Текст книги "Три кофейни"

Юлия от охватившей ее радости прижала к груди их портрет.

«Здравствуй, моя драгоценность.

У тебя еще будет мужчина. И я не знаю, как к этому отнестись. Мне сложно представить тебя рядом с другим человеком, ты настолько стала моей, что каждое слово, сказанное тобой, повергает меня в нестерпимое желание целовать твои губы. Я знаю, это эгоизм с моей стороны. И со временем я научусь радоваться твоей улыбке, даже если она будет принадлежать другому. Но сейчас я в плену прожитых дней рядом с тобой.

Наступит день, когда ты отодвинешь в сторону стакан с отравленной водой, возьмешь с полки другой и нальешь туда чистой. Этим утром ты встанешь, заправишь за собой постель и начнешь жить. Жить! Ты увидишь, что мир не черный, как груда земли, и что в воздухе нет больше яда. Ты начнешь вдыхать. Дышать! Ты облегчишь мою душу, сбросишь цепи со своего красивого тела, ты достанешь ключ и снимешь с себя кандалы. Ноги станут легкими, твоя сутулость пройдет, ты расправишь плечи и подойдешь к зеркалу. Посмотришь и выстрелишь прямо в отражение лица. С осколками рухнет твоя преждевременная старость. Похорони ее раз и навсегда и не дай больше шанса ей когда-либо воскреснуть.

Ты выйдешь в свет, опьяняя толпы мужчин. Ты будешь самым дорогим и самым крепким вином в этом мире. С выдержкой в целую вечность. Я хочу посмотреть на того, кто сможет себе такой напиток позволить. Он поистине будет самым достойным.

Тот, кто смог тебя однажды позволить».

– Я думала только что о том, как много всего случилось за эти пару часов. Хочу признаться тебе, что случилось больше, чем за последние два года. Я влюбилась в тебя сегодня утром и теперь понимаю, какое это светлое чувство. А ты любишь меня?

– Люблю.

– Как давно?

– С первого дня нашей встречи.

– И я думала так еще вчера. А ночью что-то случилось. Я уже забыла тот сон, но помню свои налитые свинцом глаза. Я не моргала, потому что не могла на тебя насмотреться. Словно я увидела тебя после бесконечно долгой разлуки. А когда в комнату забежали дети, я осознала свое счастье.

– Ты другая. И это самая лучшая перемена в моей жизни. Я не знаю, что тебе снилось, но я уже люблю этот сон. Я вновь тебя обрел для себя.

Она плакала, а он целовал ее лицо. Он смотрел на детей, в их глазах был вопрос: «Почему мама плачет?» Все в порядке, это слезы радости, в них нет соли и лишь одно удовольствие.

Минуты две они шли молча. Вокруг потемнело. Сначала поднялся ветер, а затем начался дождь. Они забежали в самое ближайшее кафе с вывеской Silence.

Персонал предупредил об одном важном правиле – в их кафе не разговаривают. Они объяснили это тем, что вокруг и так много шума. Это было очень маленькое помещение – всего на три столика, и все три были пустые. Играла тихая музыка, скорее даже не музыка, а голос природы. Были слышны звуки моря и редкий крик пролетавших чаек над ним. Странное место, оно совсем не похоже на Париж. Немое…

Они заказали горячий шоколад, кофе и круассаны. А затем заняли места за столиком, что находился у окна.

– А что, совсем нельзя…

– Тссс… – послышалось из-за спины.

Юлия обернулась и виновато кивнула.

«Что это за место такое и почему нельзя говорить? Этот шум расслабляет. Так вкусно пахнет кофе и свежей выпечкой. Ты смотришь на меня снова, когда я будто этого не вижу. Приятное чувство важности. Но надолго ли хватит огня? И что будет с нами, когда мы вернемся домой? Возможно, пройдут эти чары. Да, ты права, это лучшие часы за последние два года. Ты во второй раз стала для меня женой. Я счастлив. Завтра мне на работу, или, может, взять отгул? Нужно спросить, когда мы вылетаем обратно. Но сначала кофе».

«Совсем не странно, что нет ни одного посетителя в этом кафе. Хотя, что-то в этом есть. И все же Париж – удивительный город. Что мне снилось сегодня? Я же помнила еще утром. Детям нравятся круассаны. Да, они замечательные. И кофе крепкий, сильной обжарки, как я люблю. А как пахнет корица! И шоколад. Как вкусно! Настоящий, густой. Какие у тебя красивые глаза. Живые. Надеюсь, портрет не промок. Нет, с ним все в порядке. Я так счастлива. Я сегодня венчалась с тобой и дала клятву перед богом. А для тебя это тоже так важно? Серьезно ли к этому ты отнесся? Нужно об этом спросить».

«Ее уголок рта в шоколаде. Смешная. Я слишком много работаю и не замечаю всей твоей прелести. Ты такая глубокая. Эти разговоры открыли тебя с совсем неожиданной для меня стороны. Такая чувственная, мне казалось, ты давно огрубела. Дети – наши цветы. Надеюсь, розы не завяли, мы забыли поставить их в воду. Нам нужно больше путешествовать, в этом есть дыхание жизни. Как важен момент. Мы забываем – кто мы. Мне кажется, я совсем не знал тебя до этого дня».

Достал салфетку, наклонился к ней и аккуратно вытер краешек рта.

«Кто ты? Спасибо. Почему ты выбрал меня? Во мне есть что-то особенное? Вспоминаю тот день, когда помогла тебе сдать экзамен. Я, может быть, и не запомнила бы твоего лица, если бы не тот момент, когда ты всей группе раздал по одной конфете, а мне дал две. Это было так щедро с твоей стороны (улыбается). Я взглянула на тебя и уже была мыслями с тобой, хоть совсем еще в тебя не вникала. Я придумывала – кто ты, чем ты живешь, какой у тебя характер и есть ли у тебя некрасивая девушка. Я даже дала ей имя. Спустя месяц я познала тебя и поняла, что ты – мое будущее. Ты не поверишь, но с тех пор прошло десять лет. И ты здесь и сейчас. Со мной и нашими детьми».

«Когда на тебя смотрят другие мужчины, я до сих пор ревную. Мне казалось, что это пройдет со временем. Но не проходит. Я никогда не понимал тех, кто засматривается на чужую женщину. В них нет ничего святого. Только животный инстинкт. Их манит твоя привлекательность, твоя непоколебимая честь для них – словно вызов. Ты, может, никогда и не замечала этого, а может, ты видишь даже больше меня. Они не понимают, что такую женщину одевает другой мужчина, моет ее и носит на руках. Она вся в его коже, в его запахе, в его заботе о ней. Они не видят силуэт за спиной этой женщины…»

– Я хотел спросить у тебя.

Дождь прекратился, они гуляли по набережной Сены.

– Да?

– Мы проведем ночь здесь или улетим домой поздним рейсом?

– Я бы хотела остаться здесь до утра. Я не знаю, как тебе это объяснить, но этот день не должен заканчиваться сегодня. Мне хотелось слетать завтра на юг Франции, посмотреть на Средиземное море и ощутить дух французских курортов. Выпить вина на террасе нашего отеля. Наблюдать багровый закат, я уверена, что даже солнце там другое. Мы загадаем самые заветные желания, и они обязательно сбудутся. Мне кажется, мы это заслужили.

Андрей немного задумался, а затем сказал:

– С каждой минутой эта идея мне нравится все больше. Хорошо, мы завтра с утра вылетаем на юг. А сейчас нужно снять номер в отеле. Пойдем. Мы оставим в нем портрет, а сами отправимся в Лувр. Приехать в Париж и не побывать там, мне кажется, преступление.

Они остановились на улице Гренель в отеле с видом на Эйфелеву башню. Это было самое сердце Парижа. Они заказали завтрак в номер, чтобы утром наслаждаться свежей выпечкой с кофе и смотреть в окно на главную достопримечательность города. Они хотели поблагодарить друг друга за незабываемое путешествие, за все время, проведенное вместе. Те проклятые поля сражения, что принесли им множество шрамов и бессонных ночей, – забрали драгоценное время, которое никогда уже не вернуть. Они хотели записать прошедший день на лист бумаги, сделать из него кораблик и запустить с детьми в воду Сены. Им хотелось, чтобы Париж запомнил их почерк и стал одной из любимых страниц их книги воспоминаний.

«Здравствуй, Слава.

Если я главный герой твоей книги и ты подарил мне всего один день, то почему этот свой последний день я провожу так, словно у меня еще десяток лет впереди и три сотни страниц слов, чтобы сказать им самое важное? Это красиво. И Юлия с глубиной говорит, но и мне есть что ответить. Потрясающий Париж, такие живые, влюбленные мы. Но мне не хватает диалогов. Я хочу им сказать в свой последний день все то, о чем я молчал целую вечность. Лишь тогда в своей книге ты по-настоящему раскроешь мой образ. Развяжи мне язык.

Благодарю тебя за твою будущую книгу. Мне особенно понравился монолог к сыну. Ты ее обязательно закончишь, не сомневайся в этом.

Твой друг с “пастельно-голубыми” глазами.

Улыбаюсь.

Не принимай все близко к душе. Пиши так, словно ты не ощущаешь наших переживаний. Будто это всего лишь очередной выдуманный рассказ».

– Юлия… – вдруг остановился Андрей.

Она внимательно на него посмотрела.

– Ты говорила о старости, о реке с зеркальным дном и о лицах детей в его отражении. Мы будем смотреть в воду, там, в зеленом раю, и наблюдать за жизнью, которая проходит без нас. Я вспомнил, ведь я уже был там. Наверное, в прошлой жизни. У меня было сейчас дежавю. А ты знала, что если протянуть руку к зеркалу и коснуться тех образов, можно попасть прямо в то место. В ту комнату, и быть рядом с тем человеком, для которого ты умер.

– Нет, я не знала. Расскажи мне об этом.

Дети уделяли время друг другу и впервые за столько лет были предоставлены полностью себе. Они видят мир по-другому. Им важно делиться этим между собой. Большая пирамида из стекла притягивала их к себе, как магнит.

– Самое страшное то, что ты ничего не можешь сделать, чтобы привлечь их внимание. Они не видят меня, потому что думают, что меня нет и не может быть здесь и сейчас. Только вера способна вернуть умершего к жизни. Хотя бы на время. Если ты веришь сейчас, что я стою здесь перед тобой, то я жив ровно то мгновение, пока сильна твоя вера. Позволь себе усомниться и…

Юлия вспомнила сон. Все пронеслось в голове. Она открыла рот, чтобы закричать, а из него вылетели птицы. Его голос стал тише, а картинка вокруг – размытой, Юлия будто бы падала в обморок. Его лицо расплывалось, а голоса уже не было слышно. Она смотрела на губы, они пытались что-то сказать, красивые губы. Вдруг все стало немое. Кровь начала приливать к голове. К лицу. Тошнота. Сильный озноб. Она оступилась и упала на спину. Глаза смотрели в синее небо. Она покидала Париж…

Черно-белые стулья, стены и лица людей. В этой маленькой комнате не было ничего живого, и если бы в нее принесли цветок, то он завял бы за считаные секунды. Здесь погибало все, это было такое место, куда люди шли добровольно. Это похоже на камеру, только наручники надеваешь на себя сам. В воздухе пахло плесенью и гнилью. Стены холодные из черного камня, а на бетонном полу следы от ногтей.

Юлия сидела в углу, прижав ноги к груди, она вся дрожала. На ней было красивое, белое платье уже земельного оттенка. Изодранное на груди. Ее побитые руки и ноги со следами борьбы. Из этой камеры выбирались немногие, ведь дверь открыть можно только изнутри. Снаружи нет входа, и как бы ей ни хотели помочь – никто не знал, где ее искать. Ее не было там, в своем теле, ее душа покинула его давно.

В те минуты, когда она хотела пить, – подносила стакан к губам, делала глоток, и все выливалось под ноги. Так было и с едой. И с музыкой, и с голосами знакомых людей. Все сразу же выходило из нее и ничего не оставалось внутри. Ничего. И никого она к себе не подпускала.

– Юленька…

На ее лицо упал свет. Он освещал всю комнату, и от него исходило тепло.

Она поднесла дрожащие руки к свету, он грел ее ледяные ладони. Было чувство, что в комнате появилось окно, откуда поступал свежий воздух. Она вдохнула, а затем еще, и на миг показалось, что застучало сердце.

– Кто здесь?

Из-за ярких лучей не было видно лица, а голос она не узнала.

– Ты не могла встречать меня раньше, но ты знаешь того, кто находится во мне.

Свет немного угас, и она рассмотрела – перед ней стоял мужчина лет сорока, невысокого роста, с темными волосами. Ей не доводилось видеть его раньше, у нее хорошая память на лица.

– Андрей?

– Ты узнала.

Она вскочила на ноги.

– Но что с тобой стало?

– Когда ты покинула меня, там, в Париже, я возвращался в наш отель, чтобы еще раз посмотреть на портрет. Запомнить его в последний раз. Потрогать наши горящие глаза. Художник поистине был талантлив. И когда я вышел на улицу, из окна соседнего дома мне послышался крик. Там в окне горел свет, на втором этаже. Я стоял и смотрел. А затем крик повторился снова. Я забежал в дом, нашел эту квартиру и открыл в нее дверь. Там стоял невысокий мужчина, и в лице его застыл ужас. Он посмотрел мне в глаза, и на мгновенье я подумал, что он меня видит. Он продолжал смотреть на меня испуганным взглядом, а когда он показал рукой на кровать, я понял, в чем дело. Там лежало его тело. Неподвижно, словно туша забитого животного. Глаза были открытыми и смотрели на стену перед собой. Эти глаза были стеклянными, и в них не было жизни. Тот человек покончил с собой, он думал, что это единственно правильный выход. Я спросил, и он мне ответил, что хотел вернуть своих детей. Их не стало три дня назад. Он говорил, что хочет найти их и быть рядом с ними. Мой внутренний голос сказал, что его дети в том месте, куда он не сможет войти никогда. Я видел, что его короткое путешествие закончится здесь, среди их фотографий и детских альбомов. Не спрашивай у меня, откуда я это знаю. Там другое восприятие мира и истина не бывает ложной и многоликой. Правда одна, и ты не задаешь вопросов: «Откуда?» Я промолчал и не сказал ничего, а когда собирался уйти, то снова посмотрел на его неподвижное тело. Я подошел к нему и положил руку на ледяное лицо. И вдруг застучало мое сердце. Я моргнул, и стена передо мной отодвинулась в сторону, как только я повернул голову. Я тут же осознал, что нельзя терять ни секунды. Завтра в этой комнате должны его обнаружить. Я больше не видел его человеческими глазами, а мой земной мир стал ниже сантиметров на десять. Я бежал, чувствуя, где ты находишься сейчас, я знал это место. В его кармане были деньги, и я купил билет. И там, во дворе нашего дома, где ты сидишь сейчас на скамье, сидит рядом мужчина среднего роста, лет тридцати пяти. Он разговаривает с тобой, но ты его не слышишь. И дети уже заметили чужого человека рядом с мамой. Даниил позвонил, я им безмерно горжусь, скоро приедет твой отец. У нас мало времени!

Она смотрела на него, словно он иллюзия, обман. А затем бросилась ему на шею. Юлия целовала чужие губы, чужое лицо, чужой нос, чужие руки. Она обнимала чужие плечи, а когда смотрела в чужие глаза – она узнавала своего мужа.

– Но как? Как ты сумел меня здесь найти?

– Ты забыла, что моя душа не принадлежит больше земле. Я стихия, а твоя вера сильна, ты сама сейчас ходишь по грани. Тебе нужно возвращаться, а иначе ты можешь из этого места не выбраться. Как тот мужчина, что заперся у себя внутри. Его комната была страшнее твоей. Пойдем со мной. Ты сейчас мне нужна. Поверь в меня, почувствуй меня, следуй за мной.

Он встал и повел ее к двери, она провела по шее и нащупала ключ. Вставила его в замок. Дверь отворилась.

Улица Риволи.

Париж.

– Что с тобой, милая?

Она открыла глаза и увидела лицо родное.

– Тебе стало лучше или вызвать врача? Я боялся, что ты не очнешься.

Дети были напуганы и бросились ее обнимать.

– Мама…

– Мои хорошие.

Крепко прижала к груди.

– Я сама ничего не поняла. Ты что-то говорил, и перед глазами вдруг потемнело. Затем я очнулась у тебя на руках. Больше я ничего не помню.

Прошло полгода

 
      «Мой папа живет в облаках,
Туда люди летают на самолетах.
Я в детстве засыпала у него на руках,
Когда они переставали болеть от работы.
Я помню его, но он рано ушел,
Когда мы все спали, он собрался на небо.
Мама говорит, что у него все хорошо,
Но на моем дне рождения он не был.
Он не забыл, у ангелов так много забот,
Он от бед нашу семью охраняет.
А если кто-то когда-то умрет,
Самых добрых он в Рай отправляет.
У многих детей их папа дома живет,
И не забирает их бог к себе на работу.
Пусть и мой папа домой однажды придет
И скажет нам, что мы не сироты».
 

Ей вчера исполнилось четыре года. Был торт, были свечи, но не было папы. Ее первый день рождения без него.

«Здравствуй, принцесса.

Я не забыл. Поздравляю тебя, моя радость. Пусть твои глаза никогда не знают слез. А в твоей волшебной стране пусть построится огромный, высокий забор, чтобы отгородил твое детство от скучного взрослого мира. Ты – чудо, и я счастлив, что дал тебе жизнь. В ней будет так много замечательных дней, словно бог уронил на твою судьбу всю палитру жизненных красок. У меня нет подарка для тебя, но я тебя люблю. И четыре года назад, в этот день, родился мой самый ценный подарок. Спасибо маме за тебя.

Твой папа.

Увидевший миллион самолетов».

Он держал Юлию за руку и смотрел на детей. Андрей понимал, что они его не могут увидеть, эти фантомы привела с собой она, чтобы таким образом ухватиться за неотъемлемую реальность. И остаться в этом выдуманном месте как можно дольше. У нее получится. Она уже убедила себя в том, что все вокруг настоящее.

– У нас красивые дети.

– Да, они похожи на тебя. Как две капли воды. Присмотрись на секунду. Моего у них – только глаза.

Улыбнулась. Он поцеловал ее в висок.

– Я хотел тебе сказать спасибо.

– За что?

– Если бы не ты, я умер бы от одиночества. Так страшно знать, что есть в этом мире человек, которого ты любишь. Ты знаешь этого человека. Проходишь свой путь, но не встречаешься с ним. Я благодарен судьбе за то, что она свела нас в нужном месте и в нужное время. Иначе ты бы здесь не сидела сегодня. Я сидел бы один.

«А может, оно и к лучшему было бы? – задумался он. – Нет, если к нам пришла разлука, то я благодарю ее за то, что она не постучалась к нам раньше».

Он достал из пакета плед и накинул ей на плечи. Они плыли на речном трамвае по Сене. Юлия влюбилась в Париж и отдалась ему полностью.

Андрей знал, что завтра с рассветом из этого города бесследно исчезнут два человека. Никогда не бывавшие здесь раньше. Он понимал, что не запустят они кораблики в воду с благодарностями. Мой главный герой знал и то, что это всего лишь строчки из книги – эти минуты, эти диалоги, этот речной трамвай. Он задумался о том, кто написал его жизнь и почему так рано убрал со сцены.

– О чем ты все время пишешь?

Он отложил в сторону лист. И положил руку ей на колено.

– Ничего особенного. Я подумал, что если записать мысли, которые сопровождали меня в этот день, свои эмоции и переживания, то можно заново вернуться в это место, чтобы вдохнуть этот воздух еще раз. Ты это завтра прочтешь, когда наступит новое утро. А наши вчерашние следы смоют волны.

Когда она отворачивалась на секунду, он подкладывал исписанные листы в карман ее пальто. А когда она оборачивалась – целовал ее губы.

– Какой сегодня день? – вдруг спросила Юлия.

– Я не знаю, но судя по звездам – сегодня полночь.

Она задумалась.

– Сегодня двадцать девятое октября, но мне не вспомнить день недели. Это не имеет никакого значения, что особенно странно для меня. Там, в этой обыденности, каждый день имеет название. Я не хочу туда возвращаться, и если бы я могла остаться здесь, то это стало бы самым желанным решением, принятым в моей жизни.

Андрей смотрел, куда смотрела она. Черное небо, усеянное звездами, смотрелось как длинное темное платье, обсыпанное алмазами.

– Ты ошибаешься. Если эти минуты превратить в бесконечность, то они потеряют все свое волшебство. Разве ты не бежала от бесконечности ежедневной? Таким образом, ты перенесешь ее за собой в другое место.

– Ты прав. Но как сохранить это все?

– Нужно сохранить состояние, в котором ты сейчас пребываешь. Это не город такой спокойный, это внутри тебя все остановилось. Ты сделала паузу в жизни и тем самым познала всю ее суть. Такие минуты даются для того, чтобы взглянуть на свою жизнь со стороны и осознать, что для тебя действительно важно.

– А что важно для тебя?

В ее взгляде застыли звезды.

– Мне важно, чтобы ты была счастлива. Видишь ли, моя погода напрямую зависит от состояния твоей души. Когда у тебя идет дождь, у меня в это время не может быть солнечно. Я по-настоящему живу только тогда, когда ты испытываешь радость. У меня нет своей отдельной жизни, пока мы с тобой одно целое. Когда болеешь ты, болею и я. Когда смеешься ты, смеюсь я. Вот почему мне так жизненно необходимо знать, что у тебя все хорошо. Только тогда я могу вдыхать мир полноценно.

Он прокрутил заново свои слова и понял, что их можно перевернуть с точностью до наоборот. Это и ее губ слова.

Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Юля мысленно благодарила его, а он вспоминал о юге Франции, о том, как красиво описывала она. Все сжималось внутри при одной только мысли, что этому не суждено случиться.

– Давай остановимся здесь. Я замерзла и хочу в отель.

Он снял плед с ее плеч.

– Хорошо, сейчас сойдем на берег.

Ночная прогулка по безлюдному Парижу. Веяло прохладой и свежестью. Под ногами шуршали желтые листья, а в воздухе парил аромат кофе, что доносился из-за угла ближайшего кафе. Только редкие прохожие, встречавшиеся у них на пути, не давали до конца осознать, что город полностью принадлежал им. Многие кафе уже были закрыты. И улицы были освещены не все, только главные. Они остановили такси и доехали до улицы Гренель. Как оказалось, это место было совсем недалеко, всего в нескольких кварталах.

Когда они зашли в свой номер, Юлия сразу же подошла к портрету и встала напротив него.

– Я думала, что это приснилось мне. Триумфальная арка, молодой художник, на лице которого отложилась печать времени, словно проклятие. Юношеские руки и огромный талант. Как человек мог нарисовать такое?

– Мы на портрете более живые, чем в реальности.

Провела пальцами по шершавым лицам.

Андрей понимал, что она подбирается с каждым шагом все ближе и что уже на расстоянии протянутой руки от той камеры пыток, откуда невозможно спасти. Она лишится рассудка, если вновь окажется там. Оставалось всего несколько часов до рассвета, и она должна их пережить.

– Юлия, я должен тебе кое-что сообщить.

Смял в руке лист бумаги, уготованный автором для финала. Он оказался сильнее того, кто пишет сейчас его судьбу. Андрей этого не знал, а только пытался спасти ее.

На том листе было написано:

«– Присядь, родная, – успокаивающим тоном промолвил Андрей. – Случилось несчастье. Я умер вчера. И мир сейчас вокруг тебя нереальный. Это всего лишь иллюзия, сон, и был он создан для того, чтобы ты могла побыть со мной еще один день. Меня больше нет. Подойди к окну, и ты увидишь, что нет там Эйфелевой башни и крыш соседних домов. За окном наш с тобой сад, и люди, собравшиеся в этом саду, пришли к нам домой на мои похороны. Оглянись вокруг, ты в нашей спальне, где убраны все мои вещи и аккуратно сложены в шкаф, а на столике у зеркала стоит фотография с черной лентой. Если ты сейчас спустишься вниз, то увидишь наших родных, друзей и моих коллег, которых ты не знаешь. Я проработал с ними половину жизни. Они будут тебе соболезновать и говорить, что я был хорошим человеком. Ты поднялась только что наверх, чтобы отгородиться от этих людей. Ты больше не можешь выносить этого шума. Там шепотом говорят, а шум у тебя в голове. Ты полумертвая или полуживая. И спрашивается – кому сейчас легче – тому, кто умер, или тому, кто остался жить? Ты похоронила меня в свой день рождения, родная».

Он не читал этот текст, но чувствовал, что написано именно так. Он знал наизусть каждую строчку.

– Юленька… я и впрямь очень рад, что сегодня… мы с тобой обвенчались.

Ему было сложно говорить. Он запинался, коверкал слова, словно это был не его диалог. Больше не было красивых, выразительных интонаций, слов. Легких речей. Этот текст ему давался с трудом.

– Я не понимаю, почему… мы не сделали этого раньше… Ведь это так важно… Я словно научился заново… говорить… И первое слово… было сказано тебе.

– У тебя так голос дрожит. Милый, что с тобой? Ты весь бледный. Спасибо тебе за эти теплые, неземные слова. Я будто бы стала ближе ко всей земной красоте. У меня на душе птицы щебечут, прекрасные цветы цветут, а с губ моих льется песня.

Она обняла его изо всех сил. Его трясло, а внутри возгоралось пламя. Юлия не чувствовала жара, когда притрагивалась к его коже. А ему казалось, что на ее теле останутся ожоги.

Он горел. Но только теперь пламя вспыхнуло на пальцах обеих рук, запылал и живот, а затем пламя охватило и ноги. Огонь издавал раздирающий треск, словно кричала душа, испытывая нестерпимую муку. На ее глазах сгорал заживо муж. Она не кричала, она не плакала и не хваталась за сердце. Юлия смотрела перед собой, ничего не понимая, ей казалось, что все это сон и сейчас она должна проснуться. Она протянула руку к его лицу, огонь не обжег ее пальцы, она прижала к себе его тело, пламя не трогало ее плоть.

– Сожги и меня, – леденящим голосом прошептала Юлия. – Сожги и меня!

Она моргнула. Вдохнула. Легкие наполнились чистым воздухом. Сердце стучало ровно. Пальцы зашевелились и ощутили что-то мягкое в руке. Это был конверт желтого цвета, чистый, без пометок и адресата. Юлия потрогала губы, на них застыл поцелуй. Свежий, его не успело унести еще ветром. Словно секундой ранее ее поцеловал мужчина, запах которого ей не был знаком. Она успела заметить только спину этого незнакомца, он был среднего роста, брюнет. Средних лет. Ворота захлопнулись. Секундой позже отворились снова. Во двор забежал ее отец, а когда увидел, что она сидит на скамейке одна, то спокойным, ровным шагом направился к ней.

– Доченька, кто был здесь?

Он разговаривал нежно и тихо, словно с ребенком.

– Я не знаю.

Она встала и направилась к дому.

Переодеваясь в чужое тело…

Чужая кожа не жала…

А человек, носивший чужое лицо, зашел в Триумфальную арку. В этих каменных стенах не выветрился еще вчерашний день. Художник сидел на своем месте и увлеченно оценивал чистый холст. Будто представляя свою новую работу, как она покорно ложится на полотно.

– Я знаю, кто вы.

– Неужели?

Молодой художник даже не взглянул в его сторону.

– Так случилось, что я искал вас давно. И как оказалось, не в том месте. Если бы люди узнали, что вы сидите здесь и рисуете…

Он не договорил. Всего один взмах руки художника, и буквы слетели с губ и попадали на землю.

– Не сорите в этом месте. Мне для работы нужна чистота.

Художник поднялся со стула и встал напротив мужчины, переодетого в чужую плоть. Один взгляд, и он заглянул через тело, словно Андрея было видно насквозь.

– Как вы к этому пришли? Мы вчера уже с вами встречались, не так ли?

– Да, мы виделись с вами вчера днем, и вы нарисовали портрет. Эта работа и дала мне ключ к вам.

– Очень интересно. – В глазах Мастера вспыхнуло любопытство. – Расскажите.

– Всего один мазок выдал вас. Одна маленькая, незаметная деталь раскрыла ваш почерк.

К ним подошла молодая женщина и обратилась к художнику:

– Сколько стоят ваши услуги?

Он взмахнул кистью руки. Женщина застыла на месте, как статуя. Она стояла неподвижно, словно ее тело окаменело, а в глазах угасла жизнь.

– Продолжайте, пожалуйста, – любезно попросил он.

– Я вернулся в отель, чтобы посмотреть на портрет. Вы передали то мгновение, наши горящие глаза. Они горели и на полотне, я клянусь вам, что видел. И она это увидела, потому и прозвала вас гением. Но когда я стоял у портрета один, то пылающие глаза с каждой секундой гасли, словно их покидала жизнь. Она в тот момент умирала. Ее глаза затухали. Но не мои, я уже был к тому времени мертвым. Видите ли, вы смогли вдохнуть в свою работу только ее жизнь, вот она и осталась жить на том полотне, а мои краски высохли сразу. Вы рисуете портреты людей, а затем наблюдаете за их жизнью, словно с экрана. Их лица меняются, стареют, черствеют, а когда они умирают, то вновь становятся теми, что были в начале. Молодыми! Есть такое мнение, что талант не стареет. Если ваши руки – главный источник таланта, то они навсегда останутся молодыми. Сколько вам лет? Я думаю, что вы и сами не знаете точно. Потому вас и не видел никто. Кому придет в голову, что вы сидите здесь, среди других людей. С кистью в руке, и зарождаете новую жизнь на этом самом холсте. На нем же ее и забираете. Вас всегда ищут не там, потому и не находят. Только тот, кому вы открыли свой талант, сможет однажды открыть и вас.

Художник смотрел на него бесконечно глубокими глазами. В его зрачках виднелись войны, маковые поля, сгоревшие заживо люди, их мечты и надежды.

– Верно.

Это слово прозвучало так сильно, словно гром, содрогнувший землю.

– Я прочитал тот вопрос, с которым вы ко мне пришли. И я готов дать ответ.

Он махнул рукой, и женщина, застывшая как камень, вдруг ожила.

– Сколько стоят мои услуги? – повернулся он к ней.

– Да, именно это я и спросила.

– Это обойдется вам слишком дорого. Я очень редко рисую людей, а если и рисую, то только тех, кто сможет разглядеть мой талант. А так, я рисую природу, она у меня получается лучше всего. Нарисовать для вас горы?

– Бездарный наглец, – прошипела она и, бормоча себе под нос что-то невнятное, удалилась.

– Критика – вещь благородная, – засмеялся гений.

Снимая чужое тело…

Не касаясь его проклятия…

Юля перечитывала последнее письмо. Она заперлась в спальне, но не внутри.

«Здравствуй, воспоминание ушедшего дня.

Мой оборванный сон длиною в секунды. Меня теперь снова мучает бессонница. Я гуляю по нашему двору и жду, когда погаснет свет в твоей комнате. Ты еще не дочитала письма? Перечитываешь их снова, прикладываешь к губам, прожигаешь горящим воском. Я подожду, когда ты закончишь, сходишь в ванную и приготовишь постель. Ты уснешь, а я поправлю твои волосы и тихо уйду на небо. Там сейчас хорошо, я, наконец, разобрался в этих узлах и знаю, где найти того, кого никак не мог встретить раньше. Мне нужно задать ему один вопрос, и я обрету долгожданный покой.

С этого дня ты больше не в клетке. Я выпускаю ласточку через окно, которое я нарисовал в той страшной камере пыток. Ты больше не принадлежишь мне, я отпускаю тебя, лети к нашим детям. Им тебя не хватает сильнее, чем кого-либо на этом свете. Целуй их за меня, а значит – дважды целуй. Обнимай за меня, а значит – прижимай к телу крепче. Им никто не заменит отца, но куда ужаснее лишиться и матери. Я могу быть для них всем и ничем. Ты можешь быть только – всем. Вот в чем разница.

Твой вчерашний сон».

Юлия отложила на постель этот лист, а затем подошла к окну. Ветер не успел унести поцелуй. Она смотрела во двор и вдыхала утренний запах не увядших роз…