Текст книги "Затянувшееся задание. Колесо сансары"

Вещей при себе у него имелось немного: тощий армейский вещмешок, в котором была буханка хлеба, два брикета концентрата пшенной каши, бумажный кулек с горстью сахара, банка тушенки – сухпаек на сутки, бритвенный станок, кусок мыла, пара сменного белья и три книги – «Наставление по стрелковому делу», сборник стихов Маяковского (подарок политрука всем выпускникам курсов) и томик рассказов Эмиля Габорио про похождения французского сыщика Леккока издания 1909 года со старорежимными буквами. Последняя книга была приобретена в поезде, когда он перемещался из Иркутска в Читу. Молодой веселый парнишка-попутчик ехал устраиваться на работу в Забайкальский областной центр и, дочитав последнюю страницу, громко хлопнул, закрывая книгу, сказал: «Держи, младлей, дарю, читай, о-очень занимательно!»

Сергей закурил, достал из вещмешка «Похождения пронырливого сыщика и авантюриста». Но успел прочитать только две страницы.

Тут паровоз засвистел, запыхтел, гукнул, несколько раз дернул состав и медленно стал набирать ход. «Где же часовой вохровец?» – подумал Сергей, и как ответ на площадку бодро запрыгнул, несмотря на свою тщедушность, стрелок. Мужчина был словоохотлив и весел. Протянул Сергею старую замасленную телогрейку и пояснил: «Бери, бери, сейчас просквозит, ночью совсем задубеешь». Сам он уже был одет, не по сезону – в заношенный до крайней степени бараний полушубок, на голове нахлобучен такой же старый овчинный треух с железнодорожной ведомственной кокардой. Вид вроде бы у него несколько небоевой, но гладкоствольное ружье 16 калибра на ремне через плечо и цепкий взгляд через прищуренные глаза говорили о том, что человек находится на службе и исполняет ее добросовестно. Читать на ходу стало невозможно, и Сергей засунул книгу в вещмешок.

Солнце почти уже скрылось за сопками, бросая последние косые лучи на мир. Состав, стуча колесами на рельсах и качаясь на стрелках, постепенно покидал Читу. Вот уже мелькнул выходной семафор, потянулись пригородные домишки. С правой стороны заблестела местная река Ингода. Ребятишки, сидевшие с удочками на берегу, при приближении поезда вскочили и весело замахали руками, что-то крича. Рядом с ними стоявшая девушка, в легком платьице и ватной безрукавке, тоже, смеясь, помахала рукой младшему лейтенанту. Сергей, улыбаясь в ответ, приложил руку к козырьку фуражки.

Девушка и дети вскоре скрылись за очередным поворотом железной дороги, и вохровец Мыльников, тяжело вздохнув, промолвил: «Эх, жизня, война… Нашим-то повезло, – имея в виду, видимо, детей, – а тем-то, кто под германцем сейчас, тяжело, голодно». Солнце полностью осело за горизонт, и состав двигался уже в ночи, старенький паровоз бодро двигал по железной дороге, оставляя за собой две чугунные нитки. Сергей и Мыльников сели на площадке, освещаемой большим масляным фонарем красного цвета, лейтенант – на свой вещмешок, а вохровец – прямо на пол. Стали говорить о войне, о тяжелом положении на фронтах. Говорил в основном стрелок, Сергей кивал головой. Соглашаясь со словами Мыльникова, он не заметил, как задремал. Разбудил его паровозный гудок. Состав сильно закачало на входных стрелках, заскрипели тормоза, и поезд грузно втянулся на станцию. «Адриановка» – прочитал Сергей на здании вокзала. Мыльников еще на малом ходу спрыгнул с площадки и пошел вдоль состава нести караульную службу. Сергей встал, достал папиросы, закурил. На соседнем пути в противоположном направлении стоял пассажирский поезд, несколько вагонов были международного класса. Отсвет от пристанционных фонарей чуть освещал их. Между штор в окне одного из них виднелся молодой мужчина азиатской внешности, одетый в черную пару, белую сорочку и черный галстук. «Дипломат какой-нибудь. Не спится ему!» – решил для себя Сергей. Затушил окурок о каблук сапога. Действительно похолодало, и он надел ватник Мыльникова, пропахший угольной гарью и каким-то особым деревенским запахом, смесью конского пота и навоза. Сразу нахлынули воспоминания о родном доме, о матери и дедушке – высоком жилистом старике, который и зимой, и летом, ходил в таком же телогрее, от которого исходил тот же запах. Подошел помощник машиниста и сообщил, что скоро «поскачем дальше». Поезд с соседнего пути плавно тронулся и вытек со станции в сторону Читы, увозя сидящего в нем дипломата в черном строгом костюме.

По позднему времени перрон был практически пуст. Начальник станции посмотрел на Сергея, но, увидев под ватником командирскую форму с кубарями на петлицах, только спросил: «Сопровождаешь?» и, дождавшись не совсем правдивого, но утвердительного ответа, зашел в свою контору. Через тридцать минут состав тронулся, Мыльников опять на ходу запрыгнул на площадку. Сергей сел на свой вещмешок и вновь уснул. Последнее, о чем он подумал, – это вохровец службу несет бдительно, по-настоящему беспокоится за порученное дело, хотя состав везет только пиломатериалы и бревна.

Разбудили Сергея утренний холодок и затекшие ноги. Он рывком поднялся, сделал три приседания. Мыльников стоял тут же на площадке и смолил самокрутку. Увидев, что лейтенант проснулся, бодрым тоном доложил, что проехали и станции Бурятская, и Могойтуй, а впереди станция Степь. «Какое странное название…» – подумал Сергей. Он, конечно, не знал и не мог знать, что через несколько лет классик советской военной поэзии напишет в стихах о станции со странным названием «Степь».

Мыльников, у которого природная робость перед начальством уже прошла, положив ружье на пол, стал развязывать свой мешок.

– Ну что, товарищ командир, не худо бы подкрепиться. А то еще ехать и ехать до Оловянной-то. Можа, к вечеру только и будем.

– Давайте, – и Сергей достал весь свой нехитрый паек, за исключением концентратов.

– Эка, сынок, сразу видно, не воевал ты еще, паек маловат. – Мыльников на свой мешок расстелил старый, но чистый женский платок и выложил свое гастрономическое богатство: кусок сала, десяток саек, несколько вареных яиц, три немалых огурца, пучок зеленого лука, огромную вареную свеклу и маленький березовый туесок меда.

От этого изобилия желудок лейтенанта скомандовал: «В атаку!» Тут Мыльников еще больше удивил – достал обрезанное голенище валенка, а в нем торчало горлышко большой бутылки с чаем, забеленным молоком. Ага! И не разобьется, и как термос. Хозяйственный Мыльников!

За едой Сергей поинтересовался, не держит ли Мыльников хозяйство, тот охотно рассказал, что живет в Атамановке, в поселке недалеко от Читы, признан негодным к несению строевой и отправили его военизированную охрану по сопровождению поездов. Держат с женой огород и коровенку, у него трое детей. Помогает ему старший брат бобыль, еще в гражданскую потерявший ногу, который, несмотря на это, все равно занимается слесарным делом. Провиант ему в дорогу собрали дочери и жена. В разговоре Мыльников, бросив цепкий взгляд на поджарую фигуру лейтенанта, высказал, видимо, свое жизненное кредо:

– Ты, сынок, подкрепляйся, подкрепляйся, я вижу, что на казенных-то харчах не больно-то раздобрел. – И, смачно жуя булку с салом, продолжал: – Я вот служу, и у меня так не так случаются свободные дни, так я на печке после ездок-то не отсыпаюсь, а сразу – по сезону – то в тайгу, то на реку, то в огород. Война-то она война, да негоже на нее списывать лень свою. Ежели власть не отбирает, то ничего, жить можно. Да и не жалко помочь воинам русским, ежели эта власть попросит. Рабочему человеку что надобно? Чтоб не измывались над ним, а он уж и себя прокормит, и государство, и воинов своих. Вона в империалистическую, на Украйне голод, а в Сибири колесья у телег сливочным маслом смазывали, девать некуда было. Потому как не трогали работягу или, может, начальства мало было. А после как начали власть делить и трудягами командовать, опять голод начался.

Сергей понял, что Мыльников намекал на коллективизацию. Такая аполитичность Сергею не понравилась, хотя глубоко в душе он понимал, что тот прав. Старик налил в кружку густого чая с молоком. Сергей сам частенько в детстве пил такой чаек, а чтобы выразить благодарность стрелку, заметил: насчет бутылки в обрезке валенка хитро, мол, придумано.

Закончив трапезу, попутчики закурили. Каждый свое, от предложенной папиросы Мыльников отказался и скрутил корявыми избитыми пальцами самокрутку. «Неся привыкать!» – пояснил отказ.

Вокруг расстилалась осенняя желтая степь с небольшими подъемами. Изредка виднелись отары овец, небольшие стада коров. Кое-где торчали постройки, то ли кошары, то ли воинские объекты. Практически параллельно железнодорожной линии тянулась нитка автомобильной дороги. По ней иногда проскакивали автомашины. Солнце уже перевалило за полдень. Колеса поезда мерно отстукивали километры, и Сергей решил, воспользовавшись вынужденным бездельем, вздремнуть еще. Он расстелил телогрейку на полу площадки, положил вещмешок под голову, поймал на себе взгляд человека, хотевшего, но не имеющего права вот так, среди бела дня, завалиться спать, закрыл глаза.

Глава 3

Младший лейтенант Перелыгин

Вечерняя сводка Совинформбюро 05.09.1942 г.:

«В течение 5 сентября наши войска вели бои с противником северо-западнее и юго-западнее Сталинграда, а также в районах Новороссийск и Моздок. На других фронтах существенных изменений не произошло».

Локомотив стал сбавлять ход и въехал на станцию, расфыркивая пары густого пара, похожий на путника, который после долгой дороги отряхивается от дорожной пыли.

Уже наступил вечер, но в сумерках угадывалось движение людей, был слышен рев моторов какой-то техники, ржание коней. Сама станция, как и весь населенный пункт, была освещена слабо.

«Вот и Оловянная, – сообщил Мыльников. – Я тоже здесь схожу, меняюсь, пойду в караулку, там поручат охрану другого состава и поеду обратно. Ну что, желаю здравствовать!» – и крепко пожал руку Сергею. Младший лейтенант закинул вещмешок на плечо, спрыгнул на землю и скорым шагом пошел в сторону здания вокзала искать комендатуру.

На перроне его остановил патруль, фонарем посветили в лицо, проверили документы. Старший патруля, тоже молодой лейтенант, показал, куда двигаться, чтобы найти искомое воинское учреждение.

Дежурный по комендатуре, капитан, мужчина лет сорока, видимо, недавно призванный из запаса, долго и внимательно изучал документы Перелыгина, офицерскую книжку, комсомольский билет, продовольственный аттестат, вещевой аттестат, удостоверение, направление к месту службы. Потом что-то записывал у себя в журнале. Затем поправил замусоленную красную повязку на рукаве с надписью «Дежурный по комендатуре» и густым сочным басом произнес: «Ну вот, товарищ младший лейтенант, ваша воинская часть находится в поселке Тополевка, это километров пять отсюда, за сопкой, но время уже далеко за полночь, предлагаю до утра время скоротать у нас в комендатуре. В соседней комнате для патрулей есть топчан». Поднялся, вернул документы, как не по-военному взял под козырек и зычно крикнул: «Болотов! Проводи лейтенанта к печке», – снова сел на стул. На крик капитана в дежурке появился сержант, невысокого роста широкоплечий бурят, тоже в возрасте, тоже с красной повязкой с надписью «Помощник дежурного по комендатуре». Отдал честь и пригласил Сергея следовать за ним. В соседнем помещении действительно стояла печка буржуйка, от нее исходило тепло и запах пригорелой каши. Посредине комнаты торчали стол с двумя лавками, на которых сидели трое солдат с повязками патруля. При появлении младшего лейтенанта они поднялись, но Сергей махнул рукой и поздоровался. Сержант Болотов показал на два пустых топчана: «Располагайтесь, товарищ младший лейтенант, сейчас чайком угостим». Один из патрулей взял с печки большой медный закопченный чайник, с полки достал кружку. Сергей бросил свой вещмешок на топчан и сел за стол. От горячего ароматного чая по телу побежало тепло, но спать не хотелось, выспался в дороге. Сержант Болотов ушел, а трое рядовых вели между собой беседу, переговариваясь вполголоса. Перелыгин разобрал только одну фразу: «Так за что нам платят денежное довольствие? А за то, за сё. А вот за службу нас дерут!» В комнате было накурено, электричества не было, и освещалась столь живописная картина временного солдатского пристанища проверенной временем керосиновой лампой. Винтовки стояли в деревянной пирамиде, шинели висели на вешалке, там же лежали почему-то зимние шапки. Сами солдаты были в пилотках. Один из них, увидев, что Сергей смотрит на шапки, произнес: «Забайкалье, товарищ младший лейтенант, и летом ночью холодновато бывает!». Лейтенант не стал поддерживать разговор, хотелось помолчать, закрепить что ли свои впечатления. Завтра ему будет некогда, новое командование нагрузит работой, и потекут армейские будни.

За последние трое суток, которые он находился в дороге, он встретил многих людей, разных по характеру, должности, взглядам на жизнь и власть. Но все они, военнослужащие, железнодорожники, рабочие, женщины и мужчины, молодые и старые, даже дети, не высказали сомнения в победе над фашисткой Германией. Да, некоторые жаловались на нехватку продуктов, переживали о близких, ушедших на фронт, но даже у них в глазах горел огонек праведного гнева на захватчиков. Конечно, война была где-то далеко и на земле Забайкалья не рвались бомбы, не горели дома, но здесь тоже был фронт, совсем недалеко в полном вооружении ждал своего часа не менее грозный противник – японская Квантунская армия. Полностью боеготовая, не испытывавшая ни в чем нехватку, одетая и вооруженная по последнему слову техники. К тому же противник «старый», известный своим коварством, отличной выучкой и дисциплиной. На курсах контрразведки последние две недели, может, спохватившись, а может, специально, стали читать лекции о японцах как о возможном противнике. Какой-то старенький седовласый профессор Иркутского университета – где его только нашли? – два часа рассказывал о Японии, о ее обычаях, культуре. Хотя ничего особо не запомнив, Сергей сделал вывод, что японцы – нация высококультурная, дотошная и дисциплинированная. Другой преподаватель, тоже седой, подполковник, с орденом Красной Звезды, целую неделю, сбиваясь с пятое на десятое (ну не лектор!), рассказывал тактику ведения боя пехотными подразделениями японцев, сравнивал ее с тактикой немецких батальонов, часто отвлекаясь, приговаривал в прокуренные усы: «Японцы не хуже немцев, совсем не хуже, а немец – солдат серьезный, крепкий». Третий преподаватель, еще один старик, как пить дать – из бывших офицеров царской армии, неизвестно как оставшийся в живых, пытался рассказать, про японскую разведку, которая в желтолицей нации возведена в ранг искусства. И действительно, старикашка поведал, что еще в японскую войну 1904—1905 годов дрался с самураями в сражении под Ляояном. Как выяснилось, что этот «осколок царского режима» особо-то ничего сам не делал, выполнял только мелкие поручения вышестоящих начальников. Но, по отзывам офицеров, боровшихся с разведкой японской армии, было невероятно трудно изобличить шпионов, в силу особой скрытности японских агентов, невозможности их допросить в случае поимки. Будто бы существовал у них между собой кодекс войны «Бусидо», который запрещал под страхом смерти выдавать противнику сведения, да и вообще сдаваться в плен. Старичок с упоением рассказывал массу примеров о героизме японских солдат, случаи из истории. Все сведения его были скорее художественного плана, чем практического, но курсанты все же были ему благодарны, даже за эти сведения. Старик был патриотом до мозга костей, но столь уважительно относился к японским солдатам, что курсанты поневоле стали настраиваться на схватку с неведомыми грозными самураями, владевшими смертельными приемами рукопашного боя под чудными названиями, с невидимыми шпионами, владевшими столетними знаниями об убийстве людей. Тут Сергею припомнился рассказ преподавателя о древних японских разведчиках.

Это было в эпоху средневековья, когда враждующие кланы самураев боролись между собой, прибегая к изощренным и коварным методам ведения боевых действий. Один влиятельный феодал направил своего лазутчика во вражеский лагерь с целью собрать информацию о расположении войск противника, системе охраны и наличии фортификационных сооружений. Лазутчик это был из клана, который издревле специализировался на заказах по сбору информации, к тому же он был карлик. Этот шпион незаметно пробрался во вражеский замок и засел в нужном месте, куда и царь пешком ходит. Опустился в зловонную жижу и просидел там несколько дней, пока предводителю не приспичило. Когда он вошел в нужный чулан, лазутчик ткнул его отравленным дротиком и нырнул опять в фекалии и просидел там еще несколько дней, дыша через трубочку, пока шум в замке не утих. Затем благополучно выбрался, изучил расположение нужных объектов и глубокой ночью покинул вражескую крепость. Видимо, старичок тот был несостоявшийся писатель

Дрова в печурке прогорели, и огонь погас, но все равно под утро стало душно. Сергей, чтобы освежиться, вышел на улицу. Небо засерело, но было еще темно, луна своей четвертинкой желтого лица выглядывала из-за темных облаков как зловещий разведчик ниндзя. Подул легкий северо-западный ветерок, младший лейтенант вдохнул свежий воздух полной грудью и вернулся в комнату отдыха патрулей.

Дым от самокруток висел под потолком, бойцы вели между собой беседу, обсуждая виды на будущие дожди, урожай в родных местах. Сергей лег на топчан, достал книжку о похождениях знаменитого сыщика и при свете керосиновой лампы увлекся чтением.

Под утро бойцы сменились. Вновь прибывшие поставили оружие в пирамиду, скинули шинели, двое легли на топчаны, а третий раздул в буржуйке огонек, подогрел в монументальном чайнике воду, стал заваривать чай.

Утро стало напоминать о себе первыми лучиками, пробивавшимися сквозь мутное зарешеченное оконце. Сергей поднялся, засунул книжку в вещмешок, налил из бачка кружку воды, вышел на улицу, где ополоснул лицо и шею. Вернулся в помещение, быстро и споро подшил свежий подворотничок, благо уже руку набил и не считал это трудом, как было первое время службы. Смахнул пыль с сапог. Один из солдат, видя его приготовления, налил из чайника кружку густого черного чая и молча подал лейтенанту. Сергей благодарно улыбнулся, залпом выпил, взял вещмешок и пошел к коменданту.

Еще не сменившейся дежурный по комендатуре был мят и выглядел уставшим, молча ответил на приветствие, сделал отметку в командировочном удостоверении. И стал кому-то названивать, со злобой глядя на черную эбонитовую трубку. Трубка в ответ не менее злобно прохрюкала, из чего стало ясно, что скоро будет машина, и капитан сообщил Сергею, что от ворот депо в сторону нужного места пойдет полуторка и если он поторопится, то уедет на ней. Сергей поблагодарил дежурного коменданта и почти бегом двинулся в сторону заметного здания депо. Возле ворот действительно стояла потрепанная, если так можно выразиться, до изнеможения полуторка с расхлестанными бортами. В кузове сидели два бойца без оружия, женщина с узлом. Лейтенант только подошел к водителю, как тот, ни слова не говоря, махнул рукой в сторону кузова. Сергей одним прыжком запрыгнул в кузов, бросил вещмешок и уселся на него. Автомобиль резко рванул с места и не поехал, а помчался по улицам поселка Оловянная. Сидя в кузове, при утреннем свете Сергей осматривал окрестности. Поселок находился почти на берегу реки Онон, зажатый между сопок, одна из которых со стороны реки прямо-таки нависала над ним. Домишки на склонах сопок были невзрачные, с маленькими огородиками, кое-где с покосившимися заборчиками, улицы совсем не прямые, не то что у Сергея в родной деревне. Чуть ниже пролегала железная дорога, от нее ветвились пути в каменное здание паровозного депо. Среди построек здание депо выделялось своими размерами и наличием огромных ворот. Раннее осенние утро в Забайкалье было немного прохладным, и попадающиеся навстречу жители были одеты в телогрейки, шинели, куртки. Скоро дорога пошла в гору, потом слегка запетляла между домов и выскочила на вершину сопки. Водитель заглушил двигатель, и автомобиль хлестко пошел вниз. Сергей посмотрел назад. Станция Оловянная проснулась окончательно: уже по путям сновали два паровозика, пуская дымки, вдалеке виднелась небольшая воинская пешая колонна, только из-за расстояния невозможно было понять – двигается она к станции на погрузку или от нее. Потом младший лейтенант поднял голову над кабиной, посмотрел вперед на поселок Тополевка: внизу до самой реки, над которой еще виднелся туман, находились живописно разбросанные домики, тополиные рощицы подтверждали название, несколько десятков бараков и казарм, на которых виднелись красные полотнища. «Мое новое место жительства!» – усмехнулся он. При спуске с горы картина проявилась четче: то тут, то там торчали военные палатки, ряды колючей проволоки, в самом низу под горой виднелись, где были расположены ряды казарм, – вкопанные наполовину в землю длинные дощатые бараки, виднелась и военная техника. Тянулись дымки от полевых кухонь, в некоторых местах маячили фигурки солдат, строившихся то в шеренги, то в небольшие колонны. Навстречу проскочил ГАЗ—АА, груженный мешками, далее обнаружились под маскировочными сетями несколько артиллерийских орудий с уставившимися в небо стволами. Где-то зазвенела полковая труба, но расслышать мелодию было невозможно. Водитель, так не запустив мотор, въехал в поселок, порулил между домами и остановился в центре. Выскочив из кабины, крикнул: «Приехали, инвалидная команда!» – и скрылся в дверях здания с красным флагом над крыльцом.

Сергей вылез из кузова и подошел к двум командирам, идущим по своим делам, спросив у них, где дислоцируется воинская часть номер такой-то. Один из них – старший лейтенант с черными петлицами артиллериста – объяснил дорогу, и уже через пятнадцать минут Сергей входил в штаб части, где ему и предстояло служить.

Штаб представлял собой деревянный барак, с крыльцом в три ступени и деревянной дверью, обитой ободранным войлоком. Младший лейтенант вошел в здание и увидел привычную обстановку. Напротив двери стоял часовой с винтовкой на плече и примкнутым штыком, за ним на стене в развернутом виде находилось красное знамя воинской части. Над знаменем был прибит лозунг из красной материи. На лозунге белой краской четкими буквами было выведено: «Фронт там, куда направила Родина и партия». «Знакомый тезис!» – подумал Сергей и четко отдал честь знамени. Из открытой двери вышел высокий усатый сержант в новенькой гимнастерке и с нарукавной повязкой, на которой значилось – дежурный по штабу. Сержант отдал честь и спросил: «Вы к кому, товарищ младший лейтенант?». Перелыгин ответил на приветствие и пояснил, что к командиру, одновременно показав удостоверение. Сержант пробасил: «Следуйте за мной», и они прошли по слабо освещенному коридору к двери, на которой висела табличка с надписью кривыми буквами: «Полковник Рязанов В. В.». Сержант постучал в дверь и заглянул, отступив, показал рукой в кабинет. Сергей вошел в комнату. Возле окна стоял большой некрашеный стол из сосновых досок, на одной стене висела карта Союза Советских Социалистических Республик, на другой – два портрета – Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича, стандартное оформление. В дальнем углу расположился огромный, с наваренными узорами и завитушками, старинный сейф, по всей комнате стояло с десяток табуретов. За столом сидел пожилой усатый полковник, лицо было землистого цвета, в морщинах. Над левой бровью виднелся неровный белый шрам. Сергей отрапортовал о прибытии, вынул из кармана все свои документы и положил на стол перед полковником.

Командир части показал рукой на табурет и голосом с хрипотцой предложил сесть. Сергей сел. Полковник углубился в чтение документов. В коридоре, бухая сапогами, сновали люди, с улицы слышались треск двигателей автомобилей, лай собак, голоса армейцев, где-то издалека доносились нестройные винтовочные выстрелы. «Учебные стрельбы», – определил Сергей. Командир изучал документы минут двадцать, затем встал, приоткрыл дверь и крикнул в коридор: «Дежурный! Политрука и начальника штаба и старшего особого отдела ко мне!» Через минуты три в кабинет вошли два майора и капитан, все в возрасте, в коленкоровых гимнастерках с портупеями, все с сединой на висках. Только один был высокий, жилистый, второй – тучноватый, с красным лицом, а третий – капитан – как бы похож на обоих, только среднего телосложения. Командир сел за стол, прибывшие, видимо, уже по привычке тоже сразу сели. Рязанов, держа в руках предписание и командирскую книжку Сергея, сказал: «Вы садитесь, младший лейтенант». Сергей сел, полковник представил присутствующих, тот, что высокий, был политруком, а полноватый оказался начальником штаба.

– Ну, вот товарищи красные командиры, к нам прибыло пополнение, правда, не то, которое ждем, но все же в наше отделение особого отдела. Чем он будет заниматься, вы знаете. Степан Степанович, – командир обратился к начальнику политотдела, – выделите койку в казарме начальствующего состава, ну а начальника контрразведки прошу ввести в курс дела, и все остальное, что касается вашей деятельности.

Но непосредственный начальник Перелыгина почему-то промолчал. Командир полка, заполнив возникшую паузу и как бы и не к месту произнес как напутствие: «А то мне рассказали в штабе дивизии, что японцы на советско-маньчжурской границе на прилегающих сопках установили мощные телескопы, изучают советскую территорию», – и хлопнул ладонью по столу. У Сергея даже мелькнула дурацкая мысль: «Неужели отправят с телескопами бороться?», но тут же улетучилась.

Испокон веку в армии было заведено, что армейцы не всегда по-доброму относились к «органам надзора». Но каждый из трех командиров, не считая комдива, был старше Сергея как минимум вдвое, и поэтому младший лейтенант чувствовал на себе, скорее, отеческие взгляды, нежели командирские.

После того как, покинув кабинет командира, заместитель по политработе вызвал порученца и Перелыгин в сопровождении ординарца обошел все необходимые службы и подразделения, встал на довольствие в комендантской роте, сдал анкету на комсомольский учет, получил постельное и нательное белье, кусочек мыла размером со спичечный коробок, познакомился с массой новых сослуживцев, в основном штабного племени. В общем, первый день прошел очень содержательно и полезно, Сергей даже пропустил обед, пропустил бы и ужин, если бы не политрук, который сопроводил Сергея до столовой, а потом до казармы общежития начсостава, где показал его койко-место. К вечеру, улегшись на жесткую панцирную кровать с тощим матрасом, набитым ватином, но с какими-никакими простынями и подушкой, туго набитой овечьей шерстью, Сергей с наслаждением расслабился, четверо суток пути из Иркутска на перекладных все равно утомили его. Эти сутки он спал урывками, то на жесткой полке пассажирского вагона, то сидя на лавке, то на полу площадки товарного вагона и последнюю ночь – на нарах в караульном помещении вокзальной комендатуры, где из спальных принадлежностей была постелена тонкая колючая войлочная кошма, которую обороняло пехотное отделение клопов. Хорошенько ополоснувшись в умывальне офицерского состава холодной водой с мылом и по-настоящему поев за последние дни нормальной горячей пищи, чувствовал себя на седьмом небе. Мгновенно уснуть ему мешали впечатления этих последних дней. В голове крутилось множество вопросов, но мозг никак не выдавал ответов. Картинки понемногу перемешивались между собой и в итоге превратились в сон, который намертво вцепился в молодое крепкое тело.