Текст книги "Крушение России. 1917"

К такой же точке зрения склоняется глубокий петербургский историк социальных процессов в России Борис Миронов: «Непосредственная причина революции заключалась в борьбе за власть между разными группами элит: контрэлита в лице лидеров либерально-радикальной общественности хотела сама руководить модернизационным процессом, который почти непрерывно проходил в России в период империи, и на революционной волне отнять власть у старой элиты – романовской династии и консервативной бюрократии»[60]60
  Миронов Б.Н. Развитие без мальтузианского кризиса // О причинах русской революции. С. 340.


[Закрыть].

Валерий Соловей видит универсальную логику всех русских «смутореволюций» – от начала XVII до конца ХХ века: «кризис во взаимоотношениях элит, их отчуждение, разделение, поляризация, апелляция враждующих элитных фракций к обществу. Именно элиты транслировали в общество революционные призывы, деструктивные образы и модели поведения, открывая пространство для прорыва накопившейся энергии массового недовольства»[61]61
  Соловей В. Смысл, логика и формы русских революций. М., 2007. С. 34.


[Закрыть].

Владимир Булдаков, который утверждал, что «1917 г. следует оценивать по параметрам средневековой Смуты» и других смут в российской истории, также отдавал должное фактору раскола элит, отхода от поддержки императора церковных иерархов, высшего генералитета. Впрочем, Булдаков предлагает исключительно широкий спектр причин революции – от всеобъемлющих до относительно узких. Он пишет и о системном кризисе империи, в котором выделяет ряд уровней или стадий протекания: этический, идеологический, политический, организационный, социальный, охлократический, рекреационный. При этом обращается внимание и на движущие силы революции, на рабочий и солдатский «бунт с изрядной примесью истероидности», переход на сторону восставших Петроградского гарнизона и т. д.[62]62
  Булдаков В. Quo Vadis? Кризисы в России: пути переосмысления. М., 2007. С. 28, 80. Его же: Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 343.


[Закрыть]

По-прежнему распространено классическое оптимистическое объяснение революции как события, порожденного войной. «Революция 1917 г., на мой взгляд, – трагическая случайность», – подчеркивает профессор РГГУ Михаил Давыдов. Ее детонатором стала «безнадежно проигрываемая война со всеми многочисленными последствиями»[63]63
  Давыдов М.А. Об уровне потребления в России в конце XIX – начале ХХ в. //О причинах русской революции. С. 272, 273.


[Закрыть]. Аналогичные взгляды высказывает С.М. Исхаков: «В результате Первой мировой войны, потребовавшей предельной концентрации сил и ресурсов, произошел коллапс… Правительство могло оплачивать не более половины своих затрат, что означало финансовый провал, банкротство государства, не выдержавшего “гонки” военных расходов». Февральская революция явилась «результатом неспособности устаревшей системы адекватно реагировать на угрозу со стороны экономически более развитых держав, стала следствием банкротства самодержавного государства, его административной и военной машины»[64]64
  Февральская революция 1917 года в российской истории.


[Закрыть].

В рамках чисто академической «оптимистической» и элитистской парадигмы находится все больше места мнениям о большой роли заговоров части верхов. «Февральскую и Октябрьскую революции спровоцировали, прежде всего, страдания и ожесточение народа от страшной войны, не ставшей действительно народной, – подчеркивает заместитель директора Института российской истории РАН В.М. Лавров. – Одновременно имелась и такая причина, которую можно назвать изменой высшего генералитета и ряда известных политиков (прежде всего Гучкова), вошедших вскоре во Временное правительство. Дворцовый переворот или заговор не только готовился, а осуществился, по меньшей мере, в том, что генералитет во главе с начальником Генерального штаба Алексеевым поддержал революцию»[65]65
  Лавров В.М. Февральская революция была победившим русским бунтом // Русская история. № 1–2. 2008. С. 27.


[Закрыть]. Серьезность таких заговоров подтверждается в ряде последних конкретно-исторических исследований[66]66
  Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: Работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003; Гайда Ф.А. Либеральная оппозиция на путях к власти (1914 – весна 1917 г.). М., 2003; Николаев А.Б. Революция и власть. IV Государственная дума 27 февраля – 3 марта 1917 года. СПб., 2005; Куликов С.В. «Революции неизменно идут сверху»: падение царизма сквозь призму элитистской парадигмы // Нестор. № 11. 2007.


[Закрыть].

Продолжается и линия авторов сборников «Вехи» и «Из глубины», связывающая революцию с интеллигентским максимализмом. Эти мнения высказывают современные философы, например, Борис Капустин, пишущий об «авангардистском синдроме», который «всякий раз выражался в стремлении просвещенного меньшинства скорректировать сложившуюся дискурсивную практику посредством разоблачения коварных властолюбивых мошенников (или даже их физического устранения, как это делали якобинцы) и наставления на путь истинный обманутых простаков, они же – несчастное и страдающее большинство»[67]67
  Капустин Б. Законодательство истины, или Записки о характерных чертах отечественного дискурса о нации и национализме // Логос. № 1 (58).
  2007. С. 107.


[Закрыть]. Их разделяют и историки, изучающие феномен русской интеллигенции: «Так или иначе, именно интеллигенция была идеологом, вдохновителем и организатором всех крупных революций в истории»[68]68
  Соколов Н.Б. Российская интеллигенция XVnI – начала ХХ вв.: картина мира и повседневность. СПб., 2007. С. 103.


[Закрыть].

Наконец, последнее, по порядку, но не по значению. В современной России вышло замечательное множество замечательных конкретно-исторических работ, которые по своему качеству, пониманию проблем и российской специфики, погружению в источники заметно превосходят современные исследования зарубежных историков русской революции. Можно назвать десятки и сотни книг и статей маститых и молодых отечественных аналитиков, которые очень глубоко и всесторонне рассмотрели события и процессы начала ХХ века и революционной эпохи: экономическое развитие, социальная структура, система власти в центре и на местах, положение окраин и национальных меньшинств, состояние гражданского общества, положение отдельных социальных слоев, религиозные проблемы, ментальность, армия, Первая мировая война, персоналии и многое другое. Даже одно перечисление авторов займет слишком много места. Подняты огромные архивные пласты, публикуются документы и воспоминания, ранее не издававшиеся, переиздается в массовом порядке эмигрантская литература всех направлений. Серьезно работали историки тех стран, которые раньше входили в состав Российской империи. По ходу изложения я назову многих из этих авторов и их работы, буду на них ссылаться, соглашаться или не соглашаться.

К пятилетию революции 1917 года видный эсер Марк Вишняк написал статью, к которой бросил вызов всем будущим исследователям: «Мы, современники, заранее опротестовываем действия будущего историка, который неминуемо захочет привнести от себя смысл и разум в весь хаос и нелепицу наших дней. Мы заранее оспариваем будущую легенду…»[69]69
  Цит. по: Войтинский В.С. 1917-й. Год побед и поражений. М., 1999. С. 272.


[Закрыть]. Что ж, возможно, современный историк много упустит. Однако, как справедливо замечал классик политологии Карл Поппер, «не может быть истории “прошлого в том виде, как оно действительно имело место”, возможны только исторические интерпретации, и ни одна из них не является окончательной. Каждое поколение имеет право по-своему интерпретировать историю, но не только имеет право, а в каком-то смысле и обязано это делать, чтобы удовлетворить свои насущные потребности»[70]70
  Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. II. М., 1992. С. 310.


[Закрыть].

У нас есть преимущество по сравнению с очевидцами – преимущество дистанции. Издалека можно гораздо больше увидеть. Конечно, во всем, что касается деталей событий, мы полагаемся на их непосредственных участников и составленные ими документы. Но для обобщений у нас оснований больше. Более того, огромное количество новейших конкретных исследований дают основания для нового качества обобщения.

Я не буду априори отвергать ничего из уже написанного или сказанного о революции. Постараюсь проверить все основные версии, оценить правоту «пессимистов» и «оптимистов». Измерить степень объективного и субъективного, спонтанного и рукотворного, элитного и массового, бескровного и насильственного.

Глава 1
Россия. Страна и социум

Я далек от восхищения всем, что я вижу вокруг себя; как писатель, я огорчен, как человек с предрассудками, я оскорблен; но клянусь вам честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, ни иметь другой истории, чем история наших предков, как ее послал нам Бог.

Александр Пушкин

В начале ХХ века Россия не была сверхдержавой. Но она, безусловно, была одной из великих держав. У нее была очень нелегкая судьба. Россию выстрадали столетия народных усилий и жертв. Как подсчитал в год вступления на престол Николая II профессор Николаевской академии Генерального штаба и военный историк генерал-майор Николай Сухотин, «с XIV века, с которого можно считать начало возрождения русского государства, и до наших дней, в течение 525 лет (1368–1893 гг.) Россия провела в войнах 353 года, т. е. две трети всей жизни, в том числе во внешней войне 305 лет (считая войну на Кавказе – 329 лет…)»[71]71
  Сухотин Н.Н. Война в истории русского мира. СПб., 1898. С. 12.


[Закрыть]. Только за четыре века, предшествовавшие революции, страна воевала 167 раз, чаще, чем кто бы то ни было. Причины были разные, но чаще – давали отпор тем, кто привык или пытался разговаривать с ней с позиции силы.

Российская империя была самым крупным государством на планете. Его площадь превышала 22,4 млн квадратных километров – от западных пределов Царства Польского и Финляндии – до Чукотки, от Северного ледовитого океана – до Памира (площадь современной Российской Федерации – около 17 млн квадратных километров). Протяженность страны с севера на юг составляла 4675,9 километра, с востока на запад – 10732,3. Общая длина границ измерялась в 69245 км, из которых на долю сухопутных границ приходилось 19941,5 км[72]72
  Юбилейный сборник Центрального Статистического комитета МВД. СПб., 1913. Разд. II. С. 5.


[Закрыть].

Точная численность населения страны к началу Первой мировой войны неизвестна, первая и последняя дореволюционная перепись прошла в 1897 году и дала цифру 128,2 млн человек. После этого население стремительно росло. Правительственный справочник за 1914 год на основе данных Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел (МВД), который производил учет населения, в основном путем расчета данных о рождаемости и смертности, представлявшихся губернскими статистическими комитетами, приводил цифру в 178,4 млн человек; статистическое издание съездов представителей промышленности и торговли – 171,3 млн без учета Финляндии[73]73
  Статистический ежегодник России. 1914 г. Пг., 1915. С. 57; Статистический ежегодник на 1914 г. СПб., 1914. С. 5–6.


[Закрыть]. Ленин пользовался немецкими данными – 169,4 млн жителей. Управление главного врачебного инспектора МВД давало оценочную цифру в диапазоне от 166,7 до 174 млн человек без учета Финляндии[74]74
  Отчет о состоянии народного здравия и врачебной помощи в России за 1913 год. Пг., 1915. С. 1, 66–67, 98–99.


[Закрыть]. В любом случае, больше людей жило тогда только в Китае и Индии. Для сравнения, сегодняшняя Россия с населением в 142 млн человек занимает по его численности десятое место в мире.

В начале ХХ века наша страна стояла на одном из первых мест в мире по уровню рождаемости, почти половина ее обитателей была моложе двадцати лет[75]75
  Население России в ХХ веке: Исторические очерки. М., 2000. С. 13.


[Закрыть]. Естественный прирост населения (процент превышения количества родившихся над количеством умерших) в 1908–1913 годах составил 15,6 %, выше, чем в Германии (13,0), Франции (0,9), Великобритании (10,8). Только за первые двадцать лет правления Николая II количество жителей Российской империи выросло более чем на 50 миллионов человек. Впрочем, высокий прирост населения был тогда характерен для многих неурбанизированных традиционных обществ, от России по этому показателю не отставали, скажем, Болгария, Румыния, Аргентина или Австралия[76]76
  Россия накануне Первой мировой войны (Статистико-документальный справочник). М., 2008. С. 22–23.


[Закрыть]. Сохранялись традиции больших семей в наших деревнях, весьма сильны были устои брака, освященные церковью. По сведениям Питирима Сорокина, среди православного населения Европейской России ко времени революции на 1000 браков приходилось порядка 2,5 разводов, то есть один развод на 400 браков (уже в 1920–1922 годах этот показатель достигнет 1 развода на 11,7 браков, то есть количество разводов увеличится на три с половиной порядка)[77]77
  Сорокин П. Социология революции. М., 2005. С. 413.


[Закрыть]. Великий ученый Дмитрий Менделеев в начале ХХ столетия предсказывал, что к 2050 году численность населения составит 800 миллионов человек. По «среднему» варианту последнего прогноза ООН, население Российской Федерации к середине ХХ! века не превысит 100 млн человек)[78]78
  Каррер д’Анкосс Э. Николай II: расстрелянная преемственность. М., 2006. С. 29; Никонов В. Политическая демография // Политические процессы в современной России. М., 2007. С. 172.


[Закрыть].

Россия восстановила статус политической великой державы, утраченный ненадолго в результате Крымской войны, военную мощь, систему европейских альянсов, заявила о своих претензиях на сферы влияния по всему Евразийскому материку. Идея избранности Святой Руси, маргинальная в интеллигентской традиции, была сильна в народном сознании, составляла идеологический фундамент, который скреплял общество и власть, давал им смысл существования и основу для духовного самоуважения.

Перед Российской империей начала ХХ века объективно стояла задача форсированной экономической, политической и социокультурной модернизации. Страна догоняющего развития, Россия по существу только в 1860-е годы (при Александре II), с многовековым опозданием по сравнению с ведущими западноевропейскими странами, начала переход от патриархально-феодальной системы к начальным формам капиталистической организации. Эволюция к более мягким методам управления, последовавшая за отменой крепостного права, впервые дала возможность развиваться независимым от государства экономическим и общественным субъектам.

Результат был налицо.

Экономика

К концу XIX века заговорили о «русском экономическом чуде», страна решительно вошла в рыночную экономику. Как полагал классик политической науки Макс Вебер, Россия, не разделив с Западом фазы раннего капитализма, разделила с ним фазу позднего капитализма. В ней господствовал крупнокапиталистический уклад, отчасти связанный с государством, отчасти импортированный[79]79
  См.: Кустарев А. Макс Вебер, русская революция, вестернизация // Космополис. 2005. № 3. С. 49.


[Закрыть]. Роль государства в стимулировании экономического роста была значительной, но все же ограниченной. Стародубовская и Мау справедливо замечали, что «прямое участие государства в индустриализации России ограничивалось в основном строительством железных дорог. Для поощрения развития промышленности использовался целый комплекс косвенных мер, направленных на стимулирование спроса, создание благоприятных общеэкономических условий, привлечение иностранного капитала. При этом государство не стремилось подменить частного собственника»[80]80
  Стародубовская И.В., Мау В.А. Великие революции. От Кромвеля до Путина. М., 2004. С. 96–97.


[Закрыть].

Чистый национальный продукт, произведенный в России (аналог современного ВВП, по расчету П. Грегори) с 1880-х годов увеличивался на 3,3 % ежегодно. С 16,1 млрд рублей в 1909 году он вырос до 21,4 млрд в 1913-м. В структуре его распределения лишь 10,5 % приходилось на правительственные расходы, тогда как 76,1 % – на личное потребление, 10,8 % – на инвестиции, 2,7 % – на отток капитала за границу. Русский и советский академик Станислав Струмилин оценивал «народный доход» страны скромнее – в 16,3 млрд рублей в 1913 году. Структура экономики, вклад отдельных отраслей в ВВП, по его оценке, выглядели следующим образом: сельское хозяйство – 54 %, промышленность и строительство – 28,7 %, транспорт и связь – 8,9 %, торговля – 8,4 %[81]81
  Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX – начало XX в.). Новые подсчеты и оценки. М., 2003. С. 61–62; Россия накануне Первой мировой войны. С. 35–36.


[Закрыть].

Промышленное производство с 1860-х годов и вплоть до Первой мировой войны увеличивалось в среднем на 5 % в год. В дополнение к хлопчатобумажной промышленности, выступавшей локомотивом отечественной индустриализации в XIX веке, возникали все новые отрасли экономики – тяжелое машиностроение, нефтехимия, электроэнергетика, средства связи, а также новые промышленные районы – в Донбассе, Кузбассе, Баку. В период наиболее быстрого роста – с 1887 по 1913 год – общий объем промышленного производства вырос в 4,6 раза[82]82
  Петров Ю.А. Российская экономика в начале XX века // Россия в начале XX века. М., 2002. С. 170.


[Закрыть]. Рост обеспечивался большим объемом инвестиций, главным образом, частных. В 1909–1913 годах ежегодные вложения в промышленность и железнодорожное строительство достигали 380 млн рублей, в 2,5 раза больше, чем в 1900-м. В этот период среднегодовые темпы роста производства предприятий группы «А» достигли рекордных 13 %, группы «Б» – 6,2 %. Накануне Первой мировой войны в Россия работали 255 металлургических заводов, 1800 металлообрабатывающих, 568 – угольных разрезов, 224 – нефтеперерабатывающих предприятий, 840 хлопчатобумажных фабрик[83]83
  Китанина Т.М. Россия в Первой мировой войне. 1914–1917 гг. Экономика и экономическая политика. Ч. 1. СПб., 2003. С. 12, 14.


[Закрыть].

Много это или мало в международном сопоставлении? «По темпам роста промышленности Россия опережала в то время ведущие страны мира. За почти пятнадцатилетний период накануне Первой мировой войны среднегодовой прирост валового национального продукта в России был выше, чем в странах Западной Европы»[84]84
  Сахаров А.Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2004. С. 322.


[Закрыть], – подчеркивал прежний директор Института российской истории РАН академик Андрей Сахаров. По средним темпам экономического роста Россия отставала лишь от США, до и то лишь на 0,2 % в годовом исчислении[85]85
  Грегори П. Экономический рост Российской империи. С. 61–62.


[Закрыть]. По протяженности железных дорог Россия также уступала только США. «По абсолютным размерам добычи железной руды, выплавке чугуна и стали, объему продукции машиностроения, промышленному потреблению хлопка и производству сахара она вышла на четвертое-пятое место в мире, а в нефтедобыче на рубеже XIX – ХХ вв. стала даже мировым лидером благодаря созданию Бакинского нафтепромышленного района»[86]86
  Петров Ю.А. Российская экономика в начале ХХ века. С. 170.


[Закрыть], – констатировал отличный экономический историк, мой однокашник по МГУ и нынешний директор ИРИ РАН Юрий Петров. Благодаря Бакинской нефти Россия уже имела такой топливный баланс, на который многие даже развитые страны выйдут через полвека: большинство локомотивов, весь волжский и каспийский флот ходили на мазуте, на нем в основном работала промышленность Поволжья и Центрального района[87]87
  Азербайджанская Демократическая Республика. М., 2009. С. 111.


[Закрыть].

Согласно расчетам известного англо-американского исследователя Пола Кеннеди, чьи труды по истории великих держав считаются классическими, по общим показателям индустриального развития Россия оказалась на четвертом месте на планете. Вот как выглядели доли отдельных стран в мировом промышленном производстве[88]88
  Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. N.Y., 1987. P. 202.


[Закрыть]:

При этом, втрое сократив за три десятилетия отставание от Великобритании и на четверть от Германии по валовым показателям, Россия все еще заметно отставала от ведущих держав по качественным хозяйственным параметрам, технологии, уровню жизни. Накануне войны национальный доход на душу населения (41 долл.), по оценке Пола Кеннеди, был в 6 раз меньше, чем в Англии, и в 9,2 раза меньше, чем в США. По душевому производству промышленной продукции мы отставали от Соединенных Штатов и Великобритании более чем в 6 раз, от Германии – в 4 раза, находясь на одном уровне с Японией[89]89
  Ibid. P. 243, 200.


[Закрыть].

Иные оценки можно найти в статистическом исследовании, подготовленном А. Мэдисоном по заказу Организации экономического и социального развития (ОЭСР) в связи с наступлением нового тысячелетия в 2001 году. Там Россия по размеру ВВП (а не объему промышленного производства, как у Кеннеди) в 1913 году также на 4-м месте в мире, более чем вдвое уступая США, совсем немного – на 3–4 % – Германии и Китаю, но на столько же опережая Великобританию. По уровню ВВП на душу населения Россия обгоняла все восточные страны, включая Японию, но в 2–3 раза отставала от ведущих западных[90]90
  Maddison A The Wbrld Economy: A Millenial Perspective. Paris, 2001. P. 262, 264.


[Закрыть]. По оценке Китаниной, усредненная зарплата российского рабочего была в 2,5 раза ниже, чем у западноевропейского[91]91
  Китанина Т.М. Россия в первой мировой войне. Ч. 1. С. 13.


[Закрыть].

Состояние финансовой системы Российской империи оценивалось как вполне стабильное. В результате проведенной Сергеем Витте в бытность его министром финансов денежной реформы 1895–1897 годов был введен золотой стандарт. Выпускавшиеся Государственным банком бумажные банкноты обеспечивались золотым запасом государства и свободно обменивались на золото вплоть до начала Первой мировой войны. В обращение вводились золотые монеты, самой крупной из который был империал (11,6 граммов чистого золота), за который давали 15 рублей, а также серебряные монеты 900-й пробы достоинством от 25 копеек до 1 рубля[92]92
  Петров Ю.В. Денежное обращение в России // Россия накануне Первой мировой войны. С. 138.


[Закрыть]. За один доллар давали два рубля. Золотой запас, измерявшийся к началу царствования Николая II 642 млн рублей, к 1914 году вырос до 1615 млн[93]93
  Николай II. Последний император России. Сборник биографических и библиографических материалов. М., 2008. С. 57.


[Закрыть].

Государственный бюджет Российской империи, хронически дефицитный, усилиями премьеров Сергея Витте и Петра Столыпина с 1910 года стал сводиться с профицитом. В 1914-м доходная часть составила 3431 млн рублей, расходная – 3382 млн Основные поступления в бюджет (30,6 % от общей суммы) обеспечивали доходы от казенных имуществ и капиталов, главным образом, железных дорог; далее по значению шли доходы от правительственных регалий (30 %), к которым относились винная монополия и услуги почты, телеграфа и телефонов; косвенные налоги (20,7 %) – таможенные сборы и акцизы, которые существовали на большую группу товаров, в том числе на сахар, винно-водочные изделия, пиво, табак, спички, керосин.

Налоговое бремя распределялось все более справедливо. В пореформенные годы к платежу прямых налогов были привлечены новые группы населения, ранее от них избавленные: дворянство, чиновники, казаки и национальные меньшинства, тогда как ранее казну пополняли исключительно крестьяне, мещане и купцы. Рабочие в дореволюционной России налогов не платили вообще. Многочисленные косвенные налоги ложились, главным образом, на горожан. Таким образом, по подсчету Бориса Миронова, на долю крестьянства, составлявшего больше 80 % населения, приходилось лишь 32 % всех налогов и платежей[94]94
  Миронов Б.Н. Наблюдался ли в России мальтузианский кризис? //
  О причинах русской революции / под ред. Л.Е. Гринина, А.В. Коротаева, С.Ю. Малкова. М., 2009. С. 93–94.


[Закрыть].

Роль государственной винной монополии в пополнении казны была исключительно большой. Изучавший этот вопрос Михаил Давыдов с изумлением отмечал, что в 1906–1907 годах «жители лишь 12(!) из 90 губерний и областей России всего за два года (притом что для большинства этих губерний оба года были неурожайными) выпили водки на сумму, превышающую стоимость почти всех кораблей Балтийского и Тихоокеанского флотов империи, вместе взятых, а также вооружений, уничтоженных и захваченных японцами в Порт-Артуре… Замечу при этом, что по потреблению алкоголя на душу населения Россия отнюдь не была в числе европейских лидеров!». На долю Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питий приходилось в среднем 38,5 % от обыкновенных доходов Российской империи[95]95
  Давыдов М.А. Об уровне потребления в России в конце XIX – ХХ в. //
  О причинах русской революции. С. 255, 259.


[Закрыть]. Помимо прочего, это свидетельствовало о наличии могучего легального платежеспособного спроса.

Среди главных распорядителей расходной части бюджетных средств выступали министерства: путей сообщения – 20,7 %, военное – 18,8, финансов – 15,6, народного просвещения – 14,6, морское – 7,9 внутренних дел – 6 %. Около 0,6 % бюджета уходило на Министерство императорского двора, 0,3 – на высшие государственные учреждения, 1,5 % – на нужды церкви по линии Святейшего Синода[96]96
  Ежегодник Министерства финансов. Пг., 1915. С. 40–45, 36–38.


[Закрыть].

Бюджету помогало и положительное сальдо внешней торговли, составившее в 1913 году 146 миллионов рублей. Структура российского экспорта мало отличалась от средневековой, главными предметами вывоза были хлеб, доски, яйца, лен, масло коровье. Импортировали, главным образом, хлопок-сырец, машины и оборудование, каменный уголь, каучук, шерсть. Основными странами, куда направлялся российский экспорт, были: Германия – 29 % от общего объема в 1909–1913 годах, Великобритания – 20,5, Голландия – 10,4, Франция – 6,3, Иран – 3 %. Импорт поступал, прежде всего, из тех же Германии и Англии, за которыми следовали США, Китай и Франция[97]97
  Обзор внешней торговли России по Европейским и Азиатским границам за 1914 год. С. II, V–VIII, III, V.


[Закрыть]. Россия занимала шестое место в мире по объему внешней торговли.

Правительство весьма активно заимствовало средства на международном финансовом рынке, способствовало привлечению в страну иностранных капиталовложений. Тогда это ставилось в вину правительству критиками режима всех направлений – от черносотенцев до большевиков. Еще Сергея Витте дружно обвиняли в «распродаже Родины» и превращении страны в «колониальный придаток» Европы. Затем многие историки, как марксисты, так и либералы, увидели в чрезмерном уповании на внешний капитал одну из предпосылок революции и ахиллесову пяту Российской империи, которая напрягала все большие ресурсы на выплату внешнего долга, попадала в политическую зависимость от зарубежных правительств и западных бизнесменов, которые к тому же выкачивали из страны баснословные прибыли. Следует заметить, что объем внешнего долга был немал, накануне мировой войны он превысил 6 млрд рублей, из них 4,5 млрд приходились на центральную власть, а остальные – на гарантированные правительством займы частных компаний, а также займы городов и закладные листы государственных земельных банков. Главным держателем внешнего российского госдолга (больше 60 %) выступала Франция, займы привлекались под 4,5–5 % годовых[98]98
  Гиндин И.Ф. О величине и характере русского государственного долга в конце 1917 г. // История СССР. 1957. № 5.


[Закрыть]. Всего же государственный долг России, с учетом и внутренних заимствований, составлял около 9 млрд рублей. Было ли это критично для России? Для сравнения скажем, что госдолг Франции составлял 12 млрд рублей, Германии – 9,5, Австро-Венгрии – 7, Англии – 6,7, Италии – 5,3 млрд[99]99
  Россия накануне Первой мировой войны. С. 119.


[Закрыть]. Как видим, Россия не была рекордсменом. Тем не менее, на обслуживание государственного долга ежегодно тратилось около 14 % бюджета.

Иностранные инвестиции шли преимущественно из Франции – 30 %, Великобритании – 25, Германии – 21, Бельгии – 12, США – 6 % и направлялись, по преимуществу, в железнодорожное строительство, промышленность и в кредитный сектор[100]100
  Оль П.В. Иностранные капиталы в народном хозяйстве довоенной России. Л., 1925. С. 13, 15.


[Закрыть]. Был и чисто спекулятивный западный капитал, но большой роли он не играл. По российскому законодательству прямая деятельность иностранных банков в стране запрещалась, поэтому зарубежный капитал поступал по каналам совместных банковских учреждений и предприятий. С капиталом приходили и новейшие технологии. Но, безусловно, отечественный капитал сохранял доминирующие позиции, за чем следило и правительство, добивавшееся, чтобы направление и отраслевая структура внешних инвестиций отвечала потребностям внутренней экономики. Привлекая крупные капиталы извне, Россия не выступала изобретателем велосипеда. Как справедливо подчеркивал Юрий Петров, она «принципиально ничем не отличалась от других стран, вступивших на путь капиталистической модернизации с некоторым опозданием и пользовавшихся поддержкой более развитых соседей»[101]101
  Петров Ю.А. Российская экономика в начале ХХ века. С. 175.


[Закрыть]. Внешняя зависимость российской экономики не была критичной и не создавала угрозу социальному миру.

Растущая сеть банков, бирж, кредитных организаций обеспечивала кровообращение капитала, товаров и услуг. Банковскую систему венчали учреждения Государственного банка, удельный вес которых на протяжении предвоенных лет постоянно снижался и достиг 38 % от общего объема кредитных операций. На 1 января 1914 года насчитывалось также 50 коммерческих банков, 319 городских банков и 1108 обществ взаимного кредита. Существовали также сословные корпоративные банки – Крестьянский поземельный и Дворянский земельный. Наибольшие вопросы и претензии вызывала деятельность коммерческих банков. Левые силы обвиняли их в установлении контроля над правительством. Общественность возмущалась, что капитал вкладывался не только и не столько в производство, сколько в недвижимость и ценные бумаги. Сильно критиковался монополизм в банковской сфере, быстрый рост приближенных к высшим чиновничьим сферам петербургских банков. Действительно, на долю комбанков к 1914 году приходился уже 51 % всех банковских операций, причем 12 крупнейших контролировали до 80 % частных капиталовложений. Лидеры столичного банковского мира были и впрямь огромными: сумма балансов Русско-Азиатского банка составляла 835 млн рублей, Петербургского для внешней торговли – 628, Петербургского Международного – 618 млн[102]102
  Россия накануне Первой мировой войны. С. 123; Китанина Т.М. Россия в Первой мировой войне. Ч. 1. С. 21; Гиндин И.Ф. Русские коммерческие банки. Из истории финансового капитала в России. М., 1948.


[Закрыть]. Но, конечно, ни о какой зависимости царской власти от банковского или иного капитала речи быть не могло. Напротив, как отмечал еще советский историк Гиндин, «государственные финансовые органы – Министерство финансов с его оперативным управлением, Кредитной канцелярией, Государственный банк и другие финансовые институты – имели вплоть до 1917 г. определяющее влияние на деятельность частных коммерческих и ипотечных банков»[103]103
  Гиндин И.Ф. Концепция капиталистической индустриализации России в работах Теодора фон Лауэ // История СССР. 1971. № 4. С. 230.


[Закрыть].

Население активно пользовалось услугами банковского сектора. Вклады населения накануне войны превышали 2,5 млрд рублей, росли объемы кредитования. Процентные ставки по кредитам, устанавливавшиеся Госбанком, составляли в предвоенные годы 4,5–5 %, в коммерческих – на четверть дороже, что ненамного превосходило ставки в Англии (3–4,5 %) или Франции (3–4 %)[104]104
  Дьяконова И.А. Официальная учетная ставка в конце XIX – начале XX в. в сравнительно-историческом аспекте // Проблемы методологии и источниковедения. Материалы III Научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. М.-СПб., 2006. С. 409, 417.


[Закрыть]. Активно развивалась ипотека, с 1900 по 1913 год кредитные общества увеличили свой залоговый портфель в 2,1 раза[105]105
  Ильин С.В. Земельный рынок в городах европейской России конца
  XIX – начала XX в. // Проблемы методологии и источниковедения. С. 401.


[Закрыть].

Активнейшим образом рос фондовый рынок, вовлекавший в себя все больше игроков. По городской переписи населения 1913 года, в столице обнаружилось 40 тысяч биржевых маклеров. «Выдающиеся представители петербургского общества включали в число приглашенных видных биржевиков, – свидетельствовал великий князь Александр Михайлович, внук Николая I. – Офицеры гвардии, не могущие отличить до сих пор акций от облигаций, стали с увлечением обсуждать неминуемое поднятие цен на сталь. Светские денди приводили в полное недоумение книготорговцев, покупая у них книги, посвященные сокровенным тайнам экономической науки и истолкованию смысла ежегодных балансов акционерных обществ. Светские львицы начали с особым удовольствием представлять гостям на своих журфиксах “прославленных финансовых гениев из Одессы”, заработавших столько-то миллионов на табаке. Отцы церкви подписывались на акции, и обитые бархатом кареты архиепископов виднелись вблизи бирж.

Провинция присоединилась к спекулятивной горячке столицы, и к осени 1913 г. Россия из страны праздных помещиков и недоедавших мужиков превратилась в страну, готовую к прыжку, минуя все экономические заслоны, в царство отечественного Уолл-Стрита!»[106]106
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. Мн., 2004. С. 235.


[Закрыть]. Наряду с фондовыми, вовсю развивались товарные биржи, число которых достигло 94. Сюда входили и биржи широкого профиля, предлагавшие сотни наименований товаров, и специализированные, занимавшиеся крупнооптовым сбытом хлеба, мяса, леса, угля. Рост товарных бирж приостановил развитие ярмарок, число которых в предвоенные годы оставалось на уровне около 17 тысяч[107]107
  Россия накануне Первой мировой войны. С. 176–179.


[Закрыть].

Россия стала одним из лидеров в области экономических и финансовых исследований, наши ученые в этих областях пользовались мировой известностью.

Однако следует заметить, что плоды индустриальной революции, как и следы рыночных отношений, были слабо заметны на селе, где было занято семь восьмых населения. Значит ли это, что крестьянское население беднело в абсолютном выражении и вымирало в массовом порядке из-за «голодного экспорта»? Сразу заметим, что сельское хозяйство, по-прежнему составлявшее основу экономики страны, росло темпами, обгонявшими прирост населения. С 1885 по 1913 год средняя урожайность в стране поднялась в 1,7–2 раза, валовые показатели сельхозпроизводства увеличивались на 2,5–3 % в год[108]108
  Вопросы истории экономических и политических отношений России (XVIII в. – нач. XX в.). М., 1996. С. 15–16.


[Закрыть]. Шло постоянное расширение хлебных посевов, усиливалась порайонная специализация зернового хозяйства, его товарность. Производство сахара с 1897 по 1913 год выросло в 2,4 раза, растительного масла – более чем в 10 раз[109]109
  Гринин Л.Е. Мальтузианско-марксова «ловушка» и русские революции // О причинах русской революции. С. 204.


[Закрыть]. Прирост, однако, обеспечивали в основном мелкие крестьянские хозяйства, все больше вытеснявшее крупное помещичье землевладение, на долю которого приходилось уже немногим более 7 % сельхозпродукции. Урожайность зерна в России составляла в 1908–1912 годах 53 пуда на десятину, на уровне Португалии, тогда как во Франции – 83, в Германии и Англии – около 130, Бельгии, Голландии и Дании – более 145 пудов[110]110
  Россия накануне Первой мировой войны. С. 91.


[Закрыть]. По среднедушевому потреблению хлеба Россия среди великих держав опережала только Австро-Венгрию.

Но это не снижало объемов вывоза зерна, которое составляло 63 % всего экспорта из России. Без вывоза хлеба обходиться было невозможно, так как он являлся главным источником накопления для промышленного развития. Как доказывал известный экономист Николай Кондратьев, «избытки хлебов в России, товарность этих хлебов и развитие экспорта их базируется, в общем, на относительно низких нормах потребления широких масс населения»[111]111
  Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С. 95.


[Закрыть]. Именно здесь, как мы видели, многие исследователи видели «мальтузианскую ловушку» России.