Текст книги "Выживают бессмертные"

Глава 3

Черный Рынок. Артем и Бондарев

Если ты обут в хорошие походные ботинки, пройти сорок километров не такая уж проблема. А когда тебе шестнадцать, ты физически неплохо подготовлен и перед походом отдохнул в вагоне, это вообще не проблема. Жаль, что из четырех пунктов предварительных условий соответствовали действительности лишь два. В вагоне Артем не отдыхал, а постоянно что-то делал. И получал за это тумаки. За хорошую работу – полегче, за плохую – потяжелее. И ботинки с него сняли практически сразу. Босиком не остался, получил взамен едва живую пару кроссовок, но в сравнении с настоящей туристической «Колумбией» это было издевательство, а не обувь.

В плюсах оставались молодость, которую нельзя было отнять, и физподготовка, но и эти плюсы основательно затерлись голодом и жаждой. Василисины пряники с чаем давно превратились в калории, которые были успешно потрачены еще на подходе к железной дороге.

В общем, если к началу марша Артем был не в форме, то к его финишу и вовсе едва волочил ноги. Восемь часов монотонного марафона вымотали скаута до предела. Если бы не моральная и физическая поддержка егеря Грома, скаут мог вообще не дойти до проклятой Ставки, вернее – до ее окрестностей. Гром был втрое старше Артема, но его, во-первых, не «переобували», а во-вторых, его путь начался от окраины Леса. Он не бегал перед этим двое суток по полям и холмам в режиме ошпаренной собаки, как это делал Артем. Да и опытнее был Гром в походных делах, чего уж там. Егерь есть егерь.

– Ищи во всем позитив, Артемка, – поддерживая парня под руку, бормотал Гром. – Вот смотри: темнеет уже, шли бы по буеракам, ноги переломали бы. Ты – первый. А по шоссе, пусть и щербатому, можно и ночью идти, целы будут ноги. Разве не плюс?

– Плюс, – обреченно выдохнул Артем. – Думаете, долго еще?

– Рукой подать, – Гром кивком указал куда-то в сумерки. – Авангард уже пришел, кажись. Голован с майором нашим свернули к усадьбе. Видать, не пойдем глубоко в поселок. Оно и правильно. Нечего по ночи шарашиться, собак дразнить, народ будить.

– Чего это Голован товарища майора на привязи таскает? Потерять боится? Или что сбежит?

– Голован мужик сообразительный. – Гром усмехнулся и потер шрам на скуле. – Сразу смекнул, кто из нас троих самый ценный кадр. Сдаст его утром Хану, большой калым получит. Кажись, все, пришли. Машет Голован, чтобы все в усадьбу заворачивали.

– Слава богу!

– Ну, это ты загнул, – егерь похлопал парня по спине. – Голован на бога не тянет, но спасибо ему, что быстро нашел место для постоя, это верно. Взбодрись, Артемка, последний рывок. Сто метров, и сможешь упасть.

– Если эти… опять не начнут шпынять… как в вагоне, – Артем покосился на кочевников.

– Не начнут, – уверенно сказал Гром. – Теперь мы вместе, я прослежу.

– А вам оно надо? – Артем недоверчиво взглянул на Грома. – Поддержать – это одно, а заступаться… за бродягу, егерю… зачем? Это ведь опасно. С кочевниками лучше не спорить.

– Молодой ты еще, Артемка, потому и прямолинейный такой. – Гром вздохнул: – Хотя тут не в твоей личной молодости дело. Все ваше поколение такое… черно-белое. Все у вас должно быть или параллельно, или перпендикулярно. Кто не с нами, тот против нас. Если ты в клане, то по-своему и думать не смей, а ежели ты сам по себе, то непременно должен клановую идеологию хаять. Так? Даже страшно подумать иногда, что придется на вас этот мир оставлять.

– А что не так-то? – Артем вяло пожал плечами. – Нет, ну ладно, егеря и бродяги всегда нормально друг к другу относились. Это как бы широко известный факт…

– Это кто такой «известный факт» тебе в голову втемяшил? По какому радио ты о нем услышал? Или ты что, сценарий для нашего мира читал? Где это написано, что «у егерей из Поселения Край отношения с бродягами дружеские, с Черным Рынком – враждебные, а с Армией Возрождения – как бог на душу положит»?

– Нет, ну… сценарий не читал… это люди говорят. Да и если подумать. Так ведь оно и есть.

– Есть! – Гром крякнул. – Под хвостом у волка шесть. Глупости люди говорят, вот что есть на самом деле. Хочется им, чтобы все понятно было, прозрачно, заранее известно, кто враг, а кто друг. От кого в подпол прятаться, а кому хлеб-соль на рушнике поднести. Вот и выдумывают расклады, кто кому друг, а кому враг. А потом удивляются, напоследок, с простреленной башкой в сырую землю ложась: чего это меня друзья-то приголубили? В общем, гибче будь, Артемка, не пытайся всех под одну гребенку стричь. Вот ты себя бродягой назвал. А какой ты бродяга, если в деревне живешь, дом и хозяйство имеешь? Ты поселенец получаешься.

– Так ведь… поселенцами ваших зовут, из Поселения Край.

– Вот именно! Выходит, ошибочно зовут?

– Нет, ну… они ж в поселении живут. Правильно все.

– И ты в поселке живешь. Тебя тоже можно так называть. И как вас отличить?

– Не знаю. Как?

– А никак, и в этом вся соль, Артемка. Все мы одно. И когда это поймем, перестанем делить давно поделенное, начнем мирно жить, в гармонии друг с дружкой, тогда и появится у нас настоящий шанс выжить.

– В гармонии друг с другом? – удивился Артем. – А как же Лес? Егеря ведь с ним гармонию ищут.

– Вот я и говорю. У каждого свое мнение должно быть. Созвучное с общим, но свое. Мне по душе, чтоб люди сначала друг с другом гармонию нашли, а потом уж с Лесом. Друг с другом ведь проще найти. Надо только вспомнить, где ее потеряли. А с Лесом все заново приходится налаживать. Это надолго затянется, как пить дать. Да еще поколение ваше угловатое…

– Можно подумать, вы такими не были!

– Мы-то? – Гром усмехнулся: – Точно такими же были. Да еще и хуже в чем-то. Но образованнее, это факт. И факт не в вашу пользу. Все, пришли. Ищи соломку и падай, горемыка. Вон там, у амбара, прямо под стеночкой и падай, там не затопчут. А я посмотрю, что тут к чему.

– Нас что, даже не запрут?

– Какой смысл? На западе – Днепр, на востоке – Лес, а на юге аномальная зона, мертвый город и опять же Лес. Куда тут бежать? К северу? Так там на сорок верст кочевников, что мух, плюс Днепропетровские укрепрайоны. Узнают, что ты беглый, мигом вздернут.

– Вам в Лес можно.

– Теоретически можно. А на практике… Незнакомы мне здешние места, и я им незнаком. Если неглубоко, войти смогу, но чтоб надежно спрятаться там… вряд ли.

– А я думал, Лес везде один и егерей всюду одинаково принимает.

– В теории все так и есть, но на деле всякое бывает. Особенно в этих местах. Больно уж кочевников вокруг много, злые все, плохая атмосфера. А потому Лес тут настороженный, иногда сначала реагирует, а уж после смотрит, свой пришел или чужой. Вот если б я по зеленой зоне сюда притопал, другое дело. А так… вторые сутки по степи болтаюсь, пропитался ею насквозь. Да еще кочевники энергией своей дрянной мне ауру замарали… Нельзя в таком виде в Лес входить, опасно. Сначала очиститься надо.

– Вы ж не верили, когда Сиплый про особую энергию говорил, чушью все это называли.

– В особую аномальную энергию я и впрямь не верю. А биополе человеческое – доказанный наукой факт. У лесных людей оно становится особым, приходит в гармонию с биополем Леса, но если долго бродить по степи, да еще с дрянными людишками якшаться, гармония рушится. Приходится ее заново налаживать.

– Долго?

– Как получится. – Гром пожал плечами: – Может, день, а может, год. Нет, вариант с Лесом тоже отпадает. Так что незачем нас сторожить. Далеко не убежим. Отдыхай, Артемка, отдыхай, пока можно…

* * *

Отдыхать было, конечно, приятно, пусть и на тонком слое соломы, но очень уж голодно. Артему доводилось и раньше голодать, но это не сделалось чем-то привычным. Нельзя к такому привыкнуть. По этой причине скаут пролежал на соломенной подстилке всего минут десять. Потом поднялся и побрел по территории усадьбы в поисках хоть чего-то съестного.

Еду он нашел не сразу, зато мгновенно наткнулся на полезную информацию. Помощник Голована, боец по кличке Мытарь, обсуждал с хозяином усадьбы условия размещения бригады, свежие михайловские сплетни и планы на ближайшее будущее. Хозяин, мужчина габаритный, мускулистый и предельно уверенный в себе, оказался давним приятелем Голована и вообще каким-то знаменитым в прошлом то ли политиком, то ли спортсменом, поэтому Мытарь с ним был откровенен и даже слегка подобострастен.

– Понятно, что в доме и в сараях все не поместятся. У нас палатки есть, брезент для шатров. В саду поставим. Только подстелить чего-то надо. Соломы хотя бы. Найдешь?

– Найду. Вы надолго к нам?

– Как все. Когда там Хан планирует на запад выдвигаться?

– Со дня на день.

– Ну вот. И мы с ним. Завтра начнем готовиться. Рынок-то нынче богатый?

– И богатый, и большой. За речкой палаток, что грибов. На каждом метре. От берега до шатра все занято.

– А здесь как? Кабаки на этой стороне имеются?

– А то! Все как в городе. Культурные заведения и всякое такое. Там, в «Синих башнях», за шоссе. Но на рынке кабаки лучше. Только поздно уже и далеко туда чапать. Лично тебе я сам чарку налью. С дороги, с устатку, дело святое.

– Премного благодарен буду, Володь.

– Да чего там. Разместим хлопцев и ко мне заглянем. Голован с Еремой уже там. А все остальное завтра. Если не поленитесь, за день все, что надо, купите без проблем. Как у вас с грошами?

– Нормально все. Еще и товар имеется. Хабар там, артов немного, рабы…

– Вот с этим поосторожнее. В начале недели авторитетов понаехало, почти весь совет патриархов собрался. Ты ж знаешь, они этот бизнес не одобряют. Короче говоря, рабов на рынок не водите.

– Так-то оно так, но… А кто мешки потащит?

– Нет, в качестве носильщиков можно, какой разговор! Продавать их там не пытайтесь, вот я о чем. Мы тут с братвой перетерли и по эту сторону речки площадку организовали. Типа, секретную. Ну, чтоб старых не раздражать. А то начнут вонять да Хану постукивать, устанем разгребать. Короче, живой товар прямо тут выставляйте.

– Где «тут», во дворе у тебя, что ли?

– Что, обалдел? На этой стороне речки! Рядом со школой – поле футбольное. Утром покажу. А что за возрожденец, кстати, у Голована как собачонка на поводке?

– Какой-то «ценный веник». – Мытарь усмехнулся: – Хану от Лютого в подарок притащил.

– Издалека притащил. И чего в нем такого ценного?

– Лес его знает. Вроде как из-за него наемные целую войну затеяли. Чуть Волчанск не подломили и у Лютого под боком полдеревни сожгли, прикинь!

– Наемные? Прямо вот такую толпу кто-то нанял, что на целый армейский форпост хватило? Не брехня?

– Отвечаю. Мы ведь сами их крошили. Лютому помогали.

– И все из-за этого гоблина?

– Вроде как да, из-за него. Вот Голован и притащил его к Хану на разбор.

– Это он по адресу. – Хозяин усадьбы хмыкнул: – Хан любит народ по запчастям разбирать. Кого – фигурально выражаясь, а кого и в прямом смысле. Но в любом случае из шатра мало кто живым выходит. Ладно, Мытарь, идем, покажу, где солому брать. Утром договорим. А то ты шатаешься, гляжу.

– От железки с двумя привалами всего. Зашатаешься тут. Хорошо, что обувку новую раздобыл, а то стер бы ноги по колено…

Голоса удалились, очертания кочевников растаяли в сумраке, и Артем выдохнул, а потом скрипнул зубами. Вот кому достались его ботинки, Мытарю! Артем беззвучно выругался и заглянул в приоткрытую дверь сарая. Хозяин усадьбы, видимо, рассчитывал быстро вернуться, поэтому не запер дверь. А между тем стоило бы.

Большинство кочевников находились в саду, ставили палатки, но некоторые слонялись по двору и совали носы куда ни попадя. Вот и в сарай мимо Артема вдруг прошмыгнула щуплая фигура. Пробыл внутри кочевник недолго. Не прошло и минуты, как он выскользнул наружу и снова протиснулся между домом и сараем.

Кочевник прижимал одной рукой к животу какой-то сверток, а под мышкой зажал большую бутылку. Артем уловил запах копченого мяса или сала и спиртного. Тут же потекли слюнки, но скаут даже не успел их проглотить. Тяжелый удар в затылок свалил его на порог сарая.

В ушах зазвенело, и Артем не расслышал реплику, которая последовала за ударом. Он попытался встать, но ему добавили ногой по ребрам, затем еще пару раз, и скаут вкатился в сарай. Дверь за ним захлопнулась, лязгнул наружный засов, и хриплый голос прорычал что-то неразборчивое, но призывное.

Минут пять за дверью было тихо. Артем за это время сумел кое-как восстановить дыхание, прийти в себя и осмыслить ситуацию. Его явно хотели подставить, и он, сколько ни старался, не мог сообразить, как этого избежать. Выбраться из сарая через окошко? Но его здесь не было, лишь где-то под коньком имелись две отдушины – Артем ощущал движение воздуха. И как до них добраться? В общем, ничего толкового Артем не придумал. Снова лязгнул засов, и на пороге появились четверо. Двое держали керосиновые лампы, еще один, хозяин усадьбы, светил фонариком, а четвертый, Мытарь, поигрывал черенком от лопаты.

– Попался, бродяга, – с ухмылкой сказал Мытарь. – Чего тут забыл, а?

– Я… ничего, меня сюда затолкали. – Артем понимал, что оправдываться бесполезно. Даже за то, что влез, куда не следует, ему светила трепка. Но что-то говорить было надо, вот он и говорил.

– Шмат сала и литряк первача, – посветив на полки у правой стены, заявил хозяин. – Куда спрятал, лишенец?

– Не брал я ничего! – Артем стал в позу несправедливо осужденного.

– Не мог же сожрать и выпить за пять минут, – не слыша Артема, проронил хозяин. – Мытарь, не в службу, врежь ему покрепче, чтоб сразу выложил, а то ночь уже, спать пора.

– Да не вопрос.

Мытарь крутанул палкой, разминая кисть, но не ударил, а ткнул Артема в живот. А уж после ударил по спине. И еще несколько раз. А когда тот упал на колени, пнул в лицо. Хорошо, что Артем успел закрыть лицо руками, а иначе остался бы без зубов.

– Скажешь или нет? – Хозяин усадьбы схватил скаута за волосы и рывком заставил сесть и запрокинуть голову.

– Передо мной какой-то щуплый зашел, – прохрипел Артем. – Он и взял… чего там пропало.

– Стрелки переводит, – хмыкнул Мытарь. – Вообще западло. Дай-ка, я ему еще…

– Погодь! – Хозяин сам отвесил Артему звонкую пощечину.

Этот удар был почему-то обиднее всех предыдущих. Получать кулаками, палкой, ногами было больнее, но как-то… правильнее, что ли, по-мужски. А тут пощечина. Унизительная такая, все равно что котенка носом ткнули в сделанную им лужу.

– Скажешь теперь, или штаны с тебя снять да ремня всыпать? – Хозяин встряхнул Артема.

– Да пошел ты! – срываясь на фальцет, выкрикнул Артем и вдруг, сам того от себя не ожидая, врезал хозяину в живот кулаком.

Хозяин отреагировал мгновенно, резко пригнул голову пленника, но удар все равно прошел. Просто попал Артем противнику не в живот, а ниже пояса. Хозяин просипел: «Scheisse»[1]1
  Дерьмо (нем.).


[Закрыть], отцепился от пыльной шевелюры скаута и согнулся пополам. Кочевники негромко забулькали, сдерживая смех, и только Мытарь проявил к владельцу усадьбы уважение. Он не стал ржать, а лишь хмыкнул и снова пустил в ход палку.

– Вот ведь щенок! Еще огрызаться, да! Получи по первое число!

После третьего удара новой серии у Артема вдруг окончательно помутнело в глазах и, как говорится, упала планка. Он перехватил черенок, вырвал его из рук у не ожидавшего такого поворота Мытаря и отплатил ему почти той же монетой. Врезал коротко, но хлестко по зубам и попал на удивление точно. Кочевник отпрянул, сделал два шага назад, прижал ко рту ладонь, а свободной рукой выдернул из кобуры пистолет.

Все могло закончиться уже в следующую секунду, но Мытарю помешал распрямившийся вдруг хозяин усадьбы. Артем, хоть и был на грани пресловутого состояния аффекта, догадался сделать шаг в сторону, чтобы габаритный хозяин оказался на линии огня.

– Взять его! – рявкнул Мытарь, брызжа слюной и кровью.

Кочевники, понимая, что Артему все равно некуда деваться, не бросились в атаку сломя голову. Они аккуратно поставили керосинки на пол и зашли с флангов. Артем попытался достать левого свингом, но кочевник легко заблокировал удар и перехватил руку, другой тоже ухватил Артема за руку, и в следующий миг парень опять стоял на коленях с заломленными за спину руками. Чтобы не кувыркнулся, один из кочевников схватил его за чуб.

Практически с чего начали, к тому и пришли. Хотя эффект все-таки был. Сугубо внутренний, но все равно был. Несмотря на осложнившуюся ситуацию, Артем чувствовал полное моральное удовлетворение. Щенок не щенок, а покусал волков он крепко. Хозяин до сих пор тяжело дышал и таращил на скаута вылезшие из орбит глаза, а Мытарь сплевывал кровь и, похоже, обломки зубов.

Что за это будет строптивому скауту? Это был следующий вопрос. Но не пощечина и не порка, это точно. Дальше с ним будут обращаться, как со взрослым. Может, это и хуже, зато не обидно!

Мытарь снова поднял пистолет, но хозяин жестом приказал ему убрать оружие.

– Негоже… сарай мне поганить, – хрипло сказал он. – И вообще, не твой это товар.

– Как скажешь. – Мытарь нехотя спрятал оружие в кобуру. – Ты уж не серчай. Кто ж знал, что этот щенок бешеный такой. Пока ехали да топали, смирно себя вел.

– А не загоняй крысу в угол. – Хозяин усмехнулся: – Видишь, и нам бывает полезно старые истины вспоминать. Фу-у, отпустило. Короче, знаю теперь, что мне Голован за аренду отдаст.

– Этого крысеныша? – Мытарь утер губы рукавом. – А оно тебе зачем? Видишь же, бешеный.

– Это я из него выбью. – Хозяин протянул руку в полумрак, снял с какого-то гвоздя сыромятный ремешок и намотал его на кулак. – А что прыткий такой, это хорошо. Хозяйство у меня большое. Чтобы со всем управиться, надо быстро бегать. В клетку его отведите, у ворот, видали?

– Сделаем. – Мытарь кивнул конвоирам, и те поставили Артема на ноги.

– Погодите. – Хозяин подошел и вдруг отличным хуком заставил Артема основательно поплыть.

Все вокруг завертелось, будто бы на карусели, звуки сделались протяжными, но пару фраз Артем уловил.

– Чемпионской удар, – с уважением сказал Мытарь. – Мастерство, как говорится, не пропьешь.

– Я и не пью. Тащите его, хватит тут возиться, спать пора. Да, Мытарь, а щуплого ты все-таки отыщи. Сала с горилкой не жалко, но понятия дороже.

– Как же я его найду, Володь?

– А по нюху. Сало копченое, горилка пахучая, первач. Принюхайся. Можешь сам его наказать, только чтобы утром я увидел результат, как говорится, налицо. Сделай.

– Для тебя все, что хочешь, сделаю, – пообещал Мытарь. – Для такого-то человека!

– Для порядка, – возразил хозяин. – Ordnung[2]2
  Порядок (нем.).


[Закрыть], как говорят наши западные друзья, uber alles[3]3
  Превыше всего (нем.).


[Закрыть]. Даже на Черном Рынке. Не веришь – у Хана спроси.

Они перекинулись еще несколькими фразами, но Артем их слов уже не слышал. Конвоиры оттащили его к воротам усадьбы и запихнули в клетку объемом примерно в полтора куба. Артем ожидал, что напоследок ему еще разок поддадут, но бойцы только поухмылялись – в свете висящего над воротами фонаря это было хорошо видно – и ушли с миром. Один даже похлопал Артема по плечу, как бы одобряя его смелость. Или выражая что-то еще, Артем не понял. Замок на клетке был без ключа, наборный, так что запереть его кочевники сумели без помощи хозяина – защелкнули и в произвольном порядке сбросили код.

Как только их шаги стихли в темноте, Артем разжал наконец кулаки, опустился на жесткую соломенную подстилку и попытался хоть как-то примоститься. Метровой ширины клетки ему хватало, а вот длины в полтора метра было явно недостаточно. Впрочем, Артем и не собирался вытягиваться в полный рост. Многочисленные синяки и ушибы позволяли ему устроиться более-менее безболезненно лишь в одной позе – свернувшись калачиком, как наверняка сворачивалась ранее проживавшая в этой клетке собаченция. Это Артем понял по запаху и клочкам шерсти, вплетенным в солому.

Боль от побоев была терпимой, но не потому, что Артем был такой уж мужественный. Да, в последней стычке он показал себя настоящим бойцом, но сейчас дело было не в характере. Наедине с собой можно было и расслабиться, даже поплакать украдкой, но плакать было нечем, воды в организме остался минимум. Пить хотелось страшно, и жажда заглушала все остальное: и боль, и голод. В углу клетки стояла собачья миска, но в ней было пусто, солома тоже была сухая, не высосешь ни капли влаги. Артем был готов напиться из грязной лужи, но поблизости не было ничего похожего. Двор вообще выглядел на удивление чистым, не зря же хозяин любил немецкий порядок.

Скаут уже был готов впасть в отчаяние, как вдруг произошло настоящее чудо. Во всяком случае, Артем именно так себе и представлял это событие. Сквозь прутья сверху протиснулась и упала на подстилку литровая пластиковая бутылка с водой, а секундой позже, брякнув о прутья, внутрь клетки упало что-то еще, небольшое, продолговатое, в шуршащей обертке. Артем схватил бутылку, а затем лихорадочно пошарил вокруг и нашел второй предмет – это был настоящий шоколадный батончик с крупной выцветшей надписью на коричневой обертке. Скаут поднял взгляд в надежде увидеть благодетеля, но все, что ему удалось рассмотреть, были прутья клетки, фонарь и ворота. Еще ночь и звезды. Больше ничего и никого он не увидел. Так что событие и впрямь можно было считать чудом. Ну, или вроде того.

Артем отвинтил крышку и припал к бутылке. Вода была не из реки, чистая, наверное, колодезная, а потому вдвойне вкусная. Скаут с большим трудом заставил себя оторваться и приберечь хотя бы треть бутылки. Впереди намечался ужин, и его следовало чем-то запить. Давным-давно просроченный шоколадный батончик имел каменную твердость, но Артем сгрыз его быстро и с огромным удовольствием. Пожалуй, это было самым вкусным в его жизни лакомством. Прежде он, смутно вспоминая свою жизнь до Пандемии, считал, что не было ничего вкуснее той, довоенной еды, в первую очередь мороженого, которое продавалось везде и всюду, но теперь… лучшим в мире был окаменевший батончик. Жаль, что теперь уже именно «был».

После сладкого снова захотелось пить, и Артем был вынужден пожертвовать резервом. Лишь когда в бутылке не осталось ни капли, Артем сумел переключиться и подумать о чем-то, кроме жажды и голода.

Кстати сказать, боль так и не стала очень уж сильной. Место верховного главнокомандующего, сместив жажду, заняла усталость. Артем спрятал обертку от чудесного батончика в карман, улегся и положил пустую бутылку под голову. Теперь это была его главная ценность. В пути без фляги никак. Нет, Артем пока не видел реальной возможности продолжить путь, но ведь она все равно появится. Судьба штука непредсказуемая. Десять минут назад казалось, что она отвернулась, а теперь вот вроде бы ничего, косится, следит краем глаза.

«И все-таки странно, – думал Артем. – Еще вчера утром, в компании Бондарева, я умело воевал, проявлял смекалку и выдержку, но уже вечером меня окунули по уши в дерьмо, и никакие суперменские задатки не помогли. Что ж получается: таланты, о которых говорила ясновидящая Василиса, у меня есть, но когда ты безоружный пленник в окружении головорезов, толку от талантов ноль? Наверное, будь у меня побольше времени на общение с тем же Бондаревым, научился бы у него приемчикам всяким, но вряд ли это изменило бы ситуацию. Только еще сильнее получил бы по шее. Ведь сам-то Бондарев даже и не думает сопротивляться. Значит, понимает, что это бессмысленно. С другой стороны, Бондарев – «ценный веник», а я кто? Просто живой товар. Потому и обработали меня больно, но без членовредительства. Чисто, чтобы не сбить цену. Правильно Мама Юля говорила, стих какой-то цитировала: все человеку… судьба посылает и случай, и дальше что-то вроде… но если… бояться, радости в жизни едва ли изведаешь ты. Или как-то так…»

Вот на этих сумбурных, но приятных мыслях о Маме Юле Артем и провалился в тревожный, мучительный сон. Ему снилось, что он бежит по вязкой грязи через Лес, а справа и слева мчатся горбуны, которые то и дело приближаются, чтобы боднуть рогом, подцепить клыком или просто толкнуть. И каждая их попытка заканчивается успешно… для горбунов, но не для Артема. От ударов и тычков болит все тело, ноги не идут, увязая в грязи почти по колено, голова кружится от бесконечного мельтешения уродливых серых туш вокруг, а еще тошнит от их тяжелого звериного запаха…

…Артем проснулся и понял, что его тошнит на самом деле. Но не от запаха. Скорее, дело было в сотрясении, которое ему обеспечили удары кочевников и финальный хук хозяина усадьбы. Артем непроизвольно перевернулся на живот, встал на четвереньки, и его вырвало. Хорошо, что батончик к этому моменту уже растворился, да и вода рассосалась. Осталась только желчь. Посокращавшись некоторое время в конвульсиях, Артем совладал с тошнотой, сделал несколько глубоких вдохов, снова улегся, закрыл глаза, но больше так и не уснул.

Нет, ему не мешал утренний свет. Не давало уснуть что-то другое. Какое-то странное ощущение, будто бы внутри, в душе или в подсознании – особой разницы Артем не видел, – начали открываться воображаемые двери, за которыми хранились скрытые таланты. Те самые, о которых толковала Василиса.

Почему эти двери открывались именно сейчас? Подействовала крепкая встряска организма? Возможно. Если так, то спасибо хозяину усадьбы за эту встряску. Странно благодарить за тумаки, но все-таки спасибо.

Однако главное заключалось не в самом факте открытия внутренних тайников, а в их содержимом. Артем чувствовал, что, кроме таланта ловчего, который теперь во всей красе высвечивался в солнечных лучах, проникших в душевные подвалы, за воображаемыми дверями действительно кроются еще какие-то способности. Возможно, даже более сильные и полезные, чем талант чувствовать на расстоянии артефакты.

Пока Артем слабо понимал, что это за способности, но это ведь пока.

«Удастся пережить наступающий день, обязательно разберусь, что там у меня еще припрятано, – пообещал себе Артем и невольно вздохнул: – Если, конечно, удастся… выжить…»

* * *

Даже с точки зрения пленника, который толком не ел и не спал третьи сутки кряду, в утреннем полотне есть штрихи, которые вызывают что-то вроде детского восторга. Видеть их здорово, даже радостно, стоит лишь захотеть. Другое дело, что не очень-то этого хочется, когда ты голоден, не выспался и чувствуешь себя известным парнокопытным, потому что давно не мылся. По указанным причинам Денису вроде бы и не хотелось улыбаться утренней заре, но, если отвлечься от проблем, почему нет? Утро сегодня выдалось волшебное, почти как в старые добрые времена, без аномальных явлений… народу и миру. Солнце поднималось по чистому небу, припекая с каждым градусом подъема все сильнее, но это можно было пережить, поскольку от реки веяло прохладой и свежестью. Звуковой ряд тоже был мирный и почти спокойный. Во дворах всхрапывали лошади, голосили петухи, перекликивалась, просыпаясь, прочая живность, а на воле пели птицы. Люди пока в основном молчали, лишь изредка фыркали, умываясь, кошевые да заступающие в караулы бойцы, и только где-то за рекой кто-то галдел с утра пораньше. Хорошее деревенское утро. Слегка портили впечатление следы ночных гулянок, оставленные пьяной братвой на улицах и в подворотнях, но это были мелочи. В целом утро было отличное. А учитывая, что оно могло стать последним в жизни, так и вовсе – чудесное.

На этом Бондарев и решил остановиться. Умеренный позитив был ему просто необходим, чтобы забыть и о пустоте в желудке, и об усталости, которую не поборол трехчасовой сон, и о многом другом. Например, о тяжелом бункерном прошлом. Проснувшиеся вчера воспоминания и подозрения, что в прошлой жизни был заодно с какими-то «страшными людьми», как выразился Кулдык, повисли над головой как бетонная плита, и майор теперь даже не знал, что будет лучше: если эта плита рухнет и раздавит его или так навсегда и останется висеть.

«Еще, глядишь, брошусь рубить канат, на котором висит плита, – подумалось Денису. – Только вряд ли получится. Юлька не разрешит, и дети не поймут».

От мыслей о жене и детях усталость почти отступила, голод сделался досадной, но несущественной помехой, вроде назойливой мухи, а относительно боевой настрой вернулся. И главное, сразу же нашлось, чем заняться, кроме рефлексии. Например, наблюдениями, анализом и запоминанием деталей окружающей обстановки. Работа была не совсем по профилю, но раз уж залез в кузов, называйся груздем. Плох тот контрразведчик, который при необходимости не сумеет применить свои навыки в обратном порядке, то есть для проведения качественной разведки. Бондарев считал себя хорошим контрразведчиком, а потому сосредоточился на деле.

К тому моменту Голован, которому не терпелось показать пленника Хану, и два конвоира уже вывели Дениса на мост, за которым лежал Михайловский рынок. А чуть дальше как раз и расположилась выездная Ставка Хана, с моста уже была видна верхушка главного шатра. Но пока что Бондареву выпал шанс разглядеть базарную площадь и сравнить увиденное с прочитанным в донесениях разведки, которые хранились в объединенной армейской базе данных.

Место, надо признать, было колоритное. Большие и малые палатки всех мастей и расцветок, прилавки под навесами и под открытым небом, наспех сбитые из досок и фанеры ларьки, клетки, штабеля ящиков, груды мешков образовывали натуральный лабиринт, ориентироваться в котором было непросто даже местным жителям. Конфигурация торговых рядов менялась почти каждое утро, в зависимости от множества факторов. В первую очередь имело значение, кто раньше пришел и кому заплатил, чтобы остаться на выбранном месте. Рынок не был четко поделен на зоны влияния той или иной бригады, процесс передела шел непрерывно, поэтому каждое утро начиналось с небольших потасовок, ругани и традиционных «стрелок» прямо на месте. До стрельбы не доходило, за этим следили каратели Хана, снующие днем и ночью по рынку и прилегающим улочкам, но поножовщина была обычным делом.

Формально это было тоже запрещено, Хан был не заинтересован в случайных потерях, но в то же время он сам и его подручные понимали, что натуру кочевников не изменить и какой-то выход пара, кроме драк в кабаках, должен быть. Ведь пьяные драки это ребячество, а утренние «разборки» определяли статус той или иной бригады, ее место в иерархии Орды. Чтобы доказать всем остальным, да и самим себе, что чего-то стоишь, что ты серьезный человек, а не лопоухий фраер, требовалось ежедневно совершать какие-нибудь телодвижения, демонстрировать крутизну. Вот поэтому каратели и закрывали глаза на мелкие стычки, вмешиваясь, только если количество пострадавших выходило за рамки формулы «один плюс один», то есть по одному пострадавшему с каждой стороны.

Едва заканчивалась утренняя разминка кочевников, торговые ряды приобретали нормальный вид. По узким проходам начинали струиться потоки покупателей и зевак, а в закоулках и на складских площадках закручивались водовороты из продавцов и их помощников. Гвалта становилось даже больше, чем во время разборок, но тональность у него была уже другая, он больше не напоминал истеричный лай собачьих свор. С этого момента рынок начинал деловито гудеть, выкрикивать традиционные «а вот кому» и «налетай, подешевело», читать хвалебные речитативы товару, а местами ржать над солеными шутками и даже петь и музицировать. В обычное время до такого доходило редко, но в связи с наплывом покупателей конкуренция выросла, продавцы оживились и пустили в ход все доступное им рекламное оружие.