в критическое для России время», – вспоминал Сухомлинов. Сам военный министр заявил, что «армия счастлива будет видеть верховного своего вождя в ее рядах… в этом смысле формируется штаб и составляется положение о полевом управлении»[369]369
  Сухомлинов В.А. Воспоминания. С. 296, 297.


[Закрыть]. Но даже Сухомлинов не пошел против мнения большинства правительства, и царь уступил. Другими причинами, повлиявшими на его решение, полагаю, были понимание Николаем II недостатка у него практического опыта военного командования, а также болезнь сына, привязывавшая императора к дому и сыгравшая столь роковую роль в его судьбе.

Так во главе вооруженных сил оказался великий князь Николай Николаевич, который считался наиболее опытным военным в династии Романовых. Он получил образование в Николаевской академии Генштаба, был генерал-инспектором кавалерии, главнокомандующим Гвардией и войсками Петербургского военного округа. «Великий князь Николай Николаевич поражал всех впервые его видевших прежде всего своей выдающейся царственной внешностью, которая производила незабываемое впечатление. Чрезвычайно высокого роста, стройный и гибкий, как стебель, с длинными конечностями и горделиво поставленной головой, он резко выделялся над окружавшей его толпой, как бы значительна она ни была. Тонкие, точно выгравированные, черты его открытого и благородного лица, обрамленного небольшой седеющей бородкой клином, с остро пронизывающим взглядом его глаз дополняли его характерную фигуру»[370]370
  Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2006. С. 43.


[Закрыть], – характеризовал его генерал Юрий Данилов. «Его имя было у всех на устах, ему приписывалась некая чудодейственная мощь, которая благополучно выведет Россию из предстоящего ей тяжелого испытания, – писал адмирал Бубнов. – …По своим личным качествам великий князь Николай Николаевич был выдающимся человеком, а среди членов императорской фамилии представлял собой отрадное исключение. По природе честный, прямой и благородный, он соединял в себе все свойства волевой личности, т. е. решительность, требовательность и настойчивость»[371]371
  Бубнов А.Д. В царской ставке. С. 16, 21.


[Закрыть]. Столь же высокого мнения о нем был будущий командующий Западным фронтом генерал Василий Гурко, брат уже известного нам члена Госсовета Владимира Гурко: «Несмотря на то, что Его Высочество имел репутацию начальника сурового и вспыльчивого, а временами даже теряющего над собой контроль, он пользовался любовью в войсках, которыми ему доводилось командовать»[372]372
  Гурко В. Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914–1917. М., 2007. С. 20.


[Закрыть].

Николай Николаевич не просто возглавил войска, к нему перешел от императора титул Верховного главнокомандующего, что было беспрецедентно. Публично против этого никто не возражал, а либеральная пресса и вовсе зашлась от восторга, коль скоро слабели самодержавные права Николая II и фантастически росли полномочия великого князя, считавшегося прогрессивным. Однако кулуарно многие считали такое положение неправильным. Великий князь Андрей Владимирович – младший сын Владимира Александровича и Марии Павловны (старшей) – был убежден, что «в день объявления войны была допущена крупная ошибка тем, что Николаю Николаевичу дали титул верховного. Этот титул принадлежит исключительно Государю и никому другому. Тем, что дали этот титул, Государь как бы сложил с себя верховное управление армией и флотом, что было недопустимо, т. к. он всегда есть верховный вождь и должен оставаться таковым»[373]373
  Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова (1914–1917). М., 2008. С. 171.


[Закрыть]. Возмущался многоопытный бывший начальник Генерального штаба генерал Федор Палицын: «Это не годится, нельзя из короны Государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный главно-, верховный эвакуационный, верховный совет – все верховные, один Государь – ничего. Подождите, это еще даст свои плоды»[374]374
  Там же. С. 142.


[Закрыть].

Кроме того, далеко не все были столь уж высокого мнения о талантах Николая Николаевича. «Сам верховный так же бесцветен, как и всегда, но осанка и походка, а также голос, словом, вся манера себя держать, вселяют «решпект» и повиновение, при отсутствии мозговых тканей для вдохновения. Не верю я в эти способности»[375]375
  Великий князь Николай Михайлович. Записки // Гибель монархии. Великий князь Николай Михайлович. М.В. Родзянко. Великий князь Андрей Владимирович. А.Д. Протопопов. М., 2000. С. 26.


[Закрыть], – записал прекрасно знавший его великий князь Николай Михайлович, тоже внук Николая I. Ежедневно наблюдавший за Верховным протопресвитер Ставки Георгий Шавельский откровенно посмеивался над разговорами о его решительности и способность спокойно стоять под градом вражеских пуль: «На самом деле он ни разу не был дальше ставок главнокомандующих… Нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность… При больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению». Великий князь не ездил на передовую и запрещал своему шоферу развивать скорость больше 25 км в час[376]376
  Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк, 1954. Т. 1. С. 111–113.


[Закрыть]. «Великий князь был знатоком конницы, дилетантом в стратегии и совершенным профаном в политике»[377]377
  Керсновский А.А. История Русской армии. Т. 3. М., 1994. С. 131.


[Закрыть], – суммировал Керсновский.

Последнее было весьма немаловажно, поскольку в лице Ставки создавался фактически второй центр государственного управления. В соответствии с Положением о полевом управлении войск в военное время, в подчинение Верховному главнокомандованию переходило управление территориями в районах театра боевых действий, которые, в свою очередь, уходили из-под юрисдикции Совета министров и даже местных губернаторов. Страна разделилась на две части: одна под военным командованием, другая – под гражданским. Диалог между ними никак не получался. Создалось фактическое двоевластие.

Военные власти, возглавляемые великим князем и начальником его штаба генералом от инфантерии Николаем Янушкевичем, считали себя вправе принимать любые решения, не согласовывая их с Петроградом. Представители самых разных политических групп были одинаково невысокого мнения об их государственных талантах. «Ни чрезмерно деятельный великий князь Николай Николаевич, ни глава его штаба генерал Янушкевич ничего не смыслили в вопросах внутренней политики и экономики»[378]378
  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993. С. 96.


[Закрыть], – замечал Керенский. С ним был полностью солидарен генерал Курлов: «В вопросах гражданских генерал Янушкевич был так же неопытен, как и его августейший принципал»[379]379
  Курлов П.Г. Гибель императорской России. С. 176.


[Закрыть].

Многие из этих решений эхом отдавались по всей стране, били по ее экономике и международным позициям. В этом ряду следует особо назвать массовое выселение неблагонадежного населения из прифронтовых губерний. Возмущался даже начальник департамента полиции Васильев: «Во время войны действия военных властей, которые присвоили себе право удалять из зоны военных действий без каких-либо формальностей любых, кажущихся им подозрительными, людей, порождали много проблем… Сотни подобных дел об изгнании жителей из зоны военных действий находились под моим личным наблюдением; и много раз я мог только покачать головой по поводу примитивности методов военных властей при проведении необходимых расследований и, в конечном счете, их обращения с невинными людьми, которых они провозглашали шпионами»[380]380
  Васильев А.Т. Охрана: русская секретная полиция // «Охрана». Воспоминания руководителей охранных отделений. Т. 2. М., 2004. С. 400–401.


[Закрыть]. Тыловые города переполнялись массами неустроенных, нищих и озлобленных беженцев.

Отдельно следует отметить выселение решением военных властей всех евреев, которых рассматривали в качестве потенциальных изменников, в том числе и со вновь завоеванных территорий Австро-Венгрии. «Десятки тысяч, а затем и сотни тысяч евреев из Галиции и западного края получили предписание в 24 часа выселиться, под угрозой смертной казни, в местности, удаленные от театра военных действий; вся эта масса еврейского населения, зачастую не знавшая русского языка, эвакуировалась принудительно в глубь России, где она могла служить рассадником сначала паники и эпидемий, а затем – жгучей ненависти к властям»[381]381
  Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II. Т. 2. М., 1992.


[Закрыть]. Из-за высылки евреев крайне осложнялись отношения с союзниками, протестовавшими по этому поводу. Я уж не говорю об имидже России в западной прессе.

Ставка считала себя вправе заниматься даже законопроектной деятельностью. Так, Янушкевич прислал министру земледелия Кривошеину проект наделения солдат землей и конфискации ее у тех, кто дезертирует и сдается в план, чем вызвал немалые негодование и насмешки в правительстве. Постепенно в руки военных переходило и руководство в Петрограде. В.А. Яхонтов из канцелярии правительства, в обязанности которого входило стенографировать его закрытые заседания, позднее поведал о настроениях, царивших в связи с этим в Совете министров: «Столица империи, сосредоточение всей жизни государства, находились под рукой разных, часто сменявшихся военачальников – Горбатовского, Фан-дер-Флита, Туманова, Фролова (главные начальники Петроградского военного округа – В.Н.) и других, которые рассматривали себя в качестве независимых владык и разговаривали с правительством как с управлением побежденного города, а иногда и просто с ним не разговаривая и проводя собственную политику в интересах обеспечения внутренней безопасности, в вопросе рабочем, в отношении печати, к общественным организациям и т. д. Петербургский градоначальник находился в подчинении прямом начальнику военного округа и делился сведениями о петербургских событиях с министром внутренних дел лишь в порядке добрых с ним отношений, поскольку позволяло время»[382]382
  Цит. по: Ганелин Р.Ш., Флоринский М.Ф. Российская государственность и Первая мировая война // 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1997. С. 16. С. 167.


[Закрыть]. Стоит ли говорить, что главным виновником военных неудач Ставка считала правительство Горемыкина.

Естественно, такое положение считалось в Совете министров совершенно неприемлемым и осуждалось едва ли не на каждом заседании, причем представителями обоих правительственных лагерей, по-прежнему враждовавших. Ситуация стала видна невооруженным взглядом, и уже военно-морская комиссия Государственной думы во главе с кадетом Шингаревым призывала императора: «Только непререкаемой царской властью можно установить согласие между ставкой великого князя Верховного главнокомандующего и правительством»[383]383
  Дневники и документы из личного архива Николая II. Мн., 2003. С. 349.


[Закрыть].

Особенно двусмысленными и острыми были отношения между Ставкой и Сухомлиновым, на которого Верховный главнокомандующий возлагал персональную ответственность за нехватки снарядов и других боеприпасов и вооружения. Военный министр стал предметом ненависти и для всей прогрессивной общественности. Но и на этом неприятности Сухомлинова не заканчивались. «Положение военного министра осложнялось в значительной степени существованием в Военном министерстве должностей генерал-инспекторов пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерной части, из коих две последние должности были заняты лицами Императорской фамилии»[384]384
  Курлов П.Г. Гибель императорской России. С. 192.


[Закрыть], – замечал Курлов. Особое рвение проявлял великий князь Сергей Михайлович, фактически не подпускавший военного министра к Главному артиллерийскому управлению.

В начале 1915 года по инициативе Николая Николаевича на Сухомлинова началась прямая атака, в которой приняли участие генералы Ставки, либералы из кабинета, влиятельный лидер октябристов Гучков и связанный с ним бывший товарищ военного министра генерал Алексей Поливанов. Причем осуществлена эта атака была так, что нанесла максимальный урон авторитету власти. Стрелявшийся однажды на дуэли с Гучковым полковник Мясоедов, который по протекции Сухомлинова возглавлял контрразведку злополучной 10-й армии, был обвинен в шпионаже. Мясоедова арестовали в Ковно, направили в Варшавскую крепость, где судили судом военного трибунала, на который давила Ставка, и в тот же день – 17 марта – спешно повесили. Даже Алексей Васильев подтверждал, что «ни полковник Мясоедов, ни генерал Сухомлинов никогда не совершали преступных действий»[385]385
  Васильев А.Т. Охрана. С. 409.


[Закрыть]. После Февраля дело Мясоедова будет пересмотрено и все причастные к нему оправданы. Но тогда оно вызвало огромнейший резонанс в стране. Еще бы, впервые было предъявлено официальное подтверждение проникновения немцев в высшие государственные сферы, о чем постоянно говорила либеральная оппозиция. Была «подтверждена» предательская роль Сухомлинова, а значит, делала вывод оппозиция, и всего правого крыла правительства. Более того, наложившись на крупные военные неудачи весны-лета 1915 года, подобные настроения создавали почву для обвинений в измене всего высшего руководства страны.

В состояние крайнего возбуждения и негодования пришло общество. Причем в связи с военными потерями возмущались не только и не столько захватчиками, как во всех прочих воевавших странах, сколько собственной властью. «Патриотический подъем сменился тревогой, и роковое слово «измена» сначала шепотом, тайно, а потом явно и громко пронеслось над страной»[386]386
  Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 195.


[Закрыть], – писал председатель Госдумы Михаил Родзянко. У «измены» появилось и конкретное имя, которое в качестве символа «прогерманской партии» все громче звучало в штабах фронтов, думских кругах и министерских коридорах – императрица Александра Федоровна. «Летом 1915 года стали выявляться симптомы массового гипноза, постепенно овладевавшего людьми; из штабов фронта стали исходить пускавшиеся какими-то безответственными анонимными личностями слухи о том, что императрица служит главной причиной всех наших неурядиц, что ей, как урожденной немецкой принцессе, ближе интересы Германии, чем России, и что она искренне радуется всякому успеху германского оружия, – констатировал Воейков. – Вырабатывалось даже несколько планов спасения Родины: одни видели исход в заточении Государыни в монастырь и аресте Распутина, якобы занимавшегося шпионажем в пользу Германии; другие считали необходимым выслать Государыню за границу»[387]387
  Воейков В.Н. С царем и без царя. С. 166–167.


[Закрыть].

В стране вновь, как в начале войны, пошли немецкие погромы, наиболее крупный из которых шокировал Москву в конце мая и проходил при явном попустительстве со стороны незадолго перед тем назначенного командующего Московским военным округом князя Феликса Юсупова (старшего). Историк Сергей Мельгунов стал очевидцем событий: «При пении «Боже, царя храни» шествовала тысячная толпа во главе с людьми со значками Общества «За Россию». Сзади начинались погромы. Предварительно во всех московских газетах… печатались списки высылаемых немцев… Погром разросся и превратился в нечто совершенно небывалое – к вечеру разгромлены все «немецкие» магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Полиция нигде не препятствовала погромщикам»[388]388
  Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. М., 2003. С. 255.


[Закрыть]. Город в течение трех дней был во власти толпы, пострадали 475 коммерческих предприятий, 207 частных домов и квартир, 113 подданных Германии и Австро-Венгрии, 489 русских с подозрительными фамилиями и 90 российских подданных с русскими фамилиями[389]389
  Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003. С. 79.


[Закрыть].

В толпе погромщиков открыто говорили об измене в царской семье с особым упором на роль Александры Федоровны. Впервые с 1908 года пришлось использовать войска для наведения порядка внутри страны.

Одновременно прогрессивная общественность, продемонстрировавшая в начале войны несвойственный ей патриотический порыв, возвращалась к противостоянию власти, но уже под флагом патриотизма. Керенский рассказывал: «Весенняя трагедия в Галиции 1915 года вызвала взрыв патриотизма в стране, сорвала замок молчания с ее уст. Первыми заговорили промышленники во главе с Рябушинским, потом – земцы, городские деятели, кооператоры. Русское общество властно потребовало своего ответственного участия в организации обороны страны, потребовало правительства, способного работать с общественными организациями»[390]390
  Керенский А. Потерянная Россия. М., 2007. С. 489.


[Закрыть]. Требовали отставки правительственных консерваторов, включая премьера. При этом авторитет Николая Николаевича поколеблен не был. «За первый же год войны, гораздо более неудачной, чем счастливой, он вырос в огромного героя, несмотря на все катастрофические неудачи на фронте, перед которым преклонялись, которого превозносила, можно сказать, вся Россия»[391]391
  Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1. С. 125.


[Закрыть], – написал Шавельский. Как важно не быть, а казаться…

Николай II, до поры доверявший ведение войны военным, понял, что пора вмешиваться. Всю позднюю весну он провел в войсках и в Ставке, где Верховный главнокомандующий жаловался на военные поражения, провалы со снабжением армии и жаждал утешения. «Бедный Н., рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком, – писал император. – …Он все принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое присутствие успокаивало его лично»[392]392
  Цит. по: Боханов А.Н. Сумерки монархии. М., 1993. С. 187.


[Закрыть]. Николаю Николаевичу и генералам его свиты удалось убедить императора, что прогрессивная общественность, по большому счету, права и надо идти ей навстречу. По возвращении из Барановичей 14 мая высочайшим решением было организовано Особое совещание по обороне, куда помимо правительственных чинов вошли представители Госдумы, Госсовета, а также промышленности и торговли. Функции Совещания во многом совпадали с теми, которые выполняла Особая распорядительная комиссия по артиллерии под руководством великого князя Сергея Михайловича.

Накануне своего очередного отъезда в Барановичи 11 июня император встретился с Сухомлиновым. Между ними состоялся длинный разговор, в ходе которого военному министру не удалось защитить себя.

Николай не сомневался в честности Сухомлинова, что позднее также подтвердит и суд (правда, после многомесячного тюремного заключения экс-министра) и не спешил с его отставкой, однако вынужден был уступить Ставке и общественности. Приехав в Барановичи, царь надолго уединился с Николаем Николаевичем, по-прежнему пребывавшим в расстроенных чувствах. В то же день, явно под воздействием аргументов великого князя, Николай II отправил в отставку министра юстиции Маклакова, скальпа которого давно требовала прогрессивная общественность, и назначил военным министром Поливанова, известного исключительной близостью к Гучкову. «Поливанов старался делать вид, что ему тяжело брать на себя такую страшную обузу, как Военное министерство, но ему это не удавалось, – свидетельствовал Джунковский, – видно было и чувствовалось, как он счастлив, что опала над ним кончилась и он опять у власти»[393]393
  Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 2. М., 1997. С. 581.


[Закрыть]. В тот же день великий князь Андрей Владимирович написал в дневнике: «Уже теперь поговаривают, что Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом как желание умалить власть Государя»[394]394
  Военный дневник великого князя Андрея Владимировича. С. 149.


[Закрыть].

14 июня 1915 года император провел первое(!) с начала войны совместное заседание Верховного главнокомандования и Совета министров – в шатре-столовой на лесной поляне возле императорского поезда. Как заметил генерал Данилов, правая рука Николая Николаевича и Янушкевича, «в налаживавшемся общении Ставки с правительством все мы почувствовали нечто свежее и бодрящее»[395]395
  Данилов Ю.Н. На пути к крушению: Очерки из последнего периода русской монархии // Конец российской монархии. С. 285.


[Закрыть]. После совещания император подписал рескрипт на имя премьера Горемыкина, предписав возобновить занятия Государственного совета и Государственной думы не позднее августа и поручив Совету министров разработать на их рассмотрение законопроекты, «вызванные потребностями военного времени». У императора вырвали очередные уступки.